Долгий путь к исцелению (гет)

Каз уже готовил ногу к долгой прогулке до жилой зоны Кеттердама, когда заметил наемный экипаж. Он выглядел абсолютно неуместно в Бочке — никто из живущих здесь не имел достаточно денег, чтобы ездить на таком, и никто достаточно богатый, чтобы ездить на таком, не захотел бы приехать сюда.

Инеж молча забралась в него.

Каз колебался, положив ладонь на ручку. Это был совсем ненужный риск. Повозка с лошадью, прямо на мощеных улицах Бочки — всё равно что умолять, чтобы тебя ограбили. Он чувствовал себя параноиком, только вот паранойя ли это, когда добрая часть города заинтересована в их смерти? Садясь с Инеж в наемный экипаж, он не только привлекал внимание к их отношениям, но и обеспечивал, что за ними последует хвост пауков, приведя их прямо к родителям Инеж…

Нет. Инеж никогда не поставила бы на кон жизнь родителей. Она не поступила бы так, не просчитав риски.

Каз поднялся в экипаж, напряженно сел и закрыл занавеску. Нога вздрогнула от облегчения. Он не в состоянии был ходить еще один час и не мог сказать, испытывал ли облегчение или смущение от того, что Инеж знала это, и от того, что она просто не хотела, чтобы он терпел боль.

Собственная слабость заставила его поежиться.

— Очень бросающийся в глаза способ передвижения, — пробормотал Каз, когда экипаж тронулся, и выглянул за занавески в надежде заметить хвост.

— За нами следили бы в любом случае, — пробормотала Инеж в ответ. — Кто-то из Портовых Лезвий следил за мной с тех пор, как «Призрак» причалил.

Спину Каза сковало напряжение. Война за территорию Отбросов с Портовыми Лезвиями была улажена почти год назад, но они по-прежнему держали зуб на Каза и любого, кто связан с ним. Он уже соотносил мысленный план города и его динамику, думая, кто мог отдать такой приказ, какой рычаг они могут надеяться получить, как их остановить.

— Так что, — продолжила Инеж, — это самый безопасный способ.

Каз не подвергал ее слова сомнению. Никто не умел проследить за кем-то по Кеттердаму, лучше нее. Он кивнул.

Экипаж был достаточно удобным — с широкой мягкой скамьей, обитой бархатом. Внутри он был деревянным, и с почти полностью задернутыми шторами только тончайшие лучи солнечного света проникали сквозь ткань, расцвечивая интерьер приглушенным теплом.

Каз продолжал наблюдать за своей частью дороги, как Инеж за своей. Тем не менее время от времени он бросал на нее взгляд: на изящную линию орлиного носа, на веером лежавшие на щеках темные ресницы, на чернильно-черные волосы, которые скрепляла всего одна шпилька на затылке, чтобы убрать их с лица. Ее наряд был более изысканным, чем обычная одежда, которую она носила в последнее время — свободные хлопковые рубашки и удобные штаны, идеальные для жизни в море. Сегодня на ней было шелковое платье теплых фиолетовых тонов с золотой вышивкой в традиционном сулийском стиле. Она выглядела очаровательно — хотя Инеж выглядела очаровательно в чем угодно, — и Каз неловко подумал, что он, наверное, одет слишком скромно для такого случая.

Не то чтобы более изысканный галстук мог изменить то, что он являлся лидером преступной группировки. Никакой наряд не смог бы исправить эту часть его личности в глазах ее родителей.

Инеж положила ладонь на бархат между ними — невинный и достаточно случайный жест, чтобы Каз мог притвориться, будто не заметил его. Вероятно, было бы безопаснее не заметить — здесь не его кабинет, не личное пространство, — но он скучал по ней, и на скамейке лежала ее доверяющая ладонь, которую он мог взять. Инеж так глубоко доверяла ему — достаточно для этого, достаточно, чтобы пригласить его поужинать с людьми, которых она любила больше всего на свете. Он не был достоин ее доверия, но он был эгоистом. Он хотел этого. Он хотел большего.

Каз снял перчатку и взял ее ладонь.

При этом он подчеркнуто не смотрел на нее, не отрываясь от вида снаружи — он не хотел знать, потряс ее жест или нет.

Инеж сжала его ладонь, и кожа Каза вспыхнула ее теплом.

Он задумался, что люди подумали бы, если бы увидели их такими: как они держатся за руки, не глядя друг на друга и не говоря ни слова. Показалось бы это странным? Выглядели бы они подростками на первом свидании? Как бы Каз ни пытался скрывать свои чувства к Инеж, он знал, про них двоих ходили слухи — что они встречаются или вот-вот начнут. Каз даже не знал наверняка, что является правдой. Встречаться — слишком нормальное слово, нелепое для них двоих.

На каком этапе следует приглашать на свидание женщину, которая сотни раз спасала твою жизнь? Каз не слишком разбирался в романтике, но наверняка «оплатить ей ужин» должно находиться где-то до «купить ей корабль и постоянное место в Кеттердамской гавани».

Временами, когда они молча сидели бок о бок, как сейчас, Каз находил подобные беспокойства ничтожными. Какая разница, встречаются ли они? Им не нужны слова, чтобы понимать друг друга. Они достаточно пережили вместе, чтобы знать мысли друг друга, не озвучивая их, доказали свое доверие сотнями разных способов — держать за руку, подарить корабль, собрать информацию о следующей цели Инеж, кормить воронов на его окне. У них был свой особый язык, который принадлежал только им. И не было необходимости произносить это вслух.

В другие дни Каз хотел бы иметь достаточно сил, чтобы спросить Инеж, чего именно она хочет от него.

И что будет, если ты захочешь больше, чем я могу тебе дать, Инеж?

Однажды она сказала, что для нее это тоже сложно, и Каз знал, что это правда, но она была гораздо сильнее него. Каждый день она исцелялась от того, что произошло с ней. Каждый день она строила новое основание, выметая разбитое стекло и заменяя его сталью, и однажды она станет достаточно сильной, чтобы двигаться дальше от парня с призраками, ползающими по его коже, найти себе кого-нибудь вроде Дмитрия, или Джеспера, кого-нибудь, кто будет улыбаться и смеяться, и кому не нужно будет строить мысленную крепость, только чтобы не потерять сознание, когда она прикасается к нему. Кого-то, кто всегда был живым.

Когда это произойдет, Каз отпустит ее. Он уже брал больше, чем заслуживал, просто находясь с нею рядом. Он не станет тем, кто лишит ее счастья. Да, он был эгоистом, но не настолько.

Каз понятия не имел, кем станет, когда она уйдет.

Но опять же, он не был уверен, и кем он является, когда она рядом.

Экипаж тряхнуло, и он остановился. Каз убрал руку, надев обратно перчатку и вместе с ней Грязные Руки.

За ними действительно следили — он заметил паука на крыше почти в то же мгновение, как вышел из экипажа. Инеж не выглядела удивленной. Она провела его внутрь здания, рядом с которым они остановились, и Каз понял ее план. Коридор вел к туннелю, по которому они прошли под землей к мокрому пирсу рядом с каналом. Там они пересеклись с лодкой, затем дюжину раз повернули по лабиринту переулков. К тому моменту, когда они добрались до улицы, которую Каз узнал, они потеряли паука.

Чтобы убедиться в этом, Инеж, как всегда бесшумно и быстро, взобралась на крышу. Спрыгнув обратно, она кивнула. Они вошли.

Каз кивнул двум телохранителям, сидевшим в вестибюле, которые делали вид, будто поглощены карточной игрой. У Инеж была настолько компрометирующая информация на каждого из них, что простая угроза разоблачения делала их неподкупными, к тому же она хорошо им платила. Когда дело касалось безопасности ее родителей, она не рисковала.

Дверь открыла ее мать, румяная и ярко улыбающаяся. Каз подумал, что если бы он потерял ребенка, как они потеряли Инеж, он тоже не переставал бы смотреть на нее так, словно она чудо. В волосах миссис Гафа появились седые пряди. Они были длиннее, чем у Инеж, и она заплела их в сложную косу.

Она поприветствовала Инеж на сулийском, поцеловав в обе щеки, затем переключила внимание на Каза и поклонилась.

— Каз Бреккер, спасибо за то, что принял наше приглашение, — произнесла она на керчийском с акцентом. — Пожалуйста, входи.

Каз неловко поклонился в ответ и сумел ответить на сулийском:

— Спасибо, миссис Гафа.

Он наверняка произнес слова неправильно — он никогда не обладал талантами Нины или Джеспера к языкам, — но то, что он всё равно попытался, явно оказалось правильным поступком, поскольку миссис Гафа выглядела приятно удивленной, а у Инеж на лице появилось нежное выражение, которое вызывало у Каза желание либо сбежать, либо схватить ее в объятия.

— Пожалуйста, зови меня Машааль, — сказала она и повела его к кухне.

Они нашли мистера Гафа — «Анах, пожалуйста» — с закатанными рукавами. Он был невысоким мужчиной с впечатляющими мышцами и такими же темными завораживающими глазами, как у дочери. В настоящий момент его окружал целый батальон овощей, специй, куриного мяса и двух видов зерен, которые Каз не узнал. Прежде чем он успел что-то спросить, Анах бросил ему фартук и выдал короткий, но ясный приказ:

— Наряд на чистку.

Инеж тоже достался фартук и работа (хотя и более сложная, чем чистить морковку), так что Каз не стал задавать вопросов. Он скинул пиджак, надел фартук и после немного слишком долгого колебания снял и перчатки.

Он и так уже достаточно странно выглядел и без дополнительного слоя.

Инеж с родителями говорили на сулийском, из которого Каз понимал только несколько слов тут и там (хотя он и пытался, как мог, следить за разговором, поскольку Нина однажды сказала ему, что лучший способ выучить язык — слушать носителей языка), но было в этом нечто до странности успокаивающее. Весь путь сюда он ожидал… ну, он не знал на самом деле, чего ожидал, но представлял, что его в некотором смысле будут оценивать, подвергнут испытанию, достоин ли он общества Инеж. Вместо этого Анах показал ему, как стирать цедру с лимона.

Каз практически не готовил помимо необходимого, но возможность сосредоточиться на простой задаче, пока Инеж болтала с родителями, приносила такое умиротворение, какого он не испытывал уже очень давно.

В какой-то момент Инеж подошла к нему и прислонилась к столешнице.

— Извини за это, — сказала она. — Возможно, мне следовало предупредить тебя. Ужин в нашей культуре — совместное дело: все ставятся за работу.

— Ничего страшного, — Каз слегка улыбнулся. — Хотя не знаю, скольких человек они собираются накормить всем этим.

— Полгорода, вероятно, — усмехнулась Инеж. — Здесь что-то для охранников, что-то для соседей, что-то для моей команды, что-то для тебя, чтобы ты взял домой…

У нее на подбородке осталось пятно от красной специи, на щеках появились ямочки, и Казу хотелось наклониться и поцеловать ее. Вместо этого он снова сосредоточил внимание на морковке, которую резал.

— Ты удивительно хорошо справляешься, — заметила Инеж.

— О, ну, знаешь, — сухо произнес Каз. — Морковки, пальцы — всё цилиндрической формы.

Он заработал шлепок по спине и громкий смех, который заставил Машааль спросить, над чем они смеются, и как же Казу хотелось знать сулийский достаточно хорошо, чтобы понять спотыкающиеся объяснения Инеж.

Примерно полчаса спустя было подано разноцветное блюдо из курицы, лимона, овощей и молотых зерен. Оно было значительно более острым, чем Каз привык (понятие керчийской кухни о специях ограничивалось солью, может, лишь со щепоткой черного перца, если чувствуешь себя рисковым, и не то чтобы Каз до недавнего времени мог позволить себе заграничные специи), так что, взяв в рот первую ложку и ощутив мощную смесь ароматов, он едва не выплюнул всё, чем бесконечно позабавил Инеж. Однако, когда он привык к вкусу, блюдо оказалось восхитительным.

Родители Инеж старались говорить на керчийском. Каз сказал им, что они могут ограничиться сулийским, но они настаивали. Инеж учила их языку, и они хотели попрактиковаться. Они понимали керчийский куда лучше, чем Каз — их язык, но всё равно общение было несколько неестественным.

Однако Каз обнаружил, что он не против языкового барьера. Ему тяжело было бы общаться с этой парой нормальных, милых, здоровых людей, даже если бы они были керчийскими учеными. А так препятствие хотя бы было очевидным, внешним, с которым они трое могли что-то сделать, говоря медленно и тщательно выговаривая слова.

Инеж исполняла роль моста между ними: периодически, когда Каз затруднялся объяснить какое-нибудь понятие, или ее отец забывал слово, она быстро переводила, плавно переключаясь с одного языка на другой. Однако иногда Каз видел грусть в глазах Инеж — нечто неуловимое, что он замечал только потому, что успел привыкнуть видеть ее счастливой. Оно появлялось, когда Машааль спрашивала Каза про школу, или когда Анах интересовался его родителями, или когда поднималась скользкая тема его работы. Совершенно нормальные вопросы, которые родители задают молодому человеку. Вопросы, на которые Каз не мог дать простой ответ.

Должно быть, Инеж почувствовала несоответствие того, как подобный ужин мог проходить, если бы ее жизнь текла нормальным чередом, и того пути, по которому ее вынудили пойти. Ее родители знали кое-что о том, что она сделала, чтобы выжить, и как она теперь восстанавливала справедливость, но она явно опустила большинство самых мрачных подробностей.

Инеж никогда не смотрелась по-настоящему уместно среди Отбросов, но она больше не смотрелась полностью уместно и на здоровом семейном ужине. Но если Каз мог научиться стирать цедру с лимона и разговаривать с незнакомцами, в которых не было ни капли тьмы, Инеж, конечно же, могла найти путь обратно к двум людям, которые безоговорочно любили ее.

Когда стемнело, Каз пытался не думать о тех людях в его жизни, которые когда-то так же сильно любили его, и о еде, которую они разделяли.