И линия начинает размываться (джен)

— Отойди от нее, — говорит Майкл.

— Что-о-о? — тянет Джереми и глаза у него белеют от бешенства.

— Отойди, — повторяет Майкл, и Том видит, как ему неловко. Все неловко — повышать голос, вмешиваться, спорить. Том торопится пройти мимо. Доходит до угла, а потом его будто кто под локоть толкает — оборачивается и всматривается.

Эми сидит на полу и судорожно пытается прикрыть колени юбкой. Едва не рвет ткань от усердия. Майкл держит Джереми за руку, а тот по сравнению с ним кажется таким восхитительно маленьким, что у Тома дух захватывает, потому что раньше Джереми никогда не казался маленьким. Никогда.

«Что-то будет», — думает Том и стоит, не двигается.

У Джереми вид растерянный и взбешенный и это пат, потому что Майкл никогда не решится причинить ему вред, а Джереми просто слишком маленький и хлипкий, чтобы ударить Майкла. И так они стоят и смотрят, смотрят и стоят, а Эми Бенсон натягивает юбку на колени и сосредоточенно сопит, когда из столовой выходит Фил. У Фила жирные губы, а к подбородку пристала макаронина.

— Эй, парни! — говорит он.

«Обнаглел, — думает Том. — Думает, что держит меня в руках и обнаглел». Во рту у Тома сухо и вязко. Ему противно, просто противно.

А Фил продолжает:

— Джереми, не надо, — и таким тоном, будто имеет право.

Джереми молчит, слишком растерянный и взбешенный, чтобы сказать хоть слово.

И тут Том понимает: он и не хотел ничего такого делать с Эми, он хотел просто покуражиться, припугнуть, пощупать, а теперь — не знает, что делать, потому что его неправильно ведь поняли! И теперь ему надо думать о своей репутации, иначе потом никакие давленые лягушки не помогут. Все это проносится в голове Тома за доли секунды, и он понимает Джереми, так понимает, что сердце заходится: и как руки дрожат, и как не отделаться теперь, и как в голову дает осознание того, что сам, сам во всем виноват! И Том уже почти решается помочь Джереми, выйти из укрытия и закричать («Совсем оборзел, Гринстоун?»), потому что одно дело уступить двум, и совсем другое — трем. Но не успевает ничего сделать, слышит шаги и два биения сердца узнает их: это же Денис! И все встает на свои места, все будет хорошо, потому что спокойный, простоватый и категоричный Денис Бишоп вспыхивает, как сухая солома, когда обижают Эми.

Вот так и выходит, что Денис сжимает кулаки, Майкл тихонько расправляет плечи, Фил смущенно запускает пальцы в волосы, а Джереми смотрит, смотрит, будто хочет запомнить это навсегда, как загнанная крыса, как раненый зверь.

Том, ухмыляясь, ретируется. Вслед ему доносятся приглушенные всхлипы Эми.

Том идет по коридору. Денис идет с ним (за ним). Тому просто интересно: почему. Денис ведь — хороший, рассудительный и категоричный. Денису не место в числе подпевал Тома. На свою беду, Денис всегда решает сам, где ему место.

Где-то хлопает дверь и Том останавливается. Все нутро его кричит, надрывается: неприятности, последствия, шанс!

Это Фил. Фил влетает в коридор, злой. С форменной куртки стекает соус к тефтелям, а из столовой доносится смех Джереми, заливистый, легкий и теплый. У него такой смех, как будто он хороший человек и ничей смех Том не ненавидит больше. Фил сжимает кулаки. Денис переминается с ноги на ногу за спиной, а Том слышит, как Фил угрожает убить, четвертовать, колесовать Джереми, отобрать у того самое ценное, сломать и уничтожить. Том слышит и понимает, сразу понимает, что ему надо сделать, как поступить, чтобы сложить мозаику правильно (тонкие, острые осколки зеркала Тролля, как Кай складывал — в вечность). Только Каю не удалось — Тому удастся. Том не верит сам, что ему удастся, ему нужен толчок, всего ничего, чуть-чуть совсем, просто он пока не может сам, без последних капель.

— Ты слышишь? — толкает его в плечо Фил — самоубийца без капли инстинкта самосохранения, уверенный, что держит Тома в руках. — Ты слышал? Я все расскажу про тебя, все, что знаю!

И Том, конечно, понимает, что ничего Фил никому не расскажет, что он просто хочет отыграться за соус и смех из столовой, но это «все, что знаю» будто дергает за какой-то рубильник, Том прямо слышит, как щелкает тот у него в мозгу, и в горле пересыхает, и Фил падает. Падает и глупо моргает, обездвиженный. Том медленно подходит и чувствует, как быстро и заполошно бьется сердце Фила. Тому даже чудится, будто пол вибрирует в такт этому стуку. За спиной — молчаливый и спокойный Денис. Денис всегда спокойный и молчаливый, если дело не касается Эми. Денис ко многому привык.

Том чувствует себя хищником, вкрадчивым и хитрым. Рысью, скажем, или коброй, готовой к прыжку. Том подходит к Филу и с наслаждением пинает в хрусткий, искушающе-доступный бок. Денис тоже пинает — в другой, спокойно и размеренно, как делает все.

И Том не может сдержаться — бьет и бьет, и бьет, слушает влажный хруст и наслушаться не может, и тело под ногами, как глина, податливое. И ему хочется припомнить каждый взгляд Фила, что обнажал душу, каждый взгляд и каждое слово из тех трех «все», «что», «знаю», и он припоминает, сторицей воздает. А Денис пугается — равнодушный, безразличный Денис, и отступает, и хочет сбежать, но Том — уже не Том, и даже не кобра — паук, Том сминает Дениса, сетью затягивает разум, и песней под кожей: я могу! я могу и это!