Мир тщеславия и разочарований (гет)

Красоту природы замечают не все и не всегда. Многие смотрят на деревья — и видят не более чем деревья, смотрят на небо — и видят лишь небо. Способность видеть прекрасное в простых и доступных вещах дана далеко не каждому…

Сад, расположенный за особняком Ноттов, был потрясающий. Он завораживал хрустальной иллюзорностью и погружал в чувство светлой грусти, ибо казалось, что он был… душой готического поместья. Красивой, но замерзшей душой.

Припорошенные снегом дорожки вели мимо конусовидных декоративных пихт, аккуратных шарообразных кустарников, фруктовых деревьев с голыми ветвями, на которых блестел иней. Мы шли, и Теодор взмахом палочки зажигал редкие фонари, что возвышались на тонких железных столбиках, украшенных коваными змейками. И с каждым новым источником света всё кругом начинало сверкать еще ярче, словно усыпанное не снегом, а тысячами переливающихся алмазов. Застывшая, невероятная гармония, в которой я ощущала себя так, будто наконец попала в одну из своих хрупких грез, сбежав прочь от немилосердной реальности.

Сбежав с Тео. С единственным, кто был мне нужен.

Мне хотелось взять его за руку, хотелось, чтобы его пальцы переплелись с моими, но я не решалась и лишь сильнее натягивала рукава своего пальто.

Мне нравилось искоса наблюдать, как в морозном воздухе облачком пара растворяется дыхание Тео. И у меня щемило сердце от любви к каждому такому облачку.

Я ждала чего-то. Мне верилось, что вот-вот… и произойдет чудо.

А потом с неба вдруг посыпались снежные хлопья.

— Хах! — выдохнул Тео. Я остановилась, а он подбежал на пару шагов вперед, повернулся ко мне и подставил лицо падающему снегу. — В детстве я обожал такие крупные снежинки.

Они плавно оседали ему на темные волосы, липли к пальто. Они порхали как блестящие, прозрачные бабочки.

Тео крутанулся вокруг себя. И я вспомнила, как однажды сама кружилась от счастья. В гостиной Пуффендуя после той ночи в больничном крыле, когда Тео признался мне в своей… симпатии. Когда он впервые шептал мне то, что принадлежало только нам. Когда впервые пустил меня в свой неприступный мир.

И вроде бы я рассказывала тебе про осень и опавшие листья. И вот теперь я знаю, что ты любишь снежинки…

Я улыбалась, а мои холодные пальцы не слушались, норовя не удержать рукоятку волшебной палочки. Но у меня получилось:

— Экспекто патронум!

И из палочки вырвался мерцающий туман, из которого соткался маленький призрачный кролик — мой патронус. Самое умилительное и безобидное существо в мире.

Волшебный зверек, легко отталкиваясь лапками от поверхности, бегал между голыми деревьями. Он был искрящимся серебристым солнышком. Он освещал вечер, он нес с собой сказочное лунное сияние и как будто бы даже… тепло.

— Беги к нему, — шепнула я своему кролику, когда тот вернулся ко мне, и он тут же юркнул к Теодору.

Снег все летел и летел с небес. Тео крутился на месте, пытаясь следить за стремительным патронусом, что носился вокруг него. А потом кролик развеялся крохотными искорками-пылинками. Маленький невесомый комочек счастья, и его присутствие теперь всегда будет витать в этом невероятном саду…

— Потрясающе! — с искренней улыбкой похвалил Тео.

— У тебя тоже получится! — я подбежала к нему, окрыленная собственным успехом. — Давай!

— Э-э-э... нет, — после заминки мягко ответил он и чуть склонил голову набок, словно извиняясь. И я снова ощутила ту зыбкую недосказанность, которая всегда стояла между нами. Как будто было что-то такое, о чем мы оба знали, но молчали. Ибо если озвучить это вслух, то… рухнет вся та неустойчивая конструкция под названием «наши отношения».

Нет людей, которые никогда не носят масок. Нет такого человека, который ни разу в жизни не делал вид, что всё хорошо, испытывая при этом внутреннюю боль от саднящих в груди ран. Я не была талантливым маскировщиком, но даже у меня кое-как выходило скрывать свои эмоции от родителей и друзей. Но вот спрятать свою грусть от Теодора я никогда не умела.

Он читал её в глубине моих зрачков тогда, когда я пыталась быть непринужденной и веселой.

— Нам достаточно и твоего пушистенького патронуса, — усмехнулся он, стараясь приободрить меня, за что я была ему безмерно благодарна.

— Ну а ты думал, что у меня будет какой-нибудь доберман? — проворчала я, смущенная иронией Тео по поводу внешнего вида моего патронуса.

— Нет, я думал, что это будет свирепый гризли, — хитро ухмыляясь, изрек он, а потом вдруг обнял меня обеими руками за талию и притянул к себе. — Шучу. Я так и знал, что это будет что-нибудь маленькое и милое. Ты же у меня маленькая и милая...

В его глазах отражались сверкающие огоньки. Снежные хлопья сыпались, танцевали вокруг нас. И мне казалось, что нет в мире места лучше, чем этот сад. Под этим снегом, в этот вечер, когда губы его касались моих. Мягкие и горячие губы, от которых я растворялась, рассыпалась на множество снежинок и подлетала к небесам…

— Мне снилось это, — неожиданно для самой себя сказала я, когда мы с Тео в обнимку шли по дорожке, возвращаясь назад в дом. — Сад, патронус, снег… Я видела всё это.

— И поцелуй? — промурлыкал он.

— Нет, поцелуй не видела… Но сцена с патронусом повторилась точь-в-точь как во сне. И это не первый мой вещий сон. Мне иногда снятся сны, в которых я вижу будущее.

Я сама не понимала, зачем призналась Тео в этой своей странной тайне. Может быть, потому что сейчас доверяла ему так, как не доверяла никому и никогда…

— И часто такое бывает? — почему-то нахмурился Тео. Он даже остановился, чтобы иметь возможность смотреть прямо на меня.

— Ну… Не очень. Я думаю, что это что-то вроде дара провидения… — неуверенно договорила я, стушевавшись под его настороженным взглядом.

— О таком не стоит никому говорить. И мне не надо было.

— Но… Я верю тебе… — непонимающе проговорила я, обескураженная его тревожной реакцией на мой пускай себе и необычный, но не такой уж и страшный секрет.

— Все равно не надо было, — упрямо повторил Тео, а потом его взгляд вдруг соскользнул куда-то в сторону особняка, к которому я была повернута спиной. И мне показалось, что Тео вмиг и думать забыл про наш разговор. Что-то другое привлекло его внимание: — В гостиной горит свет. В доме кто-то есть, — напряженно сообщил он.

Тео взял меня за руку.

— Когда зайдем внутрь, на всякий случай держись за мной, — и от этого его приказа меня охватил настоящий страх. Чего он опасался? Вернее… кого?

В дверях, что вели из дома в сад, мы наткнулись на перепуганного эльфа Лерома, который, очевидно, отправился нас искать.

— Хозяин, мастер… Там ваш… — пролепетал домовик, но Тео даже не дослушал и сразу направился в гостиную, должно быть, уже зная, кого там увидит…

Это был высокий, худощавый мужчина, облаченный в серую дорожную мантию. Его вытянутое лицо землистого цвета говорило о лишениях, которым он подвергался в последнее время. Седина не пощадила ни единого волоса из тех, что всё еще оставались на его голове, равно как и небрежную щетину на остром подбородке и впалых щеках. Мужчина выглядел помятым… Помятым, давно не молодым аристократом.

— Отец?.. — выдохнул Теодор, а потом, несколько пошатнувшись, как если бы в одночасье сбросил с плеч тяжелейший груз, сорвался с места и подошел к мужчине.

— Теодор, сынок… — сквозь сжатые зубы бормотал Нотт-старший, вцепившись сыну в плечи и чуть встряхивая его. — Выпустили, наконец. Меня выпустили…

Я же, будто впав в транс, так и стояла на пороге гостиной. Невозможно. Он же должен быть в тюрьме… Неужели сбежал?

— Кто эта девушка? — внезапно заметил меня мужчина. Я вздрогнула, когда этот неожиданно жесткий тон вырвал меня из оцепенения.

Тео взглянул на меня и от растерянности и тревоги не сразу нашелся, что ответить. Он еще не до конца отошел от потрясшей его встречи с отцом, но изо всех сил старался взять себя в руки.

— Я… пригласил её.

— В доме не должно быть никого постороннего. Ей немедленно надо покинуть поместье, — потребовал Нотт-старший. Бегающий взгляд, суетливые механические движения — мужчина нервничал. И это его беспокойство обладало неприятным свойством. Оно усиливало мое собственное.

— Да, хорошо, — кивнул Тео.

Как только Тео приблизился ко мне, меня обдало холодом свинцового предчувствия. Я боялась того, что он скажет. Хотелось пятиться назад, спрятаться от происходящего, которое мозг отказывался воспринимать. Убегать и прятаться от неминуемого — разве есть на свете что-то еще более бесполезное?

— Ханна, — Тео на секунду прикрыл глаза и сглотнул. — Ты должна вернуться домой, — его голос был твердый. Отчаянно твердый. Отчаянно… измученный.

— Нет… Нет, я не хочу! — я бессознательно затрясла головой. Нельзя домой. Нельзя. Ни в коем случае нельзя. — Я никуда отсюда не уйду!

— Тебе надо вернуться домой, — методично и по словам произнес Тео. — Пожалуйста.

Мне всегда становилось жутко, когда он был так настойчив. Ибо подобная настойчивость обычно присуща людям, которые, если принимают решение, то самоотверженно следуют ему до конца…

А может, он просто пытается меня защитить?

— У меня дома, скорее всего, закрыты камины... Моя мать и... отчим... Они всё время говорят про безопасность... — сбивчиво проговорила я.

— Где ты живешь? — громко встрял в разговор Нотт-старший, которому явно не терпелось избавиться от меня.

Я в страхе уставилась на него. Пожиратель смерти. Впервые я видела Пожирателя смерти так близко. Он ждал моего ответа, и я почему-то не могла не повиноваться ему, чувствуя себя трусливой, слабовольной школьницей.

— Южный Йоркшир. В восточных окрестностях города Барнсли, — дрожащим голосом сказала я, пасуя перед этим мрачным человеком.

— Пошли. Я трансгрессирую тебя туда.

Перед тем, как мистер Нотт крепко схватил меня за локоть и вывел из гостиной, я бросила последний беспомощный взгляд на его сына. И то ли это была вина головокружения и слабости, то ли — игра воспаленной фантазии, но мне казалось, что меня безжалостно волокут от Тео по темному узкому коридору. Я отдалялась и отдалялась от него, так и не разглядев выражения его лица…

Территория особняка была огорожена высоким забором. Нотт-старший тащил меня по широкой центральной дорожке прямо к воротам, за которыми уже не действовали чары защиты от нежелательной трансгрессии. Я часто спотыкалась, будучи не в силах выдерживать быстрый шаг мужчины.

Где-то там, за моей спиной, осталась громадная глыба поместья. Мрачный дом, который невозможно согреть… Где-то там в холодной комнате остался Тео…

Перепуганная и растерянная, я не успела подготовиться к своей первой в жизни трансгрессии. Я даже не успела вздохнуть и набрать воздуха в легкие. А в следующее мгновение меня уже сдавливало, затягивало, засасывало в тугую воронку. Какие-то жалкие три-четыре секунды мерещились мне вечностью…

Когда все закончилось, я рухнула на колени, давясь выворачивающим наизнанку кашлем и сотрясаясь в приступах нервной дрожи.

— Это сквер на востоке Барнсли. Отсюда доберешься сама, — сказал мистер Нотт и, крутнувшись на месте, исчез.

Кое-как поднявшись на ноги, я добрела до скамейки, рядом с которой горел тусклый уличный фонарь. Снегопад не обошел стороной и город Барнсли. Порывистый ветер подхватывал снежинки, и они, невесомые и покорные, безропотно уносились в указанном направлении… Вот и меня так же унесло.

Я зябко поправила шарф, пальцы тряслись то ли от потрясения, то ли от холода, и я смутно сообразила, что перчатки остались в поместье — в моей сумке, которую я в суматохе забыла захватить перед трансгрессией.

Мой мир снова перевернулся. Прекрасный сад развеялся, как восхитительное сновидение, которое плохо только тем, что обязательно обрывается. Взамен же остались непонимание, страх и горечь.

Из вороха множества спутанных в голове мыслей выделилась лишь одна более-менее конкретная.

Словно сама Вселенная разлучает нас с Теодором. А он и не противится ей…

Мне почему-то стало обидно, и я пожалела о том, что не успела на прощание еще раз сказать Тео, что люблю его. Просто чтобы он помнил, что у него есть и всегда буду я.