Я - Риддл (гет)

Виктора отправляют в Мунго. У парня раздроблен позвоночник и пережат спинной мозг. Вдобавок переломы ребер, проткнутое легкое и вывих правой руки. К Рождеству, однако, колдомедики обещают поставить Крама на ноги. Но вот сможет ли он после этого заниматься квиддичем — не факт.

В Пуффендуе — траур. Барсуки какой-то потусторонней чуйкой узнают, что я беседовала с Диггори перед испытаниями, и теперь намеренно меня сторонятся. Хорошо, хоть уроки не прогуливают. Были бы гриффиндорцами, устроили бы мне бойкот непременно.

Каркарову до смерти Диггори нет дела. Он искренне радуется первому месту Крама и постоянно ставит его в пример другим парням. Те, конечно, тоже радуются за своего однокурсника, но вот постоянное восхваление Крама директором им уже надоедает.

Неделю едим в зале, завешанном траурными полотнами. Впрочем, для гриффиндорцев и слизеринцев это ничего не значит. Пару раз слышу, как красно-золотой факультет подбадривает Поттера, говоря, что «Диггори был ненастоящим чемпионом». М-да. И это — факультет благородства, как мне его описывал Дамблдор?

— Говорят, Седрика убили по приказу Того-Кого-Нельзя-Называть, — говорит Малфой после завтрака в коридоре какой-то девочке на пару курсов младше. — Он собирается вернуться. Помнишь чемпионат по квиддичу этим летом?

Не выдерживаю. В лучших традициях Дурмстранга хватаю за ухо белобрысого пацана и, мило улыбаясь, обращаюсь к испуганной слизеринке:

— Мисс Андерсон, не переживайте. Я могу вам гарантировать, что с драконами Тот-Кого-Нельзя-Называть справляться не умеет.

Мисс Андерсон смотрит на стонущего от боли Малфоя, затем на меня.

— Я поняла, профессор Риддл, — пищит девочка.

Отпускаю покрасневшее ухо блондина.

— Ай, вы сошли с ума! — причитает Малфой, прижимая ладонь к больному месту. — Да вы знаете, что с вами сделает мой отец?! — вдруг рявкает он на весь коридор.

Замираю от такой наглости, но потом прихожу в себя.

— Будем мериться, у кого папочка круче? — заинтересованно спрашиваю у слизеринца.

Тот, через секунду, видимо, сообразив, заливается краской почище Уизли и, сопровождаемый смехом успевших собраться зрителей, берет низкий старт куда-то в противоположную от меня сторону.

— Профессор Риддл! — вдруг резко окликают меня.

Оборачиваюсь. Ко мне спешит злая профессор МакГонагалл.

— Мы не используем физические наказания на учениках! — на лице пожилой ведьмы — гнев. — Только отработки и снятие баллов!

— А это не физическое наказание, — добродушно улыбаюсь. — Это вместо Силенцио. Только немножко больнее. Но, согласитесь, никакого сравнения с самим Силенцио. Так он бы молчал, пока заклятие не снято, а так — просто не будет говорить лишнего.

— Я доложу директору, — глаза декана Гриффиндора на секунду желтеют, и мне даже кажется, что зрачки вытягиваются. — Пусть он разбирается.

Когда ее остроконечная шляпа скрывается за каким-то поворотом, ученики награждают меня аплодисментами.

Интересно, почему я ощущаю себя клоуном?

А в пятницу мне приходит письмо от бывшего профессора ЗОТИ, который вел в прошлом году. От оборотня.

«Уважаемая профессор Риддл.

Я получил ваше письмо давно, но, сказать честно, побоялся на него отвечать. Думаю, вы понимаете, почему. Директор Дамблдор развеял мои опасения, и я бы хотел извиниться перед вами. В эту субботу я буду в Хогсмиде, в «Трех метлах». Если вы не против, то мы могли бы встретиться там, и я бы передал вам все имеющиеся материалы, если в них, конечно, еще есть нужда.

Р. Дж. Люпин».

Откладываю пергамент, смотрю на пламя камина. А почему бы и не встретиться с этим человеком?

— Проведешь у ребят «боевку»? — интересуюсь у Игоря вечером. — Я завтра в деревню выбраться хочу.

— А чего там? — спрашивает Каркаров, растянувшись на моем диване.

— Кое с кем встретиться надо.

— И с кем это?! — ревниво поднимается на локте Игорь. — Кто это такой?

— Люпин. В прошлом году здесь ЗОТИ вел.

— А... — ложится обратно мой собеседник, но снова вскакивает: — Оборотень?

— Ага, — киваю. — Но ты не бойся. Он безопасный. Он с Дамблдором дружит.

— Хм... — многозначительно выдает Каркаров. В его «хм» собраны всевозможные интонации, причем ревность — превалирует.

— Он мне материалы по прошлому году отдаст.

— А почему не совой?

— Потому что я Риддл! — рявкаю. — Потому что он вообще засс...л мне отвечать, пока с Дамблдором не поговорил. Хочет, видимо, на мою рожу поглазеть!

— Анька, а ты все-таки ненормальная, — бурчит Игорь, глядя на мое разгневанное лицо. — Ну что тебе стоило приехать Романовой?

— Много чего стоило, — успокаиваюсь. — Как приехала, так приехала. И вообще. Я должна реабилитировать фамилию или нет?

Каркаров фыркает, улыбается.

* * *

Сижу в «Трех метлах», потягивая сливочное пиво. Рядом через стол примостились ученики Хогвартса.

— Профессор Риддл? — окликает меня голос, и напротив садится молодой мужчина лет тридцати пяти, опрятно, но бедно одетый. — Я Ремус Люпин.

— Очень приятно, — киваю Люпину. — Анна.

— Тогда я Ремус, — улыбается оборотень. — Простите меня за недоверие, пожалуйста, и что так задержался с ответом, — на стол ложится толстая папка с пергаментами. — Вот тут мои наработки.

— Огромное спасибо, — искренне благодарю Люпина. — Это действительно может сильно помочь.

— Если честно, я в этом сомневаюсь, — хмыкает мой собеседник. — Учитывая, что вы учились в Дурмстранге...

— Именно поэтому, Ремус. Программа Дурмстранга не подходит для Хогвартса. Я, конечно, даю детям, что могу, но очень боюсь слишком завысить требования. А так у меня есть шанс хоть немного равняться на одного из лучших преподавателей ЗОТИ. Нет-нет, не смотрите на меня так — это не лесть. Это мнение оставленных вами учеников. Даже слизеринцы признают вашу компетентность, хотя они и выказывают меньше всех симпатий в ваш адрес.

— Слизеринцы... — фыркает оборотень. — Да... не сложилось у меня с ними как-то... еще с детства.

— Бывает, — киваю. — У них сложная натура.

— Это точно. Как и у вашего отца... — в интонациях — умело замаскированный вопрос.

Ха. Ничто не ново под луной.

— Мой отец — это отдельная история, Ремус, — отпиваю глоток пива. — Хоть в нас и течет кровь Слизеринов, тем не менее, мы разные. В моем появлении на свет, скажем так, принимал участие не только Том Риддл, но и Елизавета Романова. И, если честно, для меня всегда была примером она, а не отец.

— Елизавета Романова... Это французский колдомедик?

— Да, — киваю. — Вы слышали о ней?

— Разумеется, — Люпин преображается. — Я читал ее труды по колдопедиатрии. Она первая применила совершенно новый подход к диагностике заболеваний у младенцев-магов, и именно ей мы обязаны тем, что детская смертность сократилась едва ли не вдвое.

— О... — только и могу сказать. — Простите, Ремус. Очень редко случается, что имя моей матери известно за пределами узких кругов.

— Ну... В свое время я... я занимался изучением колдопедиатрии.... самостоятельно, — краснеет оборотень. — Я пытался... Ай, неважно.

Подзываю Розмерту.

— Что вам, мисс Риддл? — улыбается барменша.

— Ремус, хотите чего-нибудь?

— Ой... Да ладно... Нет... — еще больше смущается оборотень. — Я так...

Ага. Все с тобой, пушистый, ясно.

— Позвольте угостить вас обедом, — улыбаюсь. — Не так часто мне доводится тех, кто знает не только о делах моего отца, но и моей матери.

— Я...

— Поверьте, Ремус, мне это будет только в удовольствие.

— А... ну ладно, — сдается оборотень.

Розмерта понятливо кивает, и через минуту на столе перед моим собеседником стоит горячий суп с клецками, солянка и кружка сливочного пива.

Люпин ест культурно, но видно, что сытно поесть ему удается не каждый день. Он тщательно доедает все до последней крошки и благодарно смотрит на меня.

— Спасибо, Анна.

— Это вам спасибо, Ремус, — касаюсь принесенной оборотнем толстой папки. — Вы меня очень выручили.

* * *