Становление Колосса (джен)

Детям свойственно думать о многих вещах, как о вечных. Вроде семейных ужинов, перепалок с младшими братьями и сестрами или колючих свитеров. Они не знают другой жизни, не знакомы с ее протяженностью; а потому слова «навсегда» и «никогда» не имеют для них того веса, который ощущают взрослые, сталкиваясь с ними. Когда Кендра Дамблдор приехала в Годрикову Лощину после оглашения приговора о пожизненном заключении в Азкабан мужа, отца троих ее детей, она не выходила из комнаты больше недели, так, что Аберфорт, Альбус и Ариана даже не знали о том, что мама вернулась домой. Странно было думать о Годриковой Лощине, как о доме, но даже Ариана понимала, что в Насыпное Нагорье им больше нет дороги. Новость о решении суда детям сообщила Гонория, проявлявшая в последнее время чудеса тактичности.

В тот день, словно предчувствуя дурные вести, стояла отвратительная погода. С тяжелых, сизых облаков на вымытые до идеальной прозрачности окна падали жирные дождевые капли, звонко барабаня по стеклу, сбиваясь в такие же идеально-прозрачные струйки, а потом — в ручейки, чтобы стекать по подоконнику к серой крыше, на склизкую, вязкую землю, испещренную мелкими лужицами. Альбус сидел напротив окна, смотрел на эти капли и думал о море.

Однажды, целую вечность тому назад, он, мама, папа и еще совсем маленький Аберфорт побывали все вместе на берегу Северного моря. Если честно Альбус уже совсем не помнил, для чего им понадобилось туда аппарировать, да и, наверное, неважно, ведь он помнил главное — вид этого самого моря. До той поры он и не думал, что бывает столько воды сразу! Нет, конечно, книжный червяк Альбус знал о том, что бывают моря, океаны и очень крупные реки, но его детское сознание не могло представить этого зрелища. И вот он, маленький и рыжий мальчик, стоял напротив гигантского и синего монстра, налетающего своими волнистыми щупальцами на серые скалы, ревущего, танцующего с ветром. В какой-то момент Альбус подошел близко-близко, ближе, чем разрешила Кендра, и его обдало целым фонтаном соленых брызг, блестящих даже в такой несолнечный день капель, и где-то там, далеко, кричит мама, обещая старшему сыну знатную взбучку, но ведь это такая ерунда по сравнению с тем, что до него дотронулось целое море, и он сам почувствовал его на своих щеках.

Альбус снова посмотрел на мокрые дорожки дождя, разрезающие оконное стекло. Как удивительно, что целое море, и даже больше него, получается из вот таких вот капель. Поодиночке они так обыденны и привычны, но стоит им собраться вместе и вот он, рыжий и маленький, поражен на всю жизнь. И уже неважно, что одна капля в тысячи раз меньше его самого.

— Альбус, тетя Гонория вернулась, — крикнул Аберфорт, на бегу толкая брата, чтобы вывести того из задумчивости.

Вот честное слово, если бы кто-то еще полгода назад сказал младшим Дамблдорам, что они будут с нетерпением ждать возвращения тети Гонории, все они, даже самая маленькая Ариана, единогласно решили бы, что собеседник сошел с ума. Но, то ли жизнь сама по себе сумасшедшая штука, то ли это произошло случайно, именно тетя Гонория оказалась их самым желанным собеседником последних недель. Скупо, сухо и устало, но неизменно она пересказывала события, происходившие за пределами Годриковой Лощины с их родителями, Министерством Магии и Насыпным Нагорьем. А потому Альбус тут же отлепился от оконной рамы и побежал в гостиную, скатываясь по перилам и сбивая ровнехонько выстеленные ковровые дорожки.

Дети знали, что о Круциатусе трубили во всех газетах, а отношения с маггловским министром осложнились, несмотря на то, что обливиаторы закончили работу. Флетчера все никак не выписывали из Мунго, ходили слухи о тяжелых ментальных расстройствах, вызванных пыточным заклинанием, и сложно поддающихся лечению, особенно у магглов. Тем не менее, приведение пострадавших от палочки Персиваля Дамблдора в порядок было обязательным условием от маггловского правительства в рамках восстановления дипломатических отношений.

Ариана больше не колдовала. Как-то Аберфорт попытался с ней поговорить об этом, но девчонка закатила такую истерику, что даже домовик Морок, обычно не обращавший на детские ссоры особого внимания, примчался ее успокаивать. И в этом пропитанном магией старинном поместье копилось все больше и больше неподвижных маггловских рисунков несуществующих животных.

Для оплаты адвокатов, подкупа присяжных и получения десятков разрешений, Дамблдоры продали дом в Насыпном Нагорье, большую часть фамильных украшений и антиквариата, почти полностью опустошили сейф. К тому же, они однозначно лишились того влияния в обществе, что оставалось даже после женитьбы Персиваля на магглорожденной из дикого племени. Конечно, старые друзья никуда не денутся, но на светские собрания и приемы им теперь путь заказан. Теперь Альбусу придется стать отличником и искать покровителей в Хогвартсе для себя и для брата, если они хотят когда-нибудь устроиться на приличную работу — об этом мальчику сказала Гонория неделю назад. И никоим образом не упомянула Ариану.

В гостиной ожидаемо пахло луковым супом и овощным рагу. Тетушка обожала постоянство и, даже не будучи слишком стесненной в средствах, предпочитала простую еду, полагая недопустимым потакать собственным капризам при каждом удобном случае. Словом, ее сдержанность проявлялась во всех аспектах жизни, а не только в искусстве ведения беседы.

Аберфорт и Ариана уже сидели за столом, тихо ожидая появления тети Гонории. За время в Лощине она сумела привить детям основы дисциплины, которая до сих пор не была им знакома. Так, приходилось приветствовать тетушку и редких гостей этого дома стоя, не разрешалась задавать вопросов, пока не закончится трапеза и пока тетя Гонория сама не перескажет те события, которые считает нужными. Даже вопросы нужно было задавать по старшинству; особенно же приветствовались те случаи, когда младшие заранее предупреждали Альбуса о чем хотят узнать, и он выступал от лица всех троих.

В то же время нельзя было предугадать, как долго тетушка будет ужинать в этот раз, поэтому, заслышав знакомый треск в камине или завидев суетящегося Морока, Дамблдоры-младшие стрелой мчались в гостиную, чтобы ни в коем случае не опоздать. После ужина тетя уходила в свою комнату и уже невозможно было ничегошеньки узнать, как ни старайся. Так что успеть — это очень важно.

Сегодня ее пришлось ждать непривычно долго — почти пятнадцать минут, как если бы она размещала внезапно прибывших гостей. Но в столовой тетушка появилось все-таки одна. Заняв свое место, она некоторое время тупо смотрела на еду, а потом легким кивком подозвала Альбуса к себе и, все также, не говоря ни слова, протянула ему родовой перстень.

И он так же, молча, его взял.

И молча вышел из комнаты.

И только на самом пороге обернулся, произнеся одно слово:

— Поцелуй?

Тишина.

Тишина.

Тишина.

— Пожизненное.

* * *

Через два дня тетя Гонория дала Альбусу доступ в библиотеку и даже снабдила его списком литературы, обязательным к прочтению старшим волшебником в семье — по экономике, политологии, истории и философии. То, старшему волшебнику было всего десять лет, ее ничуть не беспокоило. Кроме того, перед школой ему предстояло выучить все темные пятна фамильной биографии древнейших чистокровных семей Британии, чтобы суметь ответить ударом на удар, вздумай кто посмеяться над участью Персиваля.

Сам Альбус не понимал и десятой части написанного, но это помогало отвлечься. Ариана в последнее время появлялась в детской только в присутствии домовика. Аберфорт либо плакал, либо извергал из себя немыслимое количество спонтанных всплесков магии, которые заставляли нервничать Ариану и Морок тут же ее уводил.

Через четыре дня Альбусу не спалось и он решил тайком почитать что-нибудь по-настоящему интересное в библиотеке. Он спустился на первый этаж и тут же спрятался в тени лестницы. В темноте, рассекаемой только слабым светом уличного фонаря из окна, стояла мама. Лицо, обезображенное болезненной гримасой, изо всех сил пыталось улыбаться, а руки обнимали невидимые плечи несуществующего человека напротив. Она ломано танцевала вальс с призраком собственной памяти, и это зрелище было самым жутким из всех, виденных Альбусом. А потому он даже почувствовал облегчение в то мгновение, когда Кендра немо заскулила, упав на колени, стиснув висевшее на шее — как выяснилось позже — обручальное кольцо Персиваля, отданное им ей после суда.

Он так и не заснул той ночью.

Еще через четыре дня Кендра появилась на завтраке. Все последующие дни той страшной осени она проводила с детьми и не отходила от них ни на час, успокаивая и развлекая их.

Она никогда не показывала им, насколько ей больно.

Альбус никогда не рассказывал ей о том, что увидел.

* * *

Папино кольцо казалось чудовищно большим — и не только по размеру. Оно символизировало значимость семейства Дамблдоров в волшебном мире, в волшебной Британии. Значимость, которую за свою недолгую жизнь полностью уничтожил их отец.

Персиваль Дамблдор — не плохой человек. Он женился по любви, честно работал, растил детей и защищал своих родных. И все же он перечеркнул почти все влияние своей фамилии, известное аристократическим кругам. Теперь этот перстень — никому не нужное барахло. И именно Альбус Дамблдор должен снова превратить его в статусную драгоценность. К сожалению, в те годы Альбус еще не был мастером Трансфигурации и абсолютно не представлял, что ему теперь делать с этой ответственностью.

Пожизненное… Сколько это — целая жизнь? Волшебники знали — душа продолжает жить после смерти, если не была уничтожена дементором, а значит, папа однажды найдет свой покой. Однажды все они окажутся вместе, как одна семья. Наверное, к тому времени и у самого Альбуса, и у Аберфорта, будут уже свои бороды, и они смогут украшать их рождественскими бубенчиками и гирляндами втроем, соревнуясь, у кого красивее выйдет. Азкабан — не конец, им удалось избежать поцелуя дементора. Однако, как же дико давалось понимание того, папу Альбус больше никогда не увидит! Как же сложно в десять лет представить себе, что такое «никогда».

Сам Альбус не ощущал боли, тоски, горечи. На сердце был страх, а в голове — непроходящий туман, затягивающая в себя пустота. Было столько много вопросов, что ни один не удавалось додумать до конца, Альбус был оглушен этим изобилием, как оглушают внезапные взрывы на войне.

Как много раз взрослые хвалили его «живой, подвижный ум»! И теперь этот самый ум не мог замереть, остановиться на одной мысли хоть на мгновение, чтобы ее осознать. Это злило. Аберфорт плакал. Ариана тоже, хотя ее быстро куда-то увел Морок. А Альбус тупо сидел на кровати, не в силах нагнать своим «подвижным умом» череду происходящих событий. Наверное, он тоже должен плакать? Он плохой сын, если не плачет? Он мог поклясться, что даже у тети Гонории покраснели глаза.

В целом, плохой приговор был ожидаем. Может поэтому он не чувствует себя убитым горем? Может поэтому ему было интереснее наблюдать за сменой эмоций брата, сестры, тети? Но все-таки какая-то часть его догадывалась, что человечности в этом его отношении было мало. Какое странное слово — человечность. Выходит, он не совсем человек, что ли?

Серая Годрикова Лощина, казалось, совсем утратила выразительность, погружаясь в бесцветное отчаяние, направляя немой крик небу и оглушительное молчание в себя саму. Ни одной искорки надежды не пролетало над идеальным домом Дамблдоров, домом любящей жены и надежного мужа, веселых детей и заботливых родителей, верных друг другу брата и сестры. Что-то умерло и больше никогда не ожило.

Сам того не понимая, Альбус любовался горем своей семьи. Он видел всю разнообразную мешанину чувств, в которой не было ничего напускного, и замирал при попытке представить, сколько всего может вмещать душа. Замирал, как замирает человек, ни разу не видевший шторма, у полотен с кораблекрушением, как слепец подставляющий лицо невидимому солнцу; так он силился если не увидеть, то почувствовать то, что знакомо другим. Спустя три дня Альбус заплакал. Как плачет человек, настигнутый любовью, но ни разу не испытавший ее.