Одна на всех (гет)

Этой ночью в гостиной Хаффлпаффа многие не спали.

Седьмой курс в полном составе — и Гриффиндор, и Хаффлпафф — неприкаянно слонялся от стенки к стенке. И все молчали. Просто молчали.

Многие даже не думали.

А кто-то не знал, куда от мыслей деться.

Гермиона, уже привычно спрятавшись в углу, отстраненно размышляла — почему так? Почему одна-единственная смерть потрясла всех куда больше, чем потери в битве?

Наверное, оттого, что Джинни — наша ровесница.

Оттого, что она была с нами больше и дольше, чем все остальные погибшие.

Оттого, что все надеялись, что она вскоре оправится.

Оттого, что это неправильно — куда неправильней, чем шальная Авада...

Сама Гермиона уже не могла горевать — так, как Гарри или Рон. Первый застыл у камина, отсюда видно, как текут слезы у парня. Гарри-Гарри... Рон неподвижно сидит на диване, обхватив руками голову.

А сама она? Черствая бездушная кукла?

Нет, поправляет она себя. Она раскладывает ситуацию по полочкам, привычно и холодно анализирует. Нет, не бездушная. Если она есть еще, душа эта.

Тяжело переживать смерть внезапную. Когда человек только что был жив — а теперь смотрит на тебя пустыми стеклянными глазами. Это страшно.

А тут... Гермиона поймала себя на том, что подспудно ожидала чего-то подобного. Надеялась, что все обойдется — но подсознательно готовилась к худшему.

Не могла эта война не урвать еще немного своего. Не могла.

Всем надо еще... урвать. Да, Герм?

От этой мысли стало досадно и стыдно.

Да, выходит, она ждала чего-то подобного. Слишком уж в тяжелом состоянии находилась Джинни — редко приходила в сознание, не ела, не разговаривала.

Если уж совсем честно, самой тяжелой показалась ей утрата Фреда. Даже не Люпина, не незыблемого, как скала, Хмури, не веселой раздолбайки Тонкс — именно балагура Фреда. Кощунством кажется, когда умирают такие, как он.

— Дети, — раздается вдруг резковатый, дрожащий голос неведомо откуда взявшейся МакГонаголл. Гермиона поднимает взгляд и вздрагивает — декан оказалась растрепанной и заплаканной. Видно, тоже потрясло. — Дети, пожалуйста, идите спать. Я понимаю, все понимаю, но, сидя здесь, вы ничем не поможете и ничего не сделаете. Мистер Уизли, утром вы отправляетесь в Нору.

— А...

— Мистер Поттер, похороны только послезавтра.

— Мы хотим помочь! — звонко возражает Гарри и смотрит в сторону Гермионы. Она едва сдерживается, чтоб не состроить физиономию, как у Снейпа. — Профессор...

МакГонаголл секунду мешкает.

— Хорошо. Вы и мисс Грейнджер завтра идут с мистером Уизли. И больше никто! — она мигом пресекает волнения среди студентов. — Идите-ка все спать. Завтра трудный день.

Пока все нехотя расползаются по кроватям, пока ворочаются и вздыхают, пока не сменяет квадратик лунного света розоватый лучик солнца — в голове одна мысль: «Ну да, мы-то ведь еще пока живы...»

Завтрак.

Что такое завтрак сегодня?

Снова — подавленность, угрюмые лица, слезы. МакГонаголл что-то заливает о том, какой она была хорошей, как мы ее любим и как всей гурьбой пойдем на похороны. Ловлю себя на мысли о том, в каком тоне думаю о всей этой суете. Сдерживаю горькую ухмылку.

Вокруг — все рыдают.

А мне отчего-то не хочется.

Оглядываю зал. Слизеринцы — подавлены. Странно, я так погрязла в своем самоугрызении, что забыла о них — им ведь, наверное, еще хуже. Малфой бледен, как смерть. Надо будет подойти потом, что ли...

Равенкло, Хаффлпафф — чернее тучи. Гриффиндор родной — рыдают вповалку. А я — нет. Не рыдаю. Даже странно как-то.

Может, со мной что-то не так?

Ради интереса пытаюсь заплакать. Ну хоть одну слезинку выдавить — не получается, хоть убей. Даже Дамблдора вспомнила, даже Фреда — не помогает.

Задумалась о том, что же я делаю. Не удержалась и захохотала.

— Герми, — участливо склоняется ко мне Гарри. Кажется, решил, что я рыдаю. — Гермиона, что...

Выскакиваю из-за стола и несусь к выходу из зала, все еще истерически смеясь. Как же все печально смотрят на меня...

Ненавижу утра.

Ненавижу завтраки.

Ненавижу опаздывать.

Впрочем, последнее с Северусом Снейпом случалось крайне редко. Но от этого менее ненавидимо оно не становилось.

На подходах к Большому Залу чуткий слух шпиона уловил странные звуки, помноженные на эхо коридоров. Похоже на девчоночий плач, решил профессор и ускорил шаг.

За два поворота до Зала прямо на холодном полу, привалившись к стене, хохотала Грейнджер.

Теперь-то студенты точно будут от нее шарахаться.

Северус отмел неуместную мысль и подскочил к девчонке. Грейнджер, заметив его, поперхнулась, замолчала, но опять начала хихикать.

— П... п-профессор... изви... ните, — пролепетала она и попыталась встать. Слегка оторопевший Снейп грубовато дернул ее за локоть. Девчонка оказалась слишком легкой.

— Что вы здесь... делаете?

— Простите, — уже более-менее нормальным голосом ответила она. — У меня, кажется, случилась истерика...

Снейп даже не нашел, что съязвить в ответ.

Не должны, ну не должны маленькие девочки воевать! Даже если они считают себя самыми умными и сильными, даже если они такие и есть, они все равно — маленькие девочки. Девочкам не место в бою.

А войне не место рядом с девочками.

— Мисс Грейнджер, идите-ка на завтрак, — распорядился Северус и отпустил наконец девчонкин локоть. Отметил про себя, что слишком в него вцепился, наверняка потом у нее синяк останется. Отчего-то устыдился. — А потом зайдите к мадам Помфри, пусть даст успокоительное.

— Вы уже не первый, кто мне это советует, сэр, — сникла Грейнджер. — Спасибо, я учту. Сэр.

Дальше по коридору разрасталась уже волна гомона — студенты покидали завтрак. Девчонка погрустнела еще больше.

— До свидания, сэр, — и улепетнула еще до того, как Северус успел удивиться.

— Гермиона! — позвал Гарри. Она едва разыскала их с Роном в толпе студентов — даже невзирая на рост мальчишек и остроконечную шляпу МакГонаголл рядом с ними. — Герми, мы здесь!

— Готовы? — сурово вопросила МакГонаголл. — Идем. Камин открыт только до половины одиннадцатого. Ваши вещи уже в моем кабинете.

По дороге — снова размышления, куда уж теперь без них... на сей раз — о собственной бессовестности. Гермиона поймала себя на том, что с ужасом ожидает посещения Норы.

Видит Мерлин, она там точно спятит.

Горестные лица, слезы, наверняка еще и воспоминания о других — погибших в битве. Дамблдор. Тонкс. Фред. Хмури. Рем. Сириус...

Да ей-Мерлин, лучше повеситься...

Мы еще живы!

Мы еще здесь!

А им...

Им там, наверху, наверняка тошно от наших слез.

И такое ясное чувство, что она там точно спятит. Без всяких там фигуральных, буквально спятит.

Сегодняшняя истерика — это цветочек.

Ягодки еще будут.

— Молния у башен, — сказала МакГонаголл. Гермиона очнулась и обнаружила, что они уже дошли до кабинета директора. Внутри начинается паника.

Ступеньки, ступеньки, ступеньки... их едва ли пара десятков, но ощущение — будто на Астрономическую идешь. Ступеньки... дверь.

Собственный сундук.

Камин, господи...

— Погодите, — сказал кто-то. Гермиона даже не сразу поняла, что это ее собственный голос. — Погодите, я... ох, господи, ребята, простите меня пожалуйста... я не могу, я там с ума сойду... ивините меня...

Болезненный взгляд Рона. Понимающий — Гарри. И какой-то совершенно непонятный, но такой печальный — МакГонаголл.

— Конечно, — мягко отвечает она. — Девочка моя, как я понимаю тебя...

Это вряд ли, профессор.

Простите.