Почти достойная замена (джен)

Однако день вовсе не расположен заканчиваться мирно. Скверное начало — не к доброму концу?..

Разминувшись с мутантом, Эйприл поспешно направляется к лестничному пролету. В голове роем растревоженных ос кружится тысяча предположений, для чего Саблезубу мог потребоваться передатчик. Но девочка поспешно отгоняет их прочь. Изменить она все равно ничего не сможет, а в панике лишь наделает новых глупостей. Коих и так для одного дня более чем достаточно.

Надо подумать о чем-то другом. Переключиться. Вот только на что?.. Попытка вспомнить Донни вызывает глухую боль в груди и вновь пробуждает начавшую засыпать тревогу — ведь отнятая вещь может быть как-то использована против него и братьев. Мысли об отце завершаются почти закономерным огорчением и досадой, что она почти не может вспомнить его лица и ничем не может помочь ему, будучи запертой здесь… да и вроде как забывает о нем за своими проблемами. Тоже не лучший способ успокоиться.

Мысли девочки обращаются к найденному в комнате Шредера загадочному предмету… точнее, двум предметам. Что они для него значат и почему хранятся почти так же надежно спрятанными, как и отнятый у нее передатчик? Может быть, подвеска принадлежит Караи? Кстати, где она? Сейчас пленнице предоставлена большая свобода передвижения, и почти за месяц заключения (а может, и дольше, девочка уже сбилась со счета) они должны были хоть раз встретиться. «Может, — в голову прокрадывается тревожная мысль, — с девчонкой что-то случилось?» У Эйприл нет причин симпатизировать дерзкой задиристой разбойнице, но и зла она Караи не желает. Так неужели темная куноити все же нашла неприятности на свою голову? И именно поэтому Шредер ведет себя так странно?..

Примерно на уровне первого этажа Эйприл осторожно выглядывает из-за угла, затем неслышно выскальзывает в полутемный коридор. Где-то поворота через два должна быть выделенная ей комната. Сейчас она кажется девочке надежным укрытием, убежищем от неприятностей, почти что обжитым домом. Абсурдное сравнение, но что поделать? Месяца вполне довольно, чтобы освоиться и привыкнуть… хотя бы немножко.

Да, пожалуй, привычка — большое дело. Не случайно же сейчас, на волне неожиданных мыслей о Караи, помимо вполне закономерного страха Эйприл ощущает нечто, похожее на сочувствие: она-то знает, каково это — переживать за близкого человека; и даже в душе желает, чтобы разбойница объявилась поскорее, живая и здоровая. Любопытно было бы увидеть, как этот террорист обращается с родной дочерью. Неужели так же холодно и жестоко, как и со всеми прочими? С него станется, хотя… почему-то не хочется верить. Должно же быть в этом негодяе хоть что-то человеческое. Опять же… может, отвлечется на приятное событие и будет следить менее бдительно. Было бы неплохо.

Лучше бы о нем и не вспоминать! Потому как, завернув за угол, Эйприл едва не сталкивается с предметом своих размышлений (и как только ухитрился подойти неслышно во всех своих железках?) Девочка поспешно отступает на шаг и склоняет голову в подобии вежливого приветствия. Затем замирает в нерешительности: ей бы направиться дальше, до своей комнаты, но Шредер не торопится пройти мимо, стоит напротив нее, заслоняя собой почти весь неширокий проход. А невежливо обходить, почти протискиваясь рядом, как-то не хочется.

— Где твоя куртка? — неожиданный вопрос заставляет девочку вздрогнуть, оторвавшись от изучения стыков плит на полу.

— Забыла надеть, — Эйприл наконец поднимает глаза и смотрит прямо на тюремщика, не отводя взгляда. — А разве она так необходима?

— Да, — короткий ответ, как удар молотком по гвоздю. — В моем доме должно вести себя так, как приказываю я.

Эйприл медленно выдыхает, стараясь не выдавать негодования, которым сменился недавний страх — сколько можно бояться, в конце-то концов? Далась же ему эта куртка! Что теперь, еще и паранджу нацепить, чтобы не смущать его величество?

Неожиданно Шредер слегка наклоняется и пристально всматривается в ее лицо, словно почувствовав неладное. Эйприл поспешно отводит глаза, но поздно. Он уже заметил все, без труда удержав голову за подбородок и буквально пригвоздив к месту тяжелым холодным взглядом.

— Сейчас ты увидишь, что бывает с теми, кто смеет перечить, — с этими словами ниндзя отводит руку, почти сразу же перехватив девочку чуть выше локтя, и тащит за собой. Эйприл пытается сопротивляться, возмущаться и спрашивать, куда, зачем и какого черта, но безуспешно. С тем же результатом она могла задавать вопросы каменным стенам.

Но всякое желание спрашивать испаряется, а язык словно отнимается, когда они пересекают порог комнаты где-то в районе цокольного этажа, больше заслуживающей называться лабораторией. Довольно большая, с низким потолком, дальние углы заняты какими-то механизмами, которых Эйприл не может опознать, а вдоль боковых стен выстроились рядами воины клана. Но больше всего внимание девочки привлекает установка, чем-то неуловимо напоминающая дыбу. А особенно — донельзя знакомая капсула со светящейся зеленоватой жидкостью. Именно так, по словам Донни, и выглядела установка, на которой Тимати и стал слизнем-мутантом. А это значит…

— Чт-то… з-зачем? — язык Эйприл заплетается, а ноги подкашиваются. Голос отказывается ей подчиняться, и немудрено. Слишком уж похоже на воплощение ее самого страшного кошмара.

Шредер неожиданно останавливается и внимательно смотрит в ее побледневшее лицо.

— Увидишь, — так же лаконично отвечает он и приближается к страшной установке еще на несколько шагов, вынуждая и девочку подойти ближе, и останавливается ярдах в трех от механизма.

Ременные крепления для рук и ног помимо воли притягивают взгляд. И когда ужас достигает апогея, грозя выплеснуться в безрассудном, продиктованном паникой поступке, из боковой двери появляются два мутанта, Острозуб и Саблезуб. И первый из них грубо тащит за связанные руки… недавнего беглеца, Бакстера Стокмана. Тот почти так же, как и Эйприл, пытается сопротивляться и упрашивать своего конвоира, но — так же безрезультатно.

Завороженно Эйприл наблюдает за тем, как мутанты пристегивают невезучего ученого к установке, и сочувствие к пленнику странным образом смешивается в ее душе с облегчением: все же жертвой станет не она.

Эйприл сердито встряхивает головой, отгоняя недостойное чувство и пытаясь собрать остатки мужества.

— Нет… не надо, — тихо, почти неслышно шепчут побледневшие губы.

Поведя в ее сторону ухом, Острозуб косится на нее и плотоядно скалится.

— Мастер, девчонка заступается за предателя, — почти торжествующе докладывает он. — Может, лучше испытать мутаген сначала на ней? Как на менее ценном образце?..

Эйприл испуганно зажимает свободной ладонью рот и пятится прочь, но крепкая хватка конвоира не дает отдалиться сколь-нибудь заметно. Как ни странно, Шредер никак не реагирует на реплику помощника, лишь щурит глаза и смотрит на нее, слегка склонив голову к плечу. Затем переводит взгляд на мутанта.

— А может, устроим тебе дубль-два? — неожиданно предлагает он. — Может, тогда получится что-нибудь более приличное?

Поперхнувшись своими словами, Острозуб замолкает. Саблезуб угодливо хихикает, но поспешно замолкает, захлопнув пасть, и отступает на шаг. Стать объектом эксперимента совсем не хочется и ему.

— Здесь я решаю, кого и зачем, — ниндзя отворачивается от помощника, делая знак свободной рукой одному из воинов клана. Тот коротко кивает и, вскарабкавшись по задней стороне установки, поворачивает рычаг с левой стороны. Над головой Стокмана повисает тягучая зеленая капля, постепенно опускаясь все ниже. С истошными воплями тот пытается вырваться, как-то увернуться, но безуспешно. Эйприл заслоняет ладонью глаза, не желая видеть происходящего.

— Кем он должен стать в процессе мутации? — на удивление невозмутимо спрашивает Шредер у Саблезуба. Эйприл бросает на ниндзя короткий негодующий взгляд. Но помощник ничего не успевает ответить — потому что именно в этот момент мутаген касается растрепанных курчавых волос Стокмана, и процесс трансформации начинается.

Эйприл видит все, от начала и до конца. Как меняется на глазах облик ученого, принимая совершенно неожиданные очертания. Как рвется в рукавах и штанинах его одежда, распираемая расширившейся плотью. Как прямо на глазах на открытых участках рук и ног сквозь кожу прорастает то ли шерсть, то ли щетина. Как глаза словно сливаются с окулярами очков. Как с хрустом сгибаются, точно в судороге, под несвойственным для человека углом конечности, а сквозь спину прорастает некое подобие смятых крыльев. Как вытягивается лицо, принимая облик головы чудовищного насекомого, а отчаянный крик меняет тембр, переходя то ли в хрип, то ли в… жужжание.

Минута. Всего минута — и на месте Стокмана появляется полутораметровая муха-мутант. Волосатые руки вместо пальцев оканчиваются острыми крючками, похожие видны и сквозь разорванную обувь на ступнях. На голове курчавая черная шевелюра странным образом сочетается с красновато-коричневыми фасеточными глазами и жвалами, а за спиной подрагивают, готовые распахнуться, прозрачные крылья.

После истечения отмеренного количества слизи срабатывает особый механизм, и капсула вновь запечатывается, а ременные крепления автоматически ослабевают. Новоявленный мутант падает на колени, сжавшись в комок, по его телу стекают ручейки зеленоватой слизи.

Все присутствующие завороженно наблюдают за процессом появления нового живого существа. Весьма болезненным, судя по всему, и страшноватым на вид, но притягивающим взгляд помимо желания. Даже Эйприл, пытавшаяся отвернуться или зажмуриться, не в силах этого сделать и даже не замечает, как хватка на ее руке разжимается, предоставляя ей столь желанную свободу. Лишь смотрит, смотрит на существо, некогда бывшее Стокманом, товарищем по несчастью в какой-то мере. Теперь же… как его называть?

Тем временем скрученный почти вдвое непередаваемой болью и шоком Стокман медленно поднимается на колени и выпрямляется в полный рост. От резкого, немного неловкого движения с его тела срываются зеленоватые тягучие капли, и все присутствующие, включая виновника происшествия, отступают на шаг назад. Кроме Эйприл. Она смотрит на недавнего товарища по несчастью со смесью ужаса, жалости и отвращения на лице, не в силах сдвинуться с места, не способная поверить в реальность и необратимость этого кошмара.

Стокман же, заново осознав свое тело, встряхивается, делая шаг вперед. Его крылья расправляются за спиной, и брызги мутагена с него падают совсем недалеко от Эйприл. Та же не двигается с места, лишь глядя на них остекленевшим взглядом, словно в каком-то оцепенении.

Из ступора ее выводит потеря равновесия. Эйприл инстинктивно хватается за воздух и почти падает на бетонный пол, удержавшись на ногах лишь благодаря крепкой хватке на своем запястье — той самой, что едва не уронила ее.

Придя в себя, девочка с недоумением смотрит сначала на свою руку, а затем — с негодованием — на того, кто ее держит, не спеша отпускать — даже не замечая, что тот только что одним движением оттащил ее в безопасное место.

— Зачем? — обессиленно выдыхает Эйприл, кивнув в сторону Стокмана. Тело бьет запоздалая дрожь от осознания недавней опасности, девочка сжимает руки в кулаки и, сделав над собой усилие, не отводит взгляда от своего мучителя. Тот же оглядывается на творение рук своих с убийственным равнодушием, так, словно каждый день проделывает подобное. Впрочем, кто его знает?..

— Предатель получил по заслугам, — наконец холодно отзывается Шредер, переводя взгляд на девочку. — И так будет с каждым, кто посмеет противостоять мне.

— Ты… ты чудовище! — в неожиданной вспышке гнева выкрикивает Эйприл ему в лицо. Страх испаряется, смытый волной негодования.

Чуть помедлив, ниндзя резким движением отпускает ее руку и выпрямляется во весь рост.

— Я знаю, — тем же невозможно равнодушным тоном отвечает он, не глядя на свою пленницу.

— Чудовище! — последний раз выкрикнув это слово, Эйприл бросается к выходу. Никто не спешит ее останавливать, и хрупкая фигурка быстро скрывается за дверью. Проводив ее взглядом, Шредер стремительно разворачивается к псу-мутанту, который, вздрогнув, поспешно опускается на одно колено и прижимает уши.

— Пустоголовый болван! — с плохо скрываемой яростью выдыхает ниндзя, приблизившись почти вплотную к помощнику. — Разве он должен был превратиться в навозную муху?

Оправдания Острозуба и постигшая его участь остаются за пределами зрения и слуха Эйприл. Она бежит, не разбирая дороги и утирая кулаком подступающие к глазам слезы. Ее душат жалость к жертве, гнев к тюремщику и стыд — к самой себе. За неуместное сочувствие, за нелепые мысли. Пожалеет он кого, как же, жди! «Так будет с каждым, кто посмеет противостоять мне», — звучит четко и недвусмысленно. А это значит, и его помощники, и собственная дочь, не поддержавшая его кровожадные намерения, и… сама Эйприл. В первую и главную очередь. И нет места, где она могла бы скрыться от него.

Резко затормозив в конце коридора, где несут караул несколько воинов Фут, Эйприл поворачивает обратно и спотыкающимся шагом доходит до своей комнаты. Точнее, тюрьмы. Неважно. Захлопнув дверь и даже не включая свет, девочка ничком бросается на постель, уткнувшись лицом в плоский плотно сбитый валик, заменяющий подушку, и тяжело, прерывисто дышит. Бежать некуда, скрыться негде, а возможное наказание за проявленное непокорство проявлено более чем наглядно. Перед глазами вновь и вновь встает скрученное судорогой лицо Стокмана. Она могла быть на его месте — и лишь чудом, каким-то странным капризом судьбы не стала. Внезапной вспышкой перед глазами Эйприл видит, каким именно был этот каприз, но отгоняет видение прочь. Довольно иллюзий. Он не способен на милосердие. Она — лишь игрушка в лапах этого зверя, и кто знает, что означал этот жест. Может, лучше и не знать вовсе?..