Чернила и кровь (гет)

Тяжело. Нечем дышать. Холодно.

Снег. Много снега. Почему?

Точно, лавина.

Собственная кровь согрела организм, от зажатых у тела рук разошлись огненные потоки и вспышкой высвобожденной магии разметали несколько метров снега надо мной, создав вокруг сферу с обледеневшей поверхностью. Вдох чистого морозного воздуха, хранящего отголоски запаха дыма, показался слаще любого наслаждения. И тут же следом мысль.

Я опять выжила.

Хриплый нервный смех вырвался вместе кашлем откуда-то прямо из глубины лёгких. Заболею, вероятно, если успела проваляться в снегу слишком долго, но сейчас, вновь целая, без сломанных костей и раздавленных тоннами снега и льда внутренностей я чувствовала себя просто замечательно. «Всё, что нас не убивает, делает нас сильнее»? А как вам «Всё, что нас не убивает, попытается снова»? По-моему, три раза находиться при смерти это перебор даже для меня! Что за дурная тенденция?

Мышцы отозвались возмущёнными судорогами, когда я с кряхтением принялась подниматься — утащило меня куда-то далеко вниз по горе, лежала я на боку, рядом ничего нет. Море снега совсем не помогало понять, где я. Везде синяя из-за темноты пустыня. Единственный ориентир это гора, и мне надо куда-то за неё. Очень далеко.

Вздохнув с вырвавшимся изо рта густым облаком пара, невольно облизнула потрескавшиеся губы. Пускай царила ночь, чёрная, непроглядная, даже лун нет — настолько низко висели облака, — но острые глаза видели верхушки деревьев и пики. А ещё под снегом ощущалось очень много крови погребённых людей и красных тварей… которую я с довольной улыбкой извлекла из-под лавины, набирая отовсюду несколько литров для собственных нужд. Мертвецам же оно не надо. Придётся нести получившийся пузырь над рукой, поскольку у меня нет столько склянок, однако собранная жидкость позволит продержаться на холоде достаточно долго, чтобы пройти много километров.

И идти-то придётся совсем не вслепую, ведь один только Фен’Харел и знает, где находится Скайхолд.

А у меня хранился образец крови Соласа со времени спарринга, когда я оставила ему первую царапину.

Тогда я рассчитывала использовать каплю как гарант безопасности, но сейчас ситуация сильно поменялась. Если я подойду достаточно близко, то смогу узнать, где находится Волк. А где Волк, там остальная Инквизиция.

Использовав собранную с трупов жидкость, принялась растапливать сугробы вверх по горе рукой, объятой в потоки светящейся багровым огнём крови. Да только когда свет позволил увидеть собственный заснеженный плащ, сапоги и бледные руки, я заскулила.

Громко и печально. Надрывно.

От боли и горя потери, как никогда за всю жизнь не плакала.

Очки разбились!

Снежная пустыня тянулась на многие километры по пологому склону западной стороны Морозного хребта. Буря сбивала с ног, роняя меня то на спину, то на бок, то лицом вперёд. Запасы крови подходили к концу, однако я не боялась, что останусь без сил — всегда имелась моя кровь, которая действовала при меньших затратах с большей пользой. Я не мёрзла от холода, сколько бы ни оседал иней на волосах и ресницах. Я не уставала, сколько бы километров уже ни минуло. Когда крови в пузыре осталось меньше половины, перестала растапливать лёд и просто продиралась через сугробы.

Сколько я так шла? Часы, кажется. Медленно, но зато уверенно.

Даже успела найти следы Лавеллан — перегруженный Якорь оставлял после себя мелкие трещины в Завесе, не опасные, что вскоре сами зарастут естественным путём. Снег тоже притоптан, где-то видно борозды, заметённые снегом.

Но я отсутствую гораздо дольше, чем Вестница Андрасте.

Наверное, люди расслабятся, когда осознают отсутствие малефикара. Волк-то точно порадуется, что ему не придётся тратить время и силы на помощь чокнутой иномирянке.

Усмехнувшись, что вышло немного горько, мягко села попой в снег.

Нужно сделать перерыв, банально устала колдовать. Выбора у меня не оставалось как такового… Надо тратить всю кровь с трупов и под кучей заклинаний прилечь поспать хотя бы на пару часов. Укрытием мне послужил привычный каменный купол, который очень скоро занесло снегом, а заклинания поддерживали тепло тела.

Ненадолго. Просто перевести дух.

Есть хочется…

Купол осыпался. Следом за ним рухнули несколько сантиметров снега прямо мне на голову и плечи, и я зажмурилась, растирая влажностью опухшие от слёз глаза. Во сне на холодной, вечно мёрзлой земле я плакала, но не помню, почему — причиной для перегруженного мозга могло стать что угодно.

А когда я разлепила словно налитые свинцом веки, то вскинула брови так высоко, как позволяли мышцы.

На горизонте небо уже посинело, отражая свет с востока. Скоро рассвет.

Честно говоря, я не хотела знать, сколько продремала, пока кровь совсем не закончилась и не разбудила меня, поэтому поспешила продолжить продираться через толщу снега. Капли крови раненных беженцев остались на местах стоянок — так я легко ориентировалась и понимала, что подходила к заветному канонному ущелью всё ближе.

Мысли занимало далеко не нытьё об усталости или то, что я идиотка, раз поддалась своей жадности ради пары литров крови осквернённого дракона. А то, что я всё ещё хотела есть. И мне за это не стыдно.

Поэтому когда мелкий снежный туман от окончания бури со временем рассеялся на горизонте, когда передо мной выросла расколотая вершина, а в темноте засияли охрой костры, скрытые сугробами, я с облегчением вздохнула.

Добралась.

И я скоро поем!

Обрадованная последним, я бодро взобралась на холм, смирившись, что зрение вновь просело до мутного. А после заметила изумрудно-мятное сияние завесного огня. Дозорные отсутствовали в столь ранний час — я не видела человеческих силуэтов. В огромном лагере не бродили люди — движения нет. Костры потихоньку догорали, поддерживаемые редкими часовыми — у очагов я видела шевеление тёмных пятен.

Только на краю ущелья в полном одиночестве стоял закутанный в меховую куртку Волк, хорошо узнаваемый по лысой голове и по капли крови. На миг глаза позволили вновь нагрузить себя, прежде чем заслезились и заболели.

Волк смотрел на меня со смятением.

Почему он не спал? Почему не дежурил около палатки Лавеллан? Почему он выбрал одиночество, как бы плохо ему ни становилось из-за этого?

Тишина стала неловкой уже спустя пару секунд, но не успела я даже рта открыть, как поднялось, выглянув из-за пик, с востока солнце. Вдруг стало смешно, потому что, если канон вновь взял своё, то Мать Жизель, а после вся Инквизиция пела церковную песню «Рассвет придёт». И он пришёл. Точнее, я пришла с рассветом. Случился бы эпичный момент под мелодичную тему с символическим появлением Героини Ферелдена на фоне светлеющего неба…

Если бы мой живот не издал вой умирающего кита.

— Я успела к завтраку?

Солас так тяжело вздохнул, с силой потерев переносицу, что не улыбнуться было бы преступлением. Да, я — не нежная Лавеллан, с драматизмом появляющаяся посреди ночи из темноты и падающая в обморок на руки солдатам. Я себя исцелила, отдохнула, да и здоровье пока позволяло стоять на ногах, хотя стало подозрительно зябко.

Шмыгнуть носом стало ошибкой.

Роковой.

— В тепло, живо, — Волк даже смотреть на меня не стал.

Он потушил завесное пламя в жаровне замысловатым взмахом ладони и просто направился вниз по склону, в лагерь. Тупо глядя в знакомый по походам затылок с оттопыренными ушами, красными от мороза, несколько раз моргнула. Вот это хладнокровие. Он действительно надеялся, что я помру под лавиной, что ли?

Лагерь спал — да так крепко, что и часовые дремали стоя, просыпаясь только для того, чтобы убедиться, что мимо прошёл эксперт по Тени, а не кто-то посторонний. Недалеко от лазарета расположились «Боевые быки», кажется, с Крэмом в дозоре. Палатка с сияющим глазом среди одинаковых скромных, для пострадавших солдат и жителей, однозначно принадлежала Лавеллан, где на входе бдел сонный Блэкволл. Мужчина посмотрел на меня, часто заморгал и заторможено кивнул. Я данное действие проигнорировала — потому что едва ли увидела сослепу.

Привели меня в палатку, отдалённо прячущуюся как от компаньонов Вестницы, так и от магов Фионы. Тент окутан парой заклинаний от лишних гостей и такими же согревающими чарами, какими пользовался сам Солас для его босых ног, что в некоторой степени забавно и одновременно удобно. У входа сидел прямо на камне, положив подбородок на подогнутые колени, Коул. Сострадание при моём приближении поднял голову к Волку, чьё лицо я не видела, шепнул что-то, от чего Солас отогнал духа резким жестом руки, а затем исчез. Молча. Без единого звука.

Я внимание на этом не заостряла. Отношения Мудрости-Гордости с Состраданием не поддавались пониманию человеческого мозга без эмпатии.

Пройдя в палатку, ощутимо пригнувшись, Волк придержал полог, ожидая, когда я зайду. Изнутри горели только аметистовые глаза, смотрящие строго перед собой, да светлячок в одном из углов, и поскольку заманчиво повеяло теплом, я скользнула под чужой рукой в укрытие.

Волк присел на спальник и принялся искать что-то в рюкзаке. Я за это время сняла поклажу, села в позу йога, использовав плащ как подстилку, стряхнула с волос и ресниц иней, а после стянула сапоги и высушила их, но обратно не надела, отогревая вымокшие ноги. Наконец эльф протянул мне завёрнутую в тряпку четвертинку хлеба, сверху на которой лежал добротный кусок нажьего мяса. На вкус эти зверьки как ветчина и бекон, поэтому блюда из них я любила и от угощения не отказалась. А уж когда мне протянули заботливо нагретую флягу с ягодной настойкой, так вообще на седьмом небе оказалась.

— Где твои очки?

Волк сразу заметил, как я щурилась, когда рассматривала вещи в его руках, пока они не оказывались у меня. Впрочем, рот у меня был занят, поэтому я указала на боковой карман рюкзака, откуда торчала дужка. Тонкие пальцы аккуратно вытащили оправу.

Помятую и без стёкол.

— Лавина сносила дома и деревья, — я прожевала кусок и запила его блаженным вкусным теплом, после чего заговорила дальше, глядя на флягу в руке, а не на собеседника. Всё равно лицо в деталях не увидела бы, потому как Солас сидел в метре от меня, а это уже ощутимое расстояние для моего минуса. — Я-то исцелилась от повреждений, а вот очки не выдержали. Как думаешь, в Орлее есть какие-нибудь мастерские?

Волк вновь тяжело вздохнул и вернул очки в кармашек.

— Ты едва не умерла в третий раз, а тебя волнуют стёкла?

— Каждый по-своему справляется со стрессом.

Жаль, его мимики не вижу. По голосу ничего сказать не могу — спокойный и тихий, а так хоть микровыражение уловила бы. Тяжело быть слепой… но только в бытовом плане. Учитывая, что общение мне и не нужно, грустила я только в отдельных случаях в разговорах с друзьями, как сейчас. Это всё ещё звучало странно.

И я вновь шмыгнула носом.

— У тебя есть разогревающая мазь?

— Да, но я редко болею, к тому же, неудобно спину растирать самостоятельно. Ерунда, — фыркнула и отложила на его спальник тряпочку с флягой. — Это местные от простуды умирают, а я два-три дня с насморком похожу максимум. Другой организм, помнишь? — В голове вдруг прояснилось, и я невольно щёлкнула пальцами. — Кстати, как там Лавеллан?

— Приняла титул Вестницы Андрасте, «потому что людям надо во что-то верить», — на этих словах голос Волка исказился, ядовито повторив очень смутно знакомые слова. — Долийка расспрашивала Мать Жизель о Создателе, чтобы понять, благодаря кому она выжила.

Чего-о?

Судя по хмыку, я это произнесла вслух.

— В ней есть потенциал лидера, и люди за ней идут.

— Но она поверила в своё бессмертие и избранность.

Волк медленно кивнул.

— Всё было хорошо, пока она не завербовала магов, — тон Соласа заледенел. — Когда она решила судьбу целой касты Юга, девчонка осознала свою безнаказанность. Корифей должен был поставить её на место, однако она выжила и лишь убедилась, что в её руках огромная сила Инквизиции.

— И ты всё равно поведёшь их в твой Скайхолд, потому что Инквизиция нужна, чтобы вернуть Сферу, — Волк ответил кивком. — Возможно я сейчас влезу не в своё дело…

— Когда тебе это мешало?

— …но разве Лавеллан не флиртовала с тобой?

— Я пять месяцев провёл бок о бок с вредным малефикаром, тогда как с ней — всего один, — голос эльфа звучал вкрадчиво. — Её флирт нелеп, учитывая, что она меня почти не знает. К тому же, это в некоторой степени неприятно.

— Потому что она долийка, злоупотребляющая славой твоего Якоря, которая свернула с пути предков и поверила в Создателя.

— Я иногда забываю, сколь много ты знаешь, — тон потеплел и Волк усмехнулся.

Правда, когда я снова шмыгнула носом, он цокнул языком.

— Твоей живучести только Вестница и позавидует, но это не значит, что нужно сидеть и терпеть. Однажды ты помогла мне обработать ожог, — Солас отвернул голову, и теперь я видела его размытый профиль с прямым носом, — если я предложу услугу за услугу, ты позволишь помочь тебе с согревающей мазью?

— Я могу намазать себе грудь.

Пульс у существа рядом забавно подскочил. Интересно, что он там себе представил.

— Лёгкие не только спереди, знаешь? — Подобной невозмутимости можно только позавидовать. — Нас ждёт несколько суток по горам, и любая болезнь обостряется, если ничего не делать.

— Ты чего такой заботливый? — я прищурилась, силясь рассмотреть его физиономию, но глаза слишком устали за целую ночь магии в них, поэтому лучше видеть не получилось. — Я не буду рассказывать тебе будущее просто потому, что ты стал добреньким, мне плевать на это.

— Друзья помогают друг другу, разве нет?

А.

А-а.

— А-а, — вышло кисло и с виной. Иногда я идиотка, и это не лечится. — Извини, я не привыкла, что в этом мире теперь есть кто-то, кому можно довериться. Раз уж так, то мазь действительно была бы не лишней.

— Сострадание сторожит вход, тебя никто не увидит, — Волк перенёс вес на отставленную руку и отвернул голову вместе корпусом, смотря теперь в дальний от меня угол. Я видела только треугольники ушей и лысый затылок с краешком носа. — И выпей потом ещё ягодной настойки, чтобы не беспокоил кашель.

— Хорошо, ма-ам.

Волк коротко рассмеялся, но полуслепая и занятая вознёй с туникой я этого не увидела. Зато могла представить, вспоминая нашу последнюю совместную ночёвку. Уголки губ приподняты, полные губы натянуты, поэтому подбородок с ямочкой кажется немного больше, а смешок сдавливает последний звук в донельзя неказистый полухрюк-полувздох. Раньше я этого не замечала. Солас всегда так сопел? Как собака.

Нет! Я не буду над этим смеяться!

Развернувшись спиной и кусая губы, чтобы не выдать смешка, села по-турецки, предусмотрительно вытащив баночку с мазью и положив тунику на колени. Только одно меня напрягало.

Согревающую мазь лопаткой не нанесёшь, это бесполезная трата лекарства. Её нужно втирать в кожу, соответственно, согревая.

Пальцами.

Ледяные мурашки, даже несмотря на тепло в палатке, пробежали по позвоночнику, отчего мелкие волоски поднялись дыбом. Резко стало страшно.

Потому что я боялась щекотки.

До ужаса!

— Не хочу тебя напрягать, но, — Волк даже не запнулся, за моей спиной шурша тканью спальника, — лиф будет мешать.

Даже когда я одним движением стянула широкую полоску ткани к талии и скрестила руки на груди, изображая хотя бы подобие стеснения, ритм сердца эльфа остался ровным. Тысячелетнего духа вряд ли могла смутить нагота.

А я в принципе любила своё тело, потому что «мужчина — не собака, на кости не кидается».

Я не буду шутить про волка и кости!

Смех от собственных мыслей совпал с ощущением прохладной по началу мази и дикой щекотки на позвоночнике. Плечи поднялись, как и лопатки, и меня перекосило на один бок с позорным писком, вырвавшимся подобно скрипучему вскрику.

— Просто щекотно, — пояснила я на прекращённое действие, уставившись на собственную грудь и крепче сжав пальцы на плечах, — продолжай и не обращай внимания.

— Ты знаешь, что родинки у тебя на спине складываются в созвездие Фенрира?

Солас вдруг прочертил пальцем эти самые линии созвездия по моей коже.

Ни капли не приятно. Я сейчас завизжу и перебужу всю Инквизицию!

— А ты знаешь, какие последствия от кровоизлияния в мозг? — процедила я, заёрзав от щекотки, и шмыгнула носом. — Оставь мои родинки в покое!

Тихо фыркнув, Волк провёл покрытыми мазью пальцами по одной из лопаток, словно издеваясь, — от траектории касания я подалась вперёд и запыхтела, сцепив зубы и едва не прикусив язык. Это на благо моего здоровья! Терпи! Вот, уже тепло пошло, во сне мне будет хорошо и уютно!

Когда неприятные ощущения сошли на нет, я даже не заметила.

Просто в один момент дискомфорт от трения по коже сменился уверенными движениями, как раз на идеальной грани между щекоткой и слабым давлением. Солас настолько бдительно контролировал напрягшиеся под его пальцами мышцы и мягкие участки, что я уже и позабыла, что такое щекотка.

Мне говорили, что чувствительность проходит, когда ты доверяешь человеку, который тебя касается. Но даже мама не могла дотронуться до меня, чтобы я не закричала.

Задать вслух вопрос не решилась.

Потому что банально не знала, а надо ли вообще о таком спрашивать, чтобы не показаться полной идиоткой.

Прошло всего около десяти минут, но по ощущениям — весь час. Оттого, что я согрелась, насморк совсем взял своё, а после накатила такая сильная сонливость, что я клевала носом в колени, пока одевалась в тёплую белую рубаху вместо туники.

И тут Солас совершил ошибку.

— Можешь остаться и поспать, — он притушил светляк, сдвинув его в другой угол палатки, — места хватит.

— Ты знаешь, что ты мой лучший друг? — пробормотала я, медленно разматывая личный спальник и снимая «ролл» с рюкзака. Никуда идти не хотелось, я бы и на земле у порога разлеглась, ведь организм потребовал срочный отдых. — Потому что единственный.

Лба коснулась тёплая ладонь.

Наши взгляды встретились близко и чётко.

— Жара нет.

— Ты разучился понимать шутки? Соболезную твоей утрате.

Волк в который раз вздохнул и отодвинулся. Затем залез в свой спальник и повернулся на бок, спиной ко мне.

Ну и не надо, ну и пожалуйста.

— Спокойных снов, Солас, — прохрипев, спрятала нос под ткань. — И спасибо.

И на грани уплывающего в фантазии мозга всё-таки услышала.

— Рад помочь, Лина.