Демон-хранитель (гет)

Людмила Степановна заливала комнатные растения специальным раствором и мнительно трогала пальцем влажную землю. Несомненно, если бы цветы умели говорить, они бы уже давно сдавленно хрипели, прося пощады, но Коромысловой-старшей всё казалось, что воды недостаточно. Две прошедших недели, которые сама Людмила провела в санатории, за цветами ухаживала Зинаида, а это значило, что за ними не ухаживал никто. Умом Людмила Степановна понимала, что нет смысла поливать цветы за всё упущенное время, но ей казалось, что этим она искупает чужую невнимательность.

Кроме неё, дома никого не осталось: Зинаида, в обычные дни встававшая не раньше полудня, в этот раз покинула квартиру ещё в семь утра без каких-либо объяснений. Видно было только, что она очень торопилась: возле зеркала в прихожей валялся флакон из-под духов, на коврике — пушистый шарф Татьяны, видимо, мешавший средней сестре достать с вешалки своё пальто. Близилась ночь, но Зинаида до сих пор так и не появилась, и Людмила подозревала, что та не вернётся до самого утра. Такое случалось, пусть с каждым месяцем всё реже, и старшая сестра ничуть не беспокоилась. По крайней мере, этой ночью в комнатке будет на одного человека меньше — хоть какое-то облегчение.

Татьяны также не было дома: ушла встречать сына с занятия в художественном кружке. "Какие кружки в семь вечера?" — раздражённо спрашивала Людмила, но Татьяна только пожимала плечами. "Преподаватель по совместительству работает школьным учителем, во вторую смену. Да и родителям после работы забирать удобнее".

Скажи кто Людмиле пару лет назад, что одиночество станет живительным эликсиром, глотком свежего воздуха, редкой и тем более желанной отдушиной в замкнутости семейного быта — она бы рассмеялась. Имидж сильной и одинокой женщины был привычен для неё уже долгие годы. Она не тяготилась этим, но порой мечтала перекинуться с кем-нибудь словом тихим осенним вечером, когда даже цветы засыпают, а телеведущие утрачивают свою фальшивую эмоциональность. Домашних животных у неё никогда не было. Только фиалки и молодые драцены в майонезных вёдрах вместо горшков.

Людмиле хотелось остановить этот миг. Чтобы струя воды, вытекавшая из кувшина с узким горлом, никогда не заканчивалась. Чтобы цветы стояли бесконечной вереницей, жадно требующей внимания. Чтобы октябрьский вечер растянулся в целую осень. Закрыть дверь... Запереться на все замки и устало прислониться к дверному косяку... Но они придут, совсем скоро. И круг замкнётся снова: бесконечные ссоры сестёр, жизнерадостные крики племянника, звон стаканов, запах гари (Зинаида никогда не умела готовить) и бульканье чайника...

Коромыслова-старшая встряхнула головой, точно отгоняя видение, и нечаянно пролила воду на подоконник. Беззлобно ворча себе под нос, она потянулась к раковине за тряпкой.

— Давайте я помогу, — вежливо произнесли сзади.

Лужица, медленно растекавшаяся по поверхности, внезапно остановилась и задрожала на месте крупными прозрачными каплями. Затем стала таять на глазах, словно испаряясь — в сущности, она действительно испарялась. Стекло над подоконником запотело. Слабо запахло горелой краской. Нежданный гость немного не рассчитал своих сил.

— Это вы, Варвара Андреевна? — холодно спросила Людмила.

— А у вас есть другие знакомые, которые могут незаметно для вас проникнуть в квартиру и заставить воду испариться?

Женщина обернулась. Кудрявая девушка с огненными глазами сидела за столом, подперев щёку рукой, и с любопытством оглядывала маленькую кухню.

— Сочувствую. Теперь я могу понять, почему вы так рвались получить мою квартиру. Должно быть, вчетвером тут невыносимо.

— Зачем вы пришли?

— Сама не знаю, — честно ответила гостья, — По всем законам логики мне должно быть всё равно. Просто захотелось узнать напоследок, как у вас дела.

Людмила Степановна отвернулась к окну и принялась снова топить цветы в питательном растворе. Руки слегка дрожали, но журчание воды успокаивало.

— У нас всё по-старому. Благодаря вам в ближайшие годы вряд ли что-нибудь изменится. И почему "напоследок"? Вы уезжаете? Возвращаетесь в... туда, откуда пришли?

— Нет, меня там не ждут, — мрачно ответила Варвара, — Те, кто поручил мне стать демоном-хранителем вашей племянницы, сами едва не убили меня. Можно сказать, что я бегу от них. От своих же! Но если я стану вам рассказывать, почему так получилось, то получится слишком долго, а времени у меня мало. Да и не думаю, что вы мне поверите.

— Отчего же. Иногда мне кажется, что я готова поверить во что угодно. Лишь бы не в правду, которую вижу каждый день.

Варвара замолчала, точно вспоминая, что ещё хотела сказать.

— Как дела у Миши?

— Всё у него замечательно. Мамаша таскает на всякие кружки, неизвестно зачем. Таланта у мальчишки ни малейшего, все на него только жалуются, а Тане хоть бы что, знай себе бегает за ним и думает, что этим помогает семье...

Какая несуразность — стоять на кухне и сплетничать о собственной семье с девицей из потустороннего мира, которая убивала, лгала, шантажировала и ломала жизни твоим родственникам. Но, как ни странно, говорить с ней Людмиле было легче, чем с кем-либо из своих родных.

— Я вовсе не из потустороннего мира, — спросила девушка, читавшая её мысли. — Напротив, всеми силами постараюсь в него попасть, но не знаю как... Это не тот потусторонний мир, Людмила Степановна, который вы представили. Там не бродят неприкаянные души и никто не жарит грешников в котлах. Это просто другая сторона.

— Тогда удачи вам, Варвара Андреевна. Я не знаю, что вы имеете в виду, но вряд ли ваш путь будет лёгким. Не всё будет так же падать вам в руки, как моя квартира.

— Однако я не могу забрать её с собой.

Вода в кувшине кончилась. Волей-неволей пришлось перестать затапливать цветы, отвернуться от окна и сесть за стол напротив гостьи.

— Резонно. Только к чему это?

— Я оставляю её вам.

На стол легла та самая папка с договором купли-продажи и прочими документами. Людмила Степановна узнала её с первого взгляда. Открыла. На самой первой странице вместо имени Варвары было её собственное имя. Дата рождения, паспортные данные, координаты. Рассеянно переворачивая глянцевые файлы, Людмила гадала, что ответить на такой неожиданный жест.

— Здесь какой-то подвох?

Варвара покачала головой.

— Ни малейшего. Для розыгрыша было бы слишком скучно, да и не в моих правилах повторять один и тот же трюк дважды. Мне жаль вашего племянника. Как представлю, каково ему с матерью и двумя тётками в одной комнате, аж дрожь берёт. Татьяна Степановна правильно делает, что при любой возможности уводит его из дома, но не может же это продолжаться вечно? Я бы дала вам и трёх-, и четырёхкомнатную квартиру, чтобы вы не действовали друг другу на нервы и не засоряли Внешний мир своими ссорами, только этого я сделать не могу. А вот одну лишнюю комнату, пожалуй, предоставлю.

— А...

— Переехать можете хоть сегодня.

В кармане у гостьи завибрировал телефон. Та скривилась, но вытащила его и после недолгого колебания приняла вызов.

— Алло! Да сейчас я! Подумаешь, десять минут, не десять часов! Так, давай ты до моего прихода засунешь свои нотации... Тоже мне, пунктуальный нашёлся! Как где... нет, важное дело... потом объясню. Да, ладно, только не ори.

Нажав "отбой", Варвара ударила по столу ладонью и порывисто поднялась.

— Вот ни минуты потерпеть не могут. Ничегошеньки. Нет чтобы дать со старыми знакомыми попрощаться. По большому счёту, я тут кроме вас никого не знаю. И никому не верю. Присмотрите за Катей, пожалуйста, всё-таки она моя подруга.

Женщина продолжала смотреть ей в глаза, сохраняя непроницаемое выражение лица.

— Хорошо. Я присмотрю.

— Прощайте, Людмила Степановна.

Вихрь, огненная вспышка — и гостья исчезла.

Что-то громко звякнуло под ногами. Наклонившись, Коромыслова-старшая подняла загадочный предмет. Это были ключи от квартиры, тусклые, неизящные, похожие на отмычки. Между ними лукаво поблёскивал маленький брелок ярко-красного цвета с одной-единственной буквой "Ф".

* * *

Матвей был не просто в нетерпении. Он готов был рвать, метать и едва не извергал огонь. Как только я показалась из-за здания вокзала, он тут же кинулся ко мне.

— Где тебя носит? — прорычал он, — Я уже задолбался звонить! Разобью твой телефон к Дьяволу, если ты внятно не объяснишь мне, почему не брала трубку последние полчаса!

— Я...

— Слышать ничего не хочу! — непоследовательно огрызнулся Матвей, нервным жестом взъерошил себе волосы и начал спускаться по металлической лестнице, ведущей к перрону. За перроном железная дорога отделяла следующую платформу, где виднелась ещё одна пара рельс, а дальше — колючие замёрзшие сосны. Здесь кончалось царство города и начиналась осенняя грязь загородных лесов.

— Опаздываем на поезд? — спросила я у спины Матвея. Та недовольно дёрнулась, но ответила:

— Мы не поедем, а полетим. Портал временный, активен только в определённые дни, в течение десяти-пятнадцати минут. Если по твоей милости мы опоздаем, придётся возвращаться и ждать ещё как минимум месяц.

— Но почему тогда железная дорога?..

— Я не умею ориентироваться по звёздам и мху на деревьях.

На последних ступенях лестницы, спиной к нам, сидели Катя и Дима. Голова девушки доверчиво лежала на его плече. Неизменная коса разделилась надвое, плечи грела просторная спортивная кофта. Роднев был одет в однотонный жёлтый свитер и джинсы, заменившие благородный чёрный костюм. Слабый ветер ворошил тёмно-каштановые пряди его волос. Оба слегка дрожали, так как этим вечером ощутимо похолодало.

Кажется, они в чём-то стали ближе друг к другу. Катя обрела самоуверенность, Дима же взял от неё спокойствие и, чего уж греха таить, пренебрежение к внешнему виду. Услышав шаги, оба обернулись. Катя поспешно растёрла щёки ладонями, но я уже успела заметить, что они были красными и слегка блестели в фонарном свете.

— Благодаря тебе на прощание у нас есть всего ничего, — пробормотал Матвей. Я не стала слушать его и села на ступени рядом с нашими хранимыми.

— Что ж, Катька, пришла пора вернуться к нормальной жизни.

Та кивнула.

— Ты продолжишь изучать биологию с химией?

— Пока не знаю, — пожала плечами Чижевская. — Наверное, не сразу. Кто знает, может быть, профессия учёного — не единственное моё предназначение? Возможное будущее свершится при невмешательстве высших сил, правда? Значит, уже поздно, и я, да и Дима тоже, мы оба можем...

-Нет, Кать. Это наше дело — сражаться за ваш мир; вы должны жить обычной жизнью и давать нам силу своими великими делами, неважно, добрыми или злыми.

Катя упрямо молчала и кусала губы.

— Вот я до сих пор не знаю, что здесь делаю, — тихо сказал Роднев. — Вы все связаны друг с другом своими заданиями, а я — просто отвлекающий манёвр для Матвея, не имеющий больше никакого смысла. Но я не хочу верить, что для нас с Катей история завершена.

— Для вас будет лучше, если о вас забудут, — я была абсолютно серьёзна. — Анна и Арсений за вами присмотрят, но кто знает? Увезти бы вас, чтобы никто не нашёл, но ведь учёба, родители...

— Мы никуда бы не поехали, — усмехнулся Роднев. — Без вас.

— Не волнуйся, Феста, мы их не оставим.

Анна и Арсений спустились по лестнице следом за нами. Арсений был не в духе, постоянно зевал и смотрел на часы, явно не сознавая важность момента. Напарница Матвея, напротив, печально улыбалась. Казалось, что она хотела обнять каждого из нас, хотя в действительности обнимать нужно было её. У неё было лицо человека, — или ангела, — который отдал всего себя взамен на пустой трёхрублёвый пакет, который с искренней благодарностью прижимает к своему сердцу.

— У нас с Арсением тоже много дел. Надо попытаться связаться с Коллегией и попросить совета у Судей. Может быть, они подскажут, что делать?

— Брось, Анна, — зевнул Арсений, — Эти двое всё равно сделают по-своему.

— Да, правда.

Матвей возился с моим багажом. Присмотревшись, я увидела, что он рисовал маркером на каждой из сумок какой-то угловатый значок. Затем он взмахивал маркером в сторону маленького мешочка, который держал в левой руке. Мгновенно уменьшаясь до размера хлебных крошек, сумки послушно поднимались с земли и ныряли в этот серый мешочек. При этом Матвей вздыхал и бормотал что-то вроде "ох уж эти женщины".

— Здорово. Я тоже хочу артефакт вроде этого.

— От такого количества барахла любой артефакт по швам треснет... У Аньки тоже была куча сумок, так они даже не вместились в мешок, пришлось тащить с собой ещё целый чемодан.

Я удивлённо взглянула на Аню. В своей нелепой куртке она была меньше всего похожа на шопоголика.

— Да не одежда, — пояснил Леонерий, — Всякие лекарства, травы, щепочки, сувенирчики из дома... Собралась? Готова? Вызывай крылья и полетели.

В этот раз раскрыть крылья оказалось немного проще. Необходимое чувство уже отпечаталось в моей памяти, мерцая яркой закладкой. После нескольких попыток я наконец смогла придать ему видимость искренности. Матвей, уже давно махавший своими светлыми, словно расколотыми двумя молниями крыльями, с нетерпением ждал меня.

— Ну что... прощайте, что ли? Берегите себя, нам о вас будет некогда заботиться.

— Опять яйца куриц учат, — буркнул Арсений, — Это вы там смотрите не разнесите базу, да и всю страну заодно. Швейцария — это вам не Россия. Знаю я вас... До первой ссоры, а потом собирай крепость по кирпичикам.

Матвей поднялся в воздух, нагоняя ветер своими крыльями. Я попыталась последовать его примеру, но... у меня ничего не получилось. Летать я не умела, как это ни прискорбно. Никто меня этому так и не научил, да и самой практиковаться некогда было. Заметив мои трудности, Матвей скинул куртку и, держа один рукав, подлетел ко мне.

— Держись за куртку, буду тебя буксировать, чудо...

— Подожди!

Катя сорвалась со ступеней и бросилась ко мне. Крепко обняла меня и быстро зашептала:

— Я не сержусь. Ведь ты не хотела мне зла на самом деле, правда? И ты всё равно моя подруга, задание, не задание — чёрт с ним!

— Конечно, не хотела. Но если ты меня сейчас не отпустишь, получишь уже от Матвея. Боюсь, он сейчас взорвётся.

— Всё будет хорошо, — улыбнулась Аня и подняла руку, будто хотела помахать нам на прощание. Ладонь её так и замерла на одном месте, остановленная невидимым барьером.

Я моргнула и внезапно мне тоже захотелось поднять руку, чтобы заслониться от ослепительного света. Вместо доброй золотоволосой девочки в нелепой цветастой куртке я видела обнажённую душу, надломленную, всю в трещинах и осколках. Синие глаза наполнены слезами, которым не дадут пролиться, а улыбка... Как можно так улыбаться? Если бы мне пришлось почувствовать хотя бы десятую часть этого, я бы уже разнесла половину квартала, сожгла, разрушила, закричала... Но ангелы — не мы и не люди, духовно они куда сильнее нас, даже если расколоты и разбиты. А с Анной определённо что-то случилось. Каждый разлом её души лучился особым светом, жертвенным и невыносимым для моих глаз. Что же она отрывала от себя и от чего пыталась отгородиться этим жестом, изображающим прощание? Я старалась не отрывать взгляда от мохнатого красного помпона на её шапке, который смешно покачивался на ветру.

— Я знаю, — ответила я, вкладывая в эти два коротких слова куда больше смысла, чем можно было подумать. Ни Матвей, ни Арсений, ни тем более Дима или Катя не заметили ровным счётом ничего, но Андария поняла. "Удачи," — прошептала она одними губами.

С высоты они казались маленькими и непропорциональными, замёрзшие фигурки на пустой платформе. Лететь, даже цепляясь за куртку Матвея, и при этом смотреть вниз, было очень неудобно, поэтому мне пришлось поднять голову.

Крылья ритмично рассекали воздух, пытаясь не дать мне упасть на рельсы. Провода указывали нам путь, а телеграфные столбы связывали их маяками, уходящими в бесконечность. Впереди взмахивали серебристо-голубые крылья, а я прикрывала слезившиеся глаза и думала об одном: лишь бы не отпустить его куртку.

* * *

Вечер переходил в ночь. На небе не было ни единой звезды, только где-то слева — то ли на западе, то ли на севере, я плохо ориентировалась по сторонам света, — белело смутное лунное пятно. Безмолвные, быстрые тени туч неслись за нами вслед. Было очень холодно, конечности быстро закоченели. Приходилось отдавать мысленные команды и без того неважно слушавшимся крыльям — взмах, взмах, взмах! Воздушные потоки мешали, заставляя меня крениться то в одну сторону, то в другую. Левое крыло работало мощнее правого, которому хотелось уже безвольно повиснуть.

Совсем скоро я стала ощущать себя якорем, повисшим на рукаве куртки, как на канате. Матвей заметил это, остановился и обернулся, продолжая махать крыльями. Я от неожиданности откинулась назад и стала бестолково зачёрпывать ладонями воздух. Висеть на одном месте было куда тяжелее, чем просто лететь — откровенно говоря, у меня не получалось совсем.

— Ты напоминаешь курицу, отчаянно прыгнувшую с забора, — произнёс ангел. — Не маши слишком часто! Так ты быстро выдохнешься и вообще перестанешь себя контролировать. Вот скажи, ты когда-нибудь каталась на коньках? Ну или на роликах?

Я отрицательно покачала головой, зажав куртку двумя руками. Потом вспомнила.

— На роликах нет, но... В Шестой Школе, там, где главная лестница, на каждом этаже очень много свободного пространства. Ну, как холл или даже зал. Паркет там очень гладкий, начищенный и блестящий, как лёд. Оттолкнёшься одной ногой — и едешь от сто двадцатой аудитории аж до сто сороковой!

Перед моими глазами мелькнуло детское воспоминание. Сегодня у нас нет второго урока — проще говоря, окно. Учитель заболел. Все мои однокурсники разбрелись по территории Школы: в столовую, в парк, на тренировочную площадку. Я же выжидаю момент, когда все уйдут, и затем украдкой поднимаюсь наверх. Во всех кабинетах идут уроки, в коридорах же — ни души. Я ступаю на цыпочках, чтобы не стучали каблуки. Наконец я на месте, достаю из своей сумки... не поверите, домашние тапочки, переобуваюсь и начинаю кататься прямо по скользкому полу. Ветер свистит в ушах, от риска впечататься в стену или того хуже — в одну из скульптур захватывает дух. Я еду и беззвучно смеюсь, размахиваю руками, откидываю со лба кудри — мне хорошо... мне свободно... Только один, первый толчок — и дальше тебя остановит только каменная стена. Уи-и-и! Как же здорово!

Мой рот сам собой растянулся до ушей.

— Вспомнила ощущение? — проворчал Матвей. — Вот и замечательно. Здесь такой же принцип. Сделала один взмах — и дальше отдыхай, тебя несёт ветер!

Я нетерпеливо мотнула головой.

— Хорошо, давай попробуем!

— Только не отставай.

Прежде чем он успел развернуться, я быстро спросила:

— Может, лучше без куртки? Тебе же ужасно холодно!

Ангел, одетый в одну лишь лёгкую футболку, не придал этому значения.

— Ерунда, не арктический мороз. Полетели!

Последовав совету Матвея, я поняла, что так и впрямь намного легче. Вот если бы он научил меня летать по-настоящему! Я сразу представила, как он стоит на крыше многоэтажки, скептически наблюдает за мной, кружащейся в облаках, и называет бешеной вороной.

Нет, это была бы слишком идиллическая картина. Интересно, а Анну он бы научил летать?

— Анна сегодня была какая-то странная. Улыбалась... махала рукой... я даже не знаю, как это описать...

— Она получила крылья.

На этот раз остановилась я. Рука Матвея дёрнулась вслед за курткой, и ему тоже пришлось затормозить.

— Как это случилось? Почему я узнаю последней? С ней всё в порядке?

— На нас никто не нападал, если ты об этом.

Видно было, что ему не хотелось об этом говорить, однако меня это не остановило.

— Но ведь крылья получают во время сражений! Когда отдают в битве последние силы и всё такое...

— Порой бывают исключения.

— Ах да... точно... Демоны — когда перечёркивают других, чаще всего соплеменников; ангелы — когда перечёркивают себя... О нет! Что она с собой сделала?!

Рукав куртки раздражённо дёрнул мою ладонь и чуть не выскользнул из неё.

— Ничего особенного, просто Анна сделала выбор. И он оказался... хм... невзаимным.

Меня словно по голове ударили. Я метнулась влево, вправо, попыталась вернуть равновесие, но было уже поздно. Крылья впустую зачерпнули воздух, а тут, как назло, резко задул ветер. Я почувствовала, что кренюсь в сторону неожиданно оказавшихся так близко проводов...

— Феста!!!

Сделав невероятное усилие, Матвей поднялся вверх и за куртку кое-как оттянул меня от электрических нитей. Мы медленно летели над путями, стараясь держаться строго посередине. Матвей что-то строго выговаривал мне, но я не слышала.

Вот в чём дело. Она любила его. Накануне расставания решилась ему об этом сказать, и... наверное, она долго плакала — молча, не издавая ни звука, в то время как Матвей не мог даже взглянуть на неё. Стоял, отвернувшись к окну, и тоже молчал. Обернулся только тогда, когда ощутил нечто странное...

И сегодня она попрощалась с ним. Крылатая Анна, девушка-птица с разбитой душой и смешной красной шапкой. Я снова и снова вспоминала этот нелепый помпон и вздрагивала, хотя холод больше не беспокоил. Что такое любовь ангела? Это вам не даймонесские страсти, порочные и пустые. Это что-то, чего не понять ни мне, ни моей матери, которая предпочла спокойному свету испепеляющее пламя. Наверное, их любовь — тоже огонь, но другой, мягкий, не обжигающий, а дарящий бесконечное тепло. Наверное, там, на платформе, Анна решительно оторвала этот огонёк, крепко сжала пальцы, прежде чем отпустить, и подула на него. Он обжёг её прощальной болью — один-единственный раз — и взмыл вверх, выше самых высоких столбов, проводов и электрических фонарей, куда не достают даже лучи паровозных прожекторов. А потом рассеялся, как будто его не было вовсе, только последняя искра запуталась в волосах Матвея.

— Ты уничтожил целый мир, — сказала я.

— А у меня был выбор?

— Что с ней будет теперь?

— Да всё с ней будет нормально! Она сильнее, чем ты думаешь, и не надо держать её за какую-то сентиментальную малолетку!

Мы снова летели молча. Я всё думала об Ане, на смену жалости постепенно пришла зависть и даже злость. Вот у меня внутри нет мира, который можно было бы разрушить. Размышляя об этом, я сама не заметила, как стала говорить вслух:

— У нас всё по-другому. Эмоций много, а чувств... их нет. Интриги, ссоры — имитация, игрушка для бедных детей, которые хотят подражать взрослым. Внутри нас всё остаётся как было, что бы ни происходило вокруг, вот мы и выплёскиваем свою энергию наружу, стремясь разрушить хотя бы всё остальное...

— Не говори глупостей. Миры есть у всех. Даже у демонов. Тёмные твари с тёмной душой... Знаешь, когда я получил своё задание, то готов был на всё, даже остаться дома, лишь бы не выполнять его! Что такое для ангела связаться с демоном? Это унижение, это грех, это позор!.. Но теперь я понимаю, каким был глупцом.

Что?

— Теперь я желал бы, чтобы ты была всего лишь демоном. Но ты полукровка, причём полукровка Тьмы, а это в сотни раз хуже! Вот это, — он ловко развернулся на одном взмахе крыла и указал на белые перья, — это следы позора твоей матери, опорочившей не только свою семью, но и всю Анжелию! Ты сама хоть понимаешь, кто ты? Тебе даны уникальнейшие возможности, но ты ими никогда не воспользуешься так, как следует, потому что в душе ты так и осталась демоном! Предашь Тьму, если придётся, предашь и Свет, как только представится такая возможность! Из-за импульса, жалкой прихоти, мимолётного желания... Продашь всю Вселенную за мгновение острых ощущений! За что мне в награду досталась твоя судьба?! Что я такого сделал?

— Вот уж не знаю. Тебе виднее. Только определись: ты злишься на меня или на себя? — мягко спросила я, стараясь не рассмеяться.

Ангел не ответил.

Было очень странно ощущать себя океаном спокойствия рядом с бушующим Матвеем. Но страшно даже представить, что случится, если в один прекрасный день мы вспылим одновременно... А ведь Арсений прав — рано или поздно такое наверняка случится.

* * *

Мы опустились на небольшой холм, который со всех сторон окружали сосны и ветвистые кустарники. Влажная земля была усыпана шишками, листьями и иголками. Когда я наступала на них, они отдавались в окружавшей тишине едва слышным хрустом. К моему удивлению, было не так уж и темно, несмотря на то, что небо оставалось чёрным — где-то с левой стороны, за частоколом стволов, сияли золотые огни автострады. Раз в пару минут по ней проносилась одинокая машина, затем гул мотора затихал вдали и снова я слышала только наши с Матвеем шаги.

Пока я расхаживала по холму, Матвей осматривал стволы близлежащих деревьев, светя маленьким карманным фонарём.

— Ты ищешь портал?

— Вроде того... а, нет. Оказывается, уже нашёл.

Я подошла к нему. На шелушившейся коре висела небольшая тёмная коробка, размером не больше ладони. В нижней части коробочку перечёркивала красная полоса, рядом с которой было нечто вроде крохотной кнопки.

— Какое-то примитивное приспособление, — с сомнением сказала я.

— А чего ты хотела? Знаешь, сколько ему лет? Ты не путай анжельские порталы с внешнемировскими изобретениями. Здесь главное магия и исправность, а вовсе не внешний вид.

Он посветил себе на часы и прищурился.

— А мы молодцы, я рассчитывал, что мы будем медленнее тащиться. Ещё целых пять минут до активации.

Матвей зевнул и сел прямо на землю, игнорируя сырость и грязь. Потом забрал у меня куртку, которую я всё ещё держала в руках, и натянул себе на плечи, не продевая руки в рукава. Мне садиться не хотелось, — тонкие джинсы промокли бы моментально, — поэтому я продолжила ходить туда-сюда, согреваясь, и разглядывать сумрачную поляну.

— И куда же нас выбросит? Ну там, на той стороне?

— Не знаю. Надеюсь, что не на вершину горы и не на дно какого-нибудь озера. Мне известно только то, что другая сторона портала должна находиться неподалёку от заброшенной базы. А как до неё добраться, там разберёмся. Если мой отец сумел отыскать дорогу, то и я смогу.

— Это от него ты узнал об убежище?

— Да.

Я не думала, что Матвей расскажет больше, но он решил пояснить:

— Видишь ли, швейцарская база, одна из самых старых, была разрушена демонами ещё веке в пятнадцатом по счёту Внешнего мира. Скорее всего, это было предательство, потому что долгие столетия никто не мог отыскать крепость, тщательно спрятанную светлой магией и силами природы. Теперь там никого не осталось, только руины. Ошмётки защитных куполов и следы атакующих заклинаний тёмных. Ангелы туда ни за что не вернутся, поэтому демоны тоже не суются. Кому надо ни за что напороться на какую-нибудь древнюю взрывоопасную субстанцию? Большая часть развеялась, но всё же... да и ценности там ровно никакой. Всё важное уже либо растащили, либо уничтожили. Самое место для нас с тобой. Не думаю, что Совет вообще вспомнит об этой базе.

— Но как же моя... — я заколебалась, выбирая между "цель", "задача" и "проблема".

— Ты же не собралась бросаться вниз головой в Межмировую пропасть?

— Я не знаю... должен быть другой путь, более безопасный, но какой? Он говорил "проходы есть везде". Где же их искать? Я думала, на той базе найдётся что-нибудь... книги... летописи...

Матвей пожал плечами.

— Может найдутся, а может и нет. Увидим. Сейчас главное — выиграть время. Просто так вызов Хаосу не бросают.

— Сумел же мой отец отыскать путь на ту сторону и добраться обратно живым! Почему я не могу так же попытаться вытащить Мика?

— Твой папаша вообще молодец, — с иронией бросил Леонерий, — взял и превратился из безымянного в Первого Советника, соблазнив по пути самого талантливого ангела своего века... Тш-ш-ш! Спокойно! Никто никого не оскорбляет!

Я сердито выдохнула, пытаясь не поддаться на провокацию. Но Матвей даже не смотрел на меня. Он протянул руку, поймал что-то в воздухе и приблизил ладонь к глазам, чтобы рассмотреть.

— Надо же! Как-то рано в этом году...

— Что такое?

— Да снег!

Он вытянул руку, но на ней только блестела маленькая капелька.

— Ты имел в виду дождь? — непонимающе спросила я.

— Нет же! Смотри!

Я подняла голову. В едва заметном золотом свете медленно кружилось что-то мелкое, лёгкое. Белые крошки, хлопья, осколки... я не могла подобрать подходящего названия. Я поймала перчаткой одну из крошек и внимательнее рассмотрела её. Это была крохотная ледяная звёздочка, хрупкая, невесомая. Подул ветер, и её потянуло с моей перчатки куда-то в сумрак.

— В Даймонесе бывает снег?

Какой снег, когда ты живёшь возле вулканов? Я покачала головой и закрыла глаза, чувствуя, как на моё лицо медленно садятся новые ледяные искорки — жаль, что они моментально таяли и превращались в водяные капли. Старое чувство восторга, оставшееся где-то в детстве, снова проснулось и захлестнуло меня снежным вихрем. Вот она какая, внешнемировская зима!

Снег шёл всё сильнее, хлопья становились больше и тяжелее, опускаясь на замёрзшую грязь и тая в ней октябрьским дождём. Я раскинула руки, словно пытаясь обхватить ими всю поляну, и медленно повернулась на каблуках. В лицо ударил ветер.

Кружась на замёрзшей листве, я цепляла воздух рукавами и влекла его за собой. Быстрее! Быстрее! Спокойно падавшие снежинки ускорили своё падение и понеслись почти параллельно земле. В ушах свистел ветер, от холода немели щёки и ладони, но я была не в силах остановиться. Эта метель — настоящая, первая в моей жизни, которую я устроила в середине осени.

Ураган закрутил снежинки в спираль и вознёс до самых небес; он трепал мои кудри, выл и гудел в сосновых ветвях, а я негромко смеялась, полностью отдав себя во власть эмоций.

— Феста, ты большой ребёнок! — ухмыльнулся Матвей, наблюдавший за мной со странным выражением лица.

Запыхавшись, я снова подняла глаза к небу; и мне показалось, что белые звёздочки просто не могли сыпаться из этой темноты, из этого ниоткуда. Ночная мгла — просто покров, скрывающий от наших глаз настоящее небо, снежное, прохладное и очень-очень светлое, как хрустальный купол. Наверное, там, в вышине, бывают страшные грозы, которые мы не можем увидеть с земли: могучие молнии бьют в купол и откалывают от него хрустальные крошки, которые падают на землю и становятся тем, что наивные люди называют снегом. Ведь это же так очевидно!

Я вскинула руку, будто указывая пальцем на вершину этого купола. По телу пробежала лёгкая дрожь. Поднимаясь от самого сердца, она коснулась моей ладони и ударила в небо яркой молнией.

— Теперь их станет ещё больше, — рассмеялась я. Мне и в самом деле уже казалось, что моя молния отколола от неба миллионы новых снежинок.

— Феста!

Я опустила руку. Метель продолжалась, но теперь я уже не контролировала её. Поднятый мной ураган не мог мгновенно остановиться.

Матвей стоял около портала, крепко прижав к нему ладонь, и жестами подзывал меня к себе.

— Осталось полторы минуты. Выслушай меня, Феста! Я не хотел говорить тебе об этом сразу, — он нервно облизал пересохшие губы, — но другого выхода нет. Портал был рассчитан на одного ангела. Та маленькая кнопка — датчик. Двое не смогут прикоснуться к нему одновременно. Да и заряд рассчитан только на одного, после активации портал погаснет на долгие недели.

— И... что это значит? — тупо спросила я.

— Нам придётся взяться за руки, чтобы телепортировать вдвоём.

— Ты сошёл с ума! — я отступила назад, не скрывая своего ужаса.

Даже мимолётное прикосновение причиняет невыносимую боль, но браться за руки?!

— Ты же сожжёшь меня!

Матвей сцепил зубы и протянул вторую руку.

— Я знаю, что это больно! Не думай, что больно будет тебе одной! Но вряд ли это грозит нам смертью!

— Ты же не можешь говорить это всерьёз?

Сердце стучало так бешено, словно ему хотелось вылететь из груди и оказаться как можно дальше отсюда.

— Послушай!

Ветер выл, как дикий зверь, снег казался колючими иглами, пронзавшими каждую клеточку незащищённой кожи.

— Мы остались одни. Против Тьмы, Света, Хаоса — одни! Если мы не будем сильными, если не будем держаться...

Я закрыла уши руками, замотала головой, но продолжала слышать его голос.

— Если мы хотим остаться собой и выстоять против них, нам придётся вытерпеть в сотни раз большую боль! Нет больше никого, ни Анны, ни Корнела, ни остальных... Ради них, ради нас, мы должны это вытерпеть! Держи мою руку!

Открыв глаза, я увидела, что портал окутался слабым голубоватым сиянием. Это сияние уже охватило ладонь Матвея и медленно поднималось по его руке. В белоснежных штрихах метели его лицо казалось лунным пятном.

— Давай же! Скорее!

Что же, Феста... прости... сейчас или никогда.

Я рывком стянула перчатку, бросила её прямо на землю и схватила Матвея за руку, стиснув зубы, чтобы не закричать.

Ладонь занялась испепеляющим пламенем, растекавшимся по каждой клеточке тела.

— Держись, не отпускай!

Где я? На земле или в небе, под сиянием хрустального купола? В моей правой руке солнце — то самое, которое так беспощадно жгло меня в день моего появления во Внешнем мире. Ладонь даже не чувствует боли, она не чувствует ничего.

Только свет, который с каждым ударом сердца разливается по моим жилам, выжигая отравленную Тьмой кровь.

— Всё будет хорошо, — доносится из небытия знакомый шёпот.

Всё и в самом деле будет хорошо. Мы вытерпим, мы разделим эту боль на двоих, ведь больше у нас ничего не осталось.

Я открываю глаза и вижу далёкие вершины гор, покрытые сверкающими на солнце осколками хрустального неба.