Lost Generation (гет)

Это было Рождество, и в доме Перси Уизли, украшенном гирляндами из остролиста, омелой, разноцветными огоньками и елочными игрушками, царило суетливое оживление. Одри, с заколотыми за затылке волосами и очками на кончике носа, делавшими ее похожей на строгую школьную учительницу, торопливо и аккуратно расставляла блюда на белой скатерти, стараясь не задеть красные восковые свечи и периодически вытирая руки о новенький, похрустывающий фартук. Восьмилетняя Молли, помогавшая ей по мере сил, носилась по дому, приземистая и деятельная, как рыжая бомбочка с подожженным фитилем.

Когда Перси выносил из кухни огромное тяжелое блюдо с самой большой жареной индейкой, какую только можно было увидеть отсюда и до самого Ла-Манша, раздался звонок в дверь.

— Лулу, открой, пожалуйста. Все равно ты ничего не делаешь, — попросил он, с легким неодобрением поглядывая на младшую дочь, которая сидела перед камином, обхватив руками колени и неотрывно глядя в огонь.

Люси вспорхнула с места и побежала к двери. Раздался щелчок открываемого замка, на ноги дыхнуло рождественским морозом с улицы, коридор ожил и зазвенел, наполнился негромкими радостными голосами, смехом, мягкими звуками приветственных поцелуев — если дочери Билла Уизли унаследовали что-то от матери, так это французский этикет: Флёр при встрече всегда целовала невесток, и Виктуар с Доминик явно от нее научились здороваться с кузинами, звонко чмокая их в щеки.

Это было Рождество, на подоле белого вязаного свитера Люси были вышиты зеленые и голубые веточки. Луи Уизли, шестилетний белокурый чертенок, стянул промокшую от снега лыжную шапку с беспутных кудрей и улыбнулся ей выпавшим молочным зубом. Его сестры в прихожей снимали пальто, его мама поправляла им волосы, кго отец стряхивал снег с зимней кожаной куртки, хлопал большими ладонями, розовыми от мороза, и широко улыбался всем сразу.

А Луи — только ей.

— С приездом! — воскликнула подбежавшая Одри, принимая у Флёр снятое пальто, — О, Мерлин, моя дорогая, прекрасное платье! Ты выглядишь изумительно! А это ваши девочки? Билл, ваши дети — одно сплошное очарование! Какие красивые прически!

Виктуар, хорошенькая светловолосая девочка с усеянным светлыми веснушками личиком, изящно и мило порозовела, заправив под нарядную заколку выпавшую прядку. Доминик, казавшаяся ровесницей своего брата, только фыркнула, но нельзя было точно сказать, выразилось в этом звуке презрение или удовольствие.

— Не то что мои неряхи, — шутливо сказала Одри, погладив Люси по голове.

Люси смущенно заправила свой сиротливый мышиный хвостик за широкий и мягкий ворот белого свитера. Мама говорила, что с возрастом они приобретут фамильный медный оттенок, но ей было уже целых семь лет, а волосы, тонкие и мягкие, так и оставались неопределенно-русого цвета. Вон Молли всего на год старше, а уже полыхает таким пожаром краски, что Люси даже немножко жмурится, когда расчесывает сестре волосы.

— У вас очень красивые дочки, миссис Уизли! — с искренней непосредственностью воскликнула Виктуар.

И Люси немедленно прониклась к ней расположением, хотя не очень-то поверила — Виктуар казалась той самой чистой душой, которая всех людей считает красивыми.

— Спасибо, золотко, — с улыбкой ответила Одри, — Ну что, мои дорогие, пройдемте к столу? Скоро Поттеры обещали подъехать, и бабушку с дедушкой мы сегодня ждем...

Из всех ветвей клана Уизли семья Перси отличалась самым просторным домом, поэтому на праздники все Поттеры-Уизли обычно собирались у них. Исключение составляли разве что те случаи, когда они ехали в Нору, чтобы лишний раз не заставлять пожилых Молли и Артура покрывать большие расстояния, да и просто вспомнить старые добрые времена, когда все вместе росли под этой самой покосившейся деревянной крышей.

И они шумно и весело прошли в зал, как проходит летняя буря с ливнями, вороша лесные заросли джунглей и оставляя после себя неброскую разруху, придавающую миру бунтарский и свободолюбивый облик неподчинения человеческой пяте.

Луи остался стоять, перебирая пальцами в полосатых голубых носках.

Посреди холодного, темного зимнего вечера он казался смуглым красавцем-пиратом, только что ограбившим южные побережья, такая у него была плутоватая улыбка. Они и правда были похожи с Доминик, при взгляде на которую первым делом хотелось спросить, из каких морских пучин Флёр с Биллом выловили эту золотую рыбешку. Только Доминик была рыжая, а Луи — златокудрый, как Купидон.

— Ты, ундина! — вдруг сказал он и засмеялся.

И Люси робко, неуверенно, несмело улыбнулась ему.

Их было так много, кузин и кузенов, и они так искренне веселились, устраивая игры прямо на полу, снуя под столом, отфыркиваясь от скатерти и возмущенных родительских замечаний. Луи категорически отказался от картофеля, стянул со своей тарелки накрахмаленную конусообразную салфетку и сделал из нее самолет. Зажав его в руке вместе с длинным полосатым леденцом, он сполз со стула и огляделся.

— Эй, ундина, — свистнул он дырочкой в верхнем ряду зубов, тронув Люси за локоть, — Смотри!

Он протянул ей руку ладонью вверх, показывая свои сокровища. Люси улыбнулась как-то по-взрослому, умиленно и чуть снисходительно, но Луи это ни в коей мере не обескуражило.

— А у тебя такого нет! — он гордо поднял голову, и, явно довольный собой, собрался удалиться.

— Стой! — обиженно сказала Люси. Голосок у нее был нежный и мелодичный, как пение птиц по весне, — Я же тоже хочу поиграть!

И Луи очень охотно отдал ей самолетик, сунув леденец себе в рот.

За один вечер они исследовали всю галактику, нимало не смущаясь неприспособленностью самолета к космическим путешествиям, избороздили вдоль и поперек семь морей Испанского мэна, открыли вход в замечательную волшебную страну с цветущими садами и чудными лесными созданиями, нашли сокровища Нибелунгов и совершили невероятное количество полезных изобретений, вроде башмаков, которые никогда не скрипят, в которых можно идти в Ирландию искать лепреконов, и лестницы до небес, чтобы чистить Луну от пыли. Люси, сияя румянцем и солнечной улыбкой, помогала Луи сражаться деревянной палкой против жаркого дыхания дракона ради жарких взглядов заточенной принцессы.

И они почти победили его, когда оказалось, что уже поздно, родители и сестры Луи собирались домой и ему нужно было идти с ними.

Люси и Луи торжественно заключили боевой товарищеский союз, принесли друг другу клятву воинской верности и пообещали прикончить дракона в следующий раз.

* * *

«А еще у нас в полночь бьют в зале старинные часы с медным маятником, так страшно, как будто созывают двенадцать королевен на ночной бал во дворце Подземного Короля», — жаловалась Люси в письме кузену, — «И вчера, когда я шмыгнула ночью за молоком, папа поднялся из своего кресла, в отблесках пламени в камине похожий на восковую фигуру жуткого старика, и напугал меня до крика. Мама и Момо готовят рождественское полено, возятся на кухне, смеются, рассыпают муку, поют дурацкие смешные песенки, а меня не зовут...»

Солнечным сентябрьским днем юркий и шустрый сычик влетел в форточку ее комнаты.

«Люси! Нос снегом натру!»

Она засмеялась. Она всегда смеялась, когда приходили его письма. Каждый раз, когда Люси плакалась ему, как неразумная юная баньши, не умевшая отличить живого человека от сказочного персонажа из книжки, Луи умел двумя-тремя строчками вернуть ей душевную гармонию. Он шутливо обещал всю ночь дудеть под ее окнами, закидать крышу лентами серпантина и красными шутихами, бросить в ее окно горсть снега поутру.

И она всегда смеялась. И все становилось хорошо.

Сегодня Луи поедет с ней в Хогвартс. Она станет второкурсницей Хаффлпаффа, а он будет сидеть на табуретке под огромной потемневшей Шляпой и, наверное, представит, что это пиратская шляпа с перьями, а он — капитан этого беспорядочного, пестрого экипажа из семи курсов четырех факультетов, которые будут сидеть и глазеть на него. И будет улыбаться своей лукавой, чуть самодовольной улыбкой.

Никакого снега уже и в помине не было, но для Люси сегодня наконец-то закончилась зима.