Орнейские хроники -2 (гет)

Арно осторожно выглянул из-за валуна, рассматривая Алтуа-рока. Западная сторона горы представляла собой почти вертикальную гранитную стену, по более пологому, восточному серой лентой вилась дорога. По словам Эледера, за горой находился храм Сугаара. Если Джузе жив, то его наверняка держат там. Время от времени по дороге проходили люди и проезжали запряженные мулами или монтанеро повозки. Чахлый кустарник и редкие деревья давали весьма сомнительное укрытие. Следовало ждать темноты и надеяться на покровительство Странника и Оста.

— Есть ли другая дорога? — спросил Арно у пирра.

Тот показал на западный склон:

— Там берет начало Тропа Веры. Чужак не пройдет, и кости тех, кто по глупости или корысти ступил на Тропу, валяются на дне ущелья. Метки Тропы известны только Аратс. Все наши юноши обязаны одолеть ее, те, кто дрогнет — не считаются мужчинами. Инор-ец, никто. Даже ребенок имеет право убить инор-ец, а их душам суждено вечно скитаться в ледяной пустоши, — он криво усмехнулся. — Если решимость не оставила вас, я покажу вам метки и проведу по Тропе.

Арно извлек из футляра подзорную трубу и навел ее на западный склон Алтуа-Рока в попытке разглядеть хоть малейший намек на какую-либо тропу. С этого расстояния утесы выглядели совершенно неприступными.

...«Надеюсь, тебе хватит ума вовремя повернуть назад» — так напутствовал его Астигар.

Разговор с вождем выдался не из простых. Выслушав новости, Астигар помрачнел, и отрицательно мотнул головой, когда Арно заявил о своем намерении отправится на выручку Джузе.

«Ты хочешь подвергнуть себя и моих воинов напрасному и глупому риску. Ныне на счету каждый, умеющий сражаться!»

Кейноа, так же присутствующая при разговоре и на чью поддержку Арно рассчитывал, молчала, и ее изрезанное морщинами лицо не выражало никаких чувств.

Тогда он упрямо произнес:

«Я пойду один.

«Твой друг уже мертв».

«Джузе — Одаренный. Если Сугаар до сих пор не поглотил мир — а ведь этого не произошло, Мудрая Кейноа? — Арно перевел взгляда на шаманку и та медленно, как будто нехотя, кивнула, «Значит, жертвоприношения не было. И я должен попытаться освободить его!»

«Есть жизнь, что хуже смерти, — наконец разлепила губы Кейноа. — Север окутывает мрак. Если Одаренный жив, то живо лишь тело, а душу забрал Сугаар».

«Но ведь ты не знаешь того наверняка, о Кейноа? — возразил Арно. — Шаману не удалось заставить служить Змею сьеру Оденар. Если есть хоть малейший шанс, что Джузе не сдался... Это изменит многое».

Кейноа несколько ударов сердца смотрела на него, затем изрекла:

«Что же, иди. Я вижу, что в этом твой путь» — она резко повернулась к Астигару — негоже мешать Илларге, нидерра. Дай им в проводники Эледера».

Услышав незнакомое имя, Арно вопросительно взглянул на вождя. Тот насупился и неохотно пояснил:

«Эледер — из Аратс. Вышел на наш пограничный дозор в прошлую седмицу. Заявил, что со Змеем ему не пути».

«Он не лгал, — веско произнесла шаманка. — Я прочитала это в его сердце».

«Не для того он бежал от своих, чтобы вернутся обратно» — не желал сдаваться Астигар.

Кейноа не ответила, ее лицо стало окончательно отрешенным, и Арно подумалось, что шаманке наскучил спор, и в зале осталась лишь бренное тело, а душа унеслась беседовать с Илларгой. Прежде его вера в Странника была несколько умозрительной; в море, да во время шторма, он, как и другие моряки, уповал скорее на Ниму. Ананк вела его дорогами странствий. И только встреча с Ларой перевернула его мир, подарив как мгновения ослепительного счастья, так и горечь. И впервые он столкнулся с непостижимым для разума обычного человека. А теперь ему предстоит побороться за Джузе. Он верил Кейноа, и теперь ему было странно, что вождя одолевают сомнения. Впрочем, после явной внутренней борьбы, Астигар с досадой буркнул:

«Сумеречник перережет тебе горло ночью на привале. Но так и быть. Я дам тебе пять воинов. Не больше. И только если найдутся те, кто пойдут с тобой по своей воле».

Добровольцев, к удивлению Арно, набралось около десятка. Хмурившийся Астигар выбрал пятерых. Сумеречник, щуплый и верткий парень, после недолгого раздумья согласился сопровождать их к храму и поклялся Наргином на собственной крови, что не предаст. Теперь пришло время проверить цену его клятвы.

...Арно оторвался от созерцания горы и испытующе взглянул в глаза Эледера.

— Мудрая сказала, что ты не лжешь, говоря, что выбрал иной путь.

— Ты не веришь Мудрой?

— Я хочу понять. Ты — инор-ец?

— Нет. Я прошел Тропу.

— Тогда кто не прошел?

Лицо сумеречника исказилось:

— Брат, младший. На охоте он распорол ногу о камни. Но Беласко не дал ему оправиться и настоял на проведении обряда.

— Какой в том был смысл?

— Наша мать много зим назад приглянулась Мудрому Беласко. Он хотел, чтобы она служила Змею вместе с ним. Но она связала свою судьбу с отцом.

— Зачем было столько ждать?

— Отец был дружен с нидеррой Алархом, а с его сыном, Харцем, мы устроили немало славных проказ, — Эледер скупо улыбнулся. — Отец и мать покинули подлунный мир еще при Алархе, Харца избрали нидеррой, и все изменилось. Блеско стал заправлять всем в клане. Прежде увечный или больной всегда получали отсрочку. Я принес в жертву черного петуха, дабы умилостивить Сугаара, но наутро за братом пришли, — пирр запнулся, затем с трудом договорил. — Он погиб в бесчестье. А теперь, когда сгинул и Харц... На пороге дома я нашел перо ворона и понял, что пришел мой черед.

История выглядела вполне правдоподобной, к тому же Арно полагался на интуицию шаманки. Тем не менее, он задал новый вопрос:

— Тропу никто не охраняет?

— Аратс вряд ли могут ждать нападения с этой стороны.

Тоже весьма правдоподобно.

— А как отнесется Сугаар к отступнику?

Эледер криво усмехнулся:

— Думаешь, что Аратс поклоняются Сугаару в жажде истребить весь род людской? Нет, Великий Змей дает нам свободу. В чести у нас были и Наргин, и Ост. Раньше. Теперь иначе. Но Ост сильнее Змея, так было от веку. Не попустит и впредь.

Арно оглянулся на воинов Фальго. Для себя он все уже решил, и если бы в этот миг Фальго решили повернуть назад — не собирался как-либо принуждать их. Старший, Кемен, неразговорчивый и жилистый с проседью в стянутых в хвост волосах, помедлив, кивнул, на лицах остальных — не было ни тени сомнения или страха.

— Да поможет нам Ост.

* * *

Неудача с Искрой ничуть не обескуражила Йахаба, ведь он ощущал, что сила его растет. Беласко говорил о необходимости встречи с королем Лодо, заверяя, что в Галее уже курятся благовония во славу Сугаара. Господину это было угодно, и Йахаб согласился.

Некотрое время потребовалось на то, чтобы освоиться в новом теле и — в Срединном мире, оказавшимся необычайно ярким, даже манящим. Воплощался ли он прежде и когда? Йахаб не знал. Теперь же самым главным чувством, владеющим им, было любопытство. Смертные сопровождали его повсюду и почтительно ожидали в отдалении, пока он подолгу наблюдал за преломлением солнечного света в струях водопада или полетом коршуна.

Вкус вина на языке или аромат свежеиспеченного хлеба, смертоносный блеск клинка или ласкающий тело мех — все было равно занимательно для него. Он предавался созерцанию крыла бабочки, умершей по его воле, или белых остроконечных лепестков идары — цветка, что растет высоко в горах, у границы вечных снегов, не вянущего, потому что он так пожелал.

Воспоминания и чувства Джузе из Амальфи переплетались с видениями бесплодных заледенелых равнин или багрового жара нижнего мира, где Йахаб бесчисленное число раз рассыпался в пепел и возрождался вновь. Служение и подчинение, что бы не предназначил для него господин.

Смертные развлекали. Разноцветными светлячками мерцали их души, заключенные в хрупкую плоть. Все их эмоции и устремления были внятны ему. Одни боялись, другие скрывали ненависть за подобострастием. Лишь Беласко он признал себе равным — насколько это было возможно, — ибо тот тоже истово служил господину.

Для своего обиталища он выбрал жертвенный зал, где Великий Змей дарил ему свою мощь. Йахаб знал, что вдали от храма станет слабее и поэтому жадно впитывал силу.

В зал по приказу Беласко притащили кровать, застелили ее драгоценными мехами инеистого волка. Подавали самую лучшую еду и вино. Вот только синий камень не покорялся ему. Иногда казалось, что дела шли на лад, мир раскрывался бесчисленными гранями, но жесткая отдача опрокидывала его на роскошное ложе.

Так пролетело несколько дней, пока Йахаб наконец не понял, что готов покинуть храм. Вечером, накануне отъезда, в зал вошла красивая, совсем юная девушка, чью наготу едва прикрывала короткая туника. Желание опалило его, лавой подземного мира прокатилось по жилам, и это было забавно. Йахаб не спеша, будто вкушая диковинный фрукт, насладился очередным подношением смертных. Ему показалось, что светлячок этой души горит ярче, чем у остальных. Из любопытства Йахаб коснулся его. И... то ли касание вышло слишком грубым, то ли связь души с телом оказалась непрочной, но девушка забилась, а потом замерла, уставившись перед собой бессмысленными, широко раскрытыми глазами. Под низким сводом заметалась светящая точка, и одновременно в глубине разума Йахаба прозвучал отчаянный крик. Он с досадой пожал плечами; первым порывом было вернуть душу обратно, но светлячок продолжал метаться, то скользя по телу девушки, то вновь взмывая вверх. Взгляд Йахаба упал на невянущую идару, лежащую на жертвеннике. В голову пришла иная идея, так же показавшаяся забавной. Он приказал светлячку опуститься на ладонь и сосредоточился, взывая к господину. И Змей ответил: в зале полыхнула зарница. Подойдя к жертвеннику, Йахаб осторожно взял цветок и повертел в пальцах. Идара будто светилась изнутри, от нее определенно распространялась волна силы, и это заслуживало внимания.

— Я буду заботится о тебе, милая.

Позади раздался всхлип, и Йахаб обернулся: из уголка рта девушки, недвижно распростертой на ложе, потянулась ниточка слюны. Он недовольно поморщился и резко взмахнул кистью руки, обрывая никчемную жизнь.