Эпохи. Часть первая: Великий Мерлин (гет)

Путь к Священному колодцу лежал через березовую рощу, в которой Гарри часто бывал, собирая магические травы. Раздраженный близким присутствием Идена, Поттер старался отвлечься от этого неприятного факта и больше размышлял о скачущих по деревьям белках, чем об Идене, словно слон, пробивавшемся сквозь густые заросли. В конце концов, Дану говорит, что истинный маг не должен сожалеть о том, что уже произошло — вот и он не будет.

— Эй, безотцовщина! Что ты говорил сегодня про мою смерть? Кажется, боги обделили тебя фантазией!

Или все-таки будет...

— Зато тебя они щедро наградили, — процедил сквозь зубы Гарри, не соизволив даже оглянуться на Идена. Тот воспринял его слова как должное.

— Это правда, — довольно произнес Иден. — Даже без магии я стою больше тебя!

— Особенно если покупать на развес, — пробормотал Гарри себе под нос. Впрочем, Иден к нему не прислушивался, вместо этого толстяк продолжал разглагольствовать:

— Мой отец говорит, что магия — это прикрытие слабых. Те, кто отдает своих детей на обучение друидам, просто хотят избавиться от лишних податей. А эти недоучки и рады, так как думают, что сами станут друидами и их освободят от воинской службы. Вот и получается, что магия нужна только... Ой!

Зачем, по мнению Идена, нужна магия, Гарри так и не узнал, потому что рыжий оратор умудрился запутаться в кустах терновника и теперь бестолково отбивался от колючих и цепких веток. Гарри остановился и, тяжело вздохнув, подошел к Идену.

— Знаешь, пожалуй, ты умрешь не упав со скалы, а зацепившись за какой-нибудь сук, — проворчал Поттер, распутывая толстяка. Он не особенно заботился об аккуратности, и цветная рубаха Идена в нескольких местах порвалась. — Такая смерть кажется тебе достаточно оригинальной?

Иден на это ничего не ответил, только сердито фыркнул и, одернув пообтрепавшуюся одежду, уверенно пошел вперед, обгоняя Поттера. Гарри лишь покачал головой, глядя ему вслед.

Вскоре роща расступилась, открывая перед двумя мальчишками небольшую поляну, окаймленную орешником, в центре которой возвышался каменный колодец. Сердце Гарри застучало чуть быстрее. Сегодня, в Галан Май, в третий и в последний раз он попросит об исцелении, испив из Священного источника — глаза богов. Не торопясь — такие обряды не терпят суеты — мальчик подошел к колодцу и набрал чистой воды. Несмотря на теплый день, она оказалась студеной и приятно освежала, немного обжигая своей прохладой, когда Гарри делал особенно большие и жадные глотки.

— Великие боги, взываю к вашей щедрости и милости! — заговорил Гарри, глядя на ясное, без единого облачка небо. — Подарите мне новые глаза, подобные соколиным, что видят врага и друга, издалека и вблизи, большое и малое. Я же клянусь беречь этот дар и почитать вас, как только смогу. Примите часть меня — заберите ее вместе с моим недугом. И пусть с нею отделится от меня болезнь, не дающая мне покоя.

Гарри достал из сумки острый нож и одним движением провел по отросшим за год волосам, отрезав прядь подлиннее. Не обращая внимания на Идена, замершего в сторонке, мальчик подошел к ближайшему орешнику и повязал на его ветку свой локон — дар богам. Раньше он никогда этого не делал; только пил воду и просил высшие силы о помощи, отчего его зрение значительно улучшилось, но все еще оставалось слабым. Теперь же был особенный день. Если боги сочтут его достойным, то обязательно исцелят до конца!

Гарри улыбнулся своим мыслям, а затем повернулся к притихшему Идену и, немного помявшись, спросил:

— Ты будешь пить? Тетушка Кордейла права: сегодня эта вода обладает целительной силой.

— Без тебя знаю, — как можно небрежнее бросил Иден, стараясь принять скучающий вид. Весь его трепет перед священным ритуалом ушел, и он всячески хотел показать свою независимость. — Но, в отличие от тебя, мне лечить нечего, боги благословили меня с самого рождения!

Гарри хотел было возразить, что просьба о защите никогда не помешает, но потом все-таки махнул рукой. «Да и что можно сказать тому, кто не хочет слушать?» — подумал мальчик, поднимая с земли свою сумку и убирая в нее нож. Пальцы наткнулись на что-то прохладное — монета, подаренная Кордейлой в обмен на зелья. Гарри улыбнулся, вспомнив странную тетушку, и решительно подошел к колодцу, зажав золотую монету в кулаке. «Боги, сделайте так, чтобы слезы Плакальщицы пролились не по Кордейле. Если это возможно, не забирайте тетушку из этого мира», — загадал мальчик, зажмурив глаза, а потом бросил монету в темнеющую глубь колодца. Раздалось тихое «бульк», за которым неожиданно последовал крик Идена:

— Ты с ума сошел! Это же настоящая золотая монета!

Иден довольно прытко для его телосложения подбежал к колодцу и перегнулся через край, вглядываясь в чернеющую дыру.

— Что? Полезешь за ней? — усмехнулся Гарри, поражаясь жадности толстяка. А ведь его семья далеко не бедствовала!

— Думаешь, не смогу?! — с вызовом ответил Иден, посмотрев на Гарри. Однако, когда он снова уставился в глубокий колодец, в глазах мальчишки промелькнуло сомнение.

— Видимо, я был не прав, — задумчиво сказал Гарри, глядя на Идена. — Все-таки ты встретишь смерть в воде. Причем тебе не терпится сделать это как можно скорее.

Услышав это, Иден надулся, но все-таки отступил от колодца.

— Ш-ш-шумные людиш-ш-шки, нигде от них не с-с-скроеш-ш-шьс-с-ся...

— Иден, ты это слышал? — настороженно спросил Гарри, когда до его ушей донеслись странные шипящие звуки. Мальчик резко выпрямился и стал оглядываться по сторонам.

— Ничего я не слышал, — обиженно буркнул Иден, не простивший Гарри легкомысленного отношения к деньгам. — Это ты воды наглотался, вот и чудится теперь всякое.

Пробурчав еще что-то, Иден гордо прошествовал мимо Гарри и скрылся за зеленью деревьев. Из рощи еще долго доносился хруст веток, попадавшихся на его пути.

— Наконец-то тиш-ш-шина...

— Эй, кто здесь? — не выдержал Гарри, снова услышав тихое шипение. — Покажись!

— Какой громкий голос-с-с, — пожаловался неизвестный. — Не люблю громкие голос-с-са. Придетс-с-ся с-с-снова менять мес-с-сто.

Из-под камня, покоившегося рядом с колодцем, показалась маленькая черная змейка и, недовольно шипя, поползла в сторону леса.

— С-с-стой, это был твой голос-с-с? — спросил Гарри, приседая на корточки. — Прос-с-сти, ш-ш-што потревожил тебя.

— Змейка на мгновение замерла, прислушиваясь к человеку. Свернувшись кольцом, она уставилась маленькими глазками на мальчика, будто ожидая продолжения.

— Мы не х-х-хотели тебя будить, — сказал Гарри, наблюдая за черной малышкой. — Мы верим, ш-ш-што хорош-ш-ший человек не тронет никого без нужды.

— Тогда на с-с-свете с-с-стало мало хорош-ш-ших людей, — все так же недовольно заявила змейка. — Раньше я жила у горы, под которой с-с-спят два дракона, но и туда приш-ш-шли люди. Эти глупцы с-с-строят больш-ш-шой замок и много ш-ш-шумят, меш-ш-шая мне отдыхать.

— Почему ты называеш-ш-шь их глупцами? — немного обиженно спросил Гарри. — Они всего лиш-ш-шь с-с-строят с-с-свой дом, где будут жить.

— Потому ш-ш-што только глупцы могут с-с-строить дом на воде, — объяснила мудрая змейка и, не дожидаясь ответа надоедливого мальчишки, скрылась в высокой траве.

Гарри еще немного постоял на поляне, наслаждаясь тем, как легкий ветерок гладит его по волосам. Дану говорит, что человек, способный видеть красоту этого мира, достоин уважения. Эта красота есть во всем: и в лазоревом небе, излучающем свет Беленуса, и в легком шорохе молодой травы, щекочущей ноги, и в корявом орешнике, небрежно раскинувшем свои ветви. На одной из них развевалась от малейшего дуновения ветерка черная прядь волос, которая совсем недавно принадлежала мальчику, сейчас шагавшему в сторону березовой рощи. Теперь же ее хозяевами были боги, с интересом наблюдавшие за Иденом, пожалевшим золотую монету для колодца, за Кордейлой, увидевшую с утра Прачку у брода, за людьми, строящими замок у горы, а в особенности за маленьким Мерлином, пожелавшим себе глаза сокола.

* * *

Вершина Ир Виддфа мощной пирамидой поднималась к небу, беспощадно прокалывая своим пиком мягкие и податливые облака. У подножия горы, словно вырастая из нее, возвышалась крепость, и было непонятно — то ли ее башня уже разрушилась от времени и войн, то ли ей только предстояло появиться на свет трудами людей, мельтешащих вокруг.

— Почему... — едва слышно прошептали тонкие бледные губы худого старика на коне. — Почему, она рушится каждую ночь, как бы много мы ни строили днем? Почему, Бран?

Юноша по имени Бран, облаченный во все черное, задумчиво склонил голову. Было что-то хищное в его красивом лице, сейчас серьезном и спокойном. Вороной конь под ним беспокойно перебирал копытами и стриг ушами, но наездник, казалось, одной силой воли сдерживал горячего жеребца, заставляя того стоять на месте.

— Друиды говорят о проклятье, мой король, — наконец ответил Бран бархатным баритоном. Его голос был так приятен, что мог бы принадлежать лучшему барду Кельтии. — Но как от любого проклятья, от него можно избавиться.

Худой старик, известный как Гуртеирн Тощий, требовательно посмотрел на Брана в ожидании пояснений. Мало кто мог выдержать этот взгляд глубоко посаженных глаз — голубых от природы, но теперь обесцвеченных прожитыми годами. Однако молодого Брана ничуть не смутило пугающе невыразительное лицо короля, и он продолжил как ни в чем не бывало:

— Говорят, что если известь смешать с кровью ребенка, не знавшего своего отца, то проклятье падет и башня выстоит.

— Так найди его мне, — зло прошептал Гуртеирн, дыхнув в лицо Брана запахом копченой рыбы и терпкого вина, — как можно быстрее.

Черный всадник почтительно склонил голову и, натянув поводья, помчался прочь от Ир Виддфа. Глядя ему вслед, Гуртеирн подумал, что этот юноша не зря носит имя Ворона — он будто летел над зелеными полями Эрири, стремительно превращаясь в темную точку на горизонте. Любой правитель был бы рад иметь такого наследника, но, к несчастью, его дети не могли сравниться с Браном. Старший сын, рожденный от покойной Северы и унаследовавший ее баранье упрямство, и вовсе посмел восстать против своего отца, провозгласив себя верховным королем. Лишь верная Ровена, по праву занявшая место Северы, помогла ему, истинному королю бриттов, снова взять власть в свои руки. И хотя отец Ровены проявил не только жестокость, но и вероломство, породив Ночь Длинных Ножей, молодая жена осталась здесь, с ним, всячески поддерживая и утешая.

Змеиная усмешка скользнула по губам Гуртеирна, стоило ему подумать о прекрасном и гибком теле Ровены. Эта совсем юная женщина успела подарить ему двух детей — дочь и сына, которому он завещает свое королевство. Но пока Готто еще несмышленое дитя, и если ради его будущего придется оборвать жизнь другого ребенка, то он так и поступит.