Darkfox 4: Ивонн  (гет)

Борис оставил её одну в комнате. Ивонн еще некоторое время сидела, подставив лицо лунному свету, всхлипывая, размазывая катившиеся по щекам слёзы. В этот момент девочка осознала, что не может больше позволить себе плакать.

«Они все видят в тебе ребёнка, — прошептало отражение, и Ивонн не была уверена, прозвучало это вслух или только в её голове. — Слабую, беззащитную Принцессу. А кем хочешь быть ты? Подумай…

Ивонн подошла к ящику стола, где лежал её дневник — толстая тетрадка, разрисованная сердечками, лисятами, и прочими девчачьими рисунками. На страницах между записями были вклеены фото её друзей и подруг, а также Тима, которые хранились в том числе и в её телефоне. Почти под каждым фото её рукой была написана фраза об изображённом человеке. Страничка с фото Тима была разрисована в комикс-стиле, пестрела его коронными цитатами, радостными смайликами, фразами в разного рода кружочках, повествующих о том, как сильно они двое любят друг друга.

Принцесса пролистала тетрадку до записей с пометкой М. и потянулась к своему телефону. В начале одного из занятий она тайком сфотографировала своего Учителя и Наставника.

Она распечатала фотографию на маленьком портативном принтере, подаренном отцом, и аккуратно вклеила её на чистый лист. Со снимка на нее смотрел Марат — он был одет в черные форменные брюки, черную же футболку с логотипом клана стоял вполоборота к ней, смотрел в её сторону, но не прямо на неё, а чуть вбок, слегка наклонив голову. Его взгляд казался ей особенно грустным, и сейчас ей показалось, что он взглядом прощается с ней.

— Ты знал? — прошептала она, разглаживая пальцем изображение, чтобы оно приклеилось ровно. — Ты ведь чувствовал приближение беды, правда? Почему не сказал папе? А маме?

Марат Дмитриевич. Мой Учитель. Я его увижу. Рано или поздно, но увижу. — написала она под его фотографией. На какое-то время замерла, задумавшись. Дописала, уже чернилами, которые видны только при определенном угле падения света:

Я знаю, что теперь ты этого не услышишь, Марат. Я люблю тебя.

и нарисовала сердечко. Посидела, подумала. Отлистала чуть назад, на страничку про Тима. Долго смотрела на сделанные её рукой записи. Затем вернулась к записи о Марате и сердечко стерла, но вместо него нарисовала скалящуюся чёрно-бурую лису с нижними клыками в крови.

Ивонн впервые оскалилась, сжала челюсти до предела. Её отражение в окне, в лунном свете послушно повторило её действия.

Два существа — одно в комнате, другое в стекле — смотрели друг на друга с одинаковой холодной яростью. Сердечко было символом любви, которую унесли с собой. Лисица — символ того, что осталось. Хитрость. Злость. Умение кусаться.

Закрыв дневник и спрятав его в ящик стола с двойным дном, Принцесса вышла из своей комнаты.

Мама и папа сидели в гостиной и тихо о чём-то разговаривали.

— Принцесса? — мягко спросил Борис, заметив её. — Хочешь побыть с нами?

Ивонн кивнула, подошла ближе.

POV Ивонн

Гибель моего Учителя и Наставника, Марата Дмитриевича, стала той костяшкой домино, что впервые пошатнула моё желание быть Принцессой Клана. Если раньше я безоговорочно принимала тот факт, что я должна продолжить дело моих родителей, то сейчас уже начала сомневаться в правильности решения, которое я только морально готовилась принять. Мне предстояло присутствовать на церемонии, которая фактически откроет мне глаза, разобьёт мои розовые очки, через которые я смотрела на жизнь раньше, когда любое моё желание исполнялось, словно бы по щелчку пальцев. Подробностей я не знала, но чувствовала — там не будет ничего из того, что я привыкла видеть. Теперь я знала, что есть Жнец, который забирает людей, знала, что его нельзя ни увидеть, не победить. И есть люди, что зовут его… Самым страшным было то, что не так давно сказала мне мама — Жнец может прийти за каждым….

Я взглянула на родителей, и впервые увидела их с другой стороны. Пусть даже где-то в мире бандитов это были Король и Королева, которых все уважали и боялись, но в реальности это всё ещё были люди. А людям, как я знала теперь, свойственно умирать. Мне вдруг захотелось бросить всё (вообще всё — школу, друзей, Тима, и даже родителей) и уйти, исчезнуть, раствориться, как будто меня никогда и не было. Я боялась Жнеца. Он в момент оставил далеко позади себя всех известных мне (кино)злодеев, обскакав даже самого именитого из них, который тоже приходил к людям в кошмарах — Пеннивайза, Клоуна- убийцу из «Оно». Все киношные насильники и маньяки по сравнению со Жнецом просто нервно курили в сторонке. Страх увидеть его воочию парализовывал, заставлял мои мысли путаться и сбиваться, побуждал отказаться от решения стать Принцессой Клана. Я чувствовала, как где-то внутри меня медленно, но неотвратимо, как лавина в горах, зарождался зверёк. Хитрый, злой и готовый кусаться… К сожалению, сейчас — даже руку того, кто хотел лучшего для меня. Я понимала, что это во мне сейчас говорит страх, но подавить его не могла.

— Папа… Мама… — слова давались мне с трудом, — я… не хочу быть Принцессой Клана.

* * *

В комнате повисла тишина.

Борис и Ксения многозначительно переглянулись.

Что это значит, Ивонн? — Ксения Валерьевна нахмурилась. — Что значит «не хочу»? Мы же много раз обговаривали это. Ты много раз подтверждала, что готова стать частью Клана. Что случилось теперь?

— Ты не понимаешь? — мой голос впервые прозвучал по-новому — хрипло, и, кажется, во мне что-то щёлкнуло, сломалось, — После гибели Марата Дмитриевича я больше ни в чём не уверена. Я не знаю, поступаю ли правильно, соглашаясь стать Принцессой, или же подписываю сама себе приговор?

Повисла пауза. Мама замолчала, где-то на дальних рубежах сознания начиная что-то понимать, но на волне эмоций продолжала избегать здравых суждений. Помолчав, она продолжила давить на меня, повысив голос, с издевкой утверждая, что после сказанного мной я ничего не стою, называла тряпкой и ещё некоторыми обидными словами. Папа молчал, наблюдая, но ничего не говорил.

— Ивонн боится, я чувствую это, — взвешенно, спокойно произнес Хантер-старший, когда Ксю выговорилась, — я даже знаю, чего именно.

Ксения Валерьевна полуобернулась к нему и бросила на него удивленный взгляд, сев в кресло, положила ногу на ногу, ровно также, как героиня актрисы Шерон Стоун в «Основном инстинкте».

— Чего же, милый? — спросила она. Только теперь в её голосе слышались не те обычные для неё кошачьи интонации, мурчащие переливы, а холодные, злые металлические нотки.

Я замерла, наблюдая. Мама раньше никогда не говорила с папой в таком тоне. Это был не тот тон, когда имела место быть обычная (с их точки зрения) ссора. Здесь больше слышалась какая-то скользкая издёвка со стороны мамы. Сейчас она изменилась, я никогда раньше не видела её такой.

— Она боится Жнеца, Ксюш. — Папин голос прозвучал спокойно, — Ивонн… думает, что если она пройдёт обряд инициации и станет Принцессой, одной из нас, то это сделает её уязвимой. А ещё — и это, на мой взгляд, самое важное — свяжет ей руки, лишив возможности помимо основных обязанностей в Клане заниматься тем, что ей нравится, общаться, вращаться в определенных кругах общества. И я понимаю, что прямо сейчас она не сможет дать никакого ответа, кроме того, что мы услышали. Ей всё ещё нужно время, ей ведь будет всего 14.

В комнате снова повисла тишина.

Мама не смотрела ни на меня, ни на папу. Казалось, она даже возненавидела его только за то, что он попытался защитить меня.

Я взглянула на маму и увидела в её глазах слёзы. После эмоциональной вспышки она плакала, отворачиваясь, пряча лицо в ладонях, всхлипывая. Да, и такой маму я не видела тоже.

Ивонн… — она всхлипнула, подняв на меня взгляд, — прости меня, пожалуйста. Я… была неправа... Хочу взять свои слова обратно.

Я взглянула на маму также холодно — снисходительно, отрицательно покачала головой. Мол, «извини, в этот раз не пройдёт», и произнесла:

— Теперь я знаю, что только одному из вас двоих можно… верить.

И вышла из комнаты, напоследок ногой в прыжке, как учил меня Марат Дмитриевич, пнув круглую табуретку. Она со стуком свалилась на пол, но я даже не подумала её поднимать.

— Ивонн… — окликнула меня мама. Голос её не нёс в себе каких-то требовательных, приказных интонаций, но я даже не обернулась. На горизонте призраком замаячил мой план «Б».

Конечно, валить из дома прямо сейчас я не планировала, но через общих с Тимом друзей уже присматривала, у кого бы начать учиться факирскому ремеслу. Всё это я проворачивала втихую, чтобы мама не спалила. С папой я рассчитывала объясниться позже. Теперь кроме него, немногочисленных подруг и Тима мне просто некому было открываться.

Я старалась реже пересекаться с мамой. Пусть даже она и пыталась периодически наладить со мной контакт, но выходило у неё это… плохо, скомкано как-то. Это напоминало мне прилежную ученицу, почти меня, стоящую у доски, и вдруг внезапно забывшую текст выученного ранее параграфа, теоремы или чего-то ещё. Разговор у нас с ней в таких случаях не складывался. Она грустно смотрела на меня, вздыхала, кивала и говорила только:

— Иди…

Я пожимала плечами, понимая, что сама не могу найти слов, и уходила к себе в комнату. И раз от раза я всё четче сознавала, что чувствует сейчас мама. Она разрывалась между желанием сделать всё «по-королевски», то есть возвести меня в ранг Принцессы Клана, чтобы я продолжила эту линию, эту ветвь, и желанием дать мне выбор, понять, чего хочу я.

Однажды вечером ко мне в комнату зашел папа и предложил поговорить.

В первые секунды я нахмурилась и со смесью удивления и недоверия посмотрела на него, подумав, что это мама направила его, чтобы передать мне то, что она сама сейчас не решается высказать. Честно, мне не нравилось, когда они использовали друг друга как передатчики.

Но сегодня всё сложилось немного иначе — папа, увидев моё выражение лица, произнёс, стараясь успокоить меня:

— Слушай, я понимаю, что тебе сейчас трудно, и любое решение даётся сложно, в особенности касательно Клана, но… поехали, прокатимся? Я хочу, чтобы ты увидела мой мир своими глазами. Плюс, я кое-что расскажу.

— А каков он, твой мир, папа? — спросила я. В глазах мелькнула искорка интереса. — Кроме Клана, конечно?

— Я думаю, тебе понравится. Разумеется, я не считаю, что ты, увидев то, что я хочу тебе показать, вот прям сразу, сходу, согласишься стать Принцессой Клана. — сказал Хантер -старший. — Оставляю право выбора за тобой. Если после увиденного ты захочешь продолжить дело Клана — как говорится, welcome to the club. Нет — дело твоё, дочь.

И да, — добавил он, — помнишь, что я тебе сказал по поводу воскресенья? Всё в силе. Ты в любом случае поедешь на церемонию похорон с нами. Ты же сама хочешь увидеть Клыка в последний раз, верно?

Я кивнула, позволив себе улыбнуться, но сознание предупреждающе уцепилось за слово «Клык», заставив меня даже навострить уши.

Кто такой Клык? — настороженно спросила я.

— Ты знаешь. — только и сказал Хантер-Старший. — Хватит разговоров, поехали. Собирайся.

— А мама знает, — спросила я, вскакивая с тахты, на которой мы сидели, хлопая в ладоши от радости, — что мы куда-то поедем?

Папа поднял на меня слегка погрустневший взгляд и отрицательно покачал головой:

— Нет. Пусть это останется между нами, Ивонн.

— Вы с мамой опять поссорились? — я замерла, балансируя на одной ноге возле шкафа, прилагая все усилия, чтобы влезть в джинсы, надеть любимую футболку и стянуть с вешалки в глубинах шкафа любимое худи.

— Не ссорились, — тихо ответил папа. — Просто сейчас между нами... сложный период. Она хочет одного, я другого. Но это не значит, что мы перестали любить друг друга или тебя. После того, как ты феерично покинула комнату, продемонстрировав своё превосходное владение боевыми приемами в спарринге с табуреткой, мы с мамой, скажу честно, продолжили выяснять отношения.

Услышав про свой «спарринг с табуреткой», я едва не рассмеялась в голос. Иногда папа даже в самых сложных ситуациях, как например, эта, шутил, чтобы разрядить обстановку, и это не могло не вызвать у меня улыбку.

— Мама хочет видеть тебя наследницей Клана, — добавил он, вздохнув, — а я … хочу, чтобы у тебя, Ивонн, был выбор.

Я замерла, уже натянув любимую футболку, худи, взяв свой рюкзачок, мобильный, наушники, и повернулась к папе. Его слова эхом отозвались в моей голове. Выбор... Это слово звучало так странно в контексте нашей семьи, где всё всегда было распланировано и предопределено.

— Выбор? — переспросила я, чувствуя, как внутри зарождается что-то новое. — Но разве это возможно? Мама ведь никогда не согласится...

Папа подошёл ближе и положил руки мне на плечи:

— Именно поэтому сегодняшний вечер так важен.

Его серьёзный тон заставил меня задуматься. Впервые кто-то из родителей говорил со мной не как с наследницей трона, а как с человеком, который имеет право решать свою судьбу сам.

— Ты ведь помнишь, как Марат учил тебя драться? — продолжил папа. — Он всегда говорил: "Бей первой. Но только тогда, когда поймешь, что обратного хода уже нет. "

Эти слова заставили меня вздрогнуть. Да, Марат действительно часто повторял эту фразу во время наших тренировок в "Самурае". Тогда я воспринимала их просто как ещё один урок боевых искусств. Но сейчас они обрели новый смысл.

* * *

…. Возле подъезда Борис открыл переднюю пассажирскую дверь своего чёрного «БМВ» перед Ивонн, и, дождавшись, пока она сядет, помог пристегнуться. Потом сел за руль сам, тоже пристегнулся, завел двигатель и кивнул ей, мол, «Погнали!».

Хантер-младшая улыбнулась ему и приготовилась испытать принципиально новые ощущения, которых раньше не было в её жизни.

«БМВ», тихонько урча двигателем, выехал со двора.

POV Борис

Я взглянул на сидевшую на пассажирском сиденье справа дочь, с восхищением смотревшую в окно на проносящийся мимо трафик, мигающие светофоры.

Для неё любые ощущения, которые она здесь испытает и всё, что она здесь увидит будет строго в новинку — девочка впервые видит ночной город с новой для себя стороны. Впервые за тринадцать лет. Не скажу, что мы с Ксю часто наказывали Ивонн. Напротив, старались не пересекать её личных границ. Достигнув возраста 13 лет, Ивонн получила относительную свободу в своих перемещениях, почти как кошка, которая гуляет сама по себе или со своими друзьями. Однако с течением времени, когда впервые встал вопрос о присвоении ей титула Принцессы (Клана), она заметно нервничала и старалась задавать вопросы. Конечно, по-своему, так как многого не знала, не понимала. Я надеялся, что Ксюша будет её просвещать в этих вопросах, даже просил её об этом лично. Но сказалась то ли патологическая нехватка времени, то ли ещё что, но исход был предельно ясен — Хантер — старшая (явно, не деликатно) избегала отвечать на вопросы дочери о происходящем внутри Клана, а бедная Ивонн под давлением гибели Марата закрылась, но нашла в себе силы признаться честно — сказала, что не хочет быть Принцессой.

— Знаешь, почему я решил взять тебя с собой именно сейчас, Ивонн? — нарушил я тишину в салоне.

— Почему, папа? — девочка повернулась ко мне, явно не без труда оторвавшись от созерцания красивых городских огней за бортом.

— Потому что ночью город становится другим, — продолжил я. — Днём это обычный мегаполис, живущий своей жизнью. А с наступлением темноты он преображается. И речь не только об оптических иллюзиях. Сегодня ты увидишь своими глазами то, от чего раньше мама старалась тебя оградить. Помни главное: Какой бы выбор ты ни сделала, увидев это, я приму его как есть.

Ивонн задумчиво потеребила капюшон своего худи и спросила:

— А почему мама хотела меня от этого оградить? Это что-то плохое?

— Раньше… — я выдержал паузу, — Ты была маленькой и ничего бы не поняла, реши я взять тебя с собой. Сейчас ты выросла, стала чуточку взрослой и способна теперь решать что-то за себя и для себя.

— Но ведь мама продолжает видеть во мне ребёнка, — тихо произнесла Ивонн, снова глядя в окно. Её голос звучал ровно, но я чувствовал скрытую боль за этими словами.

— Да, она так думает. Это её защитная реакция, — кивнул я, не отрываясь от дороги, — Мама хочет оберегать тебя от всего, что может причинить боль или навредить. Но иногда... — я сделал паузу, подбирая слова, — иногда чрезмерная опека становится барьером. Она не даёт тебе расти и становиться тем, кем ты хочешь быть.

Мы приближались к центру города, где располагался клуб «Brakeless». Я заметил, как Ивонн выпрямилась на сиденье, готовясь к чему-то важному.

Когда мы въехали на парковку возле клуба, я заметил внушительную очередь из посетителей возле парадного входа. Охрана проверяла у людей флаеры, паспорта, проходки, билеты и кого-то пропускала, а кого-то заворачивали, причём временами жёстко.

Козырять тем, что мы типа VIP (а на самом деле даже круче, чем VIP), мне не хотелось — но сначала стоило узнать мнение Ивонн.

— Что будем делать? — спросил я, кивая на толпу народа, заглушив двигатель и погасив фары. — стоять в очереди, как люди, или пойдём через потайной лаз?

Ивонн немного подумала и сердито покачала головой:

— Через потайной лаз? Мы что, дети? Ты, например, если хочешь, лезь, а я в очереди постою.

Я улыбнулся, услышав её ответ. В голосе Ивонн звучала та самая решимость, которую я начал замечать в ней всё чаще. Она не хотела использовать своё положение, чтобы обойти правила, даже если это было бы проще. Для неё сейчас важно было ощутить себя частью толпы, обычным человеком, а не наследницей Клана.

— Хорошо, — сказал я, кивая. — В очередь, так в очередь. Но учти: придётся подождать.

Ивонн пожала плечами, показывая, что понимает.

Стоя среди толпившегося народа, медленно, но верно продвигавшегося ко входу в клуб, Хантер — младшая во все глаза разглядывала расклеенные на стенах здания и стендах возле него афишах. Многие из них представляли собой анонсы будущих, а также сегодняшних выступлений каких-то зарубежных исполнителей или ди-джеев, о которых девочка не слышала и даже не знала, несмотря на богатую фонотеку в телефоне и в mp3-плеере. Но, наблюдая за ее взглядом, я заметил, что она долго смотрела на афишу группы «Linkin Park», концерт которых планировался в клубе через две недели.

Честер Беннингтон… — я тоже присмотрелся к афише. — Linkin Park.

— Ты знаешь? — Ивонн удивлённо воззрилась на меня, — откуда?

— В юности много слушал их, девочка моя. — ответил я, — Это рок-легенда, каких мало. И кстати… через две недели тебе 14, и, кажется, я знаю, какой подарок тебе сделаю.

Ивонн широко распахнула глаза, её лицо озарилось искренним удивлением и радостью. Она явно не ожидала такого поворота.

— Правда? — спросила она, с трудом сдерживая волнение. — Ты серьёзно?

— Серьёзнее некуда, — улыбнулся я. — Если ты, конечно, хочешь пойти. Хотя, судя по твоему взгляду, ответ уже ясен.

Она кивнула так энергично, что её волосы разметались по плечам.

— Конечно хочу! Это же… невероятно! Но… — внезапно её энтузиазм сменился лёгкой тревогой. — А мама знает об этом? Она ведь может…

— Не беспокойся об этом, — перебил я её мягко. — Это между нами. И я всё устрою. Главное, чтобы тебе было хорошо.

Ивонн снова кивнула, но в её глазах читалась осторожность. Она понимала, что это решение могло вызвать недовольство мамы, но в то же время ей хотелось позволить себе эту маленькую радость. Я видел, как внутри неё боролись страх и желание жить своей жизнью.

— Спасибо, папа, — тихо произнесла она, опустив взгляд. — Это… много для меня значит.

— Ты заслужила это, девочка моя, — ответил я, кладя руку ей на плечо. — И не только потому, что скоро день рождения.

Мы замолчали, продолжая продвигаться к входу. Люди вокруг нас шумели, смеялись, обменивались шутками, но Ивонн словно отгородилась от всего этого. Её взгляд снова скользнул по афишам, задержавшись на одной из них — той самой, с человеком за диджейским пультом. На этот раз она не стала задавать вопросов, лишь слегка нахмурилась, словно пытаясь решить какую-то внутреннюю задачу.