Третья жизнь Норы Сартон (гет)

— Да погоди ты! — Эр-Джей решительно ухватил Нору за плечо, вытаскивая из колючих и мокрых остатков живой изгороди. — От того, что ты битый час бешеной кошкой мечешься по Сэнкчуари, толку мало.

Она перевела на него сумасшедший взгляд, и, кажется, впервые сообразила, что рядом кто-то есть. Панические мысли о том, что Шон лежит в овраге со сломанной ногой, или его раздирают дикие звери, или он заблудился и где-то, совсем один, замирает от ужаса накатывали волной, напрочь лишая возможности думать связно.

— Так, сядь и успокойся!

Маккриди почти силой заставил Нору опуститься на скамейку у стены какого-то дома.

— Нужно организовать поиски, вряд ли этот синт мог далеко уйти. Он же совершенно не знает местности, так что, скорее всего, прячется где-то в городе.

— Шон напуган, расстроен, господи, Бобби, да он мог убежать куда угодно!

— Да ладно, любой ребенок сообразит, что за городом опасно! — Маккриди поморщился, — неужели ты думаешь, что у синта голова работает хуже?

— Это у тебя голова не работает! — зло выкрикнула Нора. — Шон — не какой-нибудь ребенок из Литл-Лэмплайта, который с рождения учился выживать! Он не помнит ничего, кроме Института; да, гуль тебя задери, Маккриди, до твоих воплей Шон понятия не имел, что он не настоящий мальчик!

— Черт, — выплюнул Эр-Джей, — а, ну, сиди тут! Я сейчас.

И поспешно вышел из-под навеса под дождь. Нора в отчаянии закрыла лицо руками и сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. В одном Маккриди был прав — искать нужно было основательно и не терять времени на истерики. В конце концов, если случится что-то страшное, они всегда могут телепортироваться назад, к Мэдисон, и та, конечно, поможет. Но от одной мысли о том, что сейчас может чувствовать Шон, к ней снова подступала близкая паника.

Дрожащей рукой Нора нащупала в кармане джинсов упаковки с таблетками, которые дал ей доктор Фолькерт, и поспешно бросила одну в рот. Не хватало еще, чтобы такие сильные переживания повредили и ее будущему ребенку. Таблетка оказалась кисло-горькой и всё никак не хотела растворяться в пересохшем от волнения рту.

Нора поднялась и на негнущихся ногах пройдя в дом, жадно присосалась к стоящей на кухонном столе жестяной банке с водой.

— Здравствуй, девочка, — прошелестел за спиной старческий голос, и, вздрогнув, Нора обернулась. Матушка Мёрфи, как обычно плотно закутавшись в старую шаль поверх растянутой вязаной кофты, стояла в дверях и подслеповато щурилась: — долго же ты добиралась. Он уже заснул.

— Что? — встрепенулась Нора, чуть не выпустив из рук банку, — кто, Шон, ты его видела?

— Если ты о маленьком мальчике, душа которого заблудилась, а потом испугалась, то да, видела. Пойдем.

Она приглашающе махнула сухонькой лапкой и медленно зашаркала вглубь дома. Нора судорожно проглотила остатки лекарства и бросилась следом.

— Тш, — Матушка Мёрфи приложила палец к губам, прежде, чем войти в одну из комнат, — не буди его. Во сне порой уходит много горького.

— Господи, Шон…

Нора обессиленно прислонилась к косяку и прикрыла рот ладонью, глядя на прикорнувшего в кресле мальчика. Тот, заботливо укрытый мятым пиджаком старухи, спал, положив голову на подлокотник. Влажные волосы его слиплись сосульками, рот был приоткрыт, а длинные ресницы тревожно подрагивали, будто Шону снились сны.

— Пойдем, — потянула ее за рукав старуха, — выпьем чаю. Нужно успокоиться, потому что тебе нельзя волноваться, девочка.

Нора изумленно посмотрела в спину Матушки Мёрфи. Нет, она уже привыкла к ее заявлениям: старушка осталась странноватой даже после того, как бросила ширяться препаратами. Но, несмотря на утрату Дара предсказательницы, порой всё равно могла ляпнуть нечто, заставляющее окружающих озадаченно качать головами.

Вот и сейчас показалось, что Матушка Мёрфи всё поняла — и про Шона, и про беременность, стоило только увидеть Нору.

— Ну? — старуха нахмурилась, обернувшись: — Долго будешь там стоять? Никуда он не денется, дай ребенку отдохнуть.

Нора бросила на сына последний взгляд, едва удержавшись, чтобы не расцеловать горестную складку, сложившуюся у него над переносицей, и пошла назад, в кухню.

— А я сижу, — размеренно принялась рассказывать Матушка, доставая из шкафчика еще одну кружку, с отколотой ручкой, — пью себе чай. Знаешь, у меня во время дождя часто начинают ныть кости, а чай — он немного помогает… так вот. Слышу — будто плачет кто-то. Поскуливает, тихонечко так. Сначала думала — показалось… да ты садись, чего встала-то?

— Спасибо. — Нора плюхнулась на стул и вдруг поняла, что она и сама, бегая по Сэнкчуари, успела изрядно промокнуть. Поспешно стянула с себя резко пахнущий влажной шерстью свитер и, бросив на спинку стула, впилась взглядом в испещренное глубокими морщинами лицо: — И что дальше?!

— Ну, что дальше… — старуха не спеша пододвинула Норе кружку, — потом, конечно, поднялась. Думаю, вдруг, собаку какую в город занесло. Доковыляла до веранды, гляжу, а там мальчонка. Под стол забился и аж трясется весь. Меня увидел — глазищи испуганные, но вроде как с надеждой даже. А я как-то сразу поняла, что твой. Ты на меня когда-то точно так же смотрела, не перепутаешь.

"Вылезай, — говорю, — простудишься".

Ну он и послушался, понял, видать, что от такой развалюхи, как я, вреда ему не будет.

Она замолчала и, пригубив чашку, с удовольствием зачмокала тонкими губами.

— Он говорил что-нибудь? — Нора, ухватившись за кружку, почувствовала, как заледеневшие руки обволакивает благодатное тепло.

— Сначала всхлипывал только. Ну, я его раздела по-быстрому, костюмчик-то там, за диваном валяется. Прости, но больно уж грязный оказался, хоть и беленький. Дала ему штаны свои да носки, рубашку еще. Оно всё великовато, конечно, но стираное, ты не думай. Штаны-то мы подвернули, и…

— Мама Мёрфи, — простонала Нора, — что он сказал?

— Да всё плакал, чего уж там. Однажды только выразился. Я, говорит, синт, и ну реветь, пуще прежнего.

Нора глубоко вздохнула и закрыла глаза. Ну как можно быть такой дурой?! Сама же вчера убеждала Мэдисон, что увозит ребенка в безопасное место. И сама же не уберегла. Почему ей и в голову не пришло, что нельзя было вот так, без подготовки и в открытую, сталкивать Шона и Бобби? Нужно же было сообразить, что Маккриди недолюбливает синтов.

— А ты не психуй, — строго сказала ей старуха. — Я и ему так сказала, чтоб не дёргался. Дескать, подумаешь, синт. Я этих синтов вон сколько навидалась. Главное, чтоб человек был хороший. Ну ты хоть нашего Стурджеса возьми.

Нора изумленно вскинула брови:

— А ты откуда знаешь?

Мама Мерфи тихо фыркнула:

— Я много чего знаю. Только мало говорю. Тебе вот скажу сейчас… уф, жарко стало...

Она стянула с головы тюрбан и, пристроив его на столе, руками пригладила влажные редкие волосы. Круглые металлические серьги тихо звякнули подвесками.

— Так вот. Ты, девонька, больно часто полагаешься на свою голову. И это правильно, с головой дружить надо. Только вот, бывает, за головой перестаешь слушать свое сердце. А ведь в тебе оно — самое важное. Это тот великий Дар, который всегда спасал и будет спасать и тебя, и многих-многих других. Никогда не сомневайся в своем сердце, девочка, оно тебя не обманет.

— Спасибо, мама Мёрфи, — Нора почувствовала, как в горле стало горячо. — И за Шона, и… вообще.

— Да брось. Я ведь тебе куда больше задолжала. Ты, главное, люби этого мальчишку, и всё у вас сложится хорошо.

— Я и люблю, — кивнула Нора, а потом вздрогнула, услышав шаги и громкие голоса на веранде. Мгновение спустя в дверь ввалились Маккриди и Престон и в изумлении уставились на двух женщин, мирно попивающих чай.

— Не понял, — минитмен бросил обескураженный взгляд на Маккриди.

— Явились, не запылились, — проворчала Матушка Мёрфи. — Сейчас точно, грязными сапожищами натопчут.

Эр-Джей открыл, было, рот, но старуха яростно на него шикнула:

— Тихо ты, говорливый. Разбудишь мальчонку, я тебе сама патлы-то повыдергиваю.

Нора удивленно на нее покосилась. Неужели, про то, что и Маккриди был виноват в побеге Шона, она умудрилась каким-то образом узнать?

— Мама Мёрфи, мы выйдем, хорошо? — поспешно сказала она, опасаясь, как бы Эр-Джей снова не начал пререкаться. — Ненадолго, ладно? Если Шон проснется, вы его не отпускайте никуда. Я вернусь, быстро.

— Не волнуйся, я покараулю. — Престон аккуратно пошаркал сапогами по коврику и, пройдя в кухню, уселся за стол. Сверкнул на Нору белозубой улыбкой:

— Похоже, что всё хорошо и искать больше никого не нужно? Тогда я тоже чаю хочу.

— Ишь, ты, шустрый какой, — проворчала старуха, но, тем не менее, поднялась и полезла в буфет за новой чашкой.

Маккриди молча кивнул Норе и вышел за дверь.

Дождь, оказывается, уже закончился и заметно потеплело. Они с Эр-Джеем, не сговариваясь, пошли в сторону дома Сартонов. Промолчали всю дорогу, и Нору, к ее собственному удивлению, совершенно не тяготило это молчание. Отчего-то стало всё равно, что сейчас думает про нее Бобби, и куда-то исчезло чувство неуверенности, которое она порой испытывала в его обществе.

Скорее всего, чувство это когда-то выросло из того, что Маккриди во всём её превосходил. Был лучшим, чем она, снайпером. Знал Содружество, как свои пять пальцев. Прекрасно ориентировался в запутанных отношениях между бандами, наемниками и прочим подозрительным сбродом, орудовавшим на поверхности. А еще в нем то и дело проступали черты человека, сызмальства умеющего быть лидером. Наверное, не имей своего собственного кодекса чести, Маккриди вполне мог бы встать во главе одной из банд, и Нора всегда это ощущала, несмотря на его мягкое к ней отношение.

Но теперь ей стало всё равно. Точно, сделав больно Шону, Эр-Джей отрезал пуповину, которой Нора была привязана. Причем, она прекрасно понимала, что им, в первую очередь, двигала забота о ней самой. И, в то же время, ее не оставляло странное и новое ощущение, будто она выпала из лодки в бурное море. А в море том, несмотря на все опасности, была и свобода тоже.

Они, всё так же молча, прошли в дом и устроились на диване в дальней комнате. До войны там была супружеская спальня, а теперь оборудовано пространство для отдыха. В углу тихо мурлыкало радио, возле зияющего дырами когда-то панорамного окна примостились старый телевизор и письменный стол, полки по углам были заполнены журналами и книгами. А над самим диваном висела огромная выцветшая картина в полстены, изображающая сельский пейзаж.

— Прости, я… — Маккриди тяжело вздохнул и взлохматил пятерней растрепавшиеся волосы, — я не думал, что так всё обернется.

— Я… понимаю. Наверное. — Нора медленно кивнула. — Знаешь, я сама виновата. Мне нужно было тебя предупредить.

— Угу.

Они помолчали еще немного и Эр-Джей снова вздохнул:

— Слушай. Я ведь говорил серьезно. Насчет Столичной Пустоши. У нас сейчас появилась возможность… в общем, малыш, я долго думал. Видел, как ты переживаешь смерть сына, да и я сам…

Он покачал головой:

— Живу черт-те как, мотаюсь, словно дерьмо в речке — куда-то прибьёт, и ладно. Наверное, я устал. Да и Дункану тоже нужна семья. Что скажешь?

— Ты что, получил письмо от сына? — прозорливо спросила Нора, вспомнив, как Маккриди после Грейгардена собирался заглянуть в Добрососедство.

— Ну да, — он, криво усмехнувшись, кивнул. — И он снова пишет, что скучает. А меня, понимаешь, словно обухом по голове ударило. Что ведь вот так он однажды вырастет, а я даже и не замечу.

— Да, пожалуй, ты прав, — Нора потянулась и погладила Эр-Джея по плечу. — И, знаешь… я благодарна тебе за доверие.

— Так ты согласна? — он перехватил ее руку и крепко сжал ладонь, пытливо всматриваясь в лицо. А Нора подумала, что скажи она сейчас ему о ребёнке и потребуй остаться с ней рядом, Эр-Джей так и поступит. А потом, спустя годы, возненавидит ее за это.

Она вспомнила, как пробежала между ним первая трещина, когда Нора поддалась уговорам и отправилась с ним вместе в Ред Рокет. А Шон в это время умирал, и ее не было рядом.

И Нора даже не стала предлагать Эр-Джею вариант перевезти Дункана в Содружество. Потому что сегодня трещина стала такой огромной, что склеить ее уже не получится.

Кажется, Маккриди прочел всё по ее глазам. Порывисто поднялся и, сделав шаг к окну, замер, упираясь кулаками в раму окна. Нора молчала и рассеянно слушала, как где-то на улице погонщик от души ругает своего брамина.

Наконец, Эр-Джей повернул голову и спросил через плечо:

— Ты придешь хотя бы проводить меня?

— Во сколько ты уходишь?

— Как соберусь. Ближе к обеду, скорее всего. До Банкер-Хилла путь не близкий, выйду с запасом, мало ли.

— Хорошо, я приду в полдень к мосту.

Она тоже встала и, прежде, чем уйти, выдвинула ящик стола. Достала из его глубины вырезанного из дерева и выкрашенного зеленой краской солдатика и протянула Эр-Джею:

— Отдай это Дункану, Бобби. Думаю, так будет правильно. Должно же быть у мальчика хоть что-то, что осталось от его матери.

Маккриди вымученно улыбнулся, забирая игрушку и, внезапно притянув Нору к себе, уткнулся лбом в ее лоб и прошептал:

— Малыш… мне чертовски жаль, что так вышло…

А она, взглянув в его глаза, поняла, что больше не чувствует ни-че-го.

— Не куксись, Эр-Джей. Может, еще встретимся, — вздохнула Нора. — Прости, но сейчас мне нужно к Шону.

— Может быть, — повторил он эхом, когда она выходила в коридор.

Вернувшись в дом Матушки Мёрфи, она застала мирную картину. Престон с блаженной улыбкой на лице все еще пил чай, грызя кекс, а старуха, подслеповато щурясь, латала воротник поношенного плаща минитмена.

— Как Шон? — первым делом спросила Нора.

— Да спит еще, я недавно проверяла, — отозвалась Матушка. — Сядь с нами, посиди.

— Я лучше пойду, наверное, проверю, как он там…

— Вот ведь, неугомонная, — старуха фыркнула.

— Нора, ты это… — Престон смущенно кашлянул. — В общем, Эр-Джей сказал, что ты притащила из Института мальчишку-синта. Так вот… я что хочу сказать. Его тут никто не тронет, обещаю. Ты потом приводи мальца познакомиться, что ли. Мы ж не звери, в конце концов...

— Со Стурджесом его познакомь, — Матушка Мёрфи неожиданно весело и заговорщицки подмигнула. — Вот увидишь, им найдется, о чем поговорить.

— Ладно, я попробую, — Нора серьезно кивнула и поняла, что теперь точно всё будет хорошо. И Сэнкчуари — такой же ее дом, как и Институт. И вовсе не потому, что она когда-то тут жила, а потому, что здесь у нее есть верные друзья, которые примут и помогут. Без всяких оговорок и предубеждений.

— Спасибо вам большое, что вы есть, — искренне сказала она, прежде, чем отправиться к мальчику.

Шон уже не спал. Сидел всё в том же кресле, обхватив колени руками — наверное, его разбудили голоса. Смотрел на Нору недоверчиво, затравленным зверьком. На щеке со сна отпечатались следы подлокотника.

— Малыш, — выдохнула Нора, — как же ты меня напугал!

Она поспешно шагнула вперед и, опустившись на пол перед креслом, обхватила мальчика, уткнулась лбом ему в колени. Не выдержала и внезапно расплакалась. Попыталась не показывать виду, но плечи предательски вздрагивали, и Нора никак не могла взять себя в руки. А потом она почувствовала, как рука Шона, сначала лего и робко, а потом всё смелее, принялась гладить ее по волосам.

— Прости меня, пожалуйста, — прошептала она и, подняв голову, посмотрела в его кривившееся лицо.

— Ты ведь не моя мама, правда? — спросил Шон и тоже, тихо и горько, расплакался.

Нора поднялась и, присев на подлокотник, крепко обняла мальчика.

— Нет. Неправда. Я — твоя мама. И я очень тебя люблю.

— Но как же так? У синтов нет родителей. Их делают в отделе доктора Бинэ, я сам видел. Больше не обманывай меня, ладно? От этого сильно болит. Вот тут.

И он прижал кулак к груди.

— Я не стану тебя обманывать. Да и не хотела. Просто думала тебя уберечь, рассказать немного позже, но... так уж вышло.

Нора, наклонившись, коснулась губами его макушки.

— Знаешь, Шон, даже среди людей порой случается так, что ребенка могут взять на воспитание те, кто его не рожал. И становятся для него самыми настоящими родителями. Ведь важно не то, как ты появился, а то, кем мы являемся друг другу на сегодняшний день. А мы — вместе.

— И ты меня не бросишь?

— Ни за что! И вот еще, Шон… если уж мы договорились быть честными, я собираюсь рассказать тебе одну историю. Она длинная и тяжелая. Но прежде я хочу, чтобы ты ответил. А как хорошо ты знал Отца?

— Ну… — Шон задумался, а Нора порадовалась, что он больше не плачет.

— Он мне нравился. Отец приходил не слишком часто, но всегда был добрым. Мы иногда даже играли, он приносил какие-то бумажки с рисунками, мы отгадывали загадки, и всё такое. А еще, я думаю, что он был очень умный. И за это его все уважали.

— А ты бы хотел быть похожим на него?

— Наверное. А кто бы не хотел? Кажется, Квентин даже немного завидовал, что мы с Отцом вот так, запросто, общались. Я очень грустил, когда он умер. Но потом пришла ты, и мне стало веселее.

Он вздрогнул и испуганно покосился на Нору:

— Это я вспомнил только что. Что ты пришла потом. А раньше… всё было как-то иначе. Странно.

— Всё хорошо, малыш, — Нора еще крепче прижала его к себе, успокаивая. — А ты знаешь, как звали Отца?

— А… нет… наверное, — он обескураженно нахмурился. — А как?

— Так же, как тебя. Шон Сартон. И когда-то, двести лет назад, еще до того, как упали бомбы, он был моим маленьким сыночком. Лежал здесь, в этом самом городе, в своей красивой кроватке и играл с крутящимися самолетиками. Если захочешь, я тебе покажу и этот дом, и даже самолетики.

Шон, кажется, забыл, как дышать, и только смотрел на Нору широко распахнутыми глазами. И она, глядя в эти чёрные, как у нее самой, глаза, принялась рассказывать горькую историю своей жизни.

— Знаешь, а мне тебя очень жалко, — тихо проговорил мальчик после того, как Нора замолчала. — И жалко Шона. И себя тоже жалко.

Нора подумала, что, наверное, могла бы взять и отключить синта, чтобы убрать из его памяти травмирующую ситуацию, да и доктор Ли, скорее всего это бы одобрила. Но потом решительно помотала головой. Уж лучше, как бы ни было больно, но пусть Шон остаётся человеком. Настоящим, взрослеющим, на собственной шкуре постигающим всю боль и несправедливость этого мира. И учащимся их преодолевать.

— А, давай, мы дальше будем жить так, чтобы было всё хорошо? — спросила она. — Отец ведь дал нам такой шанс.

— Давай, — Шон просиял и, потянувшись, крепко обнял Нору за шею.

Она облегченно рассмеялась, прижимая мальчика к себе, такого забавного в этой одежде не по размеру, чувствуя, как рядом отчетливо стучит его сердце. И прошептала, обращаясь одновременно и к синту, и к своему потерянному сыну:

— Спасибо, Шон.