Изгои Таэраны (джен)

Клан готовился к ритуалу Зова Тьмы впопыхах, гонимый одной лишь волей предводителя. Никто и не пытался отмерить не то что семь, но даже одного раза. Никто не представлял, чем обернется для клана небывалое ранее напряжение сил. Ритуал Зова Тьмы кланом Морандора проводился впервые… да и за всю историю Темных Эльфов к этому ритуалу обращались чуть более десятка раз. Было очевидно, что Зов Тьмы опасен, причем опасен в первую очередь тем, кто его проводит. Но несмотря на все это никто даже не пытался противиться безумной идее Морандора.

Безумие… Это самое удачное слово, дабы описать теперешнее поведение предводителя. Безумие и одержимость, все еще прячущиеся под масками мудрости и расчетливости. Ума Мудрейшему действительно было не занимать; другое дело, что весь этот ум без остатка был положен на алтарь совершенно бредовых замыслов.

Будь Морандор рхаваном, соплеменники давно бы сочли его умалишенным. Живи такой в деревне, век бы пришлось бедняге сносить насмешки соседей и односельчан. В крупном городе, вроде Грейпорта, столь одержимые личности очень скоро оказывались в тюрьме, изгонялись за городские стены, а то и вовсе сжигались на площади на потеху толпе.

Но увы: Морандор был Темным Эльфом и, более того — предводителем клана. Так что по крайней мере внутри этого клана никто ему возражать не смел. Не принято у Лаин ничего подобного, особенно у Лаин из столь сплоченного клана.

На площадке для ритуала было непривычно тесно. Грудой лежали рабы, от покупки которых казна клана похудела в несколько раз. Рядом с грудой этих стонущих и слабо шевелящихся тел стоял сам предводитель; его обступили, стараясь образовать круг, почти все воины клана. И еще один круг, внешний, образовывали чародеи во главе с Лийнарой.

В воздухе подземелья, и без того не бывавшем свежим, повисло волнительное напряжение. Нечто подобное испытывает разве что приговоренный к смерти — когда возвращается в камеру и отбывает последнюю ночь перед исполнением приговора.

Морандор чувствовал это и понимал. И попытался снять хотя бы толику этого напряжения — как мог.

— Не надо бояться! — воскликнул он зычным голосом, — бояться нам нечего! Мы, Лаин, истинные потомки Перворожденных… нам неведомы эти постыдные чувства. Да, нас можно убить — но никто не заставит нас пасть ниц. Никто нас не запугает! Никто! Да здравствуют Лаин! Да восстанет Сангранол! Да будет… Сердце Таэраны… на-шим!

И ритуал пошел; пошел стремительно и неумолимо, рванулся вперед, как изрядно подстегнутая лошадь. Засверкала сталь; рабы один за другим огласили подземелье своими последними криками. Лилась кровь — и кровь не одних только жертвенных рхаванов. Нет: свою, хоть и малую, лепту внесли и воины Лаин; всего же одна капля крови Перворожденного считалась дороже, чем жизнь любого рхавана.

Закружились в ритуальном танце чародеи; багровое марево вспыхнуло под сводом пещеры и рванулось в сторону Морандора. Оно густело и темнело налету… пока наконец не обратилось в абсолютную даже не темноту — Черноту. Черноту, настолько явственную, что ее было заметно даже на фоне темноты подземелья.

Слившись с Морандором, объяв его, Чернота резко устремилась вверх.

Мощные потоки Тьмы вырвались из-под земли невидимыми фонтанами. Невидимыми — но такими ощутимыми. Вокруг них засыхала трава, облетали деревья, умирали налитые колосья. Крестьяне с ужасом взирали на загубленный урожай… и в тоже время возжелали как можно скорее уйти от этого места подальше. А следом за травой и колосьями пришел черед и самой земле: она трескалась, источая отвратительный запах тлена.

— Да-а-а! — верещал Морандор, чувствуя, как сила Тьмы пульсирует в нем, пропитывает его, поглощает и растворяет в себе. Предводитель клана никогда не испытывал ничего подобного; даже в самых смелых мыслях он не мог представить себе, чтобы смертельная мука переплеталась с наслаждением, да столь тесно.

Морандора буквально трясло от раздиравшей его боли и от неземного блаженства. В этом дикой смеси тонули все прочие мысли и чувства. Предводитель клана кричал все громче, и все сильнее сжимались его пальцы — словно пытаясь ухватить воздух. Внешний мир перестал интересовать Морандора, перестал даже замечаться им; предводитель клана не знал, что примерно то же самое испытывают сейчас и другие участники ритуала. Он просто… забыл в тот момент о существовании кого-то еще.

Волна Тьмы рвалась на запад — пробиваясь через защитные барьеры чародеев Хвиэля. Для нескольких из этих чародеев сегодняшний день обещал стать последним. Да что там: сам король Сириний едва не лишился чувств, когда волна Тьмы проходила слишком близко от него.

Морандора больше не было на ритуальной площадке… и во всем родном подземелье — тоже. Предводитель клана стал частью потока Тьмы; потока, что смог пробиться даже сквозь Золотой Лес и теперь предпринял последний рывок — через пустыню, прямиком к Ирайе.

Морандор увидел наконец свою посланницу, смог встретиться с нею посреди бурлящего котла Тьмы. Вот только то, что он увидел, не обрадовало и не обнадежило его. Ирайа смотрелась в окружении Тьмы как чужеродное тело; ее озаряло яркое, разноцветное сияние. Не Свет, нет… но какая-то сила, столь же враждебная — она словно отгораживала девушку-Лаин. Причем, отгораживала и от чар сородичей тоже.

Предводитель клана видел Ирайу лишь считанные мгновения — но и этого ему хватило, чтобы понять. Все. Нет, его посланницу никто не убил, не пленил и не наложил на нее вредоносных чар. Все обстояло гораздо хуже: произошло то, чего никогда не случалось за историю Темных Эльфов. Не случалось… и, казалось, даже не могло случиться.

Впервые дитя Перворожденного Народа, его Темной ветви… перестала принадлежать Тьме. Вышла из-под ее власти.

…бесчувственное тело жалкого старика — вот все, что осталось от некогда грозного предводителя клана. Одного из сильнейших кланов Лаин во всей Таэране. Рядом, со стонами и судорожными вздохами валялись его сородичи — те, кто покамест мог считаться пережившими ритуал. Лийнаре повезло больше всех: она еще могла двигаться. Она сумела доползти до тела предводителя, распростертого на каменной площадке.

— Мудрейший! — хотела крикнуть, но на деле простонала чародейка. И Морандор обратил на нее свой невидящий уже взор.

Он мог многое сказать — об увиденном, об ужасном смысле оного, о мечте клана… вернее, его мечте, отныне пошедшей прахом. И о том, насколько сожалеет он о своей затее с Зовом Тьмы… как запоздало сожалеет. Многое мог бы сказать Морандор — только не было у него уже сил на это «многое». Всего одно слово успело сорваться с губ Темного Эльфа — но слово это было главным. Самым важным.

— Ха-а-аос-с-с… — и в том была суть всего, им увиденного.

* * *

Мерно журчала вода в небольшом фонтане. Вдоль стен, отливающих приятным глазу синеватым блеском, стояли небольшие пальмы. Клумбы, в которых они росли, располагались прямо посреди пола — этой ровной, казавшейся однородной, плиты. Стекла в узких, но тянущихся от пола до потолка, окнах смягчали солнечный свет, делая его приятным и безобидным.

В такой обстановке очень быстро забывались или притуплялись воспоминания о зное пустыни и о жутком месте под названием «Храм Черного Зеркала». И именно этот зал, больше похожий на сад, Архимаг выбрал для разговора, предложенного им четверке незадачливых беглецов. На следующее утро после перемещения оных обратно в Рах-Наваз.

Все пятеро сидели вокруг фонтана на мягких коврах — наслаждаясь прохладой и свежестью. А еще сладчайшими и необычайно сочными фруктами, вазы с которыми появились в зале по одному лишь движению руки хозяина. И все-таки предстоящий разговор не давал никому расслабиться. Ибо он обещал стать чем угодно, но только не милой беседой.

— Итак, — первым решился начать Архимаг, — вы готовы? И ты, дитя мое?

С последней фразой он обратился к Ирайе; та в ответ молча кивнула. От произошедшего у выхода из Храма, от волны Тьмы, едва не лишившей ее сознания, девушка-Лаин вполне успела оправиться за прошедшую ночь.

— Вот и замечательно, — голос Архимага звучал мягко и даже приветливо… но одновременно настойчиво, — хочу, в таком случае, задать вам несколько вопросов. Наводящих. Итак: вы знаете, что именно произошло на днях в нашем порту? Что сделали там вы? И главное: что вынесли из моего дворца?

— Так вы и сами знаете, — вздохнул Салех, — я… да, я украл у вас Сердце Таэраны, попытался вывезти его из Рах-Наваза по морю… но эти… которые сейчас со мной, помешали. Ведь говорил им: руками не трогать. А они потрогали… да что там: я и сам потрогал, пытаясь им воспрепятствовать. И теперь столь ценный груз, как это ваше Сердце — уничтожен.

— Допустим, — сказал на это Архимаг, слегка усмехнувшись, — тогда скажите, кто-нибудь из вас знает, что это такое — Сердце Таэраны? Откуда оно взялось и для чего нужно? Не просто же так на него охотятся.

— Сердце Таэраны… изначальная сущность, — по памяти процитировал слова провидицы Леандор, — древнее, чем весь наш мир. Источник силы… заключенный в металлическую скорлупу, изготовленную…

— Ладно, хватит, — небрежно перебил Архимаг, — вот за это я и не люблю всякие пророчества с легендами. За бессвязность. И за то, что они сами же себе про-ти-во-ре-чат. «Почему жив? Почему мертв?»… И лакуны всякие, недомолвки, путаница: как будто глухой обсуждает со слепым радугу, а мы при этом присутствуем и пытаемся извлечь что-то полезное…

Или… поясню попроще: вы в самом деле думаете, что содержимое той металлической скорлупы — и есть Сердце нашего мира? Его основа, сущность, из которой он, болезный, возник? Вы впрямь считаете, что все это вместе — возможно?

Его собеседники растерянно переглянулись, не найдя что ответить. А Архимаг, довольный такой реакцией, снизошел, наконец, и до объяснений. Делал он это спокойно и терпеливо — как обычно разговаривал с учениками. Когда доносил до них магические премудрости в годном для восприятия виде.

— Сердце Таэраны действительно лежит в основе нашего мира, — подтвердил Архимаг, — потому, собственно, оно так и называется. Вот только упрятать эту, действительно древнюю и могучую сущность в какую-то, извините, железку… это звучит столь же абсурдно, как предположение, что океан возможно перелить в глиняную кружку.

А отсюда следует — что? Правильно: та вещь, которая была украдена из моего дворца, а впоследствии приведена в негодность вами — она ну никак не может быть Сердцем Таэраны.

Услышав последнюю фразу, Ирайа едва не поперхнулась кусочком фрукта. Глаза Леандора размерами и формой стали похожи на две монеты, а лицо Салеха вытянулось настолько, что казалось, еще немного — и борода бывшего вора достанет до ковра на полу.

И только Даррен всем своим видом выражал спокойное равнодушие.

Оно и понятно: вопросы вроде «что такое Сердце Таэраны?» и «кому оно достанется?» волновали наемника лишь в связке с проблемой его, Даррена, вознаграждения. А уж за вознаграждение он был готов броситься на поиски хоть бочки драконьего помета — если заказчик видел в ней для себя пользу.

А Архимаг продолжал — продолжал расставлять точки и рвать в клочья кисею заблуждений:

— Да будет вам известно, мои юные друзья, что настоящее Сердце Таэраны — это тот легендарный… и печально известный источник силы, который привлек сюда Аббис Лан Наира. Это его пробудил Первый-Из-Магов, это ему мы обязаны превращением сего прекрасного уголка в гигантскую сковородку. И свое могущество нынешние маги Рах-Наваза черпают тоже из него.

Вы хотите знать, чем тогда являлась та штука в металлической скорлупе? Так я объясню… видите ли, как ни странно это звучит, но сила эта на самом деле глубоко враждебна всему живому и вообще всему миру, окружающему нас. Не зря ведь многие из магов именуют изначальную сущность Хаосом… вкладывая в это слово зловещий смысл.

Так вот, Хаос в чистом виде настолько враждебен упорядоченному миру, что существующие в последнем жалкие отклонения… Свет, Тьма — на этом фоне попросту незаметны. Ведь в конечном счете даже Темные не стремятся к уничтожению мира; они лишь хотят заставить его жить по собственным представлениям — даром что представлениям извращенным, изуверским.

— Изуверским, значит, — небрежно хмыкнула Ирайа, — обычное рассуждение Светлого. А я-то думала, что высокомудрые маги выше всего этого…

Похоже что слова Архимага уязвили ее, и девушка-Лаин попыталась ответить тем же. Но не получилось: Архимаг даже ничуть не смутился.

— Что ж, — молвил он просто, — если для тебя, дитя, Светлым считается всякий, кто пытается превозмочь собственные пороки; кто предпочитает самосовершенствование… предпочитает идти вверх, вместо того чтобы дать волю низменным чувствам и желаниям — тогда да, можешь считать меня Светлым. Но разве этот вопрос сейчас главный? Когда и Свет, и Тьма грозят стать прошлым… как и, наверное, сами понятия «прошлого», «будущего» и, вообще, времени?

— Не понимаю, — растерянно проговорил Даррен. Последние слова Архимага взволновали теперь и его тоже.

— Главное, что вам нужно понять, — отвечал Архимаг, — это то, что упорядоченный мир… тот, который мы видим перед глазами и в котором живем — он возник по мере уменьшения Хаоса. И продолжает идти путем борьбы с Хаосом, путем упорядочивания, и по сей день. Собственно, этот путь и породил так называемые Ордены: один из которых попытался обратить мир во Тьму, другой — к Свету, ну а третий подвинулся на идее равновесия. Что, впрочем, тоже неправильно: ибо ведь и труп находится в равновесии с миром.

Вы спросите: какова всем этом роль Хаоса? Отвечаю: в мизерных безопасных дозах Хаос и так присутствует в мире. И, в том числе, не дает его разумным обитателям превратиться в трупы задолго до смерти. Что еще? Ах да: дозу можно увеличить своими разумными стараниями, обозвать Хаос просто «силой» и с его помощью немножечко нарушать законы упорядоченного мира. Ну а временами… и не немножечко.

Творить так называемое «волшебство»… во всех его проявлениях.

Но кое-чего делать никак нельзя. Например, распахивать навстречу Хаосу все двери. И устилать его путь цветами. В этом случае он просто растворит в себе все сущее… пожрет, ничего не оставив.

Именно это едва не произошло стараниями Первого-Из-Магов и его учеников. Не спохватись они и не обуздай тот прорыв Хаоса — нашей пустыней дело бы не ограничилось. А сделал Аббис Лан Наир не так уж много: он и его ученики просто вобрали избыточный Хаос в себя, впитали его как губка.

И, что важно: тем же самым… все тем же грязным неблагодарным трудом маги Рах-Наваза продолжают заниматься и по сей день. Это, мои юные друзья, и есть наше основное предназначение. И главное отличие нас от простых смертных. А также, я не побоюсь этого слова — основа нашего якобы могущества. Роль могучего мага… увы, увы: на самом деле она сродни работе золотаря.

Теперь перейдем к украденной и уничтоженной вами вещи. Скорлупа, изготовленная Хругниром, выдающимся мастером Подгорного Народа, призвана была лишь облегчить наш скорбный труд. Вбирать в себя избыток силы, накапливая ее. Она была чем-то вроде губки, плотины, ну или бочки для сбора дождевой воды. Впрочем, подыскать точное подобие, понятное не-магу, трудно даже для меня.

Слушая эти объяснения, Леандор мрачнел, причем мрачнел буквально на глазах. Всхлипнула и его соперница-соплеменница: она чувствовала себя обманутой. Но наиболее откровенной оказалась реакция Салеха.

— Что же получается, — проговорил он злобно, — Хамид погиб, меня тоже хотели убить — и все из-за какой-то кубышки?! А у этой парочки эльфов жизнь прахом пошла — потому что вам, видите ли, легче?

— Отвечать за чужие заблуждения я не намерен, — сухо парировал Архимаг, — объясню только, зачем вы… зачем мы с вами теперь стали нужны друг другу. Да будет вам известно, оставшись без этой так называемой «кубышки», нам стало гораздо труднее сдерживать Хаос. Тем более что даже в упорядоченном мире нашлись силы, готовые помочь ему. Пожаловать сюда. И если маги не обуздают Сердце Таэраны, не смогут сдержать Хаос — несдобровать ни Рах-Навазу, ни всему миру. Это понятно?

И поэтому я от имени всех магов вынужден обратиться к вам… с просьбой, а может и предложением. Посодействовать делу спасения мира. Найти мастера Хругнира… он живет в городе Кхарак-Нурук, что по ту сторону Дунских гор. И попросить его изготовить новую скорлупу.

— На север? Только не это! — резко ответил Салех и зябко поежился. Так, как будто он уже оказался в предгорьях Дуна или посреди холодной пустоши Нирна, причем в том же одеянии, что и был.

— А с какой стати мы вообще должны это делать? — наемник Даррен возразил много спокойнее, но все-таки возразил, — во-первых, почтенный Архимаг, как я понял, вы можете мгновенно переноситься в любое место, куда пожелаете. Нам же, по-видимому, придется топать на своих двоих. Во-вторых я не уверен, что мастер Хругнир согласиться бросить все свои дела и заняться этой вашей скорлупой.

Ну и в-третьих, в-главных: все в мире имеет цену. Так что вы можете сколько угодно мудрствовать по поводу устройства этого мира, восхвалять свой «скорбный труд» и «самопожертвование» — но сути это не изменит. А суть проста как лапоть: вы, прошу прощения, сидите на этом вашем источнике как мухи на навозной куче. И как бы куча ни воняла, вам без нее никуда. За свое «самопожертвование» вы получаете могущество, противостоять которому никто в этом мире не может. А что получим мы, если ввяжемся в ваши заботы?

— Что ж, — Архимаг грустно улыбнулся, — вот мы и перешли к самому, для вас интересному. Отвечу по порядку: во-первых, так далеко я перенестись не могу. До севера влияние нашего источника не дотягивает… пока не дотягивает, что впрочем, скорее уж благо. Маги не всемогущи, мои юные друзья. Даже я, увы. Но я не сомневаюсь, что Хругнир согласиться нам помочь, узнав об угрозе миру.

Теперь по поводу вас и вашего интереса. Ваше положение таково, что вы с одной стороны оказались виновниками случившегося, а с другой сами же пострадали. Не говоря уж о том, что ввязались во все это отнюдь не по собственной воле.

И теперь вы — это во-первых вор, выведенный на чистую воду здесь и на которого охотятся ищейки Серого Ордена там, за пределами Рах-Наваза. Вор, который больше не может жить своим прежним ночным промыслом.

Во-вторых, вы — это принц Хвиэля, похоронивший надежды своего несчастного королевства; это юная Лаин, которой грозит отлучение от родного клана. И конечно, вы — это наемник, в первый раз нарушивший главное правило своего ремесла. Второго же раза такому никто не даст… я ведь прав?

Проще говоря, ваша прежняя и привычная жизнь закончилась. Ваши собратья и сородичи отреклись от вас; вам теперь даже грошик на пропитание никто не подаст. Но это — с одной стороны. А с другой… мир ведь устроен так, что теряя одно, мы непременно получаем что-то взамен. Пусть и не сразу. Помните, мы уже говорили про «странности»? А я вам их сейчас объясню.

Знаете ли вы, что сила, накопленная в скорлупе Хругнира, никуда не рассеялась и уж точно не исчезла бесследно? Большей частью ее приняли вы. Да-да: могущество, за которым вы и пришли в Рах-Наваз — его в конечном счете его вы и получили. И тем не менее, назвать вас полноценными магами я не могу. Вы еще не умеете пользоваться обретенным могуществом, а новые способности проявляются в вас слишком самопроизвольно.

Вот, собственно, поэтому я и предлагаю вам совершить этот поход. Чтобы привыкнуть к новому. Чтобы стать не изгоями, которых весь мир дружно втаптывает в грязь — а наоборот: теми, кто возвышается над этим миром. Так что я возьму на себя смелость назвать наш интерес в предстоящем деле взаимным. И… если вы полагаете, что у вас здесь есть какой-то выбор — то огорчу: он вам просто кажется.

* * *

Леди Долабелла взирала на своего нежданного гостя со смесью недовольства и пренебрежения. И было с чего: с полей шляпы стратега Томаса сошел, кажется, целый водопад; сапоги же и вовсе выглядели так, что сама мысль пустить их обладателя дальше порога внушала суеверный ужас. Собственно, дальше порога Томас покамест и не проходил, стараясь соблюсти хотя бы подобие вежливости.

Стоит заметить, что за исключением общего дела, коему и Долабелла, и Томас служили в Сером Ордене, ничего большее их не связывало. Очень уж к разным кругам принадлежали эти два стратега. Долабелла, например, слыла в Грейпорте утонченной и респектабельной дамой; пусть не из знатного рода — но зато весьма и весьма обеспеченной. И потому принимаемой в лучших домах города, в котором даже голубая кровь оказалась смытой бурными золотыми реками.

Никто не знал ни ее происхождения, ни рода занятий. Откуда у Долабеллы средства хотя бы на особняк, который как раз вздумал посетить Томас — посторонние могли лишь догадываться. Но все это совершенно не мешало единственной женщине среди стратегов Ордена красиво выглядеть и столь же красиво говорить. А значит почитаться за свою в высшем свете Грейпорта.

Да что там — ей не мешал даже тот, оказавшийся ничтожным, факт, как скупость природы. Та одарила Долабеллу изначально лишь внешностью «серой мыши» да довольно неприятным голосом. А также лицом «похожим на лошадиное», как подметил «за глаза» остряк из прислуги. Но на все на это леди Долабелле было совершеннейшим образом наплевать. С далеко не низенькой башни из золота, драгоценных украшений и дорогих нарядов; ну и еще пудры и прочих мелких дамских ухищрений. И собственного апломба, естественно.

В свою очередь Томас являл собой чуть ли не полную противоположность своей великосветской коллеге. Был он бастардом — от которого знатный отец даже не откупился, а, скорее, отмахнулся жалким именьицем невдалеке от Безымянной. Был он гулякой — успешно проматывавшим в городских кабаках, все присылаемое из этого именья, золото. И вообще слыл человеком, совершенно небрежным к самому себе. Обитал он в какой-то конуре, одевался точно простолюдин и, разумеется, так и не сподобился завести семью.

Но главное отличие двух орденских стратегов состояло в их манере выражаться. Если Долабелла и ругаясь не ругалась — а спокойно и рассудительно «открывала человеку глаза», то со стороны Томаса даже мирная беседа легко могла превратиться в перебранку.

Понятно, что такое различие наложило отпечаток на стратегии, используемые ими. Томас и на службе Ордену привык действовать открыто и грубо, отчего частенько терпел фиаско. Ярким примером тому была недавняя охота на Ирайу. В свою очередь Долабелла считала более полезным договариваться и заключать временные союзы — и тем, кстати, почти добилась успеха в деле «выведения из игры» принца Леандора.

Круги общения Томаса и Долабеллы вне Ордена почти не пересекались; так что, будь у них выбор: встречаться или нет, оба стратега непременно бы предпочли второй вариант. Однако если уж встреча произошла, причина на то должна быть колоссальная.

— Есть разговор, — молвил Томас, запоздало стаскивая с головы размокшую шляпу, — позволите пройти? Это касается Ордена.

А вот тут недовольство Долабеллы сменилось живым интересом. При всех своих различениях Серому Ордену оба стратега были преданы равно безоговорочно. Считали его интересы выше своих личных пристрастий; так что ответ хозяйки дома был положительным.

— Пройдем в гостиную, — предложила она.

В гостиной, где леди Долабелла и ее собеседник устроились на мягких креслах, к ним немедленно подоспел слуга с вином в хрустальном графине. Это был великолепно вышколенный слуга, на чье обучение было затрачено немало лет и еще больше розог. Однако в этот раз он старался зря: хозяйка молча отстранила поднесенный графин и так же молча, жестом, велела слуге покинуть комнату.

— Так что же касательно Ордена? — осведомилась леди Долабелла.

— Я пришел к вам, потому что… во всей Коллегии только вы… за исключением меня… в общем, недовольны предложениями Магистра. Поэтому, — Томас сделал глубокий вдох и продолжил уже более уверено, — я хочу предложить вам действовать сообща.

И вот еще что: я полагаю, что последние действия Магистра Ольгерда — с выносом Сердца Таэраны из хранилища Архимага, с попыткой доставить его сюда… ну и эта блокада, естественно. В общем, они направлены не столько на пользу Ордену или равновесию, сколько на личные интересы Магистра. И я не удивлюсь, если он найдет предлог, чтобы сохранить жизни новым вместилищам Сердца Таэраны. Если те попадут в его руки. Найдет предлог… и будет использовать в своих целях.

Долабелла усмехнулась.

— Вы только сейчас это заметили, мой уважаемый коллега? — протянула она сладко, но холодно, — что ж, тогда мне вас искренне жаль. Я, да будет вам известно, заподозрила неладное еще когда Ольгерд едва затеял это мероприятие с кражей.

Вы посудите сами: пока Сердце лежало во дворце Архимага, его невозможно было не то что применить во вред — но даже просто достать. Во всяком случае, там добраться до него что хвиэльскому принцу, что его Темной соплеменнице было бы неизмеримо трудней, чем в порту. Но Сердце было украдено — и что, это сильно помогло равновесию? Да нет, разумеется: это лишь усилило опасность его нарушения.

Впрочем, тогда у меня еще оставалась хоть маленькая, но надежда. На то, что Сердце Таэраны попадет в руки даже более надежные, чем у магов Рах-Наваза. В наши руки, в руки Ордена — и тем послужит равновесию. Вот только когда Ольгерд принялся честить вас… на последнем собрании, помните? «Больше печется об интересах магов, а не Ордена». Тогда я поняла… да. Все поняла.

Ведь известно, кто старается первым крикнуть «держи вора!».

Впрочем, Магистру следует отдать должное. У него неплохо получается… быть убедительным. Отводить от себя подозрения. Обставлять дело так, как будто сам он чист и старается для общего блага… ну а виноваты конечно же внешние обстоятельства… или такие как мы.

Вспомнить хотя бы историю с той облавой на Ирайу. Последней. Она провалилась в том числе и потому, что ваши люди не имели должной защиты. Чародейские возможности той девчонки оказались недооцененными… догадайтесь, уважаемый коллега, по чьей вине? Но Ольгерд вовремя подсуетился… помните: весь этот фарс с давлением на бургомистра и его устранением?

А в итоге он выглядел как спаситель. Как защитник интересов Ордена. После чего сам, как бы между делом засчитал попытку остановить Ирайу неудачной. И вроде как с полным основанием обратился к запасному плану: с кражей Сердца и попыткой его вывоза.

Только… что касается «личных интересов», то здесь я бы с вами не согласилась. Поверьте: я изучала историю нашего мира — да не по легендам для простаков, а по серьезным трактатам. И знаю, о чем говорю: никогда ни одна грандиозная затея не была устроена в угоду лишь одному-единственному человеку... Равно как и эльфу, гному или орку. Даже захватнические походы, завоевания — что большинство привыкло связывать только с личностью очередного великого полководца.

Поэтому я уверена: за всей этой суетой вокруг Сердца Таэраны, за поступками Ольгерда, странными и даже вредными — за всем этим обязательно кто-то стоит. Должен стоять. Какая-то посторонняя сила… которая едва ли дружелюбно настроена что к Ордену, что к миру в целом. А наш почтенный Магистр может оказаться просто исполнителем чужой воли. Куклой. Слепым орудием.

— Слепым, — хмыкнул Томас, — но зато уж каким полезным…

— Это точно, — охотно согласилась Долабелла, — просто находка… для кого-то.

Теперь насчет «действовать сообща». У вас есть какой-нибудь план, стратег Томас? Если вы намерены просто отправить предателя в Изначальную Бездну, то смею вас уверить: ни в чем полезной я тогда быть не смогу. Я уже молчу о том, как вся остальная Коллегия воспримет гибель Магистра. Гибель от ваших рук, стратег.

— Отправить в Бездну? — переспросил Томас не без иронии, — нет, что вы… У меня другое предложение. Вывести Ольгерда на чистую воду. Разоблачить его затею.

Долабелла улыбнулась. Причем не деланно, как на балах и тому подобных собраниях, а с искренним выражением радости. Так, например, мать могла порадоваться за непутевого сына, наконец-то принесшего домой свои первые заработанные деньги.

«Интрига? Мне это нравится!» — говорил ее взгляд.

— Что ж, неплохая идея, — молвила хозяйка вслух, — разоблачение… Полагаю, мы могли бы подумать об этом вместе. Не говоря уже про участие… И все-таки, коллега, я не думаю, что вам стоит по каждому поводу приходить ко мне лично.

— А как же? — не понял Томас.

Вместо ответа леди Долабелла поднялась с кресла и прошла к одному из шкафов. Открыв его и хорошенько осмотрев, она достала из его недр небольшой перстень с камнем неопределенного цвета. Точнее сказать, цвет менялся при каждом движении этого камня.

— Вот, — Долабелла протянула перстень Томасу, — хорошая вещица. Пока вы носите его на пальце, я буду слышать то же, что и вы. Ну а у меня уже есть такая… И я надеюсь, что с этими перстнями нам будет гораздо легче.

— Надеюсь, — повторил Томас, беря перстень чуть дрогнувшей рукой, — это ведь… магия?

— Верно, коллега. Прямо из Рах-Наваза.