Уроки Некромантии (гет)

Прошло три дня с тех пор как Ханубис отказался от сотрудничества с торговым домом Ринальдини и обзавелся новым учеником. Оба поступка повлекли за собой вполне предсказуемые последствия. Ученик заглядывал ему в рот, краснел и бледнел по неочевидным поводам, дни напролет просиживал над задачами по математике и отправлялся спать в обнимку с 'Классификатором нежити'.

Джакомо Ринальдини ежеутренне слал безукоризненно вежливые письма, умоляя вернуться. Ханубис отвечал не менее вежливыми отказами. Так могло продолжаться долго, тем более, что Джакомо явно не горел желанием посвящать в свои неприятности дядюшку Бертолуччо, и не терял надежды уладить дело миром. Сегодняшнее письмо он даже сопроводил двумя фунтами яблок, бутылкой вина и трогательным букетиком пожухлых осенних астр. За день цветы осыпались на скатерть горкой разноцветных лепестков.

— Думаю, в лаборатории они будут смотреться органичнее, — сказал Ханубис за ужином, после чего Марвин побледнел, поковырял вилкой омлет и поспешил уйти к себе. Таковы они, тонкие романтичные мальчики.

Астры Ханубис и в самом деле поставил на письменном столе в лаборатории, а потом занялся делом. Сегодняшняя ночь обещала быть интересной.

Мурлыча под нос старую колыбельную, некромант выложил на полу пентаграмму, зажег пять черных свечей и уселся в кресло. Декламировать формул призыва он не стал. Тот, кому это нужно, придет и так. Путь недалек. Иногда — существенно короче, чем хотелось бы.

Раскрыв принесенную из библиотеки книгу. Ханубис погрузился в чтение. Спустя несколько минут пламя свечей задрожало.

— Приветствую тебя, несчастный смертный, — заговорил сиплый голос на редком для этих мест языке.

— Приветствую и тебя, мерзостный мертвец, — улыбнулся Ханубис. О зловещем Темном Круге, верховодящем Бездной, ходило множество легенд, одна ужасней другой. Большая их часть в той или иной степени соответствовала истине, а потому ожидать от посланца Бездны умения, а главное, желания вести светскую беседу, мог бы только наивный романтик, неисправимо далекий от реальности. Но сегодня в пентаграмме появился Альзир Кабрани, чему Ханубис искренне обрадовался. Тот был прекрасным некромантом при жизни, и в посмертии сумел сохранить достаточную долю личности, чтобы не обратиться в алчущего крови истерика — внешне, по крайней мере.

— Что читаешь? — поинтересовался Кабрани, усаживаясь на полу, скрестив ноги.

— Сонеты Буцонни, — ответил Ханубис, взглянув на обложку. — Венок сонетов 'О ликах страсти'.

Кабрани издал клокочущий звук.

— Зря смеешься, — Ханубис пожал плечами. — У него бывают замечательные стихи. Послушай-ка: 'Ищу тебя, как ищет свет вдали бродяга, отыскать мечтая кров. Надежда и предчувствие любви — вот сплав, что посильней стальных оков. И не ропщу...'

— Не трать дыхание на пустое сотрясание воздуха. Неужели убеленный сединами чернокнижник может наслаждаться косноязычным слогом презренного рифмоплета?

— Честно говоря, я ожидал увидеть здесь Тару, — признался Ханубис. — Думаю, ей уже очень давно никто не читал стихов.

Кабрани заржал так, что тени заплясали по стенам. Вероятно, многим в городе сейчас снились кошмары.

— Поистине, ты встаешь на новую веху исскуства! Меч поэзии, обращенный против Бездны...

— Дезориентирующий и деморализующий эффект, — довольно отметил некромант. — На тебя подействовало, насколько я могу судить.

— Не будь твоя звезда столь безукоризненно выполнена, мы могли бы проверить на деле истинность сего эффекта, — усмехнулся Кабрани.

— Ну, я же выкладывал звезду по твоим схемам.

В тусклых глазах посланца Темного Круга на миг сверкнула гордость профессионала.

— За эти годы не придумали ничего лучше?

— Предпочитаю испытанные методы. А кроме того, ты знаешь, что я всегда считал тебя вторым после Санеги, — Ханубис опустил глаза. — Вряд ли кто-то из новичков сможет тебя превзойти.

Грубый, но искренний комплимент возымел свое действие. Когда Кабрани снова заговорил, что-то в его голосе неуловимо изменилось.

— Судьба дарует тебе шанс проверить силу поэзии на поле сражения, — сказал он. — Против врага, способного оценить красоту твоего оружия куда лучше, чем я — косный могильщик.

— Вот как?

— Если ты пожелаешь склонить свой слух к голосу старого мага, ты узнаешь, Ханубис, что Ленерро ар-Диелне обрел свободу и ныне собирается проложить в земле твоей русла для обильных рек алой, горячей крови. Тысячи тысяч погибнут по его воле, если ты не осмелишься встать против него. И знай, что сведенья эти — есть мой дар тебе. Многие из Круга воспротивились бы моему решению, когда бы знали о нем.

— Рано или поздно они узнают, — отозвался Ханубис. — Да и реки крови вам по вкусу, не так ли?

— Кровь и так прольется, — заверил его Кабрани. — Ибо близится год Алой Луны, когда насыщается Бездна и живые завидуют мертвым. Но если в силах моего лучшего ученика одержать победу над эльфьим безумцем, сердце мое хотело бы видеть это.

Или же Темный Круг желает избавиться от опасности чужими руками, подумал Ханубис. Неужели они боятся Ленерро? А почему бы нет? Лучшие из лучших не смогли избежать заточения в Бездне. Ленерро смог — и не будем задумываться о цене, заплаченной им. Но, как бы то ни было, Кабрани прав. Эти известия — ценный дар.

— Я благодарю тебя, — сказал Ханубис. — Хотя и не могу обещать, что позабавлю вас битвой. Но как ар-Диелне смог преодолеть барьеры эльфийской магии? Насколько мне известно, они много лет держали его в заточении.

Кабрани засмеялся снова.

— Спроси об этом своего ученика, — с явным удовольствием отозвался он. На миг Ханубис растерялся, что случалось с ним крайне редко.

— Ученика?.. — повторил он.

— Кловиса, — ответил Кабрани. — У тебя есть и другие ученики?

— На днях один завелся. Ну что ж, от Кловиса можно ожидать... неожиданных деяний.

— Воистину так, — Кабрани кивнул. — Знай, что он прошел испытание Бездной. Я сам провел его.

— И снова благодарю тебя, — улыбнулся ему Ханубис. — Возможно, когда-нибудь я даже узнаю, зачем мальчик связался с Ленерро.

— Возможно, — согласился Кабрани. — Хотя и ты не можешь знать все. Теперь же я оставляю тебя твоим раздумьям. Да утолишь ты свой голод, Ханубис!

— Жаль, что я не могу ответить тебе тем же пожеланием, о учитель мой.

— Когда-нибудь это случится и вопреки твоей воле, ученик мой.

Черные свечи погасли, и пентаграмма опустела. Ханубис потер виски. Ночь оказалась интересней, чем он мог предположить. Что ж, подумать действительно предстоит о многом.

Убрав в лаборатории, Ханубис зажег еще две свечи и вернулся к чтению сонетов.

* * *

Любая ученица Школы в свой срок влюблялась в Гвидо Монтелеоне. Для Деяниры, как и для каждой из шести ее одноклассниц, истечение Силы в бою, пусть и тренировочном, неразрывно связывалось со сладкой истомой, одолевающей при одном взгляде на него, всегда такого прекрасного и элегантного. Но первая любовь хороша тем, что быстро проходит, становясь дорогим сердцу воспоминанием.

К восемнадцати годам Деянира успела стать полноправным магом Гильдии, спасти жизнь геронтского короля и получить за то дворянство, а также заработала шрам на всю щеку. Тогда же она осознала, что влюбленность в Монтелеоне не спешит пропадать, как у других, а заодно, — с ужасающей четкостью, свойственной вспышкам предвиденья, — что он никогда не сможет ей предложить больше, чем сейчас. Поэтому, когда юный король предложил ей места куратора Гильдии при дворе, она приняла предложение сразу.

С годами все осталось по-прежнему, неразрывная цепочка не мыслей даже, а ощущений: Сила, сладкая дрожь, белые кружева манжет, запах бергамота, голос... Деянира привыкла, смирилась. Да будет так.

Уже заполночь они черным ходом вышли из королевского дворца. Карета с королевским петухом на дверцах ждала их. Сегодня Деянира была в платье, бархатном, оливковом, с пышной юбкой. А Монтелеоне, будто нарочно, оделся в невероятно ему шедший камзол цвета драконьей зелени. Они прекрасно смотрелись: единство и стиль Гильдии, то, что надо.

— Куда ты сейчас? — Дея старалась не смотреть на него.

— Думаю, посижу где-нибудь до утра, а там и домой, — галантным жестом он помог ей подняться в карету. — Хочешь со мной?

— А ты не свалишься по дороге?

Он забрался следом и душная карета моментально пропиталась его запахом. Рассмеялся, так же звонко, как и всегда:

— Винсент, как ты разговариваешь со старшими по званию?

Потом высунулся в окно и велел ехать к грааргским воротам.

Он испытывал слабость к наипаршивейшим кабакам, и 'Белочка' устраивала его по всем статьям. Там было грязно, темно, в воздухе висел запах прогорклого масла и сивухи, еду подавали исключительно испорченную, а пиво разбавляли до полной прозрачности. Кроме того, в 'Белочке' собиралось отребье из отребья: нищие, воры, орочьи наемники, шлюхи. Хотя была в этом и толика театральности; Деянире случалось встречать тут и молодых дворян в масках, старательно драпирующихся в черные плащи.

Да и вино им подали неплохое, куда лучше, чем можно было бы ожидать от кошмарного антуража. Несмотря на поздний час, в кабаке было оживленно: в одном углу справляли помолвку два клана гильдии мусорщиков, в другом — играл в кости десяток орков, тут и там сновали подавальщицы, здоровенный татуированный детина блевал прямо в камин, а вышибалы дремали у кухни. Трое дудочников сотрясали воздух нестройными трелями. Монтелеоне все нравилось.

Им достался столик у двери, от которой сильно сквозило. Это было хорошо, — иначе воздух стал бы совсем нестерпимым.

— Ну, что скажешь, Винсент?

После двух стаканов вина, выпитых подряд, мир стал казаться существенно лучше. Во всяком случае, тут они могли спокойно поговорить, в таком шуме не подслушают.

— Что скажу? Не думала, что у нас осталось так мало времени. Весной было бы удобней.

— Что уж тут поделаешь... А насчет этого самого оружия?

— Ты сам меня учил не делать выводов, если нет информации. Или есть?

— Нет.

— Жаль.

Они помолчали. Потом Монтелеоне заговорил снова:

-Дин ушел.

— Куда?

— К своим, — подперев голову рукой, он смотрел на бутылку.

— В смысле?

— В смысле — к эльфам. Оставил записку, мол, очень сожалеет, но его нравственный выбор не позволяет и прочее, — потянувшись к бутылке, Монтелеоне сорвал перекошеный ярлычок и, скрутив его в шарик, с отвращением швырнул на пол. — Нравственный выбор, ммать.

— А как же Гильдия? — растерянно спросила Деянира. Из Гильдии не уходили. Никогда.

— Забудь,— сплюнул маг. — На что мы ему сдались? Он у нас благородный Риардин ар-Фаиль из Детей Света, нам до него как до Родхрин! А Гильдия ему так, чтоб развеяться...

Она никогда не видела его таким. Даже в бою он оставался собранным, ироничным. А теперь... Пальцы вцепились в каштановые пряди, и эта горечь во взгляде... Гвидо, может ли быть так, чтобы я не знала? Что он для тебя значит?

А Дин... Риардин... она плохо знала его, хоть и работала когда-то с ним в команде. Он вечно держался в стороне, был не то что бы высокомерным, скорее незаметным. И юные ученицы не влюблялись в него никогда. Хотя могли бы... он красивый, если задуматься, так очень даже красивый.

Тогда, почти тридцать лет назад, она лежала в королевском лазарете с забинтованной мордой и отчаянно скучала. Потом они пробились к ней, как и полагается ребятам из одной команды. Монтелеоне, Риа, а еще Сомс и Фьяренца... светлая память, братишки. Еще трудно было говорить, но она говорила, спешила им рассказать, показать грамоту, дарованный дейранский бастард, посмеяться над титулом... Тогда она поймала взгляд Риардина, в котором, может быть впервые, промелькнуло что-то живое. Она не поняла сначала, потом догадалась сравнить. Два имени: 'ор-Фаль' и 'ар-Файль'. Не знала, что и сказать, буркнула 'я — зенуэзка'. А в горле стоял ком. Чем она виновата перед ним? Та война случилась века назад, и уж никак не по ее вине! Она и награды-то не просила, и уж тем более не отвечала за чужие потери. Дин, казалось, понял, опустил глаза, став совсем неприметным.

Потом все забылось. Все равно для Гильдии ее титул был пустым звуком.

Деянира торопливо разлила остатки вина. Махнула, чтоб принесли еще. Выпили не чокаясь. Больше всего на свете ей сейчас хотелось коснуться его руки. Подумав, она решила, что имеет полное право так сделать. По братски, да.

— Значит, встретимся на Арсолире...

— Он же не обязан был ввязываться в эту войну! Никто б ему слова не сказал, все бы поняли!

— Если бы он попал в Гильдию ребенком...

— Все было бы проще, да. Извини, Винсент, не хотел портить тебе вечер. Видно, недосып все-таки сказывается. Все будет просто. Мы встретимся и я убью его. Его приемы я изучил как свои, а реакция у меня быстрее.

'Можешь мне говорить, что вздумаешь, Монтелеоне. Я выслушаю и пойму, потому, что мы одна команда' — Деянира не стала говорить вслух, вслух такие вещи всегда звучат фальшиво. Он услышал.

Открыли вторую бутылку.

— Так мне ждать вас здесь или уже в Арсо? — уточнила она. Ответ застал ее врасплох:

— Ты остаешься в столице.

— Но почему?!

— Так я решил. И это одобрил Бреслав. И Эрик тоже.

— Монтелеоне, ты сдурел? Что это еще за шуточки?

— Так будет лучше. Ты единственная, кто разбирается в контрактах на Геронт, а если понадобится подписывать все с нуля, с этим справишься только ты.

— Ты хоть понимаешь, что мелешь, Монтелеоне? — она заговорила медленно, понимая, что в любой момент может сорваться на крик. — Я — маг Гильдии, а не какой-то духов нотариус. Я одна из лучших во всей стране. Я из твоей команды. Ты не можешь поступить со мной так.

— Раньше ты вовсе не рвалась на задания.

— Вот только не рассказывай мне теперь, что это будет просто задание. Такой заварушки не было уже триста лет, а я, по твоему, должна отсиживаться в тылу? Бумажки составлять?

'Да и кто прикроет твою задницу в бою, а? Или ты ищешь смерти, командир?.. а как же я без тебя?'

— Это будет короткая миссия, — неубедительно сказал Монтелеоне, размазывая по столу каплю вина. — К весне вернемся домой. Поедем куда-нибудь вместе. На пиратов.

— На каких, к Духу, пиратов?!

— На каких-нибудь.

— Я поеду с тобой в Арсо. Если Эрик боиться за выполнение контрактов в случае его смерти, он вполне может составить распоряжения сам. А для того, чтобы проследить за их выполнением, не надо разбираться в деталях. Достаточно быть магом Гильдии.

— Ты не поедешь, — повторил он, тихо, но твердо. — Для Гильдии будет лучше, если ты останешься.

— А если вы проиграете?

— Тогда придется составлять новые контракты. И Бреслав рассчитывает, что это сделаешь ты.

Деянира громко выругалась. Тут уж действительно не поспоришь. 'Не хотел портить тебе вечер', — ха!

— Ты тупой, меркантильный ублюдок, Монтелеоне, и я тебе это еще припомню.

— Ладно, так и сделаешь, — на этот раз уже он положил свою ладонь сверху.

'Спасибо, попробуй понять'

'Тогда уж побереги себя... ради всех богов'.

Они выпили еще. Больше не говорили; не о чем. Деянира смотрела перед собой невидящими глазами, теребя локоны пышной, неудобной прически. Что-то мешало дышать, словно обломок стали застрял в груди. Обида, злость, или неуместное предчувствие? Да какая разница...

— Эй, ты, кляча резаная! Да, ты, с тобой говорю! — удивленно повернувшись, Дея увидела перед собой странную женщину. Ветхое, кремовое с лилиями, платье было стянуто на ее груди массивной булавкой. Вся она, от декольте до растрепанного начеса, была густо намазана белилами, с грубо прорисованными поверх кровавыми губами, фиалковыми глазами и густыми, черными бровями. И обращалась женщина явно к ней, к Дее.

— Слышь, ты, стервь, ты чё на чужих мужиков зыришь? Оборзела, да? Решила, те чё обломится? — с каждой фразой она подходила все ближе, растопырив когтистые пальцы. В тот момент, когда она бросилась вперед, нацелив когти в лицо, Деянира встала и от всего сердца приложила ее в челюсть. Тетка отлетела на соседний стол, погребя под собой батарею пивных кружек. Дудки свистнули и замолчали.

Гвидо Монтелеоне, прижимая к груди початую бутылку, поднялся из-за стола.

— Глянь-ка, что за диво дивное!

Размахивая руками и подсобными предметами, к ним приближались все представители породнившихся кланов, еще способные удержаться на ногах. Они издавали звуки и распостраняли запахи. Орки вскочили, торопливо сгребая со стола горки монет. Даже один из вышибал приоткрыл глаз, чтобы оценить происходящее. Монтелеоне громко рассмеялся, поднимая ближайший стул.

В общем-то, они могли бы уйти сразу, выход был совсем рядом. Но задержались там еще минут на пять. Потом вышли, плотно прикрыв за собой дверь.

Небо уже окрасилось близкой зарей. Монтелеоне глотнул прямо из бутылки, передал ее Деянире и начал придирчиво изучать правую манжету, заляпанную кровью.

— Чтоб я еще раз куда-то пошла с тобой в платье! — Юбка все-таки порвалась, да еще так неудачно, спереди. Ну что ж за напасть такая!

Монтелеоне прошептал заклятье и пятно медленно исчезло. Поправив белоснежное кружево, он повернулся к Деянире и поцеловал ей руку.

— Было здорово с тобой посидеть, Винсент. Я поеду. Бывай, сестренка, не поминай лихом.

'Будь ты проклят, Монтелеоне'.

* * *

В мечтах Марвин нередко пытался представить, каково учиться у настоящего мага. Реальность, как обычно, превзошла все представления о ней. Как выяснилось, по огнедням Ханубис работал врачом в госпитале Аравет-кормилицы. Вот и сегодня он приступил к своим обычным обязанностям, Марвина же посадил в передней, наказав записывать имена пациентов в толстой приемной книге, следить за соблюдением очередности, утешать страждущих и направлять заблудших к матери Беренике, — мрачной даме с бульдожьей челюстью, начальнице этого бедлама. Зачем лучшему некроманту города работать доктором для бедных — Марвин понять не мог. Ханубис же на прямой вопрос только ответил с улыбочкой, что эта служба льстит его самолюбию.

Марвин предпочел бы вскрыть еще один труп. Или даже два. Он не любил иметь дело с людьми, да и недостойно баронского сына выпытывать имена у тугих на ухо старушек, слишком бедных для того, чтобы обратиться к платному доктору. Но что поделать, если мэтр приказал? Он сидел за узкой стойкой, перегораживающей проход к ширме, за которой принимал пациентов Ханубис, и пытался читать найденную тут же книгу 'История дворянской дочки Нинет, или Злоключения Добродетели'. Получалось плохо, поскольку входная дверь то и дело открывалась, впуская внутрь множество самых удивительных людей, примерно половина которых ошиблась корпусом, часом, днем, занятием. Выгнав из приемной веселую команду маляров, зашедших погреться, Марвин в очередной раз сел на место и вернулся к несчастьям малютки Нинет, с трудом расшифровывая небрежную скоропись.

Больные чинно сидели на длинной скамье — две старухи, молодая женщина с ребенком лет трех на руках, неопределенных лет мужчина ярко желтого цвета и клюющий носом солдатик с рукой на перевязи и головой, обмотанной тряпками.

— Аааааа! — дикий вопль заставил Марвина подскочить на стуле. Потом из-за ширмы послышался голос Ханубиса:

— Значит, тут больно? Ну и отлично, сейчас проверим еще вот здесь...

Новый крик был ему ответом. Очередь оживилась.

— Кричит, болезный! — обрадовалась старушка в драном каракуле. — Значит, на лад дело пошло! Наш мэтр-то, он такой — где болит, завсегда знает. А как вправлять начнет, так и вскрикнешь, зато потом выйдешь — и прям птицей летишь! — она повела руками, демонстрируя, как именно. — Я к другим докторам и не хожу, к коновалам пустоголовым, только к мэтру Ханубису, дай ему Отрин здоровьичка.

— А правду говорят, — зашептала женщина с ребенком, — будто доктор этот чернокнижник, мертвяков режет?

— А чего б ему не резать, если доктор? — удивилась каракулевая старушка. — Как же еще знать, где в человеке что есть?

Марвин старательно пытался стать незаметным.

— А ты, голубка, коли нашего доктора боисся, так и иди отседова, места зря не занимай! — строго заявила вторая бабка, укутанная в пестрое манто, кошачьего, кажется, меха. — Завтрева придешь, жрец тут дежурный будет.

— Мы завтра ехать хотели, — совсем смутилась молодуха, — а Гансик вот приболел.

— Ничего, вылечит доктор твоего Гансика, — заулыбалась беззубым ртом каракулевая. — Он и мертвого поднимет... тьфу ты, не то говорю! Хороший это доктор и все правильно делает, а чем он в другое время занимается, так то не нашего ума дело. Верно я говорю, а, Горгя?

— Святая правда, Милка. И рядить тут нечего, — старуха гордо выпрямилась. Из складок манто к ней на колени вылез здоровенный трехцветный кроль и замер, нюхая воздух. Одного глаза у него недоставало, и морда была самая что ни на есть бандитская. Марвин заколебался, не должен ли он что-нибудь сделать, но скандалить с бабками ему отчаянно не хотелось. Поразмыслив, он сообразил, что не получал на этот счет никаких инструкций, и уткнулся в книгу.

— Ой, мам, тут кроля хорошая! — хрипло воскликнул ребенок. Соскочив с коленей матери, он полез к бабке. — Кроля, кроля, на, на, на...

— Руками не лезь, постреленок, не то откусит, — проворчала явно польщенная Горгя.

— Безобразие, — заявил желтолицый пациент. — С животными лезут... Нельзя с животными в храм входить! Правила такие! Уйди из приемной, бабка!

Горгя сноровисто сунула кролика молодухе и встала, опираясь на клюку.

— Это ты кому, милсдарь, неужто мне? Где ты тута храм видишь? Лазарет тута, а не храм, выдумаешь тоже... А чегой-то у тебя рожа такая желтая да злая? Бешеные кроли покусали? Или попросту мамка твоя с орками валялась?

— Не твоего ума дела моя рожа! Нельзя с животными в лазарет! — вскочил и желтолицый. — Вот пусть милсдарь писарь подтвердит, нельзя!

До Марвина, с некоторой задержкой, дошло, что тот аппелирует к нему, но не успел он придумать достойный ответ, как ширма, к счастью, отодвинулась. Из-за нее неверной походкой вышел человечек в ушанке и побрел к выходу. За ним высунулся и Ханубис.

— Что тут происходит, милейшие?

— Нельзя с животными в храм! — опять заорал желтый. Ханубис подмигнул заулыбавшейся старухе.

— Вообще, конечно, нельзя...

— Я же говорю...

— ...но в храм Аравет можно. Как сказано в писании 'Созданий земли, больших и малых': 'и приходили люди к престолу Благодатной, и скот свой приводили с собой, и всех благословляла она'.

— Кролики не скот!

— А это уже не ко мне. Я врач, а не животновод. Следующий!

Солдатик встрепенулся.

— Вот, я это, голову разбил... и руку...

— Почему являетесь ко мне, а не к причисленному к части лекарю? — равнодушно поинтересовался Ханубис.

— Дык, это... об лекаря и разбил...

— Понятно, заходите.

В приемной наконец-то стало тихо. Марвин уставился в книгу, но мысли его были далеки от хитросплетений сюжета, он думал об Орне.

На вторую ночь его ученичества она снова приснилась ему. Не пугала, не пыталась убить. Медленно подошла, — каждый шаг отдавался эхом в колодце двора, — и молча склонила голову в поклоне. На ней было длинное персиковое платье, и волосы ее развевал ветер, хоть Марвин не чувствовал ветра.

— Я подчиняюсь воле твоего учителя, — сказала она, не поднимая глаз. — Я клянусь не причинять тебе вреда. Ты волен прогнать меня из своих снов, или же разрешить мне остаться. Я прошу позволить мне остаться.

— Зачем тебе мои сны?

— У меня нет ничего другого.

Она стояла молча, пока он смотрел на нее, на прекрасное бледное лицо. Леденящего спокойствия прежней ночи не было и в помине. Что он должен сказать ей? Прогнать ее навсегда? Милостиво уступить уголок сна? Принять как дорогую гостью? Как было бы славно, представляй он хоть приблизительно, как надлежит поступать в таких случаях. Что должен сказать некромант? Что сказал бы Марвин ор-Мехтер, сын Густава ор-Мехтера, наследник?

— И если ты останешься, мы сможем видеть во сне что угодно?

— Да, — ответила она, будто через силу. И Марвин вдруг понял, что она боится не меньше его. Чего ей бояться? Одиночества?

— Я разрешаю тебе остаться. Ты всегда будешь желанной гостьей.

Она еще ниже склонила голову.

— Благодарю тебя. Что бы ты хотел увидеть?

— Ты сможешь показать мне Кейр-Онте? Я хотел бы посмотреть... если это не слишком больно для тебя.

Она наконец-то взглянула на него. С радостью? Облегчением? Удивлением? Марвин не мог понять выражения ее лица, и это тревожило его.

— Да, я могу.

Они до утра бродили по пустым улицам, — глядели на белые дворцы и деревья, которым он не знал названия, слушали звенящие ручьи, пение птиц, вздохи ветра в верхушках башен. Говорили немного, — слова будто теряли смысл, на губах оборачивались своей противоположностью, — но все-таки говорили.

На следущую ночь он попросил ее помочь в изучении Старшей Речи. Она согласилась. Марвин был рад, что она согласилась.

— А куда вы ехать-то собрались, когда зима на носу? — обратилась заскучавшая каракулевая бабка к молодухе. Та вздохнула, поглядела на сына, всецело увлеченного кроликом.

— Так война же, бабушка. На границе мы жили, а теперь в Меровир собрались, там дядья мужнины живут, приютить обещали. Да только у меня сердце не на месте, куда нам ехать? Там-то каждый камешек родной... Эх, лишенько... А сад какой — яблони, сливы, вишни... Домик вот весной обновили...

— Из егерей будете, что ли? — влез желтолицый. — Тогда правильно бегете. Слыхали небось, остроухие обещали егерей всех до единого положить. За Вирну, говорят, ответите.

Женщина вытерла глаза кулаком, закусила губу.

— Вы бы глупостей не повторяли, если не знаете. Никто их Вирну не жег, разве что орки с гор спустились. А то сами ельфы и сожгли. Нам-то зачем? Мы люди мирные, своим трудом живем.

— Дело ясное, что дело темное, — желтолицый как-то совсем уж нехорошо ухмыльнулся. — Может, и эльфы. Чтобы прен-цен-дент создать. Ан спросить с егерей обещались. Разобьем, говорят, гвардию, и всех положим. А что, муженек-то ваш, того, дезертирует? И то верно, чего уж помирать напрасно, а?

— Довезет он нас и вернется, не бывать, чтоб егеря от ельфов бегали. А вы за нас не беспокойтесь, мы сами знаем, что нам делать.

— Да я не беспокоюсь, — щерился желтушный. — А только хорошо вы делаете, что детей увозите. Известно дело, — ельфы ж они те же звери! Вот та же Орна, ей что мужик, что младенец малый, разве что...

— А я вот дивлюсь, милсдарик, откедова ты про ельфов столько знаешь? — подала голос Горгя, нащупывая палку. — Все не пойму, шпиён ты, провокатор или попросту дурак?

— А ты следи за кролем своим, бабка, пока он мальчонке пальцы не отгрыз, да в умные разговоры не лезь!

— Да где ж тут разговор умный? Не слышу, милсдарик. Поклепы слышу, слухи пустые да байки, а окромя их — ничего.

Свежеперевязанный солдатик вышел из-за ширмы. Егериха подхватила ребенка и бросилась внутрь. Желтолицый заржал вслед. Марвин представил, как бьет его прямо в оскалившийся рот латной рукавицей, и остро пожалел о теперешнем своем бессилии. Хотя, по правде сказать, ему и раньше не приходилось никого бить.

Старушки перешли к обсуждению огненной потехи, устраиваемой-де сегодня где-то на севере жрецами Ромерика. Желтолицый щурился, явно выжидая подходящего момента, чтобы снова встрять в разговор. С улицы заглянули какие-то парни, приковылял и сел перекошенный дядька в лохмотьях, пришла уборщица и принялась мыть пол, расплескивая воду.

Дворянская дочка Нинет повстречала своего пропавшего без вести много лет назад благородного отца, но его тут же зарезал отравленным кинжалом злокозненный барон, желающий завладеть его землями, да и юными прелестями Нинет заодно. Потом пришли эльфы и перестреляли всех еще живых слуг. 'Во имя богов, помилосердствуйте, милсдари! Неужто все человеческое чуждо вам?!' кричала с высокой башни малютка Нинет, округляя прелестный ротик...

Марвин резче, чем намеревался, захлопнул книгу. Будто клинок засел под ребрами. Три грани нереального — дурацкий роман, войска эльфов и Орна, Орна... 'Это не моя война, — говорил отец. — И шиш он дождется от меня хоть одного солдата'. Дома это казалось здравым. До дома было так далеко.

* * *

День тянулся долго. Когда они, наконец, вышли из лазарета, уже начинало смеркаться. Марвин мечтал об одном — вернуться домой и отгородиться от всего мира книгой, пусть даже это будет учебник по геометрии. Но Ханубис, как ни в чем ни бывало, заявил, что сегодня их пригласила на ужин леди ор-Фаль, и замахал рукой наемному экипажу.

— Учитель, а зачем мы туда едем?

— Хмм. Довольно бестактный вопрос. В общем, мы едем смотреть на огненную потеху. Слышал об этом?

— Что-то слышал.

Ханубис покачал головой. Отодвинул занавеску, выглянул в окно, закрыл ее снова.

— Знаешь, чем хороши очереди и приемные? Когда людям скучно, они начинают делиться информацией. Это бывает полезно, в наше-то трудное время.

Трехгранный клинок вошел еще глубже под ребра. Марвин опустил глаза, всецело сосредоточившись на том, чтобы дышать. Вдох, выдох. Вдох, выдох. Копыта лошадок отбивали ритм по камням мостовой. Это нечестно, думал Марвин. Он мог хотя бы сказать, чего ждет от меня. Наверно, Кловис бы догадался...

Ханубис между тем продолжал обычным своим менторским тоном:

— Церковь Ромерика долго ждала этой возможности. Сейчас Эрик готов принять любого союзника, могущего принести пользу, и огнепоклонники решили продемонстрировать свою боеспособность. Самое время. Сегодняшний фейерверк наглядно продемонстрирует их ценность в качестве союзников — тогда как культ Отрина загнивает на корню, жрицы Ратин давно скомпрометировали себя сношениями с эльфами, а вениты со всеми их милыми орденскими штучками, не говоря уже об искаженных представлениях о нравственности, стоят у аристократии поперек горла.

— Вениты защищают Геронт от скверны, — машинально отозвался Марвин. Брат Нисандер любил повторять эту фразу при самых различных обстоятельствах.

— Ну-ну. Так или иначе, сегодня огнепоклонники демонстрируют свою мощь, чтобы потом назвать цену. Я склонен полагать, что она будет высока. Королевская власть над северными районами скорее номинальна, нежели реальна, и нынче каждый союзник на вес золота.

— Но неужели эльфы настолько опасны?

— Не знаю, ученик. Подумай сам: триста лет они сидели тихо, боясь высунуться. За это время только человеческое население возросло в десятки раз, не говоря о военной мощи, союзах с орочьими племенами, развитии техники. У остроухих, как ты мог слышать, прирост населения происходит куда медленнее. И вдруг, непонятно с чего, эльфы точат клинки, раз-два, благородно оповещают о месте и сроке — дескать, готовьтесь, идем на вы. Что могло послужить тому причиной? Я вижу два варианта: или у них эпидемия мозговой горячки, или же они заполучили что-то особенное. Союзников, оружие, магию — пока что мы можем только догадываться.

— А если причиной послужило то, что люди сожгли Вирну? — спросил Марвин, вспомнив разговор в приемной. Ханубис пожал плечами, не скрывая скепсиса.

— Это хороший повод, согласен. Благородный. Но не причина. Если бы все в их положении оставалось по-прежнему, они проигнорировали бы это прискорбнейшее происшествие так же, как и прежние стычки на границе — а сколько их там было? В конце концов, уничтожение пары десятков полукровок — еще не причина для массового самоубийства.

* * *

Деянира встретила их в дверях. Ее дом, окруженный садом, комфортно расположился в самом сердце Белого квартала и, вероятно, сильно мозолил глаза высокородным соседям.

При первой встрече Марвину было не до нее, но теперь он присмотрелся внимательнее. Она была высока для женщины, выше Марвина ростом, уже не молода, — на вид он дал бы ей лет тридцать, — но весьма привлекательна, если только не глядеть на левую щеку, обходясь правым профилем. Распущенные волосы ниспадали на открытые, по зенуэзской моде, плечи.

Было очень неудобно стоять перед ней в испачканной чернилами и пропахшей аптечным духом мантии — впрочем, судя по всему, маги не придавали значения условностям.

— Ну наконец-то, — проговорила она, когда Ханубис наклонился, чтобы поцеловать ей руку. — Фейерверк в разгаре, да и мясо почти остыло. Я отослала слуг, посидим по-домашнему. О, и ученик с тобой! Здравствуй, найденыш, — она улыбнулась Марвину одними глазами. — Рада, что вы пришлись друг другу по сердцу.

Раздеваясь в прихожей — маги уже успели пройти внутрь — Марвин уныло рассматривал бронзовые подсвечники в виде русалок и думал о том, что наверняка окажется третьим лишним, — а также о том, что хозяйка дома совершенно ему не нравится. 'Пришлись по сердцу' -ха! Да если бы учитель хоть раз посмотрел на него так, как он смотрел на леди ор-Фаль — с вниманием, приязнью, радостью... Если бы...

Большой стол, освещенный десятком свечей, был красиво сервирован; в центре возвышалось огромное блюдо, накрытое крышкой. Рядом с блюдом стоял странный предмет, состоящий из множества беспорядочно переплетенных концентрических кругов и увенчанный чем-то вроде компаса. Над ним и склонились маги, оживленно переговариваясь. Сидевший тут же толстенький юноша с соломенными волосами постукивал пальцами по столу, наблюдая за их манипуляциями.

— Да накладывай уже, Пафнутьев, хватит страдать, — распорядилась Деянира. — Познакомься, кстати, — это Марвин ор-Мехтер, ученик мэтра Ханубиса. Марвин, это Онуфрий Пафнутьев, мой подопечный и несчастье моей жизни.

— Привет, — подопечный улыбнулся Марвину, приоткрыл блюдо и принялся споро раскидывать по тарелкам большие куски упоительно пахнущего мяса. Маги опять занялись странным устройством. Марвин постоял, потом сообразил, что сесть ему, скорее всего, так и не предложат, и сел рядом с Онуфрием сам. Тот подвинул ему наполненную тарелку и потянулся за вином. У него были румяные щеки и большие руки с обгрызеными ногтями.

— Да ты ешь, — посоветовал он, решительным жестом закрутив штопор. — А то на магиков равняться — с голоду помрешь. Жрут-то они хорошо, но нерегулярно.

— Поговори мне еще, — ласково сказала Деянира, — и отправишься на хрюсландское побережье. Жрать овсянку с селедкой. Регулярно. А лучше — заткнись и положи мне спаржи и грибов. И гостям тоже. Ну как тебе, а, Ханубис?

— Как и следовало ожидать. Да, мне тоже спаржи. Давно начали?

— Да уже пару часов как. Готовились с утра. Откроем трансляцию?

— Если не сложно.

Деянира встала.

— Паф, помоги с зеркалом.

— Ох, Винсент, я же предлагал принести его раньше, — пожаловался ученик, вылезая из-за стола. — Вот только сели поесть, и сразу срываешь...

— Ша!

Марвин нацепил на вилку побег спаржи. Трава травой, непонятно, почему ее так ценят? Да и, по правде сказать, ему кусок в горло не лез.

Маги вернулись, неся большое зеркало в блестящей металлической оправе, и приладили его на стену.

— Ладно, я поставлю, — сказала Деянира, усаживаясь. — Смотри и учись, а то так невеждой и помрешь.

Демонстративно старательно она размяла пальцы и устремила взгляд вглубь стекла. Остальные следили за подготовкой в подобающем случаю молчании. Марвин сомневался, что сможет что-нибудь разглядеть, ведь пока что во время занятий он не мог даже погасить свечу, но смотрел внимательно — без всякой, впрочем, уверенности, что видит именно то, что происходит на самом деле.

... она раскрыла ладони навстречу потокам Силы, зацепила те из них, что проходили сквозь зеркало, и потянулась вдаль, на север, вернулась к блеклому огоньку свечи, коснулась летящей где-то в вышине птицы...

— Первая связка, Пафнутьев. Теперь петлю...

Сопровождая свои действия глупым стишком — что-то о зеркалах, — она протянула еще пару мотков. Марвин не мог проследить за тонкостями заклятья, но, казалось, начал подмечать ритм, соотношения обращений, подобий, — и то, как нить между блестящей амальгамой и некой географической точкой становилась ощутимо прочнее... еще немного, и можно будет понять...

Комната озарилась ярким светом. В зеркале мелькнуло на миг лиловое сумеречное небо, потом картина наклонилась, и далеко внизу стали видны городок у склона высокой горы и большое скопление людей рядом с ним. Изображение мигнуло, выровнялось напротив черной горы, вершина которой была затянута густым облаком дыма. Из дыма вырывались огненные брызги, опадая на склоны.

Гору змейкой обвивала тропа, — и, приглядевшись, можно было разглядеть алую фигурку на уступе, завершающем ее. И еще две, черные, неприметные, чуть ниже.

— Отдыхает, сейчас продолжит,— прокомментировала Дея, разрезая мясо. — Плесните-ка мне вина.

Клубы дыма сгущались, искры рвались все выше, уже целыми потоками, будто внутри жерла горы заработал фонтан. Алая фигурка исступленно размахивала жезлом.

— А из чего сделан соус? — Ханубис облизнул вилку.

— Секрет гильдии, — ухмыльнулся Пафнутьев. — Смесь тридцати трав, главным компонентом идет mentha arvensis, ну и еще по мелочи.

— Сами готовили? Восхитительно. Надеюсь, быстродействующих ядов в составе нет?

— Что вы, мэтр! Только афродизиаки и слабительные.

— Ну что ж, что ни говори, а сочетание новаторское.

— Не забывайте запивать, — с набитым ртом посоветовала Деянира. — Вино пергское, пятилетнее. Подарок клиента.

Зеркало вдруг вспыхнуло. Из жерла вулкана вырвался язык пламени, лизнул потемневшее небо. За ним еще один, еще... Огонь рассеивал темноту, взлетал все выше... В мешанине оттенков — алый, багряный, золотой — можно было разглядеть странный порядок, чем-то неуловимо схожий с плетением заклятия, — как будто пламя стремилось к какой-то определенной форме, воплощению...

— Ой, саламандрики! — совсем по-девчачьи вскрикнула Дея. — Вы видели, нет? Золотистые такие, снизу. Паф, видел?

Марвин вгляделся, но разглядеть ничего определенного не смог, — только слезы выступили на глазах. Зрелище потрясало, парализовывало: стихия бушевала совсем рядом, но не было ни звука, ни струйки жара — только дым, свет и марево, колеблющее образ, скованный блестящей рамой.

— Дея, позволишь несколько приглушить изображение? — предложил Ханубис. — С непривычки зрелище чрезмерно яркое.

— О! Да, конечно.

Собеседники обменялись несколькими замечаниями о своеобразии жреческой магии и перешли к обсуждению засоленых грибов, собранных, как выяснилось, самой Деянирой. Марвин попытался представить себе благородную леди, собственноручно собирающую подосиновики, но ощутил, что утратил последнюю способность мыслить. Опустив взгляд в тарелку, он принялся есть, не чувствуя вкуса.

— Гляньте, там баба! — восторженно заорал Пафнутьев, так что Марвин от неожиданности выронил вилку, заляпав мантию соусом.

Огонь взметнулся еще выше, к залитому светом небу, и языки его сплелись, став ею — огненной женщиной, дочерью Ромерика. Волосы ее вздымались потоками черного дыма, и ясно было видно лицо с пылающими глазами, воздетые руки, гибкое тело. Она танцевала там, на вершине горы, изгибаясь в такт реву вулкана, и это был танец разрушения. Тонкая струйка лавы зазмеилась вниз, чуть в стороне от дороги.

— Они такое часто делают? — спросил Пафнутьев, ошеломленно глядя на всполохи в зеркале. — В той деревне живут люди или только на праздники перебираются?

— Живут, а как же, — ответил Ханубис. — Община огнепоклонников, типичная для дельты Узы. Вулкана они не боятся, верят в милость Ромерика — да и вообще считают смерть в огне наивысшим благом, так что если извержение и будет — не беда. Если мне не изменяет память, называется этот городок Всполохом, и отстраивался он уже три раза.

— Больные люди, — покачал головой Паф.

А огненная дева все танцевала, и в волосах ее блестела серебряным серпом Аннерин. Сияющие очи ее были опущены долу — туда, где распростерся на камнях верховный жрец.

Долгое время спустя он приподнялся и встал, сжимая в руке жезл. Дева кивнула, простерла над ним гигантскую руку, — искры посыпались на дорогу, — и медленно растворилась в сразу притихшем огне.

Жрец воззвал снова, — даже через стекло ощущалась великая Сила, бушующая там, — воззвал, и пламя взметнулось вверх, к самому небу, заслонив Аннерин, — солнечным светом, яростным факелом, рассеяв мрак на много лиг окрест.

И восстал великан, воин, сотканный из огня и света, и был в руке его исполинский меч, и содрогнулась земля, охваченная страхом.

Приложив ладонь ко лбу, он озирался, будто высматривая врага.

— Винсент, — Пафнутьев нарушил затянувшееся молчание, — а можешь приблизить к жрецу? Я, кажется, что-то видел...

Изображение плавно сместилось, приблизилось к уступу. Две черные фигурки склонились над лежащей алой. Еще смещение... теперь они были уже совсем рядом, можно было разглядеть, как один из черных подобрал откатившийся в сторону жезл первосвященника, прижал к груди. Капюшон упал с его лица, которое показалось Марвину знакомым... Ну да, это же Кловис!

Гору тряхнуло, на склон обрушился град камней и капель лавы. Кловис оступился и рухнул с уступа. Его спутник бросился вниз по тропе, на бегу засовывая в ножны кинжал.

На склон горы обрушился пылающий поток лавы, погребая под собой тело жреца, устремился дальше, вслед за беглецами. Картинка мигнула, вновь отдалилась от горы — теперь вновь стал виден солнечный гигант, восставший над кратером. Он поглядел вниз, затем решительно развернулся, шагнул на равнину и тяжело ступая, пошел на север. Головой он касался небес. Вулкан вскипел, и лава обрушилась на склоны всесокрушающей волной.

— Интересный фейерверк, — заметил Ханубис. — Не каждый день такое увидишь. Но почему, во имя Бездны, он пошел на север?

— Понятия не имею, — несколько нервно ответила Деянира. — Паф, неси десерт.