Снохождение (гет)

Миланэ покоилась на массивной скамье, без смысла и цели вертя свой стамп, ощущая его холодную бронзу, изыскивая красоту в матовом блеске. Повертела длинными пальцами в ладони, несколько раз оценила немалый вес, даже перекинула несколько раз из руки в руку.

«Хватит…», — подумала она, подцепив личную печать к правой стороне пояса. — «Скука — не повод для дурных манер».

Правая рука чуть вперёд, ладонью вверх, согнута в локте. Левая ложится на запястье правой. Обхватить пальцами, когти втянуть, руки расслабить, да-да, вот так. Лапы вместе, хвост к лапам.

В десяти шагах от неё — две смешливые львицы, юная кровь; они с трудом пытаются сохранить серьёзность здесь, среди царства покоя, тишины и молчания. Стены приёмной отражали звук тихого, назойливого шёпота, предательски усиливая его; и шёпот этот проникал, казалось, в каждую щель, каждый угол Марнской библиотеки.

Смешок. Ещё один.

Старый смотритель перебирал страницы огромной книги-реестра; он больше смотрел на нарушительниц покоя, нежели на сами страницы.

— Маасси, смею заметить, не вернула две книги из пяти ранее выданных.

— Это как не вернула? — закапризничала львица. — Всё вернула. Лев пусть лучше посмотрит.

— Посмотрел. «Семь шагов по лепесткам роз» и «Прогулки под луной» должны быть у маасси.

— Точно?

— Точно.

Верхнее платье у неё дорогое, очень дорогое. Андарианский шифон, красный, как яркая кровь. Точно он, Миланэ знает, она ведь сама из Андарии: она родилась в посёлке, где каждая вторая львица умеет прясть, вываривать, белить и ткать шелк. У её подруги — поскромнее, но всё равно ничего. Только синий цвет уж как-то выцвел. Кольца в ушах из золота, звенит браслет серебра на левой руке, венец — символ молодой, незамужней.

— Льву жалко для меня книгу? Обещаю своим именем — я верну.

Миланэ отвернулась, тряхнув браслетом на левой руке.

— Ваше имя беспорочно. Но книги — собственность Империи, маасси, не моя. Таков порядок. Когда возвратятся эти книги, то я смогу выдать всё, что маасси пожелает.

«Как пусто», — подумала Миланэ, ещё раз окинув взглядом приёмный зал библиотеки. — «Ни души. Где все?».

— Я отца просила вернуть книги, — сказала дочь своего отца. — Это он не вернул, никого не прислал. Он ведь никого не присылал?

Её подруга, скучая, стучала когтями по дереву стойки.

— Смею уверить, что если бы книги возвратились — тут было бы учтено, — с необычайной лёгкостью старый лев поднял толстую книгу и потряс ею в воздухе.

— Может, он забыл? — робко спросила подруга, прижав уши, словно приняв на себя вину.

Смотритель степенно дёргал себя за усы.

— Скорее всего, — так ответил, немного выждав.

— Уж наверное забыл. Он занятой лев. Он вернёт книги лично. Обещаю, — пригрозилась молодая львица, взмахнув хвостом, на кисточке которого играло золотое кольцо.

Миланэ очень не любит кольца на хвостах.

— Красивого дня, маасси, — пожелал в пустоту смотритель. Потом улыбнулся и упрятал книгу-реестр.

Тем временем львица-маасси с подругой гордо удалялась прочь. Настроение испорчено на ближайший час, но ничего. Молодость отходчива.

Миланэ слушала, не двигаясь, как утихал звук шагов львицы; чуткие уши уловили крайне обидное и не слишком тихое «старый кретин»; услыхала, как скрипнула тяжёлая входная дверь, а потом лязгнула, укрыв библиотеку от внешнего мира. Потом Миланэ посмотрела вверх. Высокие потолки, прозрачный купол приёмной. Интересно, сложно ли делать прозрачные купола?

Теперь лев обратил внимание на неё, щурясь.

Что ж, пора. Встать, без суеты. Плавно. Плавнее. Проклятье, ремешок сумки зацепился за ножны кинжала-сирны. Скользнуть рукой по правой стороне, по талии и бедру, проверить, как держится стамп. Глупый случай: однажды небрежно его прикрепила, и он с шумом упал прямо на пол. Испепеляющий взгляд наставницы Хильзари помнится до сих пор. С тех пор и вошло в привычку.

Она подошла к большой, массивной стойке.

— С трепетом слушаю, сиятельная дочь Ваала. Чем полезен?

Левая рука держит правую, ладонь — вверх. Символ открытости. Так учили. Так принято. Миланэ кивнула, прикрыв глаза. Кивок ближе к левой стороне: так тоже учили. Формальность, церемония.

Но жизнь Ашаи-Китрах состоит из этих формальностей.

— Сильного дня льву. Я с поручением из Сидны.

— О! — взял он небольшой, желтоватый документ, врученный ею. — Я думал…

Лев запнулся, но тут же нашелся, увидев её номен на бумаге:

— Я думал, Ваалу-Миланэ-Белсарра пришла, как вольная читательница, — улыбнулся с какой-то хитрецой.

— Сожалею: не оправдала ожиданий льва, — снова учтиво кивнула она, не сводя с него взгляда. — Но я люблю книги. Мне здесь велено пребывать три дня и я возьму у вас что-то почитать.

Он смотрел на неё, очень легко кивая, словно одобряя слова.

— Побывать в библиотеке Марны и не прочесть книги — неслыханно.

— Приятно слышать, — снова улыбнулся смотритель и стал дотошно изучать врученное распоряжение от сестринства Сидны.

Сидна. Дисципларий Ашаи-Китрах — Сидна. Её обитель уже много лет.

Она заметила, как он слегка трёт краешек документа. Где-то слыхала, что опытные библиотекари, архивариусы, писари так определяют качество и тип бумаги. Зная, где какая бумага используется, можно косвенно судить о подлинности документа.

Доверяй, но проверяй. Верное руководство для жизни.

— Из поручения я понял, что дочери Ваала требуется доступ в зал Особой литературы.

— Верно, сир.

— Должен оставить это у себя, — потряс он поручением.

— Как льву угодно.

— Тогда ещё попрошу... Небольшая формальность. Все, кто получают доступ к Седьмому залу, расписываются вот здесь, — смотритель ловко вытянул из полки позади ещё одну широкую книгу. — Формальность…

— Стамп? — спросила Миланэ, скромно расписавшись, хотя и видела, что для них здесь отведена отдельная колонка: на этой странице, в колонке сплошь стампы, друг за другом — Особый зал посещают, как правило, только Ашаи.

— Попрошу, пожалуйста. И сегодняшнюю дату: пятый день четвёртой Луны Всхода, 810 год.

Учат правильно вытягивать стамп. Правильно держать. Правильно убирать. Всегда должны быть чернила на оттиске. Красные, красного оттенка, что изготавливаются по специальному рецепту, с киноварью, чтобы не выцветали.

У личной печати Ашаи-Китрах существует свой отдельный этикет.

Львица страстно склонилась к лире, но не играет; в её руке — плектр; слева — змея, обвившая кинжал-сирну, справа — птичье перо, внизу написано «803 Э. И.» — год получения стампа, вверху — «Ашаи-но-Сидна», что с древнего означает — «сёстры Сидны». По эскизу её стампа был создан отдельный совет сестрин-наставниц. Ученица не вольна творить эскиз стампа, как угодно, ведь существуют определённые каноны, запрещённые вещи и темы; в последний год перед Совершеннолетием у юной ученицы только и мысли, что об эскизе. В этот год учениц всячески пытают каллиграфией, рисунком, гравюрой.

— Спасибо, — молвил смотритель и убрал реестр посетителей Особого зала. — Сидай! Иди сюда.

Из-за неприметного входа слева, за приёмной стойкой, вынырнул из сумерек и пыли молодой, нескладный лев в очень простой, даже бедной робе.

— Да, мастер?

— Доступ в Седьмой зал. Отправь за Ваалу-Ирмайной, потом сам проведи почтенную Ашаи в Общий зал.

Сидай кивнул и бегло начал исполнять порученное.

— Пусть лев простит, но зачем? — спросила Миланэ, положив руку на стойку.

Сидай нелепо остановился.

— Что «зачем»? — с удивлением спросил смотритель.

— Зачем в Общий зал?

— Желаю скрасить досуг юной львицы. Стоит взять какую-то книгу из открытого доступа; у нас есть прекрасная сатира Луцеллия, вышла буквально год назад, рекомендую. Очень тонко. Ведь придётся немного подождать — Ваалу-Ирмайны сейчас нету. Именно она надзирает за посещением зала Особой литературы.

— Это излишнее, спасибо. Я подожду.

Да уж. Очень пусто. Главная библиотека Империи, в конце концов! Книжная пыль в свете окон. Погожий, ласковый день снаружи, тёплое солнце…

— Тогда пусть дочь Ваала пройдёт с Халом. Хал, проведи гостью к Седьмому. И не забудь о кресле — ей придётся ждать.

— Хорошо, мастер, — пришёл ещё один лев, высокий, с чуть презрительным выражением.

— Поинтересуюсь: а где посетители? — снова потрясла браслетом Миланэ, привлекая внимание.

Дурная привычка. Нужно избавиться от неё, надо следить за собою.

— Сегодня Праздник Героев. Дочь Ваала, вероятно, забыла.

Захотелось закрыть руками лицо. Как такое можно забыть? Хотя что тут удивляться: задание наставниц Сидны бередит, оно не даёт покоя.

— Слышащая Ваала пусть идёт за мной, — обратился Хал к Миланэ, вытащив из кармана робы огромную связку ключей.

— Было приятно познакомиться, — учтиво сказал мастер-смотритель.

— Лев так добр. Мне тоже.

Лёгкий поклон, лева лапа чуть спереди, правая сзади, руки накрест ладонями вверх.

Пошли.

Хал, лев средних лет, угрюмый, грубоватый душой и худой телом, шёл впереди по прекрасно освещенному коридору. Он непрестанно звенел-играл ключами в руке, балуясь этой маленькой властью. Миланэ, как и требуется, следует сзади и справа. Слева окна, справа — стена и двери. Планировка у библиотеки Марны квадратная: по краям — коридоры, в центре — залы и книгохранилища. Внутренний двор. Два этажа. Пыль книг в лучах солнца.

По мраморной лестнице — наверх, на второй этаж.

Подошли к массивной дубовой двери, в два львиных роста. Миланэ было подумала, что сейчас Хал откроет её ключом, и уже начала воображать, каких размеров должен быть этот ключ, но нет — дверь открылась от простого толчка.

— Прошу.

— Благодарна льву.

— Не стоит благодарить, — ответил Хал, не глядя на неё, да так, что Миланэ поняла: действительно не стоит.

Они вошли в коридор, сравнительно короткий по сравнению с остальными; в нём лишь две двери, справа. Первая, что ближе, очень похожа на остальные. Вторая, дальше — со стальной оковкой. А дальше — тупик.

— Здесь негде сидеть, — развёл руками, подойдя к окованной двери, всё так же не удостаивая ученицу взглядом. — Сейчас что-то принесу.

— Не стоит хлопотать. Я постою.

Но Хал, не слушая, ушёл.

Миланэ вздохнула и посмотрела в окно. За библиотекой находится сад, вот он, перед её глазами. Стройные кипарисы. Деревья ига, источающие ароматную смолу.

Поправила сумку, перекинутую через плечо.

— Вот, прошу, — её проводник вернулся необычно быстро.

— Лев так добр. И я снова благодарна, — молвила Миланэ, усаживаясь в небольшое кресло.

Он почему-то хмыкнул.

— Огнепламенная пусть ждёт здесь, пока я не приду с Ваалу-Ирмайной. Зал Особой литературы открывается двумя ключами, один из них — у неё. После личного разрешения от неё сиятельная сможет войти.

— А когда зал был переименован?

Миланэ знает, что раньше Зал особой литературы носил куда более понятное и красноречивое имя — Зал отступнической и вероборческой литературы; тогда звучало грозно и предупредительно, а не сглажено-фальшиво, как сейчас.

— При последней каталогизации, — почесал Хал за ухом и, наконец, удостоил её взглядом. — Не наша инициатива, указание свыше. Как по мне, эти фонды недостойны такого внимания, а тем более столь тщательного хранения. Этот зал даже вполовину не заполнен. А остальные фонды уж негде хранить, — с реальной эмоцией, истинным раздражением сказал Хал.

Сложив руки накрест, сидя ровно и прямо, Миланэ посмотрела вправо-вниз.

— Вот львица вскоре станет сестрой-Ашаи, а потому я вправе получить ответ на вопрос.

Взмахнула ладонью, дрогнул кончик хвоста.

— Конечно. Слушаю.

— Вот зачем хранить всю эту писанину, которая не стоит и потраченной на неё бумаги? — напористо-возмущённо начал он. — Ведь Палата, Надзор, Круг Девяти признали их никчёмными и вредными. Почему нельзя всё сжечь, освободить место для достойного?

Ну, это просто, тут раздумывать не надо. Вот он, ответ, на поверхности, многократно вбитый наставницами: «Чтобы знать благое, нужно познать зло. Эти творения хранятся в назидание будущим поколениям, как примеры глупости, безумия, ухода с тропы, вероборчества и отступничества».

Но у Миланэ нашлись совсем иные слова:

— Думаю, для хранителя книг, коим является Хал, ответ на такой вопрос нетруден. Книги нельзя жечь.

Признаться, её собственный ответ удивил не меньше, чем его разозлил.

— Понятно. Спасибо. Должен оставить львицу.

И ушёл, скрипнув массивными дверями входа в коридор.

Руки перестали держаться накрест, ладони начали нежно поглаживать друг друга. Наедине с собой, наконец-то сама. Расслабилась, плечи чуть опустились, вздох. Теперь можно и вольность: закинула лапу за лапу. В дорожной одежде это удобно и легко. Матерчатые, тёмно-коричневые кнемиды, чтобы не марались лапы; темно-синее одеяние до колен, свира — платье с элементами рубашечного покроя, из прочной льняной ткани, с асимметричным подолом, у которого есть маленькая, короткая драпировка. Ашаи свиру любят за практичность: плотно облегающие рукава на три четверти, не стесняет движений. Асимметричный подол, что поднимается к левой лапе — особенность одеяния Ашаи; как правило, обычные львицы, будь то знатные или нет, такого не носят. Иногда дерзкие молодые Ашаи делают с верхней стороны подола ещё и разрез, подчеркивая свободный нрав.

Также, из обязательного: маленькое серебряное кольцо на безымянном пальце левой руки, с тремя волнистыми линиями на ободке — символом дыхания Ваала, что дарит жизнь душам Сунгов; кинжал-сирна на левой стороне, стамп — на правой; серьги в ушах, с небольшими подвесками, в которых по одному камню. Камни могут быть всякие, у Миланэ, например, огранённые хризолиты изумительного качества — предмет зависти подруг-учениц, даже Айнэсваалы, у которой отец — один из самых богатых латифундистов Империи. Безумно дорогой подарок матери и отца, Миланэ плакала, наверное, целый час, когда получила его в тринадцать лет, в начале обучения в Сидне. Она до сих пор не знает, откуда они взяли такие деньги, нет, деньжищи. И, наверное, никогда не узнает — не признаются.

Вот простым львицам носить серьги с подвесками нельзя. Это не запрещено законом — украшения запретить нельзя — но воспрещается строгодавним обычаем, который гласит, что уши Ашаи должны прижиматься от тяжести подвесок: так выражается трепет перед волей Ваала; а светской львице это ни к чему. Правда, под тяжёлыми подвесками они скорее отвисают, нежели прижимаются в трепете. Потому Ашаи не любят слишком большого груза для ушей — некрасиво. А красота — дар Ваала.

Всё должно быть красиво.

Нет сейчас у Миланэ лишь последнего элемента, он — привилегия сестёр, не учениц, привилегия тех, что прошли Приятие. Нет серебряного амулета с огнём Ваала.

Но вскоре будет. Не так много осталось. Будь безупречна, не допускай проступков. И всё будет.

Открыв сумку из мягкой воловьей кожи, вытащила комментарии, собранные в папку и завёрнутые в длинный кусок материи. Вот эти-то комментарии и нужно разместить в Зале Особой литературы, положив их возле десятка отступнических книг, а старые — забрать с собой в Сидну.

Во время путешествия Миланэ имела достаточно времени, чтобы рассмотреть свою ношу. Ведь от Сидны она добралась к ближайшему городу Сарману, потом на большом баркасе спокойно прибыла в Аш-Маар, а уже оттуда приехала в столицу. Можно было взять дилижанс и доехать быстрее, но Миланэ не желала спешить. Она любит воды, тихий всплеск волн реки — зачем ей пыльные дороги?

Снова рассмотрела титульную страницу. Красные нити прошивки. Подобные комментарии всегда делают без особого изыска — пишут пером, потом просто прошивают страницы, и всё. Печатные комментарии — большая редкость. Многие видные творения, что признаны отступническими, сопровождаются подобными комментариями, особенно если творение было создано сестрою-Ашаи. Знакомиться с такой литературой можно только по разрешению старших сестёр, и лишь с предварительным прочтением этих комментариев, чтобы во всеоружии встретить неправильные слова и недальновидные мысли. Поэтому вероборческое чтиво и его опровержение всегда неразлучно хранят вместе, как правило, в небольших деревянных ящичках.

Вовсе не стоит уповать, что к этим творениям хранится бережное отношение или некий пиетет: остальные экземпляры просто уничтожаются, а оригинал или хорошая копия подлинника хранятся здесь, в зале Особой литературы Имперской библиотеки Марны.

Вокруг никого, потому ещё одна вольность: Миланэ возложила хвост на левую лапу, которая свободно покоилась на правой.

У неё — десяток комментариев, и они почти не интересны Миланэ. Почти, потому что среди них оказалось вот это:

Верные и полные комментарии к творению с. с. Ашаи-Китрах Малиэль Млиссарской, изгнанной, опороченной, отлученной, полному отступных заблуждений и вероборческих намерений, что известно под именем «Снохождение», 665 г. Эры Империи. Составлено сестринством дисциплария Ашаи-Китрах Сидны, одобрено Кругом Девяти, утверждено Надзором веры Особой палаты дел Ашаи-Китрах и охранения веры, 810 г. Эры Империи.

Чей-то красивый, размашистый почерк. Кто-то из каллиграфов постарался.

Перевернуть страницу. Эх, смотри, растяпа: маленькое пятнышко оставила на второй странице. Что за пятно, когда? Ваал знает.

Жизнеописание было начертано в весьма свободном стиле:

Малиэль, из рода Млиссари. Родилась 621 года Эры Империи в восточной провинции, Сальгаре, в роду зажиточных крестьян. Дата и место смерти — неизвестны. Малиэль, по описанию современников — львица светлой шерсти, роста небольшого, страдала врождённой хромотой, чего стыдилась. Сначала сызмальства училась у местной Ашаи, которая увидела в ней хорошую ученицу; серьёзно поссорившись с нею по неизвестным причинам, убежала в шестнадцать лет прочь из дому с группой бродячих лицедеев и циркачей. О её «блудном» периоде, что продолжался примерно три года, почти ничего не известно. Далее она появляется в приморском городке Фарсале, провинция Хустру, где становится помощницей аптекаря, работая за кров и еду. Её случайно примечает с. с. Ваалу-Омтаала и забирает к себе в город Муур, что находится в двадцати льенах от великого Криммау-Аммау. В будущем Ваалу-Омтаала отречётся от Малиэль…

Миланэ приложила пальцы к щеке, закрыв глаза. Устала читать, свет солнца слишком ярок.

Совершенно ясно, что это маленькое, не особо хлопотное задание — лишь формальность, своего рода проверка, но такая, когда и проверяемая, и проверяющие знают — всё будет сделано, как полагается. Ведь, по сути, его можно было поручить любой ученице, которая только взошла на порог совершеннолетия.

«Да какая там проверка...», — Миланэ играла когтем с подвеской, подняв высоко голову, всё так же не глядя на мир. — «Видимо, Хильзари хочет, чтобы я завела первые знакомства в столице. Да и отметку нужно поставить: вот ученица, да, была в библиотеке Марны в Особом зале, да. Чтобы воочию всё увидела, чтобы походила по самой библиотеке…».

Открыла глаза. Солнечные лучи уже ласкали ладони.

«Жаль, не оставила иных заданий, даже советов не дала. Зато дано целых три дня, хотя тут можно управиться за час. Что ж, наведаюсь к местным сёстрам…».

Перевернуть страничку. Ещё. Решение Круга Девяти, так-так, ну это неинтересно. Резолюция Надзора, ещё скучнее. 679 год Эры Империи. Волей Ваала, от имени Императора. Сила Империи! Мощь духа Сунгов.

Ещё страница. Вот и суть.

Ученица Миланэ перечитывала эти строки раз десять. Времени в путешествии было много.

Ваала мы видим, Ваала мы слышим и только Ему покоримся.

С. с. Малиэль Млиссарская, что навсегда изгнана, опорочена и отлучена от сестринства Ашаи-Китрах, предалась недостойным Ашаи соблазнам да намерениям, создав и отдав миру своё творение, известное под именем «Снохождение», изданное в году 665 Эры Империи. Сестринство явственно знает, что подобные творения возникают суть от безумного духа, от «мастру нан нйах» — спеси силы. Дух неблагодарности, дурной, отступной гордости витает во строках «Снохождения», а потому не было иного пути, кроме запрещения сего творения, ибо смуты не должны сеяться в душах юных сестёр и несведущих светских, которые осмелятся прочесть эти строки.

Все Ашаи-Китрах, и мы в том числе, которым было поручено составить мнение о «Снохождении», в скорби прижимаем уши оттого, что с. с. Малиэль Млиссарская, изгнанная, опороченная и отлученная, некогда не вняла советам верных сестёр, не прислушалась к зову Ваала и доводам разума, отвергнув извечные истины веры всех вер. Её объяла обманчивость превосходства…

И так далее, и тому подобное. Переверни страницу.

…и повинна в вероборчестве, а именно: прямом отрицании избранности духа Сунгов; ужасном сомнении львицы, обладающей знанием Ашаи, в существовании Первосущности Сунгов — Ваала…

Послышались громкие шаги, чей-то низкий и уверенный тон: голос львицы, хорошо поставленный, привычный к вниманию голос. Так, теперь ты не сама. Осанка. Руки. Положение лап. Ах да, где же сумка? Вот, здесь. Завернуть комментарии обратно в ткань. Когда кто-то войдёт — встать.

Быстрым, нервным движением открылись двери. Это влетела старшая сестра, за нею семенил — иначе и не скажешь — торопливый Хал, которому такая спешка вовсе не шла, и Миланэ сразу встала, повернувшись к ней лицом, левая лапа впереди, а правая — позади, и вот теперь чуть присесть с кивком головы, да правая рука у сердца, а левая скользит сверху вниз в воздухе, начиная свой путь ото лба и заканчивая далеко позади, у поясницы, за спиной.

Всё, как подобает, всё, как положено ученице.

Но нипочём это приветствие Ваалу-Ирмайне, львице невысокой, грубоватой в чертах, тёмной шерсти. Маленькие глаза, широкие скулы, надменно-властное выражение рта. Она в лёгком пласисе, с чересчур длинными, отвисающими рукавами, крайне невыразительного светло-серого цвета.

«Какой широкий пояс, как всё портит! Ужасные пропорции», — подумала Миланэ, склоняя голову.

— Восславим Ваала, видящая его свет…

— Я видела распоряжение, слышащая, — перебила Ваалу-Ирмайна. — Так что там?

Бывает, перед Приятием ученицу всячески испытывают, причём все, кому не лень. Ученица — ещё не сестра, к ней большого пиетета нет. Сейчас Ирмайна воспользовалась подчёркнуто небрежным «слышащая».

— Мне поручили поместить новые комментарии к вероборческим книгам, а старые забрать в Сидну.

Ваалу-Ирмайна ухмыльнулась, протягивая руку за комментариями.

— Не сидится сёстрам в Сидне, всё писаниной… — Ирмайна начала бегло, даже слишком, перелистывать страницы. — …маются. Ладно. Хал, это, давай ключи.

Верхний замок Ирмайна открыла ключами Хала; нижний начала открывать своими, но всё никак не могла найти в связке нужный ключ. Потом весьма долго не могла управиться с замком, а потому ей пришлось несколько раз толкнуть плечом дверь. «Что за манеры», — весьма неодобрительно подумала Миланэ, и тут же, сразу, Ваалу-Ирмайна посмотрела на неё. Ученица опустила взгляд.

Ваалу-Ирмайна вдруг легко и без усилий провернула ключ, да чуть улыбнулась краешком рта. Улыбкой хитрой, даже хищной.

— Вот, пожалуйста, — открыла дверь и небрежно отдала библиотечные ключи Халу. — Делай, что надо. Книги найдёшь по каталогу. Хал, покажешь ей, где каталог. Понял? Покажешь всё и пойдёшь.

— Да, госпожа.

— Я побежала, дел множество, просто невпроворот, вскоре вернусь. Когда всё сделаешь, то оставайся внутри.

И протянула ученице свои ключи. Это было настолько неожиданно, что Миланэ просто застыла на месте.

— Бери же, — потрясла ими старшая сестра.

Миланэ удивилась такому внезапному доверию; она сомневалась, стоит ли благодарить или нет. Пока терзали сомнения, Ваалу-Ирмайна была уже у коридорных дверей.

— Мастру нан нйах, — вполголоса молвила Ирмайна, открывая дверь, не оборачиваясь. — Ха.

— Простите? — учтиво переспросил Хал, но дверь захлопнулась, и они с Миланэ остались наедине.

Глухие шаги уходят прочь.

Халу этого не понять, обыватели не знают древнего. Но он ей неприятен, потому Миланэ не стала переводить — пусть мается неведением. Только она сама не вняла, зачем Ирмайна это сказала. «Просто так? Или какой-то сарказм? Что-то припомнила? Или это обо мне?»

Тем временем Хал вошёл в Седьмой зал. Немного погодя его примеру последовала и Миланэ. Светлое помещение, с большими окнами, не огромное и не маленькое. Окна не выходят во внутренний двор, как в большинстве залов, а наружу — в сад, в сердце сада. Книги на многоярусных полках, пыль в лучах и на большом читальном столе, но присутствует ощущение объёма — зал не забит битком книгами, они здесь в уютном соседстве или, скорее, в уютном заточении. Текстам, что живут здесь, не положено жить, они должны умирать в одиночестве, забытые умами и временем.

— Вот каталог, — Хал его взял с напольной подставки, но тут же положил, ибо он тяжёл, в руках держать неудобно. — В нём пусть львица ищет.

— Может, лев помнит, где все книги, чтобы я не искала?

— Сожалею, но ничем помочь не смогу. Я не обслуживаю этот зал.

«Точнее, не имеешь к нему допуска», — догадалась Миланэ.

— Хорошо.

«А»… «Б»… «В»… Нужно искать здесь. Ой, что же я, в каталогах имя указывается без приставки. «Г»… Гамон Черкози, «Утешение в разврате». Популярнейшая книжка в некоторых кругах учащихся высших школ. «Д»… ля-лям, ля-лям. «И». Иримэ Эйланская, «Прямо в бездну». Классика ереси, отрицания Ваала, вероборчества и всего самого такого ужасного. Полный букет. Написана ещё триста лет назад. Посмотреть бы ветхий оригинал, вот прямо сейчас. Ведь интересно же, а то знаешь лишь из пересказов наставниц да из книг. Ну, не будем мечтать. «К». Клирр Истальский, «Тщательное и полное исследование некоторых культов Севера». Миланэ смутно помнит эту книгу; когда она только пришла в Сидну, то помогала выносить несколько экземпляров из местной библиотеки. Сначала книга эта казалась заурядным научным трудом, но потом кто-то из Палаты дел Ашаи-Китрах и охранения веры зорко нашёл в ней некое вероборчество, и она была изъята из всех библиотек Империи. Потом служители дисциплария куда-то унесли эти книги; говорят, сожгли, и Миланэ с неприятием представляла себе языки пламени, что пожирают их.

Повернувшись, Миланэ увидела, что Хал всё ещё здесь и смотрит-рассматривает её сзади.

Чтобы унять тишину, ученица спросила:

— А что значит отметка «группа»? Первая, вторая?

— Первая группа хранится в опечатанных деревянных ящиках. Вот, — кивнул Хал на стеллажи. — К ней строже допуск. На каждое вскрытие печати требуется отдельное разрешение старшей сестры. Вторую группу можно просматривать, имея лишь разрешение на вход в зал.

Немного помолчал, думая, что бы такое сказать.

— Слышащая Ваала должна знать такие вещи.

«Чего он злой такой? Где моё обаяние?», — даже погрустнела Миланэ.

— Я не служительница библиотеки, и никогда ею не была. Пусть лев простит.

— Но библиотека в дисципларии есть, правда? — язвит.

— Есть. Но там нету разделения по группам. У нас вообще все книги полностью доступны, а веробочерское и запрещённое просто изымается.

— И ладно. В любом случае, я должен побыть здесь, пока львица не завершит свою работу. При вскрытии первой группы должна присутствовать Ваалу-Ирмайна, но, как видим, у неё неотложные дела. Потому мне лично придётся соблюсти эту формальность.

Да как угодно. Соблюдай-соблюдай. Пялься-пялься.

О, вот первая книга и найдена!

— Топтун Устоев: «Грязная правда о происхождении ваализма», стеллаж восемь, полка восемь. Номер: восемь-восемь-ноль-девять-один.

— Это что, псевдоним такой? — дурно захихикал Хал.

— Пусть лев представит себе, — повела ушами Миланэ, теребя краешек страницы каталога.

— Ваал ты мой, если уж пишешь тошнотные книжки, то хоть не позорься именем.

— Его настоящее имя Гар-Арас, имя рода забыла. Он пойман и сослан на каторгу.

— И слава Ваалу. Так... вторая группа. Прошу.

Всё, новые комментарии прикреплены, старые изъяты.

«Л». Лилисси-Садра Нинайская, «Стихи о неблизкой любви». Надо же. Подруга Арасси имеет один экземпляр. Эротическая поэзия, попавшая, как теперь выяснилось, в жернова цензуры. Но достать можно практически в любой книжкой лавке, и ничего не будет. Вторая группа. Цензура усиливается. Благочестиво-придурковатый император. Ой. Крамольная мысль. Ну да ладно.

Нашлась вторая книга. Проделано всё то же самое.

«М». «М…». Вот же. С. с. Малиэль Млиссарская, «Снохождение». О, первая группа, какая-то еле заметная галочка грифелем. Стеллаж пять, полка два. Номер по каталогу: семь-тире-пять-два-тринадцать.

— Стеллаж пять, полка два… — задумчиво протянула ученица.

— Сейчас найдём.

Двери в зал резко открылись.

— Хал!

— Да, госпожа? — дёрнулся лев, подобрав полу робы.

— Ты где? — всё так же влетела Ваалу-Ирмайна.

Похоже, спокойно ходить она не умела. В ней вообще нет никакого изящества и благородства Ашаи, втайне отметила Миланэ.

— Я тут, госпожа.

— Вижу, что тут! — передразнилась сестрина. — Говорила за мной идти! Чего ты здесь ещё делаешь?

— Ваалу-Ирмайна ушла, но не положено так… Я остался, чтобы присмотреть.

— Смотреть? Что смотреть? Пошли, нас грандмастер ждёт! Скоро вернусь, — это было адресовано Миланэ. — О Ваал, дай мне сил! Присмотреть решил. Смотритель…

— Я…

Нервно хлопнули двери.

Даже стало жаль Хала. Зачем так кричать? У Миланэ мягкий, уступчивый нрав: она не умеет хранить обиды, склонна прощать врагов и обидчиков, сочувствовать попавшим в беды, жалеть одиноких и обделённых судьбой.

Что ж, всё сделаю сама. Стеллаж пять, полка два. О, да здесь ни одной книги — одни ящички, похожие на маленькие склепы. Раз-два… Вроде оно. Семь-пять-два-тринадцать.

Ах, какой ты. Тяжеловатый, немаленький.

Она поставила ящик на читальный стол, возле окна; поправила, чтобы его края были параллельны краям стола — Миланэ любит аккуратность. Сняла с плеча сумку, вытянула комментарии в обёртке, убрала обёртку и снова ж таки аккуратно сложила её и поставила на скамью. Так, теперь коробка. Как открывается? Непонятно… Ах да, крышка отодвигается. Не поддаётся. Печать мешает.

Отставив ящичек в сторону, она подошла к окну. Так вдруг захотелось открыть окно, впустить воздух свежести в эту тихую обитель, в это кладбище книг. На окнах решётки, мощные, фигурные; вот же штука: нигде нет решёток, только здесь.

Засов отодвинут, огромные окна нараспашку к себе.

Запахи кипарисов, Поры Всхода, жизни и чего-то далекого; они звали в путешествие, в путь без смысла и цели, и Миланэ села на подоконник, забыв о правилах, о задании и прочем, свесив лапу, а вторую поставив прямо на него. Устремиться бы далеко, за горы-леса; там где-то есть всё, что обещается в воздухе здесь, там можно найти истину и забыть о ней, обрести своё счастье, даже понять, что оно есть, и обрести вовсе не трудно, а легко-просто. Где-то всё легче-проще, чем здесь.

Вдруг испугалась. Ведь здесь нельзя открывать окна. Конечно, нельзя. Зал Особой литературы. Что ты делаешь, ученица? Глупости у порога Приятия?

Окна быстро закрыты, засов покрепче. Делу время, потехе известно что.

Кинжалом-сирной она поддела крышку, печать разбилась. Теперь крышка отъехала без особого сопротивления. Миланэ никогда не видела содержимое таких ящиков, потому начала с интересом разглядывать. Сверху — она сразу признала их — находились старые комментарии. По краям коробки пристрочена какая-то серовато-коричневая материя, из дешёвых. Она вынула старые комментарии, надеясь увидеть под ними то самое «Снохождение»; но выяснилось, что внутри есть ещё одна сдвижная перегородка, которую снаружи почти не видно.

«Странно. Ведь эту перегородку можно сдвинуть, не повредив печати, если приноровиться. Нелепо как-то получается: печать ничего не сберегает».

Вдруг смутная догадка пронзила Миланэ. Она быстро подошла обратно к стеллажам и начала рассматривать другие ящички. Опа-па. Всё верно. Все печати стояли там, где подсказывал здравый смысл — по центру ящика, никак не касаясь верхней сдвижной крышки. Это умно: можно свободно прочесть комментарии или вложить новые, но не увидеть основной текст, не прикоснуться к нему и когтем.

Но в её случае печать наглухо закрывала доступ к комментариям. И теперь она, естественно, сорвана.

«Проклятье!», — недовольно выдохнула Миланэ, постучав когтями по столу, и даже огляделась по сторонам, будто кто мог дать ей совет.

Она, не имея раньше дела с такими ящиками, полагала, что если дано разрешение на действия с книгой, то можно без опаски срывать печати. Конечно, это не её вина, что кто-то по невнимательности налепил печать вовсе не там, где полагается. Её в любом случае нужно было сорвать, рано или поздно. Но штука в том, что вряд ли она имела право совершить это самостоятельно. Во всяком случае, уже ничего не изменить. Это не нарочно. Зачем ученице срывать печати просто так? Зачем ей смотреть на «Снохождение»?

Она сдержалась тогда, сдержится и сейчас.

Снохождение. Оно же сновидчество, оно же сновидение; слово «снохождение» теперь звучит как глас древности, теперь никто так не говорит. Практика, с которой знакомится каждая Ашаи-Китрах с ранних лет ученичества.

Начинается она с пробуждения во сне, осознания себя в мире снов. Через сновидение Ашаи может, в первую и последнюю очередь, чувствовать Ваала, убеждаясь в его несомненном существовании; по очень давней традиции полагается, что ученица может только ощущать или слышать Ваала, но видеть — нет. Это, дескать, могут только сёстры, потому к ним издавна обращаются «видящая». Но на самом деле это, как известно, не так; и, к примеру, многие подруги-ученицы Миланэ утверждали, что видели Ваала, причём каждая — в своём образе; и у неё тоже был подобный опыт — много раз она чувствовала присутствие чего-то безграничного, первосущного и великого, как сам Тиамат. Сама Миланэ — так себе, неважная сновидица. У неё практика сновидчества вызывала многие трудности: она никак не могла добиться устойчивости внимания в картине сновидения, а само оно было преисполнено фантасмагориями, страхами и нелепыми сюжетами, как и обычные сны.

Но она не раз утешалась утверждением наставниц: в прежние времена сильно преувеличивалась важность сновидчества для становления духа Ашаи-Китрах. Теперь уже всем кристально ясно, что оно не столь важно, и является, по большей части, прерогативой Вестающих. Несомненно, сновидение, в котором можно себя осознать — великий дар Ваала, но дарованный лишь для того, чтобы молодая Ашаи могла утвердиться в своей вере, не более и не менее. «Обретение силы» и «познание других миров» в сновидении это не более, чем вероборчества и заблуждения давних Ашаи, которые пошли на поводу у дурных знаний и некоторых примитивных культов. Конечно, есть ещё Вестающие, но это особый разговор: им Ваалом дарована особая склонность к сновидчеству, вследствие чего они могут передавать сообщения друг другу, чем и пользуется Империя Сунгов уже восемь столетий, а до этого девять столетий пользовались правители Тёмной Эры.

Им-то оно требуется по делу, а не по праздности.

— Вот и славно, — молвила себе Миланэ, вынимая старые комментарии и заворачивая их в материю.

Поставила новые. Можно закрывать.

Прислушалась. Тишина, тишина повсюду.

В жизни всегда есть место случайности. И сейчас цепь случайностей дарит возможность одним глазком взглянуть на ветхую книгу, старый текст Ашаи-отступницы; тогда, у тела мёртвой ученицы, она не знала сути этой книги. Когда она прибыла в Сидну, то узнала, какого рода книга волей случая оказалась в её руках, и устрашилась этому; поняла, почему её так просили забыть обо всём, почему безвестная старшая сестра взяла с неё клятву о молчании; а после, когда прошло почти три года после возвращения с Востока, под конец ученичества, пришлось везти эти комментарии в столицу Империи Сунгов; и среди них — случай! — оказались комментарии к «Снохождению». Надо же! Тем не менее, это цепь случайностей, не судьба. Судьба — выдумка слабых. А вот свершение своего пути — изобретение сильных.

Фатума нет, есть только воля Ваала. Так учат.

Миланэ доселе редко испытывала желание совершать что-то запрещённое и недозволенное; она — дочь спокойной примерности, совершать глупости — не её нрав. Но здесь возгорелась истинным любопытством.

Она успела кое-что узнать об «Снохождении»: в нечаянных разговорах, на уроках наставниц; встречалось имя опороченной и отлученной Малиэль в разных книгах; с ней связано несколько ничем не подтверждённых легенд. «Снохождение». И вот оно, рядом. Рукой подать. Одна из старых печатных копий. Единственная, которой повезло сохраниться. Яснее некуда, что больше такой возможности в жизни не будет. Посмотреть, полистать, прочувствовать дух времени. Потом рассказать тайком подругам, посмеяться, поболтать. Прихвастнуть: «А вот я видела…». А потом — своим детям. И детям детей… «Была некогда в библиотеке Марны, так видела “Снохождение”, представляете? Знаете, оно было такое… такое…». Конечно, видела только здесь. О мёртвой ученице и окровавленной книге она не скажет никому и никогда.

Какое оно?

Нужно видеть.

— Мои предки, вы мне простите, — молвила она, положив руку на ящик со «Снохождением».

Да шакал раздери, Ваал с ним. В конце концов, Он поощряет дерзкие, неправильные поступки, если намерение исходит из искренних и верных побуждений. «Раз так случилось, что никого нет, и печать по ошибке не там, где надо, так нужно глянуть», — думала ученица, отставив новые комментарии в сторону и сдвигая внутреннюю перегородку. — «Ничего такого, в конце концов. Я — будущая Ашаи. Мне можно».

Перегородка вынута, бережно поставлена рядом. Что внутри? Книга, немаленькая, высотой в две ладони. Пропорции золотого сечения. Когда-то за этим следили, это теперь делают пропорции книг из соображений удобства. Переплёт дорогой, из тёмно-синей парчи; цвета уже выцвели. На нём замысловатый узор, и больше ничего.

Миланэ очень осторожно вынула книгу, обернулась к двери, прислушалась. Да ладно. Тоже мне преступление. Печати аккуратнее ставить научитесь.

На стол. Саму книгу открывать почему-то страшно, озноб прокатился по спине. «Трусиха ты», — подумала Миланэ, но чтобы занять руки, взяла и поставила рядом старые и новые комментарии. Перевернув несколько страниц, она с удивлением обнаружила, что «старые» не такие уж старые — выпущены два года назад. И отличия в новых оказались крошечны: была добавлена лишь одна мелкая глава в обличительной части: «О возможном влиянии варварских культов Севера на омрачение духа с. с. Малиэль Млиссарской». В остальном новые комментарии во всём повторяли старые.

Вздохнув, Миланэ вдруг решилась, оставила комментарии в покое и просто осторожно открыла первую страницу «Снохождения».

«Минутку посмотрю, а потом поставлю назад».

Первая страница, в традициях старых мастеров-переплётчиков, оказалась чистой. Страницы чуть пожелтели от времени, но вообще, книга была в отличной сохранности.

Вторая.

Снохождение

свободные ото лжи

опыты путешествий сознания

по иным мирам

да некоторые общие размышления о пути знания

сестринства Ашаи-Китрах

Написано от руки, хорошими чернилами, каллиграфической кистью. Удивительно. Почему вручную? Титульную уже тогда почти всегда набирали печатным способом.

И внизу — стамп. Миланэ обожает рассматривать чужие стампы; она очень любит оценивать: «тот слишком выхолощенный», «слишком скучный», «формальный», «изысканный, но много претенциозности», «стамп гармоничного покоя». У неё много эпитетов в запасе.

Тогда были иные каноны стампов. Рваный круг обрамления. Цветок по центру… Что за цветок? Сложно сказать. Вроде строфант, но не уверена. Вверху нет названия дисциплария — Малиэль никогда не училась в дисципларии. Внизу нет года получения (странно!), есть инициалы — «М. М.», а полных имён нет. Да уж, тогда стампы делали кто как хотел, не то что сейчас. Цветок обрамляет ритмичный, правильный орнамент в сальгарском стиле: Малиэль родом из Сальгара, восточной провинции Империи.

И всё.

Интересно. Переверни страницу.

Одинокий эпиграф и напряжённость пустого пространства.

Всякому пороку есть место в душе, но не трусости

Амали Тихая

Амали Тихая? Неплохо зная историю сестринства и помня внушительное количество персоналий, Миланэ никогда не слыхала о такой львице — Амали Тихой. Возникали даже сомнения, Cунга ли это, дочь ли Империи, ибо они носят одно или два имени, как вот сама Ваалу-Миланэ-Белсарра, и ещё имя рода. И это не Ашаи, так как перед именем обязательно будет знак-отличие-клеймо «Ваалу-».

«Хм…».

Ещё страница.

«Не захожу ли я слишком далеко? Сейчас придёт Ирмайна».

Ещё страница.

Так и есть — подлинный, первичный экземпляр. Не перепечатка.

Благородство вечного ученичества

С чем пришла ты ко мне, душа ученицы? Изумишься, спросишь, отчего смею звать тебя так, но не храни на это обиды, даже если глаза твои видели многое, а уши укрылись лет сединою. Все мы, Ашаи, изжигая свечу жизни, лишь учимся — мы вечные ученицы. Пришла ли ты с солнечной радостью верного знания либо же томишься в лунном неведении? И если знаешь ты всё, что полагается знать, и наставницы твои объяснили все смыслы, да и ты передашь их своим ученицам, то от слов Малиэль тебе проку не будет, и с лёгким вздохом ты можешь укрыть эти строки либо предать их огню, что ярко сверкает. Но если ты не уверена в своём мире, ощущая, что тропа полна неведений, а страхи и тайны снуют, да повсюду, то знай же: Малиэль поведает о том, что зовёт сестринство Ашаи-Китрах снохождением. Так твоих тайн не станет поменьше, скорее, скажу я — они умножатся, но так будешь идти по тропе, сознавая, что делаешь это достойно, Ашаи.

Всё, что я видела, и всё, что мне чувства дарили, отдаю безо лжи; глаза истины всегда смотрят вовнутрь в наши души. Мне был дан дар: я сызмалу легко ловила сны свои и пробуждалась в них без труда и упорства…

Далеко внизу ухнули двери. Малиэль подскочила, испуганная. Поняв, что времени крайне мало, она начала очень быстро перелистывать страницы, стараясь понять структуру и содержание книги: в старых книгах и рукописях очень редко бывает оглавление.

«Нечто вроде учебника или наставнической литературы…», — напряжённо думала она.

Предисловие оказалось длинным. Потом шла глава:

Будь ты охотна, львица-Ашаи!

Старое слово «охотна». Означает: и «осторожна», и «дерзка», и «внимательна».

Эта глава оказалась маленькой. Потом же были:

Ловля снов для маленьких учениц, что ещё незнакомы

*

О самом снохождении и не всех его тайнах

*

Что в снохождениях видела я, Малиэль из рода Млиссари

*

Мысли, рожденные из моих снохождений

И очень небольшое, скромное:

Слово в конце

Хорошо.

«Открою наугад, пока есть время. Если услышу Ирмайну, так быстро спрячу её в ящик…».

…Причин для умножения сущностей мне не увидеть. Скажу уверенно: и выход из тела, и снохождение — всё одно да и то же. Выход из тела — снохождение в нашем мире, снохождение — выход из тела в пустоту меж мирами или иные миры. Тем более, завсегда стоит помнить: нельзя отделять второе тело, что иногда зовут душой, от себя, телесной, покоящейся в ложе посреди мира тёплой крови. Душа — это ты, и ты — есть душа; нет множества сущностей, а всё едино. Не давай себя обмануть условностям речи, что созданы для удобства общения; как не можешь ты отделить от себя руку или хвост, возгласив: «Это не я, а нечто другое!».

Едина ты со своим вторым телом, со своей душой, которая хранит дар, и прекрасный — может сновать по этому и другим мирам, Тиамат познавая.

Но прости, сестра, что ушла иными тропами, вернёмся мы к прежнему разговору. Теперь всякая Ашаи ведает, что существуют миры, много миров, но ни одна не может в точности молвить, сколь их много и какими нитями они связаны. Всё больше ум мой склоняется к мысли, что миры эти возможно разместить в картине древа, да тем более, что дочки Севера размещают миры в виде оного, и так его называют: «Древо миров». Узрев в не одну ночь и не один год нелживость этого знания, вот мои слова: есть древо миров, и тогда пусть оно так и зовётся.

Насчитала Малиэль в своих странствиях десять миров, что связаны нитями образом вовсе не случайным, хранят свой порядок: не могла я попасть в некоторые миры, не пройдя через другие.

Да, мне сложно поведать, есть ли ещё миры на этом древе и сколь их доступно; допущу, что столь же много, как звёзд среди ночи. Более, эти границы для всякого существа во вселенной свои. Взять же пример: некоторые Ашаи не могут даже управиться с тем, чтобы хорошо уловить сны и проснуться в них, не говоря о хождении в иных мирах. А вполне может быть, что есть Ашаи, что могут видеть больше миров — как мне знать?

Ещё важная, но отвлечённая отметка, прежде чем я приступлю к описанию некоторых способов путешествия по древу. Этот мир, наш мир, всегда располагается по центру древа, но это вовсе не означает его избранность или главенство. Лишь потому это, что он — домашний для нас, наш дом, и нам всегда нужно помнить эту неизбежность, наш вирд; а иные существа, что живут в других мирах, имеют центром на древе свой мир, свой дом. Потому вид древа для них будет чуть иным, и правду говорят шамани: вещи зависят от того, откуда ты смотришь…