Darkfox 4: Ивонн  (гет)

Тем временем Тима упорно продолжал работать, стараясь по максимуму не появляться дома. Он иногда звонил маме, спрашивал про папу, но, узнав, что тот опять нетрезв, вешал трубку. Ему приходилось возвращаться домой, потому что больше некуда было идти.

Поздними вечерами его ноги адски гудели, и он просто приходил домой и падал от усталости на диван в своей комнате. На уроки и подобное уже просто не хватало сил. Зато денег сенатор Воронин за выполняемую работу платил ему более чем с избытком — парню хватало на всякое самому и ещё оставалось родителям. Его родители, видя, что у сына — то, оказывается, дела идут «куда-то в гору», как выражался он сам, несколько раз интересовались у него:

— В какую такую гору, Тима?

— Эверест! — отшучивался он, но сразу становился серьезным. — Папе я ни копейки не дам, пока он не бросит пить.

Ирина Дмитриевна сразу насторожилась:

— Тимофей! Это что? Ультиматум?

— Нет, — сказал он, и призадумался. — Хотя… пусть это им будет. Пусть он сначала бросит пить. Тогда и поговорим.

Ирина Дмитриевна, заметив перемены в настроении сына, стала всё чаще переживать, что работа поглотила его слишком сильно. Она хотела дать ему понять, что он погружается в это с головой, но понимала причину.

Женщина много раз пыталась успокоить сына. Тим в ответ только отмахивался, злился, разговор не складывался. Однако в один день, удостоверившись, что папы нет дома, он заглянул на кухню, где мама по обыкновению хозяйствовала, и сказал:

— Мам… — произнес он со вздохом, — Я знаю, что никак не могу повлиять на папу, но ты же знаешь Ивонн, знаешь, кто она, я рассказывал тебе. Поговори с ним, пожалуйста. Мои нервные клетки не бесконечны, а показываться в издёрганном состоянии перед Ивонн я не хочу. А папа… он… поступает плохо, вот.

Женщина понимала, что её сын уже не первый раз просит её поговорить с мужем. Она знала, что Тима боится, и что нервное состояние может повлиять на его отношения с Ивонн, и это было для неё не менее тревожным сигналом.

Она долго думала над просьбой сына. Ей было тяжело находиться в роли посредника между мужем и сыном, но внутренний голос подсказывал, что это нужно сделать. Наконец, она набралась смелости и решила поговорить с Сергеем Петровичем. Она понимала, что этот разговор может закончиться непредсказуемо, но больше всего боялась, что впоследствии Тима отдалится от них обоих.

* * *

В тот вечер, когда Сергей Петрович, папа Тимофея, вернулся домой, в квартире царила напряженная атмосфера. Ирина Дмитриевна попыталась начать разговор спокойно, но на вопрос о его поведении мужчина не ответил. Сергей закричал, ругаясь на всё и вся, виня в своих бедах окружающих. Каждый его упрёк лишь усиливал её беспокойство. Она знала, что бездействовать было нельзя.

Сергей Петрович не раз позволял себе появляться в невменяемом состоянии перед сыном и его подругой, чем пугал девочку и заставлял сына нервничать.

— Кто она такая, чтобы появляться здесь?! — громогласно возмущался он. — Пусть убирается отсюда!

Ивонн, слыша это, всякий раз пугалась, не осмеливалась перечить и исчезала, а дома плакала, писала Тиму в Телеге, спрашивала, чем она провинилась, почему ее прогнали. Тот в ответ только слал смайлик «не знаю» и обещал разобраться.

Ирина Дмитриевна решила поговорить с мужем наедине, надеясь, что сможет донести до него важность ситуации.

Сергей Петрович сидел на кухне, угрюмо глядя в стакан с водкой. Ирина Дмитриевна села напротив и мягко, но решительно начала разговор.

— Серёжа, я понимаю, что тебе тяжело, но Тима не может больше это терпеть. Он работает на износ, чтобы обеспечить нас, и при этом ты продолжаешь пить. Это несправедливо по отношению к нему.

Сергей Петрович поднял на неё мутный взгляд и горько усмехнулся. Ничего не сказал.Он считал, что Тимофей ничего не понимает, ибо "мал ещё, во взрослые дела лезть".

Ирина Дмитриевна тяжело вздохнула, чувствуя, как внутри нарастает раздражение.

— Ты же сам видишь, как Тима старается. Он не просит у тебя денег, не требует помощи. Он просто хочет, чтобы ты бросил пить и вернулся к нормальной жизни.

Сергей Петрович опустил голову, и Ирина Дмитриевна заметила, как его плечи дрогнули. Она поняла, что задела его за живое.

— Я понимаю, что тебе сложно, — продолжила она, стараясь говорить мягче. — Но ты должен понять, что Тима — твой сын. И он заслуживает, чтобы ты был рядом с ним.

Сергей Петрович тихо всхлипнул и закрыл лицо руками. Ирина Дмитриевна подошла к нему, обняла и прижала к себе.

— Пообещай мне, что подумаешь об этом, — сказала она. — Ради Тима. Ради нас.

Сергей Петрович молчал, его дыхание было тяжёлым, но он не отстранился от жены. В его глазах мелькнуло что-то, похожее на осознание, но тут же погасло, словно он боялся признать свою слабость. Ирина Дмитриевна не настаивала, зная, что слова должны улечься в его сознании. Она отпустила его, оставив наедине с мыслями, и вышла из кухни, чувствуя, как сердце сжимается от тревоги.

Тима, услышав шаги матери, выглянул из своей комнаты. Его взгляд был усталым, но в нём читалась надежда.

— Ну что? — тихо спросил он.

— Поговорила, — ответила Ирина Дмитриевна, стараясь звучать уверенно. — Дай ему время.

Тима кивнул, но в его глазах промелькнула тень сомнения. Он знал, что слова — это одно, а действия — совсем другое.

На следующий день Сергей Петрович вышел из дома рано утром, не сказав ни слова. Ирина Дмитриевна не стала ничего комментировать.

POV Тима

Блин… Уф… Не могу больше. Всё.... настолько запущено, что хоть вообще дома не появляйся. Папа накануне опять перебрал, снова накричал на маму, и они поскандалили. Такое бывало уже не первый раз. Я многократно пытался поговорить с ней, просил сделать с этим что — нибудь, но разговоры пока не приносили ощутимого результата, оставаясь только разговорами.

Я стал поступать иначе — теперь периодически (когда бываю на работе) звоню маме, спрашиваю, как дома обстановка. Редко я узнавал, что всё в порядке и папа работает. В большинстве же случаев мама говорила, что он, кажется, опять принял горячительного, лежал на диване и сопел.

Я злился. Приглашать Ивонн в гости, как говорится, на чай, когда папа был в таком турбореактивном состоянии (я так называл те моменты, когда он был нетрезв), было совершенно небезопасно, я не хотел подвергать её риску, пугать ещё больше.

Нам приходилось встречаться где-то на нейтральной территории, вне дома, например, в «Tochka.Local» — популярной городской забегаловке, где можно было расположиться на уютном мягком диване и, если нужно, воспользоваться бесплатным Wi-Fi. Внутри было чисто, на полу были выстелены мягкие ковры, а на входе даже просили снять обувь и выдавали классные мягкие тапочки, в которых приятно было ходить, и даже просто держать их в руках.

Мы с Ивонн часто выбирали столик в углу, подальше от шума и чужих глаз. Там можно было спокойно поговорить, обсудить всё, что накопилось, и хоть ненадолго забыть о домашних проблемах. Она всегда слушала внимательно, иногда брала мою руку в свои, и от этого становилось чуть легче. Но я видел, как её глаза наполнялись тревогой, когда я рассказывал о папе. Она не говорила об этом прямо, но я чувствовал, что ей страшно за меня, за мою маму, за мою семью.

Раз за разом я ловил себя на мысли, что мне стыдно. Стыдно за то, что я не могу ничего изменить, что приходится прятаться, сбегать из дома, как будто это не моя жизнь, а какая-то чужая, навязанная кем-то. Но я знал, что сдаваться нельзя. Мама всё ещё надеялась, что папа одумается, и я не мог её бросить.

Мы с Ивонн мечтали о своём будущем, о доме, где не будет криков и ссор. Это помогало держаться, двигаться вперёд, несмотря на всё происходящее. Но тогда, сидя в «Tochka.Local», я понимал, что мечты — это одно, а реальность — совсем другое. И от этого становилось тяжело.

— Можно, я попрошу своих родителей помочь тебе? — спросила она после небольшой паузы в разговоре, взглянув мне в глаза. Это был взгляд, исполненный боли — Ивонн переживала за меня. — Может это как-то повлияет?

Главное, чтобы не отрицательно, — подумал я, а вслух произнес:

— Я бы не хотел тебя в это втягивать. Но если что-то пойдет не так, как должно — я обязательно тебе скажу. Разумеется, я надеюсь, что ты будешь знать, что делать. Ты же Принцесса (Клана,- прим. Автора) всё-таки. Имеешь хоть какое-то влияние. А я никто. Простой курьер.

Ивонн печально посмотрела на меня и взяла мою руку в свои (она носила кожаные перчатки на манер мотоциклетных) Подышала на неё, согревая . Нежно коснулась губами моих оцарапанных, разбитых в драках, почти не заживающих костяшек пальцев.

Сказала только:

— Не переживай. Ты справишься. Я люблю тебя, мой родной, мой Тима.

И вот в этот момент я почувствовал себя предельно уязвимым. Я впервые просил о помощи кого-то со стороны. Людей, которых даже не знал лично — речь о родителях Ивонн. Я имел очень отдаленное представление о них, всё только по рассказам её самой.

Я привык действовать один и сам помогать другим по мере сил, а вот теперь, кажется, впервые придется поменяться ролями.

Я кивнул, чувствуя, как комок подступает к горлу. Ивонн сжала мою руку сильнее (кожа на ее перчатке слегка скрипнула), словно пытаясь передать мне часть своей уверенности. Её слова звучали как обещание, как надежда, которую я давно перестал искать. Но в глубине души я боялся. Боялся, что её родители увидят во мне только проблему, только обузу, которую их дочь тащит за собой. Боялся, что моя жизнь станет ещё сложнее, если они решат вмешаться.

Мы договорились, что пока ничего не будем решать срочно, но если ситуация дома ухудшится, я позвоню ей. Ивонн пообещала поговорить с родителями, чтобы они были готовы помочь, если понадобится.

* * *

Шло время. Ситуация пока что не изменялась ни в какую сторону, всё оставалось ровно на том же месте. Папа иногда (но хотя бы реже — видимо подействовал разговор с мамой), позволял себе выпить, но хотя бы чаще ходил на работу, что позволяло периодически видеть его хоть уставшим, но трезвым. Я не терял бдительности, наблюдая за обстановкой. Мной и моими успехами в школе папа не интересовался уже давно — за обильными возлияниями он, кажется, позабыл, как это делается. Ну… или было что-то другое (кроме, разумеется, алкоголя), о чём я не знал, или не должен был знать. Короче, время нашего с Ивонн «плана Б» пока ещё не пришло.