Мир тщеславия и разочарований (гет)

Я всегда считала себя тихоней и серой мышкой. Девочкой, которая послушно следует всем правилам и делает то, что велено, но не потому, что чтит дисциплину, а потому, что боится быть непокорной. Но очень этого хочет.

Для окружающих я тоже всегда была обычной тихоней.

То, что, наплевав на безопасность, сегодня ночью я в компании Невилла пошла и оставила на стене призыв к борьбе (а, по сути, бросила вызов самим Кэрроу), было страшной глупостью с моей стороны.

Но тогда почему сейчас мне хотелось улыбаться? Я лежала в своей постели, перебирая в памяти мгновения недавнего приключения. Вспоминала свою надпись, чуть кривоватую из-за дрожавших рук, захватывающий побег с «места преступления», счастливую улыбку Невилла…

До утра оставалось всего несколько часов, а мне не спалось. Окунувшись в атмосферу бунтарства, став непосредственным её творцом и вдохновившись ею, я ощущала необычайный прилив веры в будущее и собственные силы.

Одеяло было мягким, я куталась в него, обнимала, как плюшевую игрушку, а на губах моих играла добрая ухмылка из-за гордости за себя.

Радость моя, однако, была недолгой. Расплата за искорку надежды не заставила себя долго ждать…

…Сказать, что меня трясло, когда я утром шла на завтрак, это ничего не сказать. Пол плыл под ногами, люди вокруг виделись смазанными силуэтами, а их голоса доносились до меня, словно приглушенные водной толщей. Громче всего остального я слышала собственное дыхание.

Мне казалось, что все знают. Что у дверей Большого зала меня уже ждут двое Кэрроу.

Вот сейчас. Я приду в холл. И все расступятся передо мной и обратят ко мне лица. А потом каждый из них медленно повернется, и я посмотрю туда, куда смотрят они, — на надпись на стене и двух Кэрроу, взирающих на меня недобрым взглядом…

Когда наваждение отступило, я поняла, что уже нахожусь в холле. Здесь было необычайно многолюдно, но никто даже и не думал пялиться на меня. Школьники толпились рядом со входом в Большой зал, переговаривались и не спешили идти внутрь к своим факультетским столам. Внимание каждого из них привлекала стена слева от дверей и слова на ней.

Я огляделась — мне хотелось отыскать Теодора и издали по выражению его лица попробовать отгадать его реакцию. Но он либо был среди тех немногих, кто не стал задерживаться в холле и уже ушел в Большой зал, либо был загорожен от меня людской массой. Зато я наткнулась взглядом на Невилла, стоящего на нижней ступеньке мраморной лестницы. Заметив, что я смотрю на него, он заговорщицки мне улыбнулся, и от этой его улыбки я почувствовала, как напряжение внутри меня, превратившее мои нервы в звенящие струны, потихоньку спадает.

Всё получилось. Наша надпись стала… событием. Каждый ученик увидел её.

И хотя я стояла позади, за спинами ребят, я всё равно чувствовала, как сильно все взбудоражены и впечатлены. Что они испытывали? Должно быть, это было что-то вроде того, когда, погружаясь в трясину отчаяния, просишь сил и помощи свыше и вот наконец получаешь знак, что всё еще может быть по-другому. Что еще может взойти солнце и осветить непроглядное болото твоего существования. Они чувствовали воодушевление.

— Что встали, как стадо баранов? А ну разошлись! — раздался вдруг рявкающий голос Амикуса Кэрроу.

Амикус Кэрроу был не один, а в сопровождении своей сестры Алекто. Ученики спешно расступились, шарахаясь в стороны и освобождая дорогу парочке Пожирателей смерти... и позволяя им увидеть стену, где синей краской было выведено «Отряд Дамблдора: мобилизация продолжается».

Я зажмурилась…

— КТО? Кто это сделал? — в ярости завопил Амикус, практически разрывая мои барабанные перепонки. — Признавайтесь, или вам всем не поздоровится!

Разлепив веки, я увидела, как побагровевшие от злости брат и сестра Кэрроу маниакально всматриваются в окружающую их толпу школьников, оцепеневших от ужаса. Кэрроу выискивали среди них вероятного автора надписи. Но почти все ученики, включая и некоторых слизеринцев, в страхе пятились и выглядели одинаково напуганными.

Все, кроме Джинни Уизли. Она улыбалась. Смелая и дерзкая Джинни. Яркая и озорная Джинни с волосами цвета огня...

Заметная Джинни.

— Ты! — завизжала вдруг Алекто с искаженным от гнева лицом. — Рыжая Уизли, острая на язык! — с этими словами она подскочила к Джинни, мертвой хваткой вцепилась ей в локоть и встряхнула ее. — Это ты сделала? А ну признавайся, чертовка!

— Пустите! — Джинни брыкнулась, тщетно пытаясь вырваться.

Меня охватил приступ паники. Что мне делать, если Кэрроу навредят Джинни? Если они навредят ей за то, что сделала я?

— Не трогайте ее! — выкрикнул Невилл, срываясь с места и выбегая вперед. — Это мог сделать любой из нас! Потому что, кроме слизеринцев, здесь все против вас! И против Снейпа!

Около Невилла тут же возник Амикус. Он вывернул Невиллу руку, зажатая в ней волшебная палочка с тихим стуком упала и покатилась по каменным плитам…

— Хочешь узнать, Лонгботтом, что будет с любым дурачком, который пойдет против нас? — со зловещей усмешкой проскрежетал Амикус и пихнул обезоруженного Невилла, отчего тот повалился на пол. — Пускай это послужит уроком тебе и всем остальным!

В этот момент мне показалось, что у меня остановилось сердце. И время словно тоже остановилось…

— КРУЦИО! — проорал Амикус Кэрроу. — Круцио, щенок!

Это был первый раз, когда на моих глазах к человеку применили непростительный Круциатус. Амикус пытал Невилла с деспотичным наслаждением. Алекто зашлась ликующим, мерзким смехом.

— Вы никакой не отряд! — алчно скалился Амикус, обводя присутствующих бешеным взглядом. — Вы сборище мелких, непослушных выродков, которых надо хорошенько проучить! Круцио!

— Прекратите! — срывающимся голосом кричала Джинни, всё еще находясь в руках Алекто.

А Невилл, славный и совсем не заслуживающий наказания Невилл, корчился в конвульсиях боли на полу…

Хватит. Пожалуйста, хватит…

Я шептала это то ли вслух, то ли нет, уже почти готовая рухнуть на колени. А даже если и вслух, разве Амикус или Алекто Кэрроу вняли бы моим мольбам?

Вот она — свершившаяся реальность. Пожиратели смерти. Наказания, пытки, убийства… Вот каким стал наш мир.

Страх и отчаяние возвращались, накрывали с головой, сметали на своем пути всякие намеки на светлое будущее. Меня как будто засасывало воронкой обратно в пучину моих страхов, в водоворот моей собственной боли. И уже не выбраться оттуда. Я зажала себе уши…

Только бы не слышать этот крик.

— Что тут происходит? — со стороны мраморной лестницы прозвучал вопрос, заданный бесстрастным тоном Северуса Снейпа. И это подействовало на всех, подобно ледяному душу.

Все школьники замерли, и в толпе стали слышны тихонькие всхлипы — сцена безжалостной пытки потрясла некоторых до слез. На пороге Большого зала появились преподаватели, очевидно, выскочившие на шум. Профессор Стебль держалась за сердце, Минерва Макгонагалл сжимала в руке волшебную палочку... В мыслях пронеслось, что они не могли не обратить внимания на надпись, когда шли на завтрак, а значит, отнеслись к ней... с одобрением.

Амикус прекратил мучить Лонгботтома, Алекто разжала пальцы на локте Джинни, и та, освободившись, тут же бросилась на колени рядом с Невиллом, которого била крупная дрожь, мешавшая ему подняться хотя бы на четвереньки.

Под прицелом десятков пар глаз Снейп прошествовал в центр, глянул сначала на пыхтящих Кэрроу, потом около секунды рассматривал Невилла, с помощью Джинни пытающегося встать на ноги. В конце концов Снейп устремил свой непроницаемый взгляд на лозунг на стене, после чего спокойно произнес:

— На завтрак у каждого из вас осталось всего десять минут. Любой, кто опоздает на урок, будет наказан.

Холл опустел быстро. Но большинство учеников отправились не в Большой зал, а сразу в учебные кабинеты. Этим утром им отбили аппетит.

Этим утром я почувствовала, как снова сломалась. И я не знала, кто сможет собрать меня по кусочкам.

Ни Сьюзен, которая выглядела такой же подавленной, как и я. Ни напуганный Марти, который увязался за мной с одним единственным требованием: «Скажи, что ты не в Отряде». Ни Невилл, перед которым я теперь испытывала двойственную вину: во-первых, потому, что он один пострадал за то, что мы сделали вместе, а во-вторых, из-за того, что я разочаровалась в его идее с надписями, а его стремление бороться уже не восхищало меня, а казалось мне напрасным.

И только Теодор бы мог. Но он по-прежнему оставался одной из главных причин, по которой я и разваливалась на части.

А вечером, вернувшись в пуффендуйскую гостиную, я увидела, что к доске объявлений приколот свежий лист пергамента — на завтра после ужина Снейпом было назначено внеочередное собрание старост.