Злая сказка  (гет)

8 сентября 1944г.

Следы на песке были еще совсем свежими. Я шла вперед, стараясь не выпускать их из виду. Отчего-то это казалось важным — найти того, кто оставил их здесь. Волны накатывали на берег одна за другой, норовя разгладить песок и стереть цепочку следов. Я прибавила шагу, а потом, не выдержав, побежала. Ветер развевал волосы, и они лезли мне в лицо, отвлекая. Губы обветрились, и я невольно облизала их. На языке появился неприятный соленый вкус — вкус моря, отчаяния и безнадежности. Дыхание стало тяжелым, и я то и дело спотыкалась, а потом упала на колени, счесав кожу на ногах. Было больно и до слез обидно. Ведь я почти настигла, почти нашла ее!

Двигаться дальше больше не было сил. Хотелось свернуться в клубочек прямо здесь, на шершавом холодном песке, и не двигаться, не дышать, просто перестать существовать. Цепочка следов исчезла быстро и как-то буднично. А с ней и надежда на... что?

Я никак не могла вспомнить, кого столь упорно искала на этом берегу. Просто знала, ощущала каждой клеточкой своей кожи, что это было важно. Меня окутывал свежий солоноватый запах, вдали слышался рокот волн. Хотелось подняться на ноги и с разбега окунуться в обжигающе-ледяную воду, чтобы избавиться от этого дикого сна. Обрести ясность ума и наконец-то вспомнить цель своих поисков.

За спиной послышался шорох. Кто-то приближался, но я не стала оглядываться. Сил не было даже на то, чтобы открыть глаза. Я ощущала себя оглушенной и совершенно беспомощной, потерянной и оттого уязвимой. А шаги все приближались... Вот они стихли, и кто-то опустил теплые ладошки мне на плечи.

— Перестань, ты все равно не сумеешь догнать.

Голос был мелодичным и без сомнения женским. В нем присутствовало что-то смутно знакомое, уверенное и твердое, как в чернильной ручке со стальным пером. Ею можно было исписать сотни листов пергамента или же оставить дюжину клякс. И то и другое могло стать совсем бесполезным, а могло обрести смысл. И характер, пусть и на краткий миг.

— Я постараюсь, — упрямо возразила ей.

— Нас разделили.

— Но не уничтожили!

— Ты не сумеешь вспомнить. Он забрал у тебя воспоминания.

— Кто «он»? Что я должна вспомнить? Что?! — воскликнула я отчаянно, пытаясь оглянуться. Но теплые настойчивые руки не позволили. Они были сильнее и могли управлять моим слабым телом.

— Это бессмысленный разговор, — легкий шорох одежды, и вот меня обнимают крепко, позволяя вновь почувствовать себя в безопасности. — Тебе нельзя вспоминать.

— Почему? — мой голос прозвучал жалобно.

Было так много вопросов, но не на один из них она не хотела отвечать. Просто взяла без спроса и поместила меня в вакуум. Состояние невесомости могло быть восхитительным, а могло превратиться в изощренную пытку. Ни звуков, ни запахов, ни прикосновений — только всеобъемлющее и бесконечное ничто.

— Почему мне нельзя вспоминать? — повторила я свой вопрос.

— Потому что тогда настанет начало конца, — она тихонько рассмеялась и выпустила меня из объятий.

На мгновение я почувствовала себя потерянной и безумно одинокой, а потом пришел покой. Тихонько, на мягких лапах, едва касаясь кожи в шальном поцелуе — он подарил мне такое необходимое забвение и свободу, но только на миг. Всего несколько вздохов и пара ударов сердца — и вот, я проснулась, чтобы тут же попасть в ловушку. Такую привычную, такую ненавистную...

* * *

— ... и я ему предложил завести любовницу, чтобы перестать быть таким злыднем. — Джонатан небрежно взмахнул пером — капля чернил упала на его эссе. Жирная черная клякса тут же расплылась на пергаменте, испортив всю проделанную работу.

Поморщившись, я достала палочку и прошептала заклинание. Клякса исчезла, а вместе с ней и половина текста. Эйвери тихонько застонал, глядя на почти чистый лист.

— Извини, — покаянно произнесла я. — Это заклинание не очень хорошо у меня получается.

— Какой смысл было его чистить, если все придется писать заново? — задал он риторический вопрос.

— Зато ты лучше усвоишь тему, — я примирительно улыбнулась, Джонатан же скривился. Лентяй — что с него можно было взять?

— Так что там с Мальсибером и его любовницей?

Открыв книгу на нужной странице, я положила ее перед глазами друга. Он насмешливо покосился на меня. Я чувствовала, что очередная колкость так и вертится на кончике его языка, но друг промолчал. В последнее время Джонатан стал гораздо сдержанней.

— Никак, — пожал плечами Эйвери. — Он сказал, что все девушки — безмозглые куклы, которым нужны лишь деньги и комплименты. Тогда я предложил ему завести любовника.

— И? — поторопила я его, так как Джонатан увлекся переписыванием текста и вновь потерял нить разговора.

— Что «и»? Он отказался. «Мужчины меня не возбуждают», — процитировал он хриплым басом, забавно оттопырив нижнюю губу. — Тогда я посоветовал ему завести собаку. Теперь этот зануда стал счастливым обладателем лабрадора-ретривера по кличке Смелый.

— Это печально, — сказала я, задумчиво глядя, как Эйвери старательно, словно первокурсник, выводит буквы на пергаменте.

— Да нет, — покачал он головой. — Это забавно. У собаки оказался скверный характер. Она ужасно любит лаять и гадить по углам. А в то время, когда она не спит и не ест, тогрызет обувь. Хорошо, что есть домовые эльфы. Они могут хотя бы частично исправить весь тот беспорядок, который устраивает эта черная скотина.

— Не любишь ты животных, Эйвери, — грустно вздохнула я, отвернувшись от него.

— Отчего же не люблю? — удивленно переспросил он. — Они мне очень даже нравятся. Особенно старые и беззубые.

Иногда я совершенно не понимала шуток друга. Они могли быть странными и порой жестокими. Благо, дальше слов дело никогда не заходило. Этот белокурый надменный аристократ был удивительно осторожным и никогда не перегибал палку в отношениях с другими людьми. Его часто недооценивали и не воспринимали всерьез, считая трусом. На самом деле мой скользкий друг предпочитал оставаться в тени и потихоньку интриговать из-за кулис. Так было проще и безопасней, нежели на сцене.

— МакГонагалл с Риддлом опять поссорились на собрании старост.

Я вопросительно посмотрела на него. Лицо у Джонатана сейчас было удивительно простодушным и открытым, вот только в глазах плясали черти.

— Из-за чего на этот раз?

— Из-за кого, — сделав акцент на последнем слове, Эйвери добавил: — Минерва обвинила его в плохом влиянии на одну юную особу и приказала держаться от нее подальше.

— Ты имеешь в виду меня?

— Ага, — подтвердил он, задумчиво прикусив кончик пера. — Знаешь, это уже становиться не смешно. Не удивлюсь, если скоро дело дойдет до драки.

— Минерва волнуется, — попыталась я оправдать подругу. Несмотря на всю ее строгость и ослиное упрямство, она искренне переживала за меня.

— И не только она. Риддл сильно изменился за это лето. Это заметили все, кроме тебя, Гермиона.

— Он вырос, — озвучила я очевидную истину.

— Вырос Том еще года два назад. А сейчас он просто ожесточился и выбросил тормоза, которые ты любишь называть совестью.

— Ты ошибаешься! — воскликнула я, вспылив.

Несколько учеников посмотрели с интересом в сторону нашего столика. Я смерила их хмурым взглядом, но это не возымело никакого эффекта. Конечно, библиотека была спокойным и уютным местом, но в последнее время меня все больше тянуло к уединению — большое количество людей раздражало.

— Ой, вряд ли, — мягко рассмеялся он. — Василиск — это мелкие шалости по сравнению с тем, что наш староста планирует сделать в этом году.

— Власть? — осторожно произнесла я, понизив голос.

Эйвери кивнул, продолжая писать эссе.

— А еще деньги и новые знания. Ты никогда не задумывалась, откуда у сироты с приюта появились средства на шелковые мантии и серебряные запонки?

— Том говорил, что нашел работу. Врал, конечно же, но я не стала настаивать на честном ответе.

— Почему? — Джонатан с интересом посмотрел на меня.

— Много знать опасно. В некоторых вопросах Риддлу лучше уступить — целее будешь, — честно ответила я ему.

— И это говорить мне девушка, которую он любит, — друг грустно улыбнулся, а потом неожиданно спросил: — Скажи, Гермиона, как много ты можешь простить Риддлу?

— Все, — чуть помолчав, я добавила: — Есть вещи, которые он никогда не сможет сделать, поэтому я смогу простить ему все остальное.

— Глупая, — прошептал он, — нельзя так безоговорочно верить ему. Это...

— Что? — перебила я друга. Мне совершенно не нравилось то, что наш разговор стал таким личным, слишком личным в месте, где так много лишних ушей.

Джонатан не ответил. Просто протянул руку и погладил кончиками пальцев меня по щеке.

— Не надо, — пробормотала я, отстраняясь. — Не делай так больше.

— Почему?

— Том... — я сглотнула, внезапно ощутив, что мне трудно говорить. — Так делает Том.

* * *

Я поднималась по лестнице, мрачно глядя перед собой. Вокруг было тихо. Замок засыпал, как большой старый зверь. Шорохи и приглушенные голоса, все еще доносившиеся из Большого зала, создавали особенную музыку. Сладкую, как пение флейты, томную, как мелодия, рождающаяся на струнах арфы, и невероятно ленивую. Она была совершенно ненавязчивой, поэтому не запоминалась.

Почему я вдруг стала сравнивать Джонатана с Томом? Почему его прикосновения показались мне чем-то неправильным, запретным. Ведь он друг. Или не совсем? Я вспомнила, как на меня обычно смотрел Риддл. Внимательно, властно, немного щуря глаза — он как будто давал мне понять, что имеет право быть рядом. Везде и всегда.

Взгляд Эйвери был мягче, но вот жесты... Мне льстил такой особый интерес с его стороны, но, одновременно, вызывал страх. Не за себя — за него. Том не любил делиться, не терпел соперников. Любую возникшую угрозу он предпочитал устранять. Жестко, не задумываясь о последствиях для жертвы. Он предпочитал быть всем, желал, чтобы им восхищались, ценили, чтобы любили. Но вот взамен Риддл, как правило, не давал ничего. Не считал нужным разрывать себя на кусочки. Безумец, эгоист, гений, но, несмотря на все это, я любила его: болезненно и слишком отчаянно.

— Ты громко думаешь, Гермиона, — прошептали мне на ухо.

От неожиданности я запнулась — настолько меня напугали! — и едва не скатилась вниз по лестнице. Риддл крепко обхватил меня за талию и прижал к себе, не дав упасть.

— Когда же ты научишься смотреть под ноги? — слегка раздраженно спросил он меня.

— Тогда, когда ты перестанешь подкрадываться ко мне со спины.

Том рассмеялся в ответ и, взяв меня за руку, повел вверх по лестнице.

— Куда мы идем?

— Ммм... В одно уединенное место — я кое-что хочу показать тебе.

— А это место случайно не Выручай-комната? — поинтересовалась я.

— Возможно, — он загадочно улыбнулся. — Обещаю, что ты не заскучаешь.

— Том, мы же не будем... мм... заниматься этим в школе, — я ощутила, как кровь прилила к моим щекам. Наверное, я ужасно глупо выглядела в сравнении с ним: покрасневшая, нелепая, взволнованная — мне было чертовски неловко.

— Что за пошлые мысли, Грейнджер? — Риддл наигранно возмутился.

Но, посмотрев на меня, не удержался и фыркнул.

— Должен тебя расстроить, но нет. Сегодня я хочу тебя обучить кое-каким заклинаниям.

— Для чего?

— Для защиты. Я не всегда смогу быть рядом с тобой, поэтому я должен быть уверенным, что ты сумеешь постоять за себя.

Том говорил серьезно и больше не улыбался. Наверное, у него были веские причины, чтобы вести себя так. Мне ничего не оставалось, кроме как послушно пойти за ним.

* * *

На этот раз Выручай-комната выглядела большой и заброшенной. Голые каменные, как в подземелье, стены, факелы с подрагивающим на мнимом сквозняке пламенем, несколько больших подушек в центре — вот и все. Я испытала легкое разочарование, глядя на эту скромную обстановку. Признаться, мне представлялось нечто более впечатляющее и не такое убогое.

— Проходи в центр комнаты — мне надо еще подготовить инвентарь. — Том легонько подтолкнул меня рукой вперед.

— Будем изучать взрывающие чары?

— Зачем? — искренне удивился он. — Они слишком шумные и в большинстве своем бесполезные. Да и магический шлейф остается слишком заметным. Нет, — покачал он головой. — Мои чары гораздо надежнее и проще в исполнении. О! Вот и наша красавица.

Риддл вытащил из сумки за хвост крысу. Она безвольно висела, не сопротивляясь и вообще не шевелясь. Мертвая, что ли? Нет, я не испугалась, но изрядная доля брезгливости была в том взгляде, который я бросила на грызуна, находившегося в руках Тома.

— Я ее обездвижил. Юркая, зараза. Едва не покусала, пока я ее ловил.

Друг небрежно отпустил хвост, и зверек шлепнулся на пол возле моих ног. Я невольно сделала шаг назад — мне все еще с трудом верилось, что она живая.

— Фините Инкантатем! Протего ля приоре*! — произнес Риддл, указав палочкой на крысу.

Она пошевелила лапками, сначала несмело, потом увереннее, перевернулась на живот и настороженно взглянула черными бусинками глаз на нас. Попятилась, но, наткнувшись на щит позади себя, пронзительно пискнула и бросилась вперед. Чары не выпустили ее из круга, но крыса не сдавалась. Она раз за разом бросалась на препятствие, пытаясь пробить его и вырваться на свободу.

— Выпусти ее, пожалуйста, — попросила я Тома.

На этого зверька было жутко смотреть. Он был одновременно и отвратительным, и завораживающим. От его грязно-серой шкуры и хвоста-червяка тошнило, но то упорство, с которым крыса боролась с чарами, вызывало невольное уважение.

— Нет, сначала отработаем заклинание.

Риддл стал позади меня и одной рукой обнял за плечи.

— Вытащи палочку и нацель ее на крысу, — он сжал мое запястье пальцами, повернув ладонь тыльной стороной вниз. — Вот так, хорошо. А теперь представь что-то, что вызывает в тебе гнев или раздражение.

Я попыталась сделать так, как он хотел, но у меня это плохо получалось. Единственное, что я сейчас чувствовала — это недоумение и жалость к крысе.

— Ну же, Гермиона, не разочаровывай меня. Ты же не будешь до конца жизни превращать чашки в хомяков и левитировать перья. Сосредоточься, — нашептывал Том мне на ухо. — Или ты бесполезная маленькая девочка, которой можно вертеть, как вздумается?

— Нет, — хрипло возразила я.

В горле встал комок, горький и тягучий. «Я не бесполезная» — хотелось закричать мне. А еще больше — залепить Риддлу пощечину. Как он мог такое говорить мне? Как он посмел?!

— Да неужели? — насмешливо переспросил Том. — А по-моему, так оно и есть. Ты слишком много полагаешься на книги и инструкции, которые написаны в них. И никакого творческого подхода, никакой фантазии! Ты как ущербный калека ползешь по первому попавшемуся пути, вместо того, чтобы протоптать свой.

Мне было трудно говорить. Да и дышать не легче. Пальцы Тома, до боли сжимающие мою руку, не приносили уверенности и чувства защищенности, как раньше. Лишь ненависть, медленно, змеиными кольцами сворачивающуюся в сердце. Разрывающую на куски остатки самообладания и взращивающую на пепелище разума животную ярость. Мне казалось, что я превратилась в пульсирующий комок эмоций, черный, липкий и обжигающий, злобный и оттого безобразный.

— Докажи! — потребовал Риддл, а потом уже тише добавил: — Круцио.

— Круцио! — послушно повторила я.

Мир взорвался перед глазами и разлетелся на осколки. Крыса визжала оглушительно и как-то обиженно. Наверное, не ожидала такой подлости от меня. Я — настоящая я! — не могла сделать чего-то подобного. Пыточное заклинание не было детской шалостью. Оно одинаково било по обеим сторонам. И палач, и жертва чувствовали боль, только одного она убивала, а второй наслаждался ею. Чужие страдания были приторно сладкими, пьянящими, неправильными. Это было не то, что должно приносить живому существу радость. Не то! Но что я могла поделать с этим? Когда легкие, дразнящие, словно поцелуи любимого, импульсы магии расползались по моей коже, запускали свои щупальца в плоть, вызывая непреодолимое желание получить еще больше запретных ощущений. Ведь они, как наркотик, делали зависимыми человека от новой порции боли. Чужой боли.

Я испугалась. Вырвалась из объятий Риддла и бросила палочку на пол, словно она была ядовитой гадюкой. Том же улыбнулся: довольно, словно объевшийся сметаны кот.

— Превосходно! Я и не думал, что смогу тебя настолько разозлить.

Он нагнулся и поднял мою палочку с пола.

— Первый урок ты хорошо усвоила. Эмоции — это тоже оружие. Пользуйся ими, и ты станешь непобедимой.

— А второй? — невольно вырвалось у меня.

— Второй? Никогда не выпускай из рук палочку. Это может стоить тебе жизни в будущем.

— Угрожаешь? — не скрывая отвращения, спросила я.

— Советую, — невозмутимо ответил он, протягивая мне волшебную палочку. — Гермиона, я тебе не враг. Помни об этом.

— А кто? Друг?! — воскликнула я. — Друзья не заставляют делать такие чудовищные вещи.

— Не стоит так переживать — это всего лишь крыса. К тому же дохлая. — Том небрежно указал пальцем на грызуна.

А он и вправду лежал на полу, поджав под себя лапки, словно пытаясь защититься, а его глаза-бусинки слепо смотрели мимо меня.

— Я... убила его, — сказала я и тут же прикрыла рот ладошкой, испугавшись своих слов.

— Ага, — подтвердил Риддл. — Да не переживай ты так! В подземельях их много. Надо будет — еще наловим.

* * *

Я плохо помнила, как добралась в свою комнату в башне Гриффиндора. Виски невыносимо пульсировали, да так, что перед глазами, словно ядовитые цветы, расцветали яркие пятна. Способность думать возвращалась ко мне рывками. Было ощущение, что я — не я. Что мое тело стало чужим, превратившись в клетку: прочную, состоящую из шелковых мантий и французских духов. Том сам выбирал их для меня, как и многое другое. Летом он сказал, что не позволит своей девушке ходить в поношенной одежде, и мы с ним полдня потратили только на то, чтобы подобрать мне подходящие на его взгляд вещи. В них я действительно выглядела мило, и даже непослушные, вечно вьющиеся волосы смотрелись красиво. Я себе нравилась, казалась взрослее и элегантней. Вот только красивая упаковка, в которую Том так тщательно заворачивал меня, не могла уничтожить желания бороться, спорить и протестовать.

То полусонное состояние слетало с меня ошметками, сдирая кожу и обнажая сосуды. Сейчас я была протрезвевшей от долгого навязанного сна. К моему стыду, за это потребовалось заплатить чудовищную цену — жизнь, пусть и крысиную. А что же дальше? Что потребуется для того, чтобы я вновь не уснула и не превратилась в птицу в клетке?

Я стала судорожно снимать с себя одежду — она душила. Руки дрожали и плохо меня слушались. С горем пополам избавившись от вещей, навязанных Томом, я зашла в душ и включила воду. Теплые упругие струи били в лицо, стекали по коже прозрачными ручейками, обволакивали тело легкой негой, но я не чувствовала облегчения. Мне было противно. Сама себе я казалась грязной и порочной. Ведь убийство было грехом, который мог пожрать человека заживо, оставив после себя лишь пустую бесполезную оболочку.

Я оперлась на стенку: самостоятельно стоять было трудно. Внутри все горело, а глаза противно щипало, но слез не было. Лишь чувство неправильности того, что происходит сейчас, казалось все сильнее, навязчивее. Словно я действительно потеряла что-то важное, как в сегодняшнем сне. И без этого я не могла до конца понять всю картину. Какой-то важный кусочек все время ускользал, и я по-прежнему оставалась одна во тьме. А Том... Он не хотел протянуть мне руку и указать на правду. Риддл чего-то опасался, поэтому предпочитал пожертвовать малым и жить спокойно.

В душе я просидела долго, но меня никто не беспокоил. Был выходной, и вечером, в нашей девчачьей комнате, как правило, никого не было. Натянув на себя халат и собрав разбросанные по полу вещи, я пошла в комнату. Там никого не оказалось, и это радовало. Тишина и покой были лучшим средством, чтобы собраться с мыслями и еще раз все обдумать. Только вот с чего начать? Ведь я попала в очередную интригу, так любовно взращённую Риддлом, а он никогда так просто не расставался со своими тайнами.

Сев на краешек кровати, я закрыла лицо руками. Виски ломило от боли, впрочем, уже не в первый раз. С конца лета приступы боли случались все чаще, но я исправно пила зелье, которое ненадолго помогало. В книгах я читала, что такое бывало, если много работать с ментальной магией. Поэтому я на некоторое время отметила свои занятия с Риддлом. Защищать мысли всегда было труднее, чем проникать в них.

Кто-то потерся об мою ногу. Посмотрев вниз, я увидела полосатую кошку с внимательными зелеными глазами.

— Иди сюда, — я похлопала рукой по колену.

Ее не нужно было упрашивать дважды. Кошка вскарабкалась на кровать, затем прогнулась, подставляя полосатый бок под ласку. Я с удовольствием погладила ее, а потом взяла на руки и прижала к себе.

— Я опять наделала глупостей, подруга.

Кошка в ответ мяукнула. Ласково почесав зверька за ухом, я выпустила его с рук и сказала:

— Давай, превращайся назад в человека, Минерва. Боюсь, без твоей помощи глупой птичке недолго удастся протянуть в клыках у змея.

____________________________________

*Щитовые чары. Их особенность состоит в том, что они берут в плотное кольцо человека и не выпускают изнутри ни его, ни творимой им магии. Чары извне проходят через барьер без препятствий.