Другая жизнь Мародёров (гет)

Марлин Маккиннон

Девушка сидела за гриффиндорским столом и хмуро наблюдала за сновавшими по Большому залу студентами. Какой-то малый с факультета храбрых львов — вероятно, курса со второго — играючи тянул за золотистую косу маленькой гриффиндорки, безуспешно пытавшейся вырваться из лап надоедливого однокурсника. Рейвенкловцы толпой вошли в зал, расселись по своим местам и принялись, изредка переговариваясь между собой, словно никого больше не замечая, поглощать вкусный обед. Хаффлпаффцы пришли на обед раньше всех и ушли так же скоро — лишь около десяти человек всё еще восседало за столом данного факультета. Слизеринцы заполнили свой длинный дубовый стол лишь наполовину, и даже думать не хотелось, где носило остальных. Зато совершенно непонятным было то, куда запропастились гриффиндорцы.

Марлин раздражённо вздохнула и заправила светлые волосы за уши. Аппетита почти не было, но девушка, приложив небольшие усилия, пододвинула к себе тарелку с первым блюдом и окунула в него ложку.

«Всё, наелась», — невесело усмехнулась Маккиннон и принялась тереть правый глаз, в который что-то попало.

Преподавательский стол почти опустел. Ну где же Мародёры, где девчонки, где близнецы Пруэтты?.. А впрочем, последних только вспомни... Легки на помине!

— Эй, Мар, ты чего? Плачешь, что ли? — жалобно спросил Фабиан и уселся справа от белокурой гриффиндорки. Его брат сделал то же самое, только с левой стороны. Братья по бокам буквально сжимали девушку, отчего она чувствовала себя не очень комфортно.

Вот же чёрт! Привязались на мою голову. Хотя... какая-никакая, да компания.

— Э-э... — слегка потупилась Марлин, непонимающе взирая на собеседников и отнимая ладонь от натёртого, слегка припухшего правого глаза, — всё нормально. Просто мне что-то в глаз попало.

Близнецы радужно переглянулись и довольно фыркнули.

— А почему ты одна сидишь? — не унимался дотошный Гидеон. Фабиан пристально изучал лицо девушки, пребывавшей в замешательстве.

Нет, ну вы только поглядите, никогда не упустит возможности!

Маккиннон решила, не растеряв сноровки, отложить свои думы на потом и вплотную подойти к задаче возведения оборонной стены от братьев Пруэттов. Накликала же на свою голову!

— Просто я не в курсе, куда подевались все остальные. Может, вы знаете? — в голосе послышались нотки любопытства. Чтобы рыжеволосые близнецы ничего не заподозрили, она сделала такую физиономию, будто не ела целую неделю и принялась насильно запихивать в себя суп, всем своим видом демонстрируя, будто так оно и было. Как она и полагала, Пруэтты либо не заметили её «концерта», либо попросту проигнорировали. Как бы то ни было, а ничего говорить по этому поводу они не стали. И на том спасибо.

— Да чёрт его знает, что творится, — угнетённо и слегка озлобленно пробубнил Фабиан. — В «Ежедневном пророке» новые статьи и ориентировки. Ты же слышала, Лестрейнджи в розыске? — Марлин удивлённо вскинула брови и отрицательно мотнула головой.

Вот тебе и дела! Где же ты витала, дорогуша? Даже эти олухи в курсе, а ты нет.

— Ну, прочтёшь, — махнул рукой Фабиан и принялся дальше изливать душу, выставляя напоказ свои «душевные терзания», основная масса которых заключалась в еде, квиддиче и тому подобном, — Петтигрю какой-то отстранённый, вздрагивает при каждом шорохе. Мамаша Лонгботтома закатила Фрэнку такую истерику, что мне искренне жаль парнишу. Вот ведь угораздило... — Гидеон криво усмехнулся и облокотился на скрещенные локти, покончив с обедом. — Так это ещё цветочки — с Люпином в дверях Большого зала столкнулись. Странный он какой-то. И помятый. Мы думали, он на обед идёт, а он в дверях развернулся и зашагал куда-то. Наш малыш Обри вообще изменился — его как будто через Исчезательный шкаф пропустили.

Марлин скривила губы. Отец как-то рассказывал про бункеры во время Второй Мировой, из той же серии.

— Новенький, кажется, Логан — так его зовут, — весь мажористый, весь из себя невозможный, да и к девкам подкатывает, — Гидеон слегка нахмурился и стал водить указательным пальцем по краю тёмно-бордового лакированного стола. Марлин отстранилась от еды, неуютно заёрзала на скамье и наградила Фабиана неопределённым взглядом.

— Он даже к Эванс подкатывал, — усмехнулся Петтигрю, возникший из ниоткуда, усадив свою пухленькую пятую точку на другую скамью, так что в итоге оказался напротив Гидеона, с выражением лица «как ни в чём не бывало». Ну вот, ещё один странный.

Слегка пухловатыми мягкими ручками Питер ухватился за свежую, аппетитную выпечку. Марлин пристально следила за каждым движением его тела и остальных составляющих, из-за чего парень смутился и слегка поёжился, неуверенно раз за разом откусывая смачными ломтями тесто и, почти не разжёвывая, глотая.

Слишком много информации, но ведь это ещё не всё, на что девушка рассчитывала.

— А где же Джеймс и Сириус, Пит? — с сомнением и слегка стеснённо поинтересовалась Марлин, не обращая внимания на любопытствующих близнецов.

Петтигрю сделал вид, будто задумался, но всего на пару мгновений. А после нечленораздельно признался:

— В комнате сидят.

Эти обжоры во время обеда в комнате?!

Что-то как-то странно...

Маккиннон благодарно кивнула и поднялась из-за стола, направляясь в Больничное крыло.

Джеймс Поттер

Определённо, это был худший день.

— Джим, а ты уверен? — встревоженно, но с маленькой долей сомнения негромко спросил Сириус, оперевшись на край кровати друга и слегка сощурив синие глаза. Полусогнутое тело потребовало выпрямиться, так что не прошло и секунды, как Бродяга уже нервно расхаживал по комнате туда-сюда, потирая гладко выбритый подбородок.

— Я видел, — угрюмо процедил Поттер и взъерошил шевелюру.

Сириус замер в движении. Его как будто шандарахнуло. Он медленно развернулся лицом к другу и посмотрел ему прямо в глаза.

В комнате воцарилась тишина. Буйный характер Джеймса требовал разрядки, вследствие чего он вскочил с заправленной кровати и, тяжело дыша, зло и раздражённо начал высказывать всё то, что волчком крутилось в сердце, вытачивая каждое слово с ювелирной тщательностью.

— Сириус, я видел её с ним! — голос перешёл на повышенные тона. Джеймс не понимал, что делал, и, закипев, разошёлся. — Она говорила мне, что любит, а на деле? Как только к нам переводят какого-то пафосного хмыря, так она сразу меняет свои убеждения и предаёт?

Сириус недовольно нахмурился и скрестил руки на груди, продолжая ввинчиваться в Поттера своим «блэковским» взглядом. Между его изящных бровей залегла упрямая складка. Но Джеймс был благодарен, что он его не перебил, хотя явно вознамерился что-то сказать.

— Мне непонятны её мотивы, — Поттер сделал неопределённый жест руками и окунулся на секунду в свои широкие ладони. — Не думал, что она такая жестокая! Я вконец, что ли, ослеп? Я проиграл...

Он опустил голову, устремив свой раздражённый взгляд в пол и плюхнулся на кровать.

Снова тишина.

— Джим, а ты не думал, что можешь преувеличивать или вообще являться причиной проблем?

Бродяга что, рехнулся?

— Не понял, — с вызовом бросил Поттер, резко сев на кровати лицом к другу.

Блэк лениво ухмыльнулся.

Чёрт, он видит меня насквозь.

— Сам посуди, — развёл руками Бродяга, поднимая «занавес» своей душещипательной дружеской сцены, — ты зол как чёрт, ни с кем не разговариваешь, — Сохатый не успел возразить, как Сириус усмехнулся и жестом остановил его, — к девушке — ноль внимания, хотя она, заметь, — Сириус многозначительно вскинул указательный палец, — сама идёт с тобой на контакт. Ты никому не потрудился объяснить, в чём дело. Только в себе какой-то бред фокусируешь — и думаешь, что поступаешь правильно? — Лицо Джеймса слегка вытянулось, хотя глаза ещё метали молнии. Бродяга отрицательно покачал головой. — Пойми, мы пытались узнать, в чём дело — ты молчишь. Она обиделась на тебя явно не потому, что ты молчал. Ты обидел её чем-то на уроке. Чем — я не знаю. Сам разбирайся. Ты без разбору гребёшь всё одной гребёнкой.

Сириус устало плюхнулся на свою кровать и тупо уставился в белый каменный потолок.

Чёрт... он прав. Он во многом прав.

— Бродяга... — Джеймс встал с кровати и подошёл к окну, рассматривая погоду за окном. — Спасибо.

Джеймс не видел лица друга, но чувствовал, как тот ухмыляется. И впервые за весь день Поттер усмехнулся.

— Знаешь, я, пожалуй, позже посвящу вас в свои душевные терзания, — о да. Джеймс чувствовал, как вернулся в родное мускулистое тело и душу после тяжкого, далёкого, изматывающего странствия. — Лучше скажи мне: что у вас с Марлин?

Блэк резко втянул воздух в лёгкие, Поттер повернулся к нему лицом, оперевшись плечом на подоконник.

— Ничего.

— В смысле? — Джеймс озадаченно почесал бровь и негодующе посмотрел на возлегающего в своих покоях Сириуса. Почему он молчал? В разгорячённой области сердца что-то неприятно поёжилось.

— Есть хочешь?

— Не увиливай от темы! — фыркнул насупившийся Поттер, взглянув на часы, стоявшие на его прикроватной тумбочке.

— Я страшно проголодался! — Сириус поднялся на ноги и с фальшивой бодростью и театральностью потащил Сохатого из комнаты.

Что ж, ещё расскажет.

Лили Эванс

Девушка ничком лежала на свободной больничной койке и думала. Жизнь, конечно, ставит преграды, чтобы их преодолевать и становиться сильнее, но уж слишком много их на этот раз — неужели жизнь безжалостно хочет раздавить её? Лили невольно поёжилась от собственных мыслей. Уже в течении десяти минут она разглядывала интерьер Больничного крыла: простой, но со вкусом. Эванс с первого курса мечтала работать в больнице Святого Мунго — носить лимонный халат, помогать больным, успокаивать их родственников, иметь гордое звание целителя. Интересно, а как выглядят там палаты? Неужели такие же светло-зелёные ситцевые шторы, занавешивающие окна, цветы на прикроватных белых деревянных тумбочках, каменные пол, стены и потолок? Ну... как говорится, поживём — увидим.

В крыло кто-то вошёл, и девушка живо поднялась на ноги и привела себя в надлежащий вид. Сегодня она помогала мадам Помфри в Больничном крыле. И вот первый посетитель. Лили уселась за стол целительницы Хогвартса и стала ждать, пока «гость» не подойдёт к ней. Через несколько секунд у стола, богато уставленного комнатными цветами, различными медицинскими справочниками, часами и журналами — что было в духе мадам Помфри — появилась фигура девушки. Она была заплаканной — лицо и веки здорово опухли, руки и ноги тряслись, а в глазах плескались боль и отчаяние, разбавленные слезами. Тёмные волосы сбились в колтуны, одежда была изрядно помятой. Первое впечатление, будто над ней издевались. А может, так оно и было?

Лили услужливо встала со стула, вышла из-за стола и всмотрелась в смутно знакомое лицо. Неужели?..

Ноги девушки онемели и словно пригвоздились к полу. По лицу Эванс пронеслись мириады чувств,а девушка лихорадочно пыталась сообразить, как себя вести. Личные амбиции и чувства — это одно, а долг и ответственность — совершенно другое.

— Чем могу помочь? — с трудом выдавила дежурившая гриффиндорка, изучая свои побелевшие пальцы, не желая встречаться взглядами с посетительницей. Уж больно плохо всё выходило. От стоявшей напротив неё девушки волнами шла паника, пропитывая плоть Эванс и погружая её в новый приступ нерешительности. Гостья всхлипнула и тихонько шмыгнула носом, но после всё же взяла себя в руки — что далось ей с заметным трудом, — и ответила на поставленный стандартный «больничный вопрос»:

— Мне угрожают... А мой отец, он... умер.

Лили широко раскрыла глаза и впилась взглядом в несчастную девушку, забыв о личных чувствах к ней. Личная боль отступила на второй, погружённый во мрак сознания план.

Бедняжка!

Рыжеволосой старосте стало искренне жаль посетительницу. Та всхлипнула, не в силах более подавлять истерику, и Лили, спешно вытащив из кармана джинсов, протянула ей свой платок, который гостья благодарно взяла.

— Меня ранили...

Давясь слезами, девушка прикрыла рукой кровоточащую рану, и Лили ахнула, зажав ладонями рот, и почувствовала, как бурный всплеск мурашек пробежал по спине, но, быстро опомнившись, подошла к ней вплотную и, придерживая под локоть, помогла дойти до ближайшей койки. Она приказала девушке раздеться, а сама пошла к столу за палочкой, после чего с помощью Вингардиум Левиоса закрыла кровать девушки зелёной ширмой. Немного помедлив, заламывая свои руки в страхе, Лили всё же относительно успокоилась, глубоко вдохнув воздух три раза, как её учила с детства мама, и бесшумно проникла за ширму. Несчастная раненая девушка уже разделась и легла на койку, ожидая прихода Лили. Эванс увидела глубокий порез на животе девушки, и жгучая боль прожгла её сердце.

И пусть я её не люблю, но кто мог так с ней поступить?

Девушка неожиданно вцепилась в ладонь Лили и слегка сжала её, слёзно умоляя:

— Помоги мне, пожалуйста... Я не желала делать тебе зла...

Ага, так я тебе и поверила!

— Анали, я помогу тебе в любом случае... Но я не верю твоим словам, — холодно, жёстко и решительно произнесла Лили. — Я просканирую твой порез, проверю, есть ли заражение. И тогда будет видно, что нужно делать дальше. А ты пока лежи и не двигайся.

— Лили, прошу, поверь мне... Я раскаиваюсь... Но меня... меня... — девушка смахнула слёзы, заволакивавшие её серые, сжатые болью глаза и никак не решалась договорить фразу. Но всё же сказала шёпотом, словно за этим последовало бы наказание, — шантажировали и заставили.

Лили передёрнуло.

Ничего себе поворот!

— Расскажи мне всё, как было, — потрясённо прошептала Эванс, схватив Бетс за холодную ладонь, во все глаза изучая её лицо: — Но только после того, как я сделаю то, что нужно.

Анали кивнула и запрокинула голову, пытаясь сдержать поток солёных, обжигавших кожу и глаза слёз. Лили прозондировала рану, но что-то серьёзно её насторожило. Очень вовремя вспомнилась цитата из учебника по колдомедицине для начинающих:

При зондировании кровоточащих участков кожи выделяется белая субстанция в виде облака, что означает о стерильности и неинфицированности. Синий цвет говорит об обратном — рану необходимо срочно обеззаразить и обработать.

*Примечание: Фиолетовое облако образуется при зондировании раны оборотней и перевёртышей.

Уф-ф!

— Что не так, Лили? — обеспокоенно приподнялась с хорошо заправленной койки Бетс в попытке понять ответ по лицу.

Эванс ошеломлённо моргала, не в силах произнести хоть слово. В горло девушки будто запихнули теннисный мяч, который никакими усилиями не вытащить. Наконец Лили почувствовала, что может говорить, и с ужасом в глазах пискнула:

— Ты оборотень!