Орнейские хроники -2 (гет)

Мрак осязаем, окутывает плотным коконом, и Джузе приходится делать усилие, чтобы вздохнуть. Потому что воздух тоже стал мраком.

Он не помнит, как здесь оказался и как долго бродит по бесконечному лабиринту. Поворот, еще поворот. Чувства обострены до предела. Джузе озирается, силясь уловить малейший проблеск света, и Тьма начинает играть с ним. Солнечный луч ложится на стену, в затхлый воздух подземелья вплетаются ароматы дурманяще-сладкого жасмина и скошенной на рассвете травы. Журчит и плещет вода в фонтане, слышится женский смех, стройная фигурка скрывается за очередным поворотом.

— Мануэла.... — бормочет он, протягивая вперед руку.

Пальцы натыкаются на влажные шершавые камни. Видение рассеивается, и Джузе обступает тишина, лишь сердце надсадно бухает в груди, с трудом разгоняя кровь по жилам. Его уже давно мучает жажда, и он припадает распухшими губами к стене, слизывая капли воды.

Все повторяется. Или он так и остался в капище Сейд Тахрира, а свобода, странствия с Фальго ему приснились?

Позади раздается шорох, и Джузе вздрагивает: на этот раз ему не мерещиться.

«Я давно жду тебя, Джузе из Амальфи!» — шепчет Тьма.

Ужас запускает когти под ребра.

— Врешь... я отказался! — хрипит он.

Тьма усмехается:

«Ты не можешь отказаться от того, что стало частью тебя».

Скрежет и шорох все ближе. Джузе бросается прочь, но не пробежав и пяти шагов, спотыкается и падает на колени. Замирает, покоряясь неизбежному.

«Я здесь...»

Все повторяется, и время поворачивает вспять: он, презренный раб, распластан на каменных плитах у подножия золотой статуи. Его удел — боль и унижение, и не помогут жалкие мольбы.

Он не желает снова пройти через это! Джузе молит всех богов, нынешних и канувших, не о спасении и милосердии — но о смерти. Тщетно, не убежать, не спрятаться даже за Пределом. И вдруг приходит отклик на мольбу, и он проваливается в бездну, затянутую багровым маревом. Там, у самых корней мира, притаилось нечто, ужасающее его и — влекущее.

Из глубины вздымается огромный змей с головой человека. Джузе успевает удивиться: не паук? Он встречается со змеем взглядом.

«Я дам тебе избавление!»

В разуме гремят чужие слова. Боль раздирает внутренности, поднимается все выше. Нарастает, останавливая сердце, становится невыносимой, и парадоксально мешается с восторгом. И достигает пика, заставляет Джузе экстатически выгнуться. Из горла рвется вопль и сознание разлетается тысячью сверкающих осколков...

* * *

Амарра с пристальным вниманием разглядывал носки своих сапог. Не прошло и двух седмиц, но кожа потрескалась и местами облупилась, а ведь таллера плачена! Надо бы навестить мастера, да мордой ткнуть. Только вряд ли в ближайшее время удастся.

— Гидо! — раздраженно окликнул его король. — Заснул?

Амарра встрепенулся и ответил по-солдатски, хотя отродясь не любил воинское сословие:

— Никак нет, мой государь.

Впрочем, город в аккурат и был военным лагерем, в дворце встретишь скорее офицера или вестового, чем придворную даму.

После заключения союза с пиррами, король направился не в Аридж, а в Морьяк — одну из южных резиденций галейских монархов, расположенную в десяти лигах от границы с Альби. Сегодня в город прискакал гонец от Беласко. Новости были ошеломляющие: очередная неудача с Ларой Оденар, хотя казалось, что ничего не могло уже помешать пиррам.

Проклятой бабе словно сам Странник ворожит! Даже неожиданно нашедшаяся Звезда Странника и то, что в плену оказался другой одаренный, не вызвало у Лодо воодушевления. Тем более, что шаман писал о неких сложностях использования артефакта, при этом уверяя, что пленник, после проведения обряда, сумеет подчинить себе камень. Дочитав расшифрованное послание Беласко, Лодо отбросил свиток и резко произнес:

— Почему Беласко не убил его? Зачем нам Звезда, если кровь одаренного откроет путь самому богу?

Амарра пожал плечами. Он давно уже зарекся искать мотивы поступков шамана.

— Если он, конечно, уверен, что это действительно одаренный, — саркастически продолжил король. Он поднес левую руки к лицу, пальцы беспокойно пробежались по повязке, закрывающей отсутствующий глаз.

Знакомый жест, означающий крайне дурное настроение монарха. Амарра подобрался, готовясь к очередным неприятностям.

— Или Великий Змей вовсе не так силен, как Беласко хочет представить? Без промедления поезжай в Исарос. Пусть ты неоднажды подводил меня, — губы Лодо искривились в ироничной и недоброй улыбке, — но кому еще я могу поручить это? И шаман ждет именно тебя. Проверь все и передай Беласко, что я самолично желаю убедиться, что речь не идет о ярмарочных фокусах. Передай также, что через три седмицы мы выступаем. Наверняка альбийцы уже прознали или скоро прознают про передвижение войск, хотя Савиньи отдал приказ действовать как можно более скрытно. Медлить больше нельзя. Сумеречники также должны быть готовы. Но мне нужна прилюдная демонстрация Силы. В эти седмицы. Иначе...

Лодо закусил губу, на лбу собрались складки.

Амарра догадывался, что подразумевает король. Хоть какое-нибудь проявление силы Старых богов точно бы не помешало. Сказывалось ли влияние маршала Савиньи, неустанно убеждающего его величество опираться на обученную и хорошо вооруженную армию, а не на туманные обещания шаманов, но Амарра ощущал, что Лодо, после короткого периода воодушевления, вновь одолели сомнения. Через седмицу после переговоров в Луарне Беласко прислал своего помощника — для обращения жаждущих мудрости Змея. После недолгих раздумий король велел учредить в Морьяке святилище Сугаара. Протесты глав обеих орденов Странника привели к их отставке; на их место, в нарушении всех традиций, поставили жрецов низшего ранга, безропотно внимавших королевской воле. И все же Лодо не решился закрыть городской храм, приказав бургомистру выделить для мистерий одно из зданий Магистрата. Король пару раз посетил святилище, вынуждая придворных следовать за собой, и кое-кто из конченных лизоблюдов поспешил проявить рвение, заявив об отказе от прежней веры. Однако идея поклоняться демону Тьмы не нашла особой поддержки даже среди ближайшего окружения. Это внушало Лодо беспокойство и ставило под угрозу выполнение условий Беласко. И чего говорить о простонародье: люди, проходя мимо языческого храма, скрещивали пальцы, отгоняя древнее зло.

— Ступай же, — устало произнес Лодо, отворачиваясь.

Амарра молча поклонился и, пятясь, вышел из кабинета.

В тот день случилось еще одно событие, привлекшее внимание Гидо. В галерее, ведущей во внутренний дворик дворца, он столкнулся с одетой в дорожный костюм рыжеволосой женщиной и удивился, узнав Этель Соланж. Должно быть, она только что приехала, хотя на платье из превосходного шелка не было ни пылинки. Надо же, а он полагал, что король охладел к ней. Этель заучено-призывно улыбнулась. Первым порывом было нагло ухмыльнуться в ответ, однако Гидо скользнул взглядом по статной фигуре королевской любовницы и вдруг сузил глаза: на пышной груди женщины покоился бронзовый медальон в форме восьмиугольника — знак новообращенных приверженцев Сугаара, а складки платья не могли скрыть округлившийся живот Надо же. И кто отец ребенка? Он подумал о Маргот Ноорнской, так и не подарившей королю наследника и чахнувшей где-то в лабиринте душных покоев Лиара, а заодно вспомнил, что супруг распутной графини весьма кстати командует одним из движущихся к границе полков. Смерть королевы ни у кого не вызовет вопросов — как и гибель в бою Жерара Соланжа. Его вдова будет достаточно знатна, чтобы претендовать... Да что говорить, Лодо волен жениться хоть на той горожаночке из дома близ городской стены Ариджа. Никто и пикнет.

Амарра помедлил и церемонно наклонил голову.

…Беласко писал, что надо спешить, и Амарра едва не загнал коня на пути в столицу Аратс. Храм Сугаара находился за пределами Исароса, на горном плато. Амарре лишь однажды пришлось побывать здесь. Впрочем, он не горел желанием слишком глубоко погружаться в верования предков.

Беласко, опираясь на костыль, встретил его в главном зале храма. В узких черных глазах шамана плескало торжество.

— Ты успел вовремя. Одаренный проходит последнюю спираль. Теперь сам во всем убедишься. И сможешь поведать своему господину, что Беласко не обманывает его.

Он кивнул Амарре, и, не снисходя до дальнейших объяснений, похромал в сторону коридора, ведущего в толщу горы и приглашающей махнул рукой. Настороженно оглядываясь, Гидо последовал за ним. Коридор закручивался спиралью, его стены покрывали многочисленные фрески, изображающие Змея в различных ипостасях.

Потянуло зловонием, затем донеслось невнятное бормотание и всхлипы. После очередного поворота открылась восьмиугольная площадка, освещенная факелами. Из противоположной стены возникал Сугаар — огромный получеловек-полузмей с раззявленным клыкастым ртом. Выполненное с поражающей реалистичностью изваяние нависало над плоским жертвенником, к которому был прикован истощенный нагой человек. Амарра невольно повел плечами: глаза Сугаара в свете факелов были зрячими. Он готов был поклясться, что демон следит за ним и знает все помыслы. Амарра перевел взгляд на пленника. Тот дышал неровно, со стонами. По заросшему черной щетиной лицу градом катился пот, ребра ходили ходуном, грозя прорвать покрытую грязными разводами кожу. Судя по шибающему в нос зловонию, пленник не первый день лежал в святилище, дивится можно тому, что еще жив.

— Одаренный готов слиться с моим господином, — скрипуче произнес Беласко. Он доковылял до жертвенника и застыл, беззвучно шевеля губами.

Гидо окинул скептическим взглядом человека на жертвеннике. И это — одаренный?! Более жалкого зрелища и представить трудно. Уж не выдает ли шаман желаемое за истину?

— Онарту! — каркнул Беласко, вскидывая руку с растопыренным пальцами.

Пленник забился в оковах, выгнулся в дикой судороге, рискуя сломать себе хребет, а затем с пронзительным воплем рухнул обратно на жертвенник.

— Свершилось! — торжественно возвестил шаман.

— Сдох, что ли? — буркнул Амарра.

Беласко не ответил. Набрав в грудь воздуха, Гидо выпустил его сквозь зубы. При мысли о гневе короля под ложечкой разливалась уже знакомое жжение.

Пленник вдруг шевельнулся и открыл глаза; огляделся и встретился взглядом с Амаррой. У телохранителя возникло неприятное ощущение — будто на него смотрела Бездна, и он потупился, глядя куда угодно, только не в глаза одаренного.

С неожиданной силой дернув удерживающие его цепи, одаренный хрипло сказал:

— Они больше не нужны.

— Приветствую тебя, брат, — С удивительной прытью Беласко принялся освобождать пленника. — как мы должны обращаться к тебе?

— Когда-то этого человека называли Джузе из Амальфи, — задумчиво ответил тот, садясь на жертвеннике. — Но Джузе больше нет. Зовите меня Йахаб.

— Темное пламя. Хорошее имя, брат, — в голосе Беласко звучала почтительность. Покопавшись в складках хламиды, он извлек продолговатый кулон на тонкой цепочке. Тускло-синим цветом загорелся крупный сапфир: — А вот то, что принадлежит тебе по праву.

«Так это и есть Звезда!» — догадался Амарра.

— Занятно...

Джузе-Йахаб склонил голову к плечу, рассматривая реликвию, затем протянул руку, и Беласко осторожно положил кулон в его раскрытую ладонь.

На миг Гидо почудилось, что Звезда ярко вспыхнула, но нет, ее цвет, напротив, стал темнее. Его вдруг пробрал озноб; по залу пронесся порыв ветра, заметалось пламя факелов.

Беласко так и впился немигающим взглядом в лицо Йахаба. Тот глубоко вздохнул и медленно выговорил:

— Она... покорилась мне.

— Да славится вовеки Великий Змей, — низко поклонился шаман.

Амарра, ощущая онемение во всем теле и странную заторможенность, остался стоять столбом и поэтому заметил мелькнувшую на лице Одаренного гримасу, как будто камень причинял ему страдание. Но это точно показалось.

* * *

Мохноногий монтанеро шумно фыркнул и, шагнув к обрывистому краю, потянулся мордой к ярко желтым цветам разросшегося крестовника. Лара привычным ментальным сигналом вернула коня на тропу.

— Мы уже в Альби, — за спиной раздался голос Раймона.

Она оглянулась на подъехавшего мужа. Его лицо впервые за пять дней озаряла легкая улыбка

— К вечеру доберемся до Квилиана, остановимся в крепости на ночь, там нас уже ждут. Люди нуждаются в хорошем отдыхе. Вы тоже должны восстановить силы, — негромко добавил он.

— Благодарю вас, — она улыбнулась в ответ, — Я прекрасно себя чувствую.

Раймон взглянул пристальнее, однако возражать не стал. Кивнув, он сжал коленями бока Нера, посылая коня вперед.

Лара проводила взглядом мужа. Тяготы последних седмиц закалили ее, или дар придавал силы, но она действительно почти не ощущала усталости. Очередной привал вызывал лишь досаду. Затем ее накрывало изнеможением людей и животных, и она корила себя. Гасила тревогу солдат, успокаивала начавшихся вдруг пугаться любой тени лошадей. А едва выдавалась возможность, пыталась сосредоточиться. Однако поток был путанным, рваным.

В скупо освещенной армейской палатке Раймон склоняется над картой, по бесконечным дорогам шагают колонны солдат, пистолет подрагивает в унизанной перстнями руке. Поразительно похожий на Уно подросток отбивает тесак галейца, светловолосая девушка с перерезанным горлом оседает на землю... Полыхают крытые дранкой крыши деревни, и неумолимо наползает на Квилиан смертоносный туман.

Образы терзали разум, и Лара стискивала зубы, чтобы удержать крик. Тщетно она искала способ даже не изменить, а постигнуть грядущее. Видения рассыпались, подобно осколкам витража, и не собрать, не восстановить рисунок. Вновь одолевали сомнения — какой прок от ее дара, ведь она не может внятно предсказать замысел врага? В том, что Звезда оказалась в руках Беласко тоже была ее и лишь ее вина... Лара надеялась на мудрость магистров. И что в обители Пастыря у нее хоть что-то получится. До следующего полнолуния еще больше двух седмиц.

Когда им открылась долина Венаско, по бледному небу уже плыли огненные перья облаков. Истончившийся серпик взошедшей луны бросал на воды Арьега палевые отблески, оглушительно стрекотали кузнечики. Крепость ярко освещали факелы, соблазнительные запахи жаренного мяса и свежего хлеба далеко разносились в теплом воздухе, мешаясь с запахом скошенной травы. Солдаты воодушевились, Лара видела, как меняется их настроение — колыхающееся над отрядом серое облако расцветилось красками.

Майор Тоне встречал их во дворе крепости. Он обменялся крепким рукопожатием с Раймоном и поклонился Ларе. А Тильда, стоявшая в шаге позади коменданта, недоуменно уставилась на нее, будто не узнавая, затем поспешно присела в реверансе. Присмотревшись, Лара поняла, что возлюбленная коменданта беременна; в ее ауре смешивались любовь к нерожденному ребенку и его отцу и подавляемый страх. Болезненно кольнуло сердце, отозвалась ее собственная потеря. Лара сжала губы и дала себе слово настоять на том, чтобы Тильда уехала в безопасное место.

Раймон и Тоне сразу же ушли в кабинет; Тильда, продолжая опасливо коситься, проводила Лару в свою спальню.

Служанки успели приготовить ванну, чему Лара необычайно обрадовались: она не рассчитывала на такую любезность. Одна из девушек помогла ей раздеться, и через миг Лара с наслаждением погрузилась в горячую воду. Заботливые руки распустили волосы и принялись осторожно мыть ей голову настоем мыльного корня с душистыми травами.

Лара прикрыла глаза, чувствуя как уходит напряжение последних седмиц. И только в этот миг осознала, что смертельно устала.

После купания веки начали смыкаться, но она заставила себя сьесть кусок мясного пирога, почти не замечая вкуса, а затем омут глубокого сна поглотил ее.

Разбудило ее карканье ворона. Сразу же пришло ощущение опасности и тяжкой беды, показалось, что шаман вновь опутывает ее разум нитями кошмара. Лара рывком села на кровати. Наступило утро, снаружи и в самом деле раздавалось карканье, но то была обычная птица, устроившаяся на коньке крыши, а не исчадие Тьмы. Впрочем, тягостное чувство никуда не делось. Вздохнув, Лара огляделась. Неброская обстановка, массивная мебель темного дерева, круглый столик у стены, на нем — небольшое зеркало, незаконченная вышивка в пяльцах и мотки ниток вперемешку со шпильками и гребешками. С удивлением она обнаружила на стуле возле кровати сложенную стопкой мужскую одежду: рубашку, темно-бордовый колет и черные кюлоты. Рядом со стулом — высокие сапоги для верховой езды. Наверняка, Раймон распорядился. Лара слабо улыбнулась.

Из полуоткрытого окна доносились голоса и звяканье металла; заржала лошадь. Краткая передышка закончилась, пора собираться в дорогу.

Лара встала с кровати и потянулась, запустив пальцы в пушистые после мытья волосы, затем подошла к столику. И замерла, поймав свое отражение в зеркале. На нее смотрела незнакомка. И дело даже не в обветренной, темной от загара коже и ввалившихся щеках. Она не предполагала, что настолько изменилась за неполный месяц. Как будто прошло несколько лет. Меж бровей и возле губ залегли складки, но главное — изменился взгляд, стал жестким, непримиримым. Понятно, почему Тильда не сразу узнала и даже испугалась ее.

— Каким будет твой путь? — прошептала она.

Вся прежняя жизнь теперь тоже была лишь отражением в мутном стекле. И Раймон принял произошедшую с ней метаморфозу. Бесконечно предупредительный во время похода, при этом он не выказывал нежности; ростки страсти, которые были в начале их брака, уступили место беспокойству о ее благополучии и окрашенной в теплые осенние тона симпатии. Лара чувствовала, что ему так... проще. К лучшему.

«Что значат все наши терзания и устремления, страсть и вражда...» — вспомнились ей слова Арно. — Пусть короток век человеческий, но все же мы находим мужество чтобы сражаться до самого конца за себя и за тех, кто нам дорог. И любить».

Любить. Она позволила чувствам взять верх над долгом, но как знать, без опоры в любви к Арно и его любви к ней, одолела ли Беласко? Или бы ее душа скатилась во мрак безумия?

«Горек хлеб одаренных, ибо всему есть плата, и особенно должны платить те, кому даровано более других» — как-то процитировал магистр Вальен одну из старинных летописей.

Встряхнув головой, Лара взяла гребень и принялась расчесывать спутанные пряди.

К часу ласточек она успела одеться, заплести волосы в тугую косу, при этом отказавшись от услуг присланной Тильдой служанки, и позавтракать. Одежда оказалась великовата, но за эти седмицы она свыклась с мужским костюмом, и как некстати было бы сейчас платье.

Пробил гонг, и как только умолк протяжный звук, в дверь постучали, затем в спальню вошел Раймон. Окинул жену внимательным взглядом и поклонился:

— Доброе утро, Лара. Мы можем отправляться в Карду. Аша уже ждет вас во дворе, и если вы готовы...

— Пусть весь день будет добрый, Раймон, — едва ли не впервые Лара прервала его. — Однако, выслушайте мнея. Раз в прошлое полнолуние нападения не было, то насколько сейчас сьер Тоне верит в мое предсказание? В крепости есть та, что ему не безразлична. Она... носит ребенка, — голос на мгновение дрогнул. — Тильда не захочет уезжать.

— Я полночи обсуждал с Тоне как лучше защитить крепость. Он знает об опасности и верит в ваше предсказание.

— И пусть жители тоже покинут ту деревню, что внизу... Это важно. По крайней мере — женщины и дети, — голос вновь прервался. Глубоко вздохнув, она продолжила: — Они должны уехать достаточно далеко и заранее. Людей придется убеждать или заставлять. Вряд ли они по доброй воле оставят поля и дома.

— Я понимаю вас. Мы говорили и об этом. Тоне сделает все, чтобы уберечь не только Тильду, но и жителей деревни. Не тревожтесь.

Раймон говорил спокойным тоном, но Лара чувствовала его нетерпение.

— Хорошо, — она отвернулась к окну, не желая, чтобы муж видел ее слезы. Запирая их глубоко в себе. Навсегда. Не должно Искре плакать, даже если в глаза попала морская вода. Она кивнула скорее себе, чем Раймону. Затем снова взглянула на него и глухо сказала: — Я готова.

Майор Тоне рассыпался в пожеланиях доброй дороги, и Лара, коснувшись его разума, увидела, что он действительно проникся серьезностью угрозы. Тильда же принужденно улыбалась и отводила взгляд, в ее ауре читалась неприязнь — судя по всему, она уже знала о неизбежности расставания с любимым и винила в том странную гостью.

«Горек хлеб одаренных...»

Тоне, пробормотав, что сьер полковник «сей же час придет», проводил Лару до коновязи. Аша поприветствовала хозяйку высоким заливистым ржанием и начала бить передним копытом, напрашиваясь на ласку. Лара потрепала кобылу по шее и, уловив присутствие позади себя, обернулась. Незнакомая худощавая женщина бросилась к ней через двор крепости и упала на колени, простирая руки. Из-под чепца выбивались полуседые волосы, в глазах застыла мольба.

— Ты зачем здесь? — недоуменно спросил Тоне.

Но женщина смотрела только на Лару.

— Госпожа... — прошелестели бледные губы. — Милосердия... прошу.

Комендант нахмурился, однако Лара ласково обратилась к ней:

— Чем я могу помочь тебе?

— Сынок мой, Уно. Так и не опамятовался, — женщина всхлипнула и прижала ладонь ко рту.

Лара покаянно покачала головой: считая парнишку погибшим, она не только не удосужилась при помощи дара проверить так ли это, но даже не спросила о его судьбе у мужа.

— Сьера Лара, присмотрен Уно. Даст Странник — оправится, — попытался вмешаться Тоне. — А ты ступай, Сандра...

— Отведи меня к нему, — не обращая на него внимания, велела Лара

Уно, усохший, похожий на маленького старичка, вытянулся на топчане в гарнизонном лазарете. От зала топчан отделял плотный полог. Умирающий не должен лишать присутствия духа остальных недужных. Лара слышала его редкое, неровное дыхание, и гнев, в том числе на Раймона — и на себя саму! — охватывал ее.

— Спасите моего сына, светлая госпожа, — прошептала Сандра и застыла, скорбно поджав губы.

Материнское чутье ли ей подсказало или она что-то узнала о даре Искры — это не имело сейчас значения. Да и смысла хранить секреты Лара больше не видела.

Она положила руку на голову Уно и закрыла глаза. И внутренним зрением увидела сизо-лиловую продолговатую массу в затылке, похожую на жирного слизня. Ее пальцы окутало свечение, они как будто удлинились, стали прозрачными, проникли сквозь плоть. Еще усилие — и она захватила мерзкое распухшее существо, затем резким движением отбросила прочь. Уно вздрогнул и пошевелился. Сандра, уже не сдерживая рыданий, вновь бухнулась на колени перед Ларой и заголосила:

— О, пусть Странник никогда не оставит вас, светлая госпожа!

— Полно, Сандра, — Лара не сводила взгляда с лица Уно. Щеки у того порозовели дыхание выравнялось. Тогда она улыбнулась. Все-таки лечить у нее получается лучше, чем предсказывать. — Береги сына.

Раймон ждал ее возле коновязи, рядом переминался с ноги на ногу Тоне.

— Уно, — сказала Лара, предупреждая вопросы мужа.

— Знаю. И сожалею о нем, — ответил Раймон. — Но я не счел возможным отвлекать вас...

— Такой мелочью? — прервала его Лара и горько усмехнулась. — Вам не следовало скрывать, что сталось с Уно, ведь он не струсил, когда на нас напали. — Она видела смущение Раймона и — смутно — угрызения совести, но не собиралась беречь его чувства: — Я убрала опухоль из его головы. Он поправится. Ну а теперь — в путь.

* * *

Полный муки — и одновременно неизъяснимого блаженства крик заставил Лару вздрогнуть. Она заозиралась по сторонам. Никто из солдат не проявлял ни малейшего беспокойства; все так же неторопливо, пофыркивая и встряхивая гривами, шагали лошади. Сквозь ветви лился солнечный свет, ароматы разморенного летней негой леса дурманили, обещая сладкую дрему. Но тем резче был контраст: будто огромное облако погасило погожий день. Крик повторился, и Лара поняла, что он звучит только в ее сознании. Она придержала Ашу и сосредоточилась, вслушиваясь в пространство. На севере, среди неприступных пиков Пиррея, закручивался вихрь. В глубине слабо мерцала синяя точка. Звезда?!

«Кто ты?»

И пришел ответ: из сердцевины вихря выметнулся черный клинок, ударил, сокрушая волю, подчиняя себе. От боли перехватило дыхание. Прижав руку к груди, Лара призвала свою Стихию. Серебрянная стена поднялась вокруг, клинок задрожал и истаял в струях воды.

«Еще не время, но время придет...» — донеслось издалека.

Бесконечно чуждое и неуловимо знакомое было в рисунке ауры говорящего.

«Джузе?»

«Джузе умер. Меня зовут Йахаб. Мы скоро встретимся, Искра!»

— Что случилось? — услышала Лара встревоженный голос Раймона.

Морок рассеялся, вновь вспыхнули яркие краски полдня.

— Орсала призвал силу Звезды, — едва разжимая губы, проговорила она. — И он на стороне Тьмы.

Лицо Раймона на миг исказилось.

— До Карды не больше лиги. Но эта новость... Медлить нельзя. Сможете ли вы сразу же выехать в Талассу?

— Да, — твердо ответила она.

— Я пошлю гонца в Буртаж. Распоряжусь, чтобы подготовили вашу карету. Да поможет нам всем Странник, Лара.

— Да поможет, — отозвалась она.

Лара провела рукой по лбу, прогоняя остатки видения.

«Медлить нельзя», — мысленно повторила она и выпрямилась в седле.