Антро львиная проза: Священная Стрела (джен)

Делать нечего, пнул дверь в склад — там, верно, что-нибудь найдётся. Нашлись: мешки, бутылки, корзины, висящие с потолка свиные ноги и чеснок, а также — львица. Львица нашлась к нему хвостом, только хвоста не видно из-за длинного, в пол, платья, серого и перелатанного; на ней почему-то два передника: один — спереди, а второй — повёрнут назад, и грязный. Большая, толстая накидка на плечах, её длинные концы запахнуты за пояс, такую львицы-Сунги разве что в непогоду носят или холод. По три железных кольца на серых ушах, что выглядывают из рваных прорезей. Это — одна из дхаарок.

Сидя на лапах, она что-то доставала подле самого пола из-под длиннющей полки.

— Эй, там, — постучал по дереву двери, — дай мне кувшин.

Дхаарка торопливо поднялась, что-то ей там перевернулось.

— Сильного дня, господин-сир Арзис, — полупоклон от неё, и тут же поправила накидку на голове, уши встали получше в прорези, прижались.

Да-да, Арзис теперь понял, о ком Атрисса говорила; и точно, не врала — худощавая, тонкий юный голос. Эта ж та самая, как её… хвост дери, забыл. Ну молодая, короче говоря. Её ужалил шершень, да. Но не рассмотришь толком — скрылась, только мордочка да глаза, но и те смотрят долу.

— Ца, ты меня знаешь по имени? — потёр гриву, опираясь локтем о дверь.

— Должна всех-всех в Семье знать, господин-сир Арзис. Кувшин пустой или полный?

Она хорошо говорила по-сунгски, почти без акцентов.

— Пустой давай.

— Кувшины не здесь, сир-господин идёт за мной.

Осторожно и быстро прошла мимо него, вошла во дверь по коридору, прямо напротив. За ней же в склад посуды — а это он — зашёл и Арзис, осматриваясь.

— Прошу, сир-господин, — Арзису предложили большой, симпатичный красный кувшин. Поскольку он не торопился брать, пошло совершенствование: дхаарка быстро протёрла его снаружи тканью, которую достала из передника.

— Это тебя недавно шершень укусил? — взял Арзис кувшин и поставил на полку подле двери, не глядя.

— Да, сир-господин. Мыла посуду. Укусил, — всё подтвердила дхаарка, уши прижаты, смотрит вниз, ну только серый носик видно.

— Куда?

Молча показала на предплечье, побила по нему, и сложила руки перед собой.

— Я об укусах всё знаю. Всё. А ну, покажи мне, — присел Арзис на стол из грубо сколоченных досок, тот жалобно заскрипел. — И сними накидку, а то не вижу толком.

Чуть поторопев, она сначала начала развязывать завязки на правом рукаве, но потом решила, что снять накидку всё ж первее; свершила дхаарка это виновато, подняв на него взгляд, на самый краткий миг, а потом — сразу опустив.

Зря так виновато. Какая, однако… интересная с себя. Так, погоди.

— Как тебя зовут? — потыкал он когтем в переносицу, глядя в небольшое окно под потолком. — Эм… Э…

— Тоамлиана, обычайно — Тоя, — ответила она, и протянула вперёд правую руку. Потрогала предплечье, изнутри. Какая серенькая. Идеальная серость, у Сунг такого не увидишь, ни в Норрамарке, ни в Сунгкомнаасе, даже в Мствааше. — Надлежу к дхаари, порода — Мрамри, — заученно, чётко сказала она.

— Сумеречная, — сказал он ей, намекая на серый окрас, но, кажется, Тоя совершенно не поняла, что это ей. — Тут ужалил? — взял Арзис её руку. И даже повернулся, чтобы разглядеть на лучшем свету.

Он ощутил, как она вздрогнула от прикосновения, вся.

— Да, сир-господин, — неуверенно молвила она.

— Врёшь, — уверенно сказал он.

Её глаза, полные ужаса.

— Нет, я правда-правда, сир-господин Арзис, — быстро и тихо заговорила Тоя, никак не смея забрать руку, которую он продолжал держать. — Я правда. В кувшине был шершень, я мыла, шершень вылез и ужалил. Хаману Кара говорила тоже-тоже, что я меньше хочу мыть посуды и ужалилась, но это не так, не так…

— Он тебя не в руку ужалил, — многозначительно-задумчиво протянул Арзис, потом поглядел на неё, оценивая обстановку.

Обстановка была панической и полной страха, который можно резать кусками в воздухе. Кажется, дхаарке не хватало дыхания, чтобы совладать со всем. Её тёмно-серый нос стал мокрым. Какая, однако, хорошая мордашка.

— Того шершня поставил в хрустальный кувшин — я. Значит, я виноват во всём, и надо загладить вину.

— Да, хрустальный кувшин. Я такое очень-очень осторожно мою, с уксусом. Да. Сир господин нигде не виноват. Нет. Я молю о прощении.

Арзис не очень слушал:

— А он мог только в одно место укусить. Вот сюда, — показал он ей на уголок рта.

— Нет, было тут, господин сир Арзис, — показала она левой рукой на правую, беспомощно. — Тут.

— Не обманешь, я всё вижу. Исцелить укус, загладить вину, — внимательно смотрел ей в серые глаза, — можно только одним путём.

— Я молю о прощении, сир-господин Арзис.

— Я тоже, — сказал он ей и потянул её руку на себя. Она оказалась неподатливой — не от непокорности, а от великого, сковывающего страха. Правая рука от мимолётной ласки её уст перешла к плену шеи и загривка; левая не давала воли её плечу. Он забрал Тою к себе, спокойно и без лишних движений.

Арзис ощутил необычное — ничего не произошло; прямо вообще ничего. С таким же успехом он мог поцеловать в уста статую хорошей, юной львицы; та, даже если бы очень хотела, не смогла ответить. Единственный жест воли от Тои оказался один — она закрыла глаза; всё-таки нечто таки подсказало ей, что хотя бы это надо сделать, по многим причинам. Или даже не это, а чернейший стыд, или страх.

— Ты целовалась когда-нибудь?

Она открыла глаза и мелко-мелко покачала головой — «нет». Ужас в глазах стал чистым, животным. Подумав чуть, Арзис обнял её за талию обоими руками, ухватил за пояс.

— Так, давай ещё раз, ты всё поймёшь по ходу наших дел.

— Сир-господин… — очень тихо сказала Тоя, оказав нечто вроде сопротивления руками (уперлась ему в плечи ладонями). Нечто вроде, совсем ничего. Скорее — воистину мольба. — Я молю.

— Что? — просто спросил Арзис, глядя на неё и впиваясь когтями в её пояс.

— Сир-господин Арзис, нельзя мне бремениться. Нельзя львят… Кто захочет взять меня замуж нечестной? Нечестная львица не нужна хорошим львам. Сир-господин не заберёт честь… Или…

— Да мы только начали.

— Нельзя. Не заберётся честь. Или…

Он качнулся, и они чуть не упали, оба.

— Ну, ну. Лизаться поучимся, пригодится. Хоть то.

— Нет. Нет. Умоляю.

— Нет?

— Нет. Я беременна стану. Бремениться вот так — просто — нельзя. Великий стыд и грех.

— Ну, от поцелуев не будешь беременной.

— Буду. Львица беременеет, если её хочет лев, вот как сир-господин сейчас… Я знаю…

— Постой, Тоя, да не будешь, — нахмурился он, чуть потряс её, эй. — От поцелуев не беременеют.

— Беременеют всегда, если лев владеет и хочет. От всего, от его желания, — убеждённо, веруя, молвила Тоя.

Арзис почесал за ухом, удивляясь.

— Нет же, ну я тебе сказал! Что ты как львёна! Ты забеременеешь только если… слушай, иди сюда, всё тебе объясню. Руку давай.

Тоя, недвижимая, как неживая, не шла и не давалась движению. Разве что тащить её за руку, или там хвост, или просто взять на плечо.

— Да верь ты мне, Тоюня, — потряс Арзис её снова. — Никому нельзя! Мне — можно.

— Тоюня? Ох, — вдруг вздохнула она, действительно ожив. — Ахей…

Арзис пошёл с нею подальше, в самый дальний угол склада, и она почему-то не очень сопротивлялась. Пришлись кстати мешки с чем-то очень мягким, их он побросал на пол, много. Прямо вата.

— Хлопок, — несмело отметила Тоя. — Приказано хранить…

— Вот и садись на него.

Она действительно села, только не так, как он думал, а на лапы, прямо на мешке, старательно распустив себе платье по кругу и спрятав хвост. Ну а он сел подле, замазав всю тогу грязью с мешков и пола.

Так и посидели: Тоя, глядя перед собой; Арзис, развалившись на мешках и опираясь локтем, ритмично стучал бронзовым кольцом по колену, и задумчиво-хищно осматривал помещение.

— Тебе никогда не рассказывали об этом?

— О чтом? — спросила Тоя, всё так же глядя перед собой.

Арзис заметил, что она сложила ладони на груди в странном жесте: плотно соединила их вместе, прямые.

— О любви.

Арзис хотел сказать намного пошлее, но в какой-то самый последний миг передумал.

Она сначала никак не отреагировала. Показалось, даже не поняла. Её профиль в пыльном свете подвала. Качнула головой, даже с достоинством: «Нет».

— О львах и львицах, — посмотрел он на неё, Тоя чуть нахмурилась, мерцнуло ушко. — И что может между ними произойти. А тебе надо знать, да всем надо знать, — посмотрел он на неё в который раз, но всё то же: она сидит на лапах на мешках, глядит перед собой, ладони в жесте, прямо как у Ашаи-Китрах, он подобные видел, и от матери — в том числе (та так-то знала толк в жестах, мать вообще была интересная Ашаи-Китрах, но совершенно беспутная львица). Подумал, добавил: — Ты, это, замуж хочешь?

— Да. Да. Хочу, — наконец-то она поглядела на него, превратив прямые ладони на груди в сцепленные вместе.

— За Сунга, небось? — подмигнул ей, довольный, что хоть как-то разговор покатился.

— За доброго Сунга, если даруется, — подтвердила Тоя, чуть склонив голову.

— Когда хочешь выйти?

— Когда возьмёт, — ещё раз кивнула она.

— А тебе сколько лет?

— Ахей даровал восемнадцать.

— Ахей? Это твой отец?

— Это отец для всех Мрамри, — уверенно молвила она, — для всех нас, — более скромно, — для всего живого и неживого, — неуверенно закончила, поглядывая на Арзиса искоса.

Он чуть подумал.

— А. Ты эта, а ну… я понял, дхаарская, как это… верование. Так. Нам вина бы, без него учёба пойдёт туго. Где тут вино?

— Там, там, — показала куда-то в стену Тоя, и ещё вниз. — Тут тоже есть, сладкие хустрианские.

— Иди, возьми два.

Тоя резво поднялась, словно только и ждала просьбы (приказа), и споро вернулась с двумя бутылками — большой и маленькой. Маленькая имела весёлые узоры сургучом, большая выглядела строго.

— Слушай, какая между ними разница? — подкинул он обе бутылки в руках.

— Не знаю, — послушно возвратилась на своё место Тоя, снова сев на лапы. — Это Хозяйкины хаману знают. Я не сведуща в винах, мне нельзя их пить.

— Это почему ещё нельзя?

— Нет-нет. Львицы Мрамри не пьют вина, ничего, что ведёт к… к…

Она, верно, пыталась перевести со своего урождённого, родного языка, на сунгский. Но Арзис не дал ей поупражняться в переводе:

— А ты представь, что уже Сунга. Замуж выйдешь — будешь Сунгой, и можно будет хоть упиться. Даже нужно. Так, где мой ножик?

Арзис вспомнил, что всё своё оставил в балинее, когда мылся с фирраном в обличье льва, уготовленном для Жертвы Хозяйке, и теперь на нём — только тога, да стяжки на гриве.

— Нож есть у тебя? — поглядел на неё исподлобья, снизу вверх, развалившись на боку.

Тоя, глядя в низкий потолок, тщательно поискала в своём бездонном переднике (переднем, а есть ещё задний), и нашла на нём нечто похожее на стёртый огрызок ножа с разваливающейся рукоятью.

— Только такой-такой.

— Пойдёт. Так. Ну, давай большое откроем, что ли. Не маленькое же, — улыбался ей.

Она ему не улыбалась, а только еле заметно грызла нижнюю губу.

— Что мне делать, сир-господин? — спросилась.

— Быть со мной, — определил Арзис.

На удивление, её забавным огрызком ножа сургуч убрался очень хорошо и быстро. С пробкой чуть пришлось повозиться. Арзис понюхал горлышко, отхлебнул и крякнул.

— Ага, сладкое. Теперь ты, — протянул ей бутылку.

Пыльная, бутылка интересно отливала зелёным в свете окна.

— Мне нельзя, — Тоя положила ладони на грудь подле шеи, расставив широко пальцы. — Грех.

Всё говорила тихо и в отчаянии.

— Тоенька. Не упрямься, — он подсел к ней ближе, обнял за плечо и показал, как брать бутылку в руки — раз, два (взяв её кисти в свои ладони). — Ты не всё пей, а чуть, и этот грех будет маленький. Давай.

Он слыхал слово «грех», но не знал толком, что это.

Она, с его поддержкой, отхлебнула из бутылки. Кажется, подавила кашель. Так всё и было: львица-дхаари Тоя, глядя перед собой на бутылку и сидя на лапах на мешках с хлопком, пила вино с помощью яамрийца Арзиса, который развалился сбоку и выше.

— Ещё, ага.

Она послушалась, и отпила ещё, держа бутылку обоими руками, очень прямо, как на церемонии.

— Да, пока всё, — забрал от неё вино, сделал ещё глоток, и поставил куда-то на полку, не глядя.

Тоя пооблизывалась, поутиралась рукавом. Фыркнула.

— Сладко-сладкое. Как варенье, — осторожно прокомментировала опыт. Прошептала: — _Вергиб мир май шульд…_

— Да, — дакнул Арзис, глядя на её уши, загривок. — Теперь ждём.

— Ждём? — несмело спросила она.

— Да.

Перекочевал туда, где был ранее, сбоку-слева от неё. Взял её руку, ладонь, побаловался ей, позагибал ей пальцы, потрогал когти. Потом понюхал её, даже чуть покусал. Тоя не удержалась, и покосилась на него, хоть рука и оставалась совершенно безвольной. А потом — отвернулась.

Он отпил ещё себе вина.

— Как дела? — спросил у неё.

— Мне такой стыд.

— Очень хорошо.

Легко взял её за плечи и под хвост, со знанием дела. Ой, лёгкая. Непривычная, Тоя не додумалась и не посмела ухватиться ему за шею. Но всё это — не кража, это лишь чтобы усадить её себе на лапы.

И снова повторение пройденного, осторожно. Ближе, ближе, к её мокрому носу, к её тёплому дыханию. Но, неожиданно и снова:

— Сир господин… Ну я прошу. Обременюсь, львята… Не буду нужна… Львицам Мрамри нельзя так… Только если замуж, только надо брать… — закрылась рот ладонью, отвернулась.

Задумался, покачал её немного на коленях.

— Тоя, слушай, — нахмурился Арзис, цепко взяв себе ещё вина, но в последний миг оставив, — от поцелуев никто не беременеет. Вот, смотри, — взял он её жалкий нож с полки, — я те кровью клянусь. Вот, — и он смог рассечь себе основание ладони даже такой тупой вещью.

— Фус! — Тоя приложила ладонь ко рту.

— Да. Кровь, она не очень приятна, а мы её вот так… — вылил себе на ладонь и запястье вина. — Присластим. Смешаем. Клянусь тебе, смотри, — смесь из крови и вина растёр ей по левой щеке, подбородку, шее, да по мордахе. — Это не хвостня, Тоя, я тебе предками клянусь. Теперь послушай правду: если будут тебя целовать тут, — подержал её за подбородок, — или тут, — ловко потрогал её через платье там, за хвостом, — или ещё где, то не будет тебе львят. А будут львята, только если, это самое… Сейчас объясню, как будут. И не будет нынче беременностей, клянусь, я уже всё, — вязко, уже пьяно и устало говорил он, а Тоя слушала, внимательно, как откровение. — Замуж, говоришь? Если нынче вдруг отяжелеешь, то можешь сразу ко мне бежать и быть, поняла, моей женой, сколько хочешь. Видишь, ставлю всё на кон, голову пихаю в шнур! За слова — в ответе, поняла? Так… Сейчас ты всё будешь знать, что надо. Готовую, когтистую выдадим тебя за доброго Сунга.

— Да, — сказала Тоя, неожиданно. И она снова что-то искала в переднике, глядя в тот же потолок.

— Вот, да, видишь, — молвил Арзис, и отпил вина, маслянисто наблюдая за нею.

— Согласна, — что-то подтвердила Тоя, вытащив шило, обмотанное в тряпку.

Арзис посмеялся:

— Знал бы, что есть шило, кололся бы им. О, — удивился он. — Дела.

Тоя уколола себе палец, и так-то сильно, яро. Пошла и её кровь. Взяла у него бутылку, посмотрев ему в глаза, как бы испрашивая разрешения, и Арзис, чуть помедлив, отдал.

— Во, это подход. Вошла в дело.

Но она не пила вина, а — как он — полила себе, только на палец. Потом приложила палец к его правой щеке, легко и очень осторожно. И вся вздохнула и сжалась.

Арзис, чрезвычайно уставший и навеселе, со всем согласился:

— Всё правильно, Тоюня, так победим. Повторение — мать этого самого… чего-то там. В кровь победы… — говоря, помахал бутылкой. — На. Чуть, — дал ей.

Подержала Тоя бутылку в руках, а затем, вздохнув и уже без его помощи, отпила, а потом отставила вино прочь.

Пошло хорошо: она ещё не отвечала, не умела, но пошла податливость. Стукнулись зубами, такое с Арзисом было лишь много лет назад. Тоя училась. Арзису было всё лень и бессильно, он ничего бы не смог, даже если бы очень захотел; но очень хорошо, прямо как тогда, как тогда, не как сейчас. Потянул её за уши, и она потянулась, воткнулся ей носом в шею, за ворот платья. Как много запахов: Тоя, его кровь, хустрианское вино, кухня, мыло, конюшня, курятник, почему-то чеснок.

Ну, отлично.

— Смотри, львиц нужно нюхать. Ну, ты поняла… Тебя он будет нюхать. А вы нас вроде не очень, вам вроде не интересно. Или интересно?… — рассказывал ей, держа-гладя её за шею; они оба глядели на стеллаж с тарелками и кувшинами перед ними, и Арзис описывал большие, щедрые жесты в воздухе, а Тоя следила за ними. — Тоя, тебе интересно меня нюхать?

Она проверила — очень осторожно понюхала ему нос, и даже гриву. Поделилась с ним опытом:

— Это как… взнакомство.

Простучали когти шагов, кто-то прошёл мимо двери, такой далёкой от них. Тоя и Арзис затихли; он продолжал держать её за шею. И только он описал новый жест в воздухе, чтобы продолжить важный рассказ, как…

— _Тоийа_! — позвал её недовольный голос львицы, с коридора.

— Шшшш, — закрыл он ей рот.

Снова шаги.

— _Тоийа! Во штект ди-ди_… — сказали на дхаарском.

Открыли дверь склада, где они разлеглись на Хозяйкиных мешках с ватой; стеллажи скрыли всю праздничную картину; двери закрылись. — _Сум тоифель_…

Арзис тем временем глядел на неё сверху вниз, давясь смехом, и гладил ей мокрый носик. Она моргала.

Вроде ушли.

— Слушай, что говорили? — отпустил её от плена молчания.

Тоя всё объяснила, навострив к нему уши, словно ища ответа, или поддержки, или наставления, или приказа:

— Меня искали.

— Тебя ищут, — показал он на весь дом, продолжая гладить по загривку. — А мы тут с тобой, это… так…

Невероятно, как быстро можно чему-то научиться, если попасть в нужное время и нужное место. Тоя поняла, что ответ — возможен; Тоя поняла, что язык — важен; Тоя поняла, что можно поворачивать голову; Тоя приловчилась дышать; Тоя поняла, что биться зубами — необязательно; в конце-концов Тоя поняла, что можно (очень легко, совсем невесомо!) поставить ему ладонь на плечо, очень несмело, но всё же. Но Арзис этого не заметил: последние пару дней измотали, а вино — добило.

Отпрянул, Тоя мгновенно забрала руку ему с плеча.

— Как те вино? — посмотрел на бутылку, всё так же держа её на коленях в сумасбродно-развалистой позе. — Гребёт уже?

Тоя, взявшись за мешок, чтобы не упасть, мелко закачала головой — «нет». А потом, вдохнув, — «да». И вовремя взялась за мешок — ему поехала по полу лапа, и Тоя чуть не упала; но не издала ни звука, даже испуганного вздоха, а ловко уцепилась в него, дёрнулся ей хвост, затем только получше расположилась на нём, поправив себе страшное, очень простое и перешитое платье.

— Всё. Как целоваться — знаешь, — загнул он (её) палец, нахмурившись. — Как пахнуть — знаешь. Лучшая школа этого… Арзиса… магистра Арзиса. Ты, поняла, в школу ходила?

Тоя закивала головой «нет», глядя вниз и раздирая когтем мешок. Поглядела вверх, к окнам. На него.

— Читать умеешь?

— Мало-мало.

— А ну… — показал он ей бронзовое кольцо на левой руке, снял. — Читай, что там.

Она повертела его так, сяк, аккуратно и бережно.

— Не. Не ве-ри, — хмурилась Тоя, уши прижались. — Не ве-рю. Сло. Сло-вам. Не верю словам.

— Прекрасно, — Арзис возвратил кольцо на палец. — Теперь, как я и говорил… О том, как стать мамой. Показываю.

Тоя притихла и сжалась, сглотнула.

— Не бойся, я ж обещал. Сегодня у нас… всё… честно, — он задел хвостом маленькую, закрытую бутылку вина, которая всё это время успешно пряталась на полу, и та покатилась. — Останешься самой честной. Дай руку. Вот. У львов есть такая вещь, вот здесь, — поставил он её ладонь туда, куда и положено.

Тоя другой ладонью закрыла себе глаза, да ещё зажмурилась.

— О, Ваал. Ну ты даёшь, — посмеялся он. — Вот, эта штука если попадёт сюда, — закрыл он ей мордочку рукой, — то детей не бу-дет. Поняла?

Как ни странно, Тоя кивнула, полностью закрытая от мира и его рукой, и своей. «Да».

— Теперь, — плюнул он на два пальца, задумался. Даже почесал гриву в раздумье. — Это, знаешь, что такое олеамор?

— Нет, — честно ответила она, открывшись миру вновь.

— И правильно, тоже его не уважаю. Тогда иди масла принеси.

— Мммм… Сир госпо…

— Не говори мне «сир господин», а то я тебя сожру.

— Мммм… А… Арзис?

— Умница… — мечтательно протянул Арзис, с выдохом уставившись в потолок.

— Арзис, коровьего масла? — привстала она.

Вдруг заметила непорядок — бутылку на полу. Поставила на полочку, рядом.

— Не. Оливковое или льняное. Какое-то такое.

— Выходить отсюда надо, — предосторожно заметила Тоя. — Тут масел нет.

— Это правильно ты подумала. Выходить отсюда ещё рано. А, может, и вообще не нужно. Будем тут жить.

Арзис глубоко вздохнул. Он совершенно забыл, что хотел сказать. Или сделать.

— Будем тут жить… Что я говорил?

— Что нужно масло.

— А, да. Не нужно, и так пойдёт, — кивнул он, и вылил себе остатки вина на левые пальцы. Затем разлёгся на спине и сказал ей: — Ложись на меня.

Арзис ожидал робких протестов, устрашенных оправданий и подобного, но Тоя — очень медленно и осторожно, постоянно глядя то ему в глаза, то на своё положение в пространстве-времени — скромно и стрункой улеглась на нём; её голова со серыми ушами в железных кольцах очутилась где-то очень далеко, на его левом локте. Арзис всё поправил: её голову — себе под шею, всё остальное — хорошо на себе.

— Масел нам не надо. Ты сама теперь расплавься, как масло в сковородке. Доверься.

Тоя ничего не ответила, но пряталась где-то у него там, в гриве.

— Смотри мне в глаза. Только на меня, — вытащил её из этого укрытия Арзис; Тоя, такая серьёзная, моргая, засмотрела ему в глаза, с выражением тяжкой самочьей доли. Она чувствовала, что его рука, после некоторых расправ с платьем, да ещё неожиданной нижней юбкой, начала путешествие вверх.

— Щекотки боишься? — погулял он ей возле колена когтями: спереди, сзади, всё как положено.

Тоя молча заотрицала эту слабость, но так, неуверенно. Несмотря на приказ глядеть в глаза, она иногда быстро косилась вниз, где творилось неминуемое путешествие. Вдруг он заелозила лапами, издав несколько задушенных, недозволенных смешков; Арзис ухмыльнулся — ну само собой, повыше колен меж лапами у львиц можно найти смешки.

— Дело веселее идёт, нет же, Тоюня?

Она не смогла ответить — уткнулась ему в грудь носом, понятия не имея, как деться от щекотных мучений и стыда. Арзису показалось, что она его укусила за ткань тоги (громко сказано — укусила): то ли нечаянно, то ли действительно показалось, то ли что.

— Так, что там у нас дальше… — трагично посерьёзнел Арзис. — Хвост. Всё, идём по нему. Длинный. Какой длинный, Тоя, ну ты что, — шёл он ладонью по хвосту. — Как дорога до Марны. Ты меня слушаешь?

Она закивала головой, утыкаясь мордашкой ему в грудь, с закрытыми глазами. Слушаю.

— Так гляди же на меня, — молвил ей, она подняла для него взгляд, но Арзис уж всё переиначил: — Аааа. Ты не это… ой… не хочешь на меня глядеть. Тогда ближе, буду рассказывать. И прячься сколько хочешь. Поход в ночи.

Вот, после маленького промедления (как всегда), прошу, её левое ухо — прямо ко рту; дхаарские кольца захолодили ему нос.

— Что у нас здесь?

— Кисть моему хвосту, — вдруг сказала Тоя, очень тихо, где-то там внизу; видно, говорить легче, если не смотреть ему в глаза.

— Концехвост, — подтвердил Арзис. — Это надо отпраздновать, мы приехали в Марну. Давай, поцелуй меня, сама.

Подняв взгляд, после промедления (подольше, чем остальные), Тоя поглядела так, словно её приговорили к… ну, к чему-то приговорили. Ужасному.

Вроде даже потянулась. Ой, остановилась.

— А куда? — спросила шепотом.

— Куда хочешь, — пожал Арзис плечом.

Сделав выдох и обдав тёплым воздухом Арзиса, Тоя потянулась к его правой щеке (хотя волей случая левая ближе и куда доступней) и лизнула. Почти невесомая острота её зубов. Совершив такое сумасбродство, Тоя обессилела и разлеглась.

Ничего не ответив, Арзис быстро вернулся к основе хвоста. Разведав обстановку, понял — лапы сжаты вместе. Надо сделать это неудобным, невозможным, и Арзис согнул свою лапу к колене; она коварно расположилась между её лап. А свободной рукой ухватил её ладонь и вернул, куда требуется; потом, раздумав, даже откинул тунику и вручил ей в ладонь всё своё. И прижал сверху своей ладонью, а то безволие оказалось полным.

— Если этим, — потряс её несмеющую руку на своём, — попасть сюда, — залез он ей под хвост, несильно и неглубоко, но Тоя вся дёрнулась от испуга и нарушения, — то львят не будет.

Арзис вспомнил, что лил вино не на те пальцы, которыми сейчас лез.

— Вот, — подождал он отзывов от Тои, но их не последовало. — А вот если сюда — то будут. Много.

Он-то знал, ещё на полпути, что его встретит жар. Много влажного жара, но реальность разлилась шире ожиданий.

— Да, Тоюнь, олеамора тебе точно не надо, — меланхолично отметил Арзис. — У нас тут потоп, надо спасаться. Утонем в подвале.

Она нервно вздохнула, волна по ней прошла, и так Арзис понял, что она всё-то поняла; и всё незнающая вроде как, а всё поняла.

— Но попасть мало, — взял он второе вино, рассмотрел. Там он Тою не отпускал, нет, но ничего и не делал. — Нужно ещё закончить. Когда лев кончит тебе сюда — тогда ты забеременеешь.

— А что он кончит? — вдруг спросила она, и даже не очень так-то и шёпотом.

Казалось бы, Тоя. Нет. Знакомое придыхание в голосе, тщательно, но так безуспешно подавляемое. Как же они все похожи, когда ты очутишься не где-нибудь, а там.

— Он сделает… — разбил он горлышко бутылке о полку, и это резчайшее движение её почему-то не испугало. — Лев сделает вот так в тебя, — полил он вино на пол. — Он в тебя прольётся, только тут красное, тут вино, поняла. А то будет как молоко, — перестал лить на пол, полил на неё, сверху прямо меж ушей.

Тоя вынесла это мучение чрезвычайно цепко и стойко. Ей прижались уши, закрылись глаза, она стала вся грязной и тёмно-красной, струи текли ей по шее и за ворот, по платью, по загривку и спине; самые удачливые стекали по носу, рту, и заканчивали свой путь, падая с её подбородка ему на гриву.

Потом открыла глаза, даже не отряхнувшись и не утершись, и поглядела на него, кровавая.

— Не покажу, Тоя, как по-настоящему львы кончают и проливаются, — закрыл он глаза, откинув голову на мешке. — Потому что очень устал и какой-то весёлый, совсем… Кроме того, вчера были шлюхи, пришлось мне по делу, понимаешь.

Всё это время он держал её, но тут палец прошёл глубже; Арзис не видел, как она полуприкрыла глаза, ей показались клыки; не видел, но ощутил знакомое движение бёдрами.

— Да и мы договаривались, я честный, не поругана ты у меня, — освободил он её тайну от плена. — Дурацки честный. Да других в деле не держат.

— Дурацки честный, — задумчиво-вопросительным эхом повторила она, и совершила нечто слабой улыбки.

Рука успешно вернулась в мир из-под её подола, и Арзис приложил её к морде и носу; лапы ей сошлись снова вместе, Тоя наблюдала за ним, совершенно темно-красная. Только теперь то ли опомнилась, то ли решилась, и утёрлась рукавом.

— Не, Тоя, ты ничего такого не подумай, всё будет… как надо, — сказал Арзис, и сам подумал. — И вообще. Если тебя кто-то обидит — сразу мне говори, поняла? Я его убью.

Кажется, она попыталась встать, но Арзис не пустил. Сначала. А потом передумал, и Тоя споро уселась на лапы. Приятно: её тяжесть чувствуется ему на левой лапе, и ещё где-то там, в этом хаосе, струится её хвост.

— Потом пойдёшь со мной в Баш, покажу, что где как… А то, сидя на кухне, замуж не выйдешь, львов там нет. Обязательно пойдёшь, ты ещё со мной прогуляешься. Я раньше что, раньше я… был какой… без хозяйки, у нас были весёлые львяки, мы, это, работали, то да сё, — открыл он глаза.

— Что работали? — утиралась она передником, и превратилась во что-то ужасное и чрезвычайно привлекательное одновременно.

— Спокойная, деловая обстава. Шлюходома крыли. И там… Ты знаешь, что такое шлюха? — глядел он в потолок.

— Плохое слово, — смотрела Тоя на сочные следы вина на переднике. — Так ругают нечестных львиц.

— Ругают во все места, нечестных. Это ты хорошо сказанула.

Она, совсем пересев на пол, сняла с себя оба передника и сложила их. Вид у неё стал занятой, даже будничный, если не считать всё то грязное искусство, которым она была покрыта.

Поглядела на него.

— Арзис… Что теперь? — спросила. И вдруг добавила: — Делать.

— Идём отсюда.

И встал первый; вместе с его движением встала и Тоя. Зацепил хвостом тарелки с полки, на полу разбились две или три.

— Блять.

Тоя посмотрела в сторону двери, Арзис осмотрел всё побоище, которое они устроили. Кажется, несколько мешков с ватой испортили вином. Осколки.

— Ну, — взял он её за руку.

— Я уберу, пожалуйста.

— Смахни, идём, — не отпустил её Арзис.

Арзис просто взял и вышел из склада; Тоя же закрыла за ними дверь. На кухне уже шумели, и, кажется, вечерело; сложно было определиться с пространством и временем. Арзиса шатало. Тоя вдруг прислонилась к стенке, задув ближайшую свечу в подсвечнике, словно так её не могли заметить, будто спряталась; со страхом осматривала его от гривы до когтей лап, в испорченном подобии тоги; он с интересом рассматривал её — грязную, тревожную, с плотно закрытым ртом, с нетронутыми винными потёками по шее, с растопыренными пальцами, что когтями впились в стенку. Вторая рука сжимала снятые передники.

— Ахей… — вдруг тихо, но так отчаянно воскликнула Тоя. — Арзис. Я ушла.

И заторопилась прочь, сложив руки на груди, к цокольным комнатам львиц-дхаари.

— Пока, — вдруг быстро бросила ему вполоборота, почти скрывшись за углом.

— Давай, — вяло поднял Арзис руку, и потёр шею.

Затем отправился к себе, с мыслью только завалиться в своё лежбище; да вот же оно, рядом, слава Ваалу и всем предкам. Как-нибудь разделся и лёг голый, укрывшись чем-то там.