Эффект куклы (гет)

— Ты сказал, что у меня есть неделя! — Гермиона с палочкой наперевес носилась за Гарри по гостиной особняка Блэков, однако ни одного заклинание выпустить ей так и не удалось: обмотанный вокруг тела плед все норовил соскользнуть вниз, и его приходилось периодически поддерживать руками.

Гарри без особого энтузиазма перепрыгивал через кресла, выставлял на пути разозленной ведьмы стулья и взывал к конструктивному диалогу:

— Ну, сама посуди: ты фактически согласилась покинуть остров. А оставь я тебя там не то что на неделю, даже на день, ты опять бы напридумывала всякой ереси и нашла бы миллион причин, чтобы не возвращаться. Ну, что тебя там держит, скажи?

— Ты…— рык, — Ты! — визг, — А мои вещи?! — истошный вопль.

— Ой, было бы из-за чего палочкой размахивать, — легкомысленно отмахнулся Гарри, заняв стратегически выгодное место у стола и, став обходить его по периметру, следя, чтобы Гермиона все время была в поле его зрения, — Не создавай проблему на пустом месте. За вещами можно и позже вернуться, но не ранее, пока все мысли об отшельничестве не выветрятся.

— Идиот? Я что должна голышом тут проветриваться?

— Заманчивая идея, но — нет, — широко улыбнулся Гарри и остановился, внезапно прекратив свое хождение вокруг стола. Преследовавшая его Гермиона, не ожидавшая столь быстрой капитуляции, врезалась ему в грудь. Обняв её одной рукой за талию, а другой без труда отобрав палочку, он коснулся ее губ в легком нежном поцелуе, скорее дразнящем, чем соблазняющем: — Гермиона, согласись, что я прав. Ты бы добровольно никогда не покинула свой остров. За диверсию, разумеется, прости. Если есть прямо что-то очень важное-преважное в твоей хижине, можно Критчера попросить — ему это дело вообще на два щелчка пальцами. А если дело только в кхм…, — Гарри, поиграв бровями окинул ее фигуру, с которой все же слетел злополучный плед, и в азарте гонки Гермиона этого скорей всего просто не заметила, жадным взглядом, — одежде, то все необходимое в гостевой комнате — твои родители поспособствовали. Я подозревал, что без боя тебя из ссылки не выманить, поэтому подготовился заранее. Не то, чтобы я предвидел, что буду тащить тебя в портал голышом, но внезапность входила в мой замысел.

Гермиона во время его тирады успела позеленеть от гнева, залиться краской стыда, раздуться от возмущения, одновременно извиваясь ужом из стального захвата. Гарри, игнорируя ее копошения, склонился к самому ее уху и устало выдохнул:

— Давай попробуем, хорошо? Мы просто попробуем жить. Мы отправимся в Индию, в Африку, в Камбоджу… Да куда угодно, где людям гораздо херовее, чем нам. А может и не отправимся, а будем по выходным выносить горшки в местном доме престарелых. Мы попробуем любую терапию и будем просто любить друг друга. Я нуждаюсь в тебе гораздо больше, чем ты можешь представить. Не оставляй меня больше.

И все.

Гермиона перестала вырываться. Она очень старалась поймать ускользающий гнев и вывалить на страдающую повышенной лохматостью голову всю его мощь. Но твердая теплая рука на ее пояснице, припухшие от ее же поцелуев губы прямо на уровне глаз и мягкий обволакивающий голос, а главное слова о том, что не ей, а ему нужна помощь, совершенно ее разоружили. Весь ее гнев лопнул, как неудачно наколдованный головной пузырь, и ей осталось лишь теснее прижаться к Гарри, соглашаясь на это фантазерное «попробовать». Объятия любимого человека составили весомую конкуренцию теплому пледу, и Гермиона довольно быстро расслабленно повисла на шее Гарри.

— Я аппарирую нас в гостевую, хорошо? Нам одеться не помешает, а то неровен час войдет кто. Ко мне часто без приглашения заходят, да и Критчера шокировать не стоит, — выдохнул ей в волосы Гарри, сразу же перемещаясь на второй этаж в комнату для гостей.

Только там до девушки дошло, что все это время она стояла обнаженная. Тот факт, что на Гарри было надето ничуть не больше, несколько сглаживал ситуацию, но она все равно покраснела. Нагота друг друга этой ночью вовсе не стала для них откровением. Пока они скитались по лесам и горам Британии, скрываясь от преследования пособников Волдеморта, чувство стыда сильно притуплялось инстинктом самосохранения. От того, как быстро они переоденутся, порой зависела их жизнь и смущаться и прикрываться они очень быстро разучились. Когда зимой Гермиона сильно простудилась, Гарри растирал ее уксусом, чтобы сбить температуру, а когда ее пробирал озноб, согревал своим телом. Потом еще голышом нырял в прорубь за мечом Гриффиндора, ничуть не заботясь о том, что его увидят. Но тогда нагота Гарри не вызывала в ней никакого чувственного отклика, а собственная — стыда. Сейчас же, хоть смущаться своего тела вроде как поздно, но вот смотреть на тело Гарри с прежним равнодушием она уже не могла. В голове вспышками стали проносится сцены их безумной ночи, и предательский румянец со скул плавно перетек на шею и грудь. Пришлось спасать ситуацию тем, чтобы заставить смущаться и Гарри. Поэтому она выстрелила вопросом, довольно сакраментальным, в общем-то, но из её уст довольно неожиданным:

— А когда ты понял, что влюблен в меня?

Как и ожидалось, Гарри вспыхнул в ответ, закашлялся, но собравшись, поскреб указательным пальцем щеку и выстрелил в ответ:

— Я не говорил, что влюблен в тебя, Гермиона. А я не влюблен — я просто люблю тебя.

— А в чем разница?

— Ну… Если вкратце, то меня не тянет совершать ради тебя всякие глупости, но меня тянет совершать их вместе с тобой, — закончил Гарри и повторил игру бровями, выразительно окинув ее тело провокационным взглядом.

Гермиона под натиском этого взгляда в защитном жесте скрестила руки на груди, чем вызвала неудержимый смех Гарри.

Пришлось девушке вновь воспользоваться проверенным оружием:

— Так значит, любишь, да?

— Люблю.

— Правда, любишь?

— Честное гриффиндорское.

— Правда-правда?

— То есть слов тебе мало? Нужно материальное подтверждение? — иронично поинтересовался Гарри, уже догадавшись, что она в такой шуточной форме маскирует свое смущение.

— Да не мешало бы, — утвердительно закивав, согласилась Гермиона.

— Подтверждаю, — спокойно сказал Гарри и неожиданно размахнулся сжатой в кулак рукой.

Взвизгнув, Гермиона инстинктивно зажмурилась и выставила блок из перекрещенных рук. Через пару секунд она открыла глаза, и, столкнувшись с танцующими в зеленых гласах бесенятами и теплой улыбкой на чувственных губах, опустила и руки.

— Ты чего??? Я ж могла… ты забыл, да? — прохрипела девушка севшим от внезапного испуга голосом. А потом с возмущенно-подозрительным прищуром, уставилась на Гарри: — Ты что, проверял, да? Насколько я адекватна? Да ты…! — но потом, внезапно осеклась, заметив, что кулак Гарри все еще завис над ее лицом.

— Ты сама просила материального подтверждения. Вот я и подтверждаю, — и Гарри демонстративно повертел кулаком у самого лица Гермионы.

Вновь визжать и закрываться она не стала, продолжая буравить Гарри недоуменным и чуть подозрительным взглядом — уж не помешался ли тот, заразившись от нее безумием — прилагая усилия для того, чтобы игнорировать занесенную над ней руку.

— Когда кто-то показывает пальцем на небо, только дурак смотрит на палец, — сокрушенно вздохнул Гарри.

— Я не дура,— чеканя каждое слово, выговорила Гермиона, и вдруг удивленно распахнула глаза: — Эй, ты что, мне сейчас Эйнштейна процитировал?

— Ты не дура, — пропустив вопрос мимо ушей, согласился Гарри с первым утверждением, — Ты далеко не дура, но в этом то и проблема. Ты не на меня, ты на руку смотри.

И девушка посмотрела. Потом вопросительно перевела взгляд на Гарри, мол «дальше то что?». Тот дернул бровью в сторону руки. Она снова скосила глаза на кулак и, наконец, увидела то, что хотел показать ей Гарри. При сжатии, кожа на его ладони натянулась, и россыпь едва заметных белесых шрамов сложилась в слова, теперь отчетливо проступающие на смуглой руке: "Я не должен лгать".