Ничего личного. Это просто работа (гет)

— Отдыхай, — склонившийся надо мной молодой мужчина поправил плед и включил небольшой приборчик, стоящий на тумбочке. — Если что-то будет нужно, позови, я услышу.

Я кивнула, устало прикрывая глаза. Надо же было так неловко повернуться, чтобы разбить этот несчастный стакан, да ещё и порезаться. Мой медбрат пытался обратить произошедшее в шутку, но мне всё равно до сих пор было неловко.

Перед глазами снова встал Драгнил, старательно оказывающий мне первую помощь. Осторожные, бережные движения и холодный, до мозга костей продирающий голос. Он был таким разным: равнодушным, жёстким, иногда жестоким, подавляющим любую мысль о сопротивлении ещё в зачатке одним своим взглядом. И — мягким, внимательным, чрезвычайно заботливым и надежным, отчего рядом с ним я начинала ощущать себя маленькой девочкой, чьи проблемы уже не казались такими неразрешимыми. Потому что он был человеком, готовым не просто подставить плечо, а заслонить им, принимая на себя любой по силе удар. Это было необычно, неправильно, непривычно, но со страшной силой затягивало. Лишённая с детства отцовской любви, я всегда инстинктивно тянулась к тем, кто мог бы восполнить этот пробел. Гажил, Локи… Но первый был скорее братом, второй — другом. С Драгнилом же всё было иначе. В наших отношениях предполагалось нечто большее, чем простое общение и помощь. Поэтому его двойственность пугала, заставляя, как и раньше, бессильно метаться между разными, порой совершенно противоположными чувствами, то вселяющими надежду, то наполняющими отчаянием и страхом.

Единственным выходом было, как это ни парадоксально, продолжать наше общение, надеясь узнать об отце моего будущего ребёнка как можно больше. Благо, сейчас можно было совместить приятное с полезным. Поэтому я приподнялась на кровати, опираясь локтем на подушку. Красная лампочка радионяни призывно подмигивала мне, предлагая воспользоваться её услугами. Взяв приборчик в руки, я поднесла его к губам и тихо позвала:

— Нацу…

Несколько секунд тишины, и чуть встревоженный голос:

— Люси?..

— Кажется, я должна кому-то прогулку в качестве компенсации за освобождение от работ на кухне.

— Уверена? — после небольшой заминки спросил парень. Услышав мое согласное хмыканье, он буркнул: — Сейчас, — и через пару минут был уже в комнате. Критически осмотрел меня, но всё же предложил руку, помогая подняться с кровати.

Мы медленно шли по берегу. После стольких дней, проведённых взаперти, прогулка показалась ещё более приятной. Я уже ни секунды не сожалела, что уговорила Драгнила на это мероприятие. Разве можно было сидеть в комнате, когда на улице была такая замечательная погода? От недавнего дождя не осталось даже воспоминаний: небо, чистое, как вымытое стекло, радовало глаза своей глубиной и мягким, нежно-лазоревым цветом; белый песок, уже подсохший под жарким солнцем, чувствительно припекал голые ступни, приятно щекоча кожу между пальцами. Где-то высоко в небе гортанно кричали белые птицы, скользя по бескрайней воздушной равнине на больших, растрёпанных крыльях. Засмотревшись на одну из них, я невольно остановилась и попыталась проследить за её полетом, прикрыв глаза рукой. Какое-то неясное шевеление в моих волосах заставило меня вздрогнуть и резко обернуться, поправляя их рукой. Стоявший сзади Драгнил смущённо улыбнулся:

— Твои волосы… Они светлеют.

— Рак не захотел использовать стойкую краску, сказал, это вредно для ребёнка, — объяснила я.

— Понятно. Значит, кардинально менять внешность пришлось только мне, — усмехнулся обладатель так и не ставшего привычным ёжика коротких чёрных волос. — Надеюсь только, что Локи с товарищами не заставят меня ходить так до самой смерти.

Мне невольно вспомнилась его густая, торчащая во все стороны розовая шевелюра. Если честно, я даже скучала по ней. Действительно, будет жаль никогда больше её не увидеть.

— Может, попросить Локи вернуть тебе по документам прежний облик?

— Чтобы он сделал всё с точностью до наоборот? Чисто из вредности.

— Не наговаривай на него. Иначе никогда больше не буду кормить тебя мороженым с горячим шоколадом, — «пригрозила» я.

— Хорошо, — засмеялся мой собеседник. — Кстати, объясни мне, почему ты так старательно наведывалась в это кафе? Даже я понимаю, насколько отвратительно там готовили.

— Это в память о маме. Она часто водила меня туда, пока я была маленькая. Тогда мне казалось, что вкуснее того шоколада нет ничего на свете. Наверное, раньше там и правда готовили лучше. Или я просто выросла, — мой взгляд обратился к морю. Спокойное, величественное и одновременно ласковое, оно манило, завораживало, даря мысли о вечном покое и счастье. Надеюсь, там, где мама сейчас, ей будет так же легко и спокойно. Она это заслужила.

— Уронишь, — вывел меня из задумчивости спокойный голос. Я взглянула на свои руки. Опять… Нужно было убрать мамино кольцо в шкатулку ещё в прошлый раз, но я просто забыла это сделать. Торопливо вернула его на палец и невольно засмотрелась. Тяжёлое, витое, совсем не подходящее для женской руки, оно больше напоминало небольшой кастет, чем украшение. Может, поэтому мама и не любила его, отдавая предпочтение тоненьким, почти невесомым браслетам. «Смотри, — говорила она, вскидывая руку и заставляя узкие полоски металла звонко петь, сталкиваясь друг с другом, — они живые. У каждого из них своя мелодия, надо только услышать её. А ЭТО, — выделяя голосом, даже не называя, словно боясь, как нечистого, упомянуть вслух, — мертво, в нём нет души», — и откладывала подальше от себя, прятала, как ребёнок: не вижу, значит, этого нет.

Ирония судьбы заключалась в том, что кольцо было единственным, что осталось у меня в память о ней. Когда я вернулась домой после трёхлетнего отсутствия, мне не удалось найти ничего, ранее принадлежавшего маме. Её вещи, книги, фотографии, даже любимые розы, вечно стоящие в высоких, вычурных вазах — всё исчезло, уничтоженное рукой того, кто когда-то привёл её в этот дом. Всё, что у меня осталось — игрушечный мишка, безжалостно изрезанный мной в день побега (как же давно это было!) и кольцо. Поэтому я и хранила эту последнюю частичку памяти, хотя правильнее, наверное, было отправить её вслед за моей мохнатой копилкой.

— Странно, — Драгнил взял мою руку в свою, внимательно рассматривая кольцо. — Ты одновременно дорожишь им и словно боишься его. Если предмет вызывает неприятные ассоциации, зачем оставлять его у себя?

— Я не всегда, как ты сказал, боялась его. Это единственная память о маме, поэтому оно было дорого мне. Но сейчас… Помнишь, я рассказывала, как она умерла? — мой слушатель кивнул, теперь пристально вглядываясь уже в моё лицо. — Тогда я ещё не знала всей правды.

— Что ты имеешь в виду?

— Мамина смерть не была случайной.

— Ты хочешь сказать, её убил твой отец? — от этих слов перехватило дыхание, в глазах защипало.

— Не на прямую. Но он всё равно виноват в произошедшем, как если бы сам толкнул её на тот проклятый столик, — говорить было трудно, но мне нужно было поделиться этим хоть с кем-то. — Не знаю, почему она вышла за него замуж, да это уже и неважно. Думаю, первое время мама была счастлива — я помню её улыбку на фотографиях, так можно улыбаться только искренне. Локи сказал, что о делах отца ей стало известно ещё до моего рождения. Наверное, она пыталась от него уйти. Мне смутно припоминается один их разговор, как они кричали друг на друга, а потом он её ударил. Убедить четырёхлетнего ребёнка, любящего обоих родителей, что это был всего лишь плохой сон, не составило труда. Думаю, мама не оставляла своих попыток уберечь меня от всей той мерзости, что окружала нас. Но отец не мог её отпустить. Это грозило ему потерей фирмы. Тогда он сделал так, чтобы она сама не захотела от него уходить.

— Наркотики?

— Да… — я судорожно вздохнула, подавляя истерику. — Так он мог её контролировать и быть уверенным, что теперь она уже точно никуда от него не денется. Никто бы при разводе не отдал ребёнка матери-наркоманке, а оставлять меня с отцом она не хотела. Безвольной тенью была рядом со мной. До того самого дня… Я читала результаты вскрытия. Количество наркотика в крови было смертельным. Возможно, она сама ошиблась с дозой. Или отцу просто надоело ждать, не знаю. Он даже не пришёл на её похороны. Со мной был Гажил. Тогда я думала, что отцу слишком больно, и он не хочет лишний раз теребить страшную рану. А ему, скорее всего, было просто всё равно…

Я замолчала, продолжая вглядываться в белую точку на горизонте. Маленькая, юркая яхта весело скользила по волнам, всё дальше убегая от берега. Во время всего разговора я не спускала с неё глаз, словно ища в ней поддержку, превратив лёгкий кораблик в спасительную соломинку, поддерживающую готовое утонуть в истерике сознание. Не предполагая, что рядом есть гораздо более надёжная опора.

— Уходя, человек оставляет нам много вещей, напоминающих о нём. Но если бы память оставалась только в предметах, теряя их, мы теряли бы и воспоминания о любимых людях, — его голос прозвучал неожиданно, заставив меня вздрогнуть. Я почти забыла о своём собеседнике, погружённая в прошлое. Белая точка на горизонте исчезла; яркое солнце, отражаясь от морской глади, слепило глаза. Я посмотрела на стоящего рядом мужчину и встретилась с внимательным взглядом серьёзных серых глаз. — Но ведь ты помнишь о маме и без этих побрякушек. Есть ли смысл хранить их, зная, что они не принесут ничего, кроме боли и страха?

— Предлагаешь мне выбросить его?

— Тебе решать, — пожав плечами, ответил Драгнил.

Я сняла кольцо и снова покрутила его в руках. Мысль избавиться от этой маминой частички, сначала показавшаяся мне кощунственной, неожиданно на какой-то миг стала настолько привлекательной, что я, крепко сжав кольцо в ладони, размахнулась и, боясь передумать, со всей силы бросила его в море. И через секунду закусила губу, чувствуя головокружительную пустоту в груди. Что я наделала? Зачем? Руки безвольно повисли вдоль тела, перед глазами всё поплыло от набежавших горячих слёз. Стало ещё тяжелее, словно я не просто выбросила кольцо, а предала самого близкого и родного мне человека. Но винить в произошедшем Драгнила было бы нечестно — он всего лишь дал мне совет, которым я так опрометчиво поспешила воспользоваться.

— Когда мы добровольно отпускаем из нашей жизни боль, на её место обязательно приходит что-то хорошее. Так говорила моя мама, — если бы я могла убежать далеко-далеко, чтобы не слышать его спокойный, уверенный голос, то непременно сделала бы так. Но это было невозможно. Поэтому мне приходилось стоять, ощущая рядом его присутствие и внутренне содрогаясь от сильного желания выплеснуть на него свои чувства: закричать, ударить — что угодно, лишь бы хоть немного пошатнуть его стальное самообладание, ранящее куда сильнее любых слов и поступков. — Знаешь, сейчас я впервые начинаю в это верить.

Он шагнул в воду, наклонился и что-то поднял. Вернулся ко мне и, взяв за руку, положил на ладонь, несколько мгновений назад сжимавшую кольцо, что-то тяжёлое. Я невольно опустила взгляд, чтобы рассмотреть неожиданный подарок.

Камушек. Цвета тёмной охры, небольшой, с половину моей ладони, и довольно увесистый. Один край был сколот, словно там не хватало кусочка. Холодный, гладкий на ощупь, ещё влажный от воды. Но самым интересным в нём было другое — симметричная, абсолютно правильная, словно вырезанная по шаблону форма сердца, такая, как её рисуют в записках с объяснениями в любви.

Я легонько погладила камень кончиками пальцев. Странно, но вся моя злость, обида, растерянность, боль — всё то, что ещё минуту назад душило и жгло, вдруг ушло, оставив в душе только тихую грусть и робкую надежду на чудо. Как после волшебных маминых сказок, что она рассказывала мне на ночь.

— Кажется, я тоже начинаю в это верить, — моя улыбка была ещё робкой, но вполне искренней. Мой спутник подал мне руку, и мы вернулись в дом.

В тот вечер никто из нас так и не решился больше нарушить возникшее между нами молчание. Мы оба чувствовали, что слова не нужны, даже опасны — слишком много было внутри того, для чего звуковые образы оказались необычайно малы и убоги. Наши души были сегодня обнажены и беззащитны; мы открыли друг другу то, в чём человек редко признаётся даже самому себе. Это был только первый шаг из миллиона подобных, которые нам ещё предстояло пройти. И, желая сохранить достигнутое, мы подарили друг другу самое необходимое в этот момент — тишину.

Закат застал нас на веранде. Тяжёлое, горячее солнце медленно уходило за горизонт, натягивая на небо, как одеяло, пока ещё воздушную, лёгкую ночную тень. Постепенно она уплотнялась, темнела, мягко переходя от нежно-синей к бархатно-чёрной, украшенной яркими звёздными стразами. Ветер, поменяв направление, щекотал ноздри терпким, пряным запахом пальмовых листьев и сладким ароматом ночных цветов. К шёпоту моря добавился нестройный хор насекомых и долетающая откуда-то едва различимая мелодия.

Не сговариваясь, мы неторопливо разошлись по своим комнатам. Я не стала включать свет, боясь нарушить очарование ночи. Села на кровать, на ощупь нашла на тумбочке камушек и сжала в ладони, согревая. Острый край слегка царапнул ладонь. Я невольно улыбнулась. Как часто мы ищем поддержку не там, где нужно, и получаем её от тех, от кого меньше всего ожидаем. Нацу в который раз показал мне это. Пусть между нами ещё не всё решено, и наше совместное прошлое ядовитыми иглами воспоминаний больно ранит душу, заставляя меня раз за разом отступать назад, не находя в себе силы сделать такой необходимый для нас обоих выбор. Но сегодня это не помешало мне избавиться от одного из самых страшных своих кошмаров. Воспоминания были мучительны, но в этот раз мне не пришлось проходить через это одной. Нацу пережил эту боль вместе со мной, и за это я была ему благодарна.