Три шутки Локи (джен)

Через триста лет Локи снова прибывает в Асгард. Хеймдалль привычно отступает, видя, как открывает вихрь путь в небе и по несуществующему мосту идет Локи, а радужные плитки исчезают, как только перестают удерживать лучшего мага девяти миров.

Хеймдалль не задает вопросов одинокой фигуре, Локи поднимает на него глаза, Страж тихо произносит:

— Добро пожаловать в Асгард, король Митгарта.

— Здравствуй, Хеймдалль.

Локи отворачивается и долго-долго идет по Бивресту до дворца. Он не обращает внимания на склоняющихся слуг, на поклоны придворных и проходит в покои, которые когда-то были его детской комнатой.

Скидывает плащ на спинку кресла, садится за стол и начинает медленно перекладывать книги. Он занимается этим весь остаток дня, до тех пор, пока ночь не становится настолько темной, что нужно зажигать свет.

Локи ложится на кровать и закрывает глаза, заставляя себя спать. Он не слышит, как стучат в его двери (он запер их заклинанием), он не чувствует, как наполняется комната ночной прохладой и не помнит, как поют на заре птицы.

Он просто спит, чтобы утром проснуться с новым сердцем.

А к обеду выходит в пиршественный зал, где на него смотрят все те же лица, что и много веков назад, и Локи чувствует, какая разница времени пролегла между ними. И понимает, что всего, за чем он рвался сюда, — уже не вернуть. И удивляется чуду Митгарта: летящее время смертных смогло состарить даже бессмертного бога.

Гости видят стоящего на пороге гостя и замолкают. С грохотом отодвигаются стулья, и даже Один Всеотец встает, чтобы сказать приветственное слово владыке Митгарта.

Слуги заботливо приносят еще одно кресло и ставят рядом с королем Асгарда. Тор молча пододвигается, и только Сиф, как всегда не удерживает реплику о непрошенных гостях.

Локи проходит мимо нее, не замечая, равняется уже с Тором и только тут останавливается:

— Здравствуй, Тор, бог грома и молнии, будущий король славного Асгарда! — его слова официальны и холодны, как и в прежний приезд.

— Здравствуй, Локи, бог проказ и обмана, король Митгарта.

— Думал ли ты, Тор, что настанет тот день, когда наши царства будут жить в мире, и в силе дружбы своей станут непобедимы?

— Да, Локи, и день этот будет самым славным в Девяти Мирах. Дружба — самая надежная броня союза.

— Тогда тебе нужно знать, что если ты позволишь твоим собакам гавкать в сторону высоких гостей, вместо дружбы получится псарня. Вели отдать твоих сук на бойню или не будет союза с Митгартом, потому что их тяфканье противно моему слуху.

Гости замирают. Никто и никогда не слышал от Локи таких слов, Сиф побелела. Фригг испуганно смотрит на братьев: она понимает, что Тор не сможет поднять руки на боевую подругу, но союз двух миров сейчас действительно важен. Особенно сейчас, когда неспокойно на границах и разрушен Биврест.

— Я вижу, что тебе тяжело принять решение, — отрешенно звучит в молчащем зале голос Локи. — Тор, бог грома и молнии, ты слишком любишь своих собак. У тебя есть один день для того, чтобы принести мне их хвосты. А сейчас мы закончим этот разговор, и я выражу почтение Всеотцу.

И Локи проходит к своему креслу, садится, выпивает кубок за здравие Одина и присутствующих гостей, молча начинает кушать хлеб.

— Я рада видеть тебя, Локи, — мягко произносит Фригг: она о многом догадывается, мудрая женщина, и не задает неуместных вопросов. — Что привело тебя к нам?

— Все это время я разрабатывал рунный рисунок, который способен починить Биврест, — Локи отламывает от большой булки кусочки и медленно их пережевывает, совсем как в детстве. — Думаю, что если собрать достаточно силы и при достойных помощниках, у меня это удастся.

— Ты сможешь починить Биврест? — задает вопрос и Один, нарушая свои звучным голосом тишину пиршественного зала. — Какая сила тебе нужна?

— Я был в Хельхейме, Муспельхейме и Йотунхейме, и они согласились с моими доводами, что путь в Асгард следует открыть снова. Эти миры готовы поделиться своей силой, а я отдам силу Митгарта. Для успеха мне не хватает только силы Асгарда, но, я предполагаю, что на пиру найдется тот, кто не пожалеет себя и станет мне помощником.

Фригг смотрит на сына, который вернулся из царства мертвых и рискует спросить:

— А что Хельхейм готов отдать для Бивреста.

— Радужный мост, мать, — Локи спокойно отщипывает еще кусок хлеба, — состоит не только из рун и заклинаний. Чтобы путешествовать по Игдрасилю и оставаться прежним каждый раз, мы оставляем мосту часть себя, и эту же часть получаем обратно. Хельхейм отдает мосту то, чем он наполнен сам, что несет в себе каждый из нас.

Локи вздохнул и зло посмотрел на Сиф.

— Или хотя бы способность к этому. Я прибыл в Асгард, чтобы починить Радужный мост, и готов начать завтра с рассветом, если найдется тот, кто готов работать вместе со мной.

— Я готов, — поднимается Тор. — Подойду я тебе, брат?

— Хорошо, — Локи поднимается из кресла, игнорируя обращение «брат». — Тогда завтра, как запоют птицы, я жду тебя у конюшни.

И Локи уходит из зала. Фригг долго смотрит ему вслед, а потом, извинившись, выбегает за ним. Она находит сына в библиотеке: он перелистывает старые фолианты, и Фригг видит, что он не читает, а… просто занимает время.

— Локи… — она подходит к нему и пытается обнять: на удивление сын не отстраняется.

— Мама, — голос его пуст и холоден.

— Она умерла, мама, — Локи поворачивается к Фригг, и та видит, как стиснуты его губы. — И сын тоже.

— Они — смертные, Локи. К сожалению, они не живут вечно.

— Я знаю, — Локи отворачивается.

Фригг кажется, что он сейчас похож на статую: холодный и мертвый.

— Я нашел хороший способ починить мост, мать, — голос его снова гулок и отстранен. — На это уйдет почти вся моя сила, но зато я смогу исправить хотя бы одну ошибку.

— Тебе не нужно ничего нам доказывать, сынок.

— Я знаю, — Локи переворачивает очередную страницу: «Если любят, то любят просто так. А если не любят, то и доказывать нечего». Отпусти меня, мать, мне нужно хорошо отдохнуть перед завтрашним. И вели слугам принести мне асгардскую одежду: я не буду запирать двери — пусть положат на стулья.

Фригг отпускает его и долго смотрит вслед, как идет по коридору ее повзрослевший сын и несет в себе потухшее солнце.

Было как всегда. Но на пиру ему не было страшно.

Тор не боялся признаться себе в том, что ему не хочется оставаться одному, потому что он уже разучился бояться самого себя.

— Самый страшный враг — ты сам.

Он помнил, как юношами они с Локи напились и танцевали на каком-то балконе, а потом Локи подскользнулся, упал, ударился затылком о балясину и начал говорить. Он много сказал разного, глупого и странного, а это запомнилось.

— Локи, кого ты боишься?

— Самый страшный враг — тут, — и он тычет острым ногтем себе в грудь, а потом запрокидывает голову и пьяно смеется, как истеричка.

Теперь Тор сидит до последнего, чтобы дождаться утра не одному и едва удерживается, чтобы не взять с собой на мост приятелей.

Когда он подходит к конюшне, он видит Локи. Такого родного и привычного в одежде асгардского принца, с длинными волосами, заплетенными в косу с обручем цвергов на лбу, с увешенной амулетами шеей, с расписанными рунами руками. С мертвыми глазами.

— Рад, что не опоздал, — это вместо приветствия. — Едем скорее.

— Почему такая спешка? — Тор привычно взлетает на лошадь.

— Через два часа наши миры будут на линии эклиптики, — начинает Локи, — сглатывает слова. Тор почти физически ощущает, как они проваливаются в брата. — На одной линии: это идеальное время для работы с их энергией.

Дальше Локи молчит, нахлестывает коня, пока не доезжает до Хеймдалля. Спрыгивает, отсылает коня обратно в Асгард.

— Ты подвинешься, Хеймдалль? — то ли спрашивает, то ли утверждает.

— Нет, — страж спокоен всегда.

Локи отворачивается от него, и больше не обращает на Хеймдалля внимания. Опускается на колени перед провалом, начинает рисовать руны. Тор заворожено смотрит, как с пальцев брата стекают потоками цвета руны, впечатываясь в разрушенный Биврест. Когда Локи поднимается с колен, на его пальцах не остается ни одного символа.

— Тор, вот эти руны — сила Асгарда. Ты первый должен наполнить их силой, потому что отсчет идет отсюда. Потом — начну я работать сам, а ты должен будешь поддерживать поток. Не сложно, верно?

— Не сложно. Но…

— Ты никогда этого не делал.

— Да.

Локи сделал шаг навстречу и обнял Тора. Сильно. Прижался. Дух захватывает.

А между руками, от спины через тело к груди — горячая река.

— Ох.. Локи, — Тор выдыхает. — Жарко…

— Горячи братские объятия, — губы Локи изгибаются, ломаются. — Терпи, сын Одина и наследник Асгарда. Это твой мир! Твой дух! Кровь от крови и плоть от плоти! Это не тебе, а мне должно быть горячо...

Локи отпускает Тора, тот пытается удержать реку, удерживает, пошатывается, но стоит.

— А теперь, сильнее! — и Тору кажется, что через него течет огненная река, которую Локи наматывает себе на пальцы, лепит из нее непонятные фигурки и, разрывая их по кусочкам, бросает на Биврест.

Руны уж светятся, ярко, ясно, понятно.

Локи отходит от Тора ближе к краю — Хемдалль чуть сдвигается — Локи смотрит на небо, тянет за собой горячий поток, и вдруг опускает руку вниз, — и Тор почти инстинктивно чувствует, как из воды, с нижних облаков и из большей глубины начинает вскипать иная сила, ударяет в Радужный Мост снизу, расплывается туманом, наползает, обволакивает и укладывается в руны.

Локи срывает с себя талисман за талисманом, словно ему становится тяжело их нести — они разбиваются как стеклянные и превращаются в фантастических животных. А потом и они превращаются в дым и впитываются в мост.

Тору уже тяжело дышать, а Локи все тянет и тянет силу. Все больше и больше. Пламя уже пляшет по мосту, сталкивается со льдом, прорастает зеленью и покрывается пеплом.

Последнее, что удивляет Тора, так это пепел: ему кажется, что они попали в центр потухшего костра, взъерошенного ветром. И теперь эти крохотные серые кусочки носятся повсюду, пороша глаза и легкие. Тор кашляет, слизывает пепел с губ и начинает плакать — он горек и пуст.

И тогда он сам дает больше огня и света, чтобы спалить эту безысходность.

Пепел исчезает. Видны только горящий рунический круг и Локи, стоящий у самого края моста. Локи, вскрывающий себе вены, заливающий мост красной кровью, а потом падающий на колени, погружающий кинжал в Биврест.

И мост расступается, пропуская клинок.

Локи делает попытку встать — падает, заваливается на бок.

Тор слышит его хрип:

— Подними меня!

И подскакивает, поднимает, держит.

Локи почти висит на его руках, чертит руны по воздуху, нарисованный круг поднимается с моста, застывает в воздухе. Локи кричит и бьется в руках названного брата, но держит круг и пытается выкрикнуть заклинания.

Тору кажется, что брат не колдует, а то ли воет, то ли плачет — но руны впитываются в мост, Биврест дрожит и начинает расти.

— Время и вечность. Время и вечность, — шепчет Локи, делая пассы дрожащими руками. Руны исчезают, мост растет, растет, а потом с яркой вспышкой начинает снова переливаться и отторгает вонзенный клинок.

Тор чувствует, как огненная река постепенно сходит на «нет», и падает на мост, роняя Локи.

Тот лежит, нелепо завалившись на бок, с иссченными руками. Тор видит изогнутую, словно вывернутую спину, и откинутую руку, из-под ногтей течет кровь, впрочем, быстро подсыхая.

Тор подползает к брату, переворачивает на спину, толкает, пытается привести в чувство. Лицо у Локи бледное, ни кровинки, глаза закатились.

Биврест мерцает и уходит в бесконечность. Хеймдалль с уважением смотрит на бессознательного мага, словно не верил в успех, а сейчас удовлетворенно смотрит на снова ставшую собственную нужность.

Тор свистом подзывает перепуганного коня, тяжело вскидывается сам, принимает с рук Стража бессознательного брата и дает коню шпоры, устремляясь к лекарям в Асгард.

Несколько месяцев Локи лежит в постели, раны заживают, тело восстанавливается. В пиршественной зале гремят кличи радости — Биврест снова сияет радугой.

Локи лежит, не раскрывая глаз и не разжимая губ. Тор приходит к брату каждый день, садится на кровать, рассказывает новости, пытается изобразить пирующих, смущается, понимая, что не получается.

Локи молчит.

Приходит Фригга, гладит сына по аккуратно расчесанным волосам, рассказывает о рукоделии, делится сомнениями, говорит о своей любви к нему.

Локи молчит.

Через полгода он встает с постели и перебирается к камину. Теперь он смотрит на огонь и, завернутый в шкуры, кажется похожим на зверя. Тор приходит каждый день и садится рядом: он исчерпал уже все темы для бесед с молчащим братом. Иногда ему хочется сказать, что …

Что он не ожидал, что магия — это тоже оружие война, и что выносливость мага — это то же и что и выносливость в бою. И что… И тут стройная речь Тора сбивается, потому что слишком много эмоций, а хочется сказать красиво, как любит Локи. А красиво не выходит. Тор злится на себя за это, и злится на Локи, что тому недостаточно простого: «Ты обалдеть как круто это сделал!» — а обязательно надо говорить развернуто. Как говорят послы на приемах. Которых, кстати, Тор терпеть не может, но все равно терпит, и даже учится говорить таким же витиеватый языком. Как Локи. Правда послы не смеются над ним, а Локи никогда не упускал возможности высмеять его корявую речь.

Поэтому Тор не делает бесполезных попыток, а просто молча сидит рядом.

Однажды утром Локи выходит из своих покоев. Он идеально причесан, и на одежде нет ни одной ненужной складки. Черные длинные волосы удерживает все тот же обруч, с пятнами крови.

Локи проходит по дворцу, с царственным взглядом принимает поклоны придворных и спускается в пиршественную залу.

Ему навстречу все встают: то ли в дань к восстановлению Моста, то ли из уважения к королю Митгарда.

Локи осматривает знакомые лица, подходит ближе и останавливается перед столом Одина и Фригг.

— Мост починен, Один.

— Ты стал великим магом, Локи, — голос у ВсеОтца как и раньше, спокойный и мудрый.

— Я знаю, — Локи смотрит на Одина в упор. — Я ухожу из Асгарда. Надеюсь, когда я снова вернусь, моя комната будет прибрана, как всегда.

— Здесь всегда будет твой дом, сын.

Губы Локи ломаются. Мертвые глаза наполняются то ли болью, то ли злостью:

— Обманываешь. Обманываешься. И называешь обманщиком меня. Глупо, Один.

Локи отворачивается и уходит из залы: шуршат одежды, при каждом шаге заплетенная коса дергается по спине, как змея.

Тор выскакивает из-за стола, догоняет, хватает за руку:

— Локи, стой!

— Тебе что-то надо?

— Тебя.

— Я уже решил уйти и уйду.

— Пойдем вместе. Мне нужно много тебе сказать.

— За полгода не выговорился?

Тор пропускает мимо ушей язвительное замечание, не обращает на него внимания.

— Мне нужно поговорить с тобой. А не рассказать тебе.

— Что-то новенькое, — зло бормочет Локи. — Но только в Митгард. Дальше ты со мной не пойдешь.

— А дальше — куда?

— Я хочу поблагодарить Хель за помощь. Если бы ни она, я не выжил бы тогда, на Бивресте.

— Ты хочешь сказать, что она тебя спасла.

— Нет. Она единственная подумала и оптимизировала свою силу под меня. Со всеми остальными мне пришлось работать в чистую, какие они есть. Это…. Трудно.

Тор посмотрел на небо, где угаласа последняя искра, и, налюбовавшись, повернулся к брату. Тот по-привычке сначала осматривался, поэтому стоял не двигаясь.

Большая площадка с клумбой, аккуратная, со следами колес. На клумбе благоухают цветы. Дом из белого камня с двумя боковыми пристройками, с колоннами, с широкими дверями по центру. Четыре ступеньки.

— Пойдем, — Локи повернулся к брату. — Мост работает, координаты верные. Я хочу тебе показать…

— Ты жил тут? — Тор по привычке перебивает брата и уже идет припечатывая шаг, Локи с горечью констатирует, что бессмертие для многих большой риск остаться вечно молодым не только телом, но и духом. В эту минуту ему жалко себя, потерявшего легкость восприятия юности. Он кусает губы, нервничая и тревожась, весь путь до дверей.

Через несколько минут после звонка дверь открывает слуга, смотрит на Локи, бледнеет, а потом склоняется:

— Мистер Лафейсон.

Локи улыбается и представляет спутника. Тор немного удивлен, но, слава норнам, молчит.

— Это мистер Тор Одинсон. Кто сейчас управляющий?

— Томас Гарди.

— Жду его в каминном зале, и туда же подать мне и моему брату ужин.

Тор улыбается и расправляет плечи: ему приятно, что Локи снова начал называть его братом.

Он проходят холл, поднимаются на второй этаж. Тор крутит головой по сторонам, Локи смотрит на него краем глаза: за триста лет его дом почти не изменился. Все осталось так, как есть, и, судя по словам привратника, управляющий сдержал слово, и дом ждет своего вечного хозяина.

Пока Тор разглядывает каминную залу, Локи перебрасывается парой слов с новым управляющим, правнуком бывшего старшего официанта Джонаса, узнает последние новости, отдает распоряжения, а потом — как только приносят ужин — пьет с Тором, травит байки и ждет самого главного.

Которое происходит глубоко за полночь.

Шум голосов, крики, смех и визг тормозов электромобилей отвлекают Тора и Локи, и последний буквально вытаскивает из кресла слегка подвыпившего Одинсона на лестницу. Теперь они стоят на втором этаже, сытые и пьяные, Тор уже снявший плащ и оставшийся только в доспехах, и Локи, как всегда при полном параде, с отросшими волосами и безумными зелеными глазами.

Входные двери раскрываются, и в холл первого этажа вваливается стайка сильно неодетых девиц и с ними мужчина средних лет, целующий взасос, повисшую на руке брюнетку.

— Девочки! — смеется Тор.

Локи смотрит на притихших девушек, а, главное, на мужчину, пришедшего с ними. На его зеленые глаза, на такие же черные волосы, на шрамик около брови, оставшийся после неудачного возвращения из Йотунхейма, на хитрый прищур, и чувствует почти кожей волну радости.

И расслабляется.

— Отец! — Ричард перепрыгивает несколько ступенек и крепко обнимает Локи.

— Познакомься, Дик, это твой дядя, — смеется Локи, — Тор Одинсон, наследный принц Асгарда, бог грома и просто отличный парень! Девушками поделишься?

Ричард смеется, жмет руку обалдевшему Тору, и машет рукой девицам, чтобы поднимались.

— Голова,- стонет Тор, выползая в обеденную комнату.

— Зацелована твоя голова, обласкана и нерасчесана, — спокойно констатирует Локи, который уже давно проснулся, а теперь пьет кофе и смотрит на объемном экране новости Митгарта.

Тор с благодарностью выпивает пододвинутый официантом стакан апельсинового сока и наливает себе молока.

— Что из вчерашнего мне приснилось?

— Папа! Дядя! Доброе у… Добрый день, уже, — Ричард в домашнем халате падает на стул. — Мне тоже кофе, Джастин, и покрепче! Как ты знаешь. Девочек я отправил. Мы дома одни.

Тор еще раз смотрит на Локи, в наушниках, сосредоточенного на экране, потом на сидящего с другой стороны, Локи, в халате, мешающего сахар тонкой серебряной ложкой.

— Дядя, может завтрак, — смеет Ричард — смеется совсем как молодой Локи Одинсон. — Наша повариха готовит отличное мясо. А после вчерашнего организм так и требует хорошей закуски.

— А… — Тор кивает в сторону Локи.

— Присоединится, когда захочет. Я еще ребенком привык: папа делает, что захочет и когда захочет. Но завтрак никогда не пропускает.

— Папа?

— Тор, — Локи даже головы от экрана не поворачивает. — Перед тобой мой сын Ричард Лоренс Локисон. Для меня и тебя просто — Дик. Ему скоро стукнет двести пятьдесят лет, (если я не ошибся), он правит Митгартом в мое отсутствие, (если ему это не надоело, конечно), судя по вчерашнему бомонду пока еще не женат.

— Двести пятьдесят два, папа, — смеется Дик.

— После первой тысячи лет ты перестанешь заниматься такой фигней, как считать года, — улыбается Локи, — а вот это — кто? — показывает на экран.

— Новый президент международного валютного фонда.

— Я же лоббировал закон об отмене местных валют?

— Он прошел, все стало настолько налаживаться, что мне стало скучно, я сделал пару провокаций — и общая валюта опять распалась на государственные.

— Маленький засранец, — Локи улыбается, и по голосу чувствуется, что он сыном доволен. — Ты устроил третью мировую войну!

— Зато проблема мирового голода, гонки вооружений и противостояния супердержав исчезла. Кстати, вчера была основана колония на Марсе!

— Где? — спрашивает Тор.

— Соседняя планета, ничего особенного. Экспансия Митгарта вширь, — отмахивается Локи. — А мои долгосрочные проекты?

— Все идут, все в порядке. Я купил все архивы и право доступа к раскопкам.

— Копаете?

— И дешифруем.

— Что-что вы делаете?

— Тор, — Локи отрывается от экрана. — Много веков назад Один ВсеОтец бился с Лафеем и его войском на землях Митгарта. После этого другие обитатели других миров приходили сюда неоднократно. Жители Митгарта, тем не менее, не знают о существовании Иградрасиля. И мой сын тщательно маскирует все контакты, создавая искусные подделки. А ты у цвергов был?

— Был, — Ричард уже расправляется с поданным завтраком. — И в Муспельхейме тоже. Там обещали помочь.

— Кто?

— Мне повезло договориться со Свальдифари.

— Чем прельстил?

— Сказал, что я — твой сын.

У Локи нервно дергается губа, но он сдерживается. Тор смотрит на таких похожих Локи, взрослого и молодого, и начинает смеяться. Ему кажется, что один из них — наваждение, но какого выбрать — он не знает. И поэтому выбирает завтрак.

— Чем заплатил Свальдифари?

— О, пап! Сущей безделицей: принес ему книгу мифов из Митгарта.

Локи буквально подпрыгивает на стуле: побелевшее лицо кривится от гнева и становится почти уродливым. Тор недоуменно отставляет вилку.

— Вернешься, — шипит Локи непререкаемо. — Возьмешь обратно. Извинишься за глупую шутку. А если еще раз опозоришь меня, я убью тебя, сын!

Он со злостью отшвыривает наушники, салфетку и быстро выходит.

— Что с ним? При чем тут книжка с мифами? — Тору уже больше импонирует молодой Локи… как его… Дик.

Ричард Локисон нарезает отбивную на треугольники, говорит, поджимая губы, совсем, как отец:

— В Митгардских мифах есть сказание про Локи и Свальдифари. Я подарил ему эту книгу как уважение к его труду, потому что главное в мифе — постройка великой защитной стены вокруг Асгарда.

Он вздыхает и берет чашку с кофе.

— Теперь придется снова тащится в Муспельхейм, извиняться… Как я не люблю извиняться!

— Локи тоже не любит, — неожиданно вспомнилось Тору.

— Дядя, а вы надолго приехали?

— Не знаю. Брат говорил, что хочет мне что-то показать.

Дик облизывает тонкие губы и массирует морщинку на переносице.

— Значит, он … повод нашел. Я думал, что долго его не увижу. Он обещал не приходить.

— Ну это нормально, — Тор пожимает плечами. — Я бы тоже скучал по сыну.

— Нет, — Дик для пущей убедительность даже мотает головой. — Мы с ним и так часто видимся. Он по маме скучает.

— А мне даже не рассказывал.

— Хотите, я вам фотографии покажу?

Вечером Тор находит брата по резким выкрикам. Локи легко крутит в руке легкий тренировочный шест и с кошачьей грацией обходит по широкому кругу сына, который стоит с двумя мечами в руках: правый — прямым хватом, левый — обратным.

Прыжок — выпад, шест скользит по клинку, Локи изгибается, уходя от выпада левого меча. Опять кружит.

— Ты обещал не приезжать!

— А ты не рад меня видеть?

— Ты не оправился.

— Это не твое дело!

Дик делает шаг вперед, мечи режут воздух, задевают полу асгардского камзола, Локи перекатывается по полу, оказываясь почти за спиной сына, легко тыкает его в лопатку.

— Три — два.

— От тебя пахнет смертью! Ты был у Хель! Зачем ты привез Тора?

— Его пот перебивает…

— Что?! — Ричард останавливается и опускает мечи. — Запах тлена! Отец, смирись! Вы снова встретитесь после Рагнарека.

— А знаешь, что надо сделать? — смеется Локи, и Тор понимает, что Локи смертельно пьян. — Мне нужно родить Фенрира и Ермунганда! И создать нужное заклинание! Ты ведь не сомневаешься, что я смогу это сделать?!

— Нет, — Дик спокоен. Почти. Только чуть шевелит губами.

Локи снова смеется. Но уже не зло, и без отчаянья.

— Ты боишься, сын. Читаешь заклинание… Давай лучше попробуем сравнять счет.

Локи, слегка пошатываясь, снова встает в боевую стойку. Тор смотрит на их бой как на поединок в зеркалах. Ричард сверкает мечами, по посоху Локи стекают золотые капли — Тор моргает, пытаясь отогнать наваждение.

Нет.

Бог обмана создает иллюзию, но и сын Великого Обманщика знает, чего ожидать. И Тор смотрит, как ползут по полу алые змеи, встречаются с белыми мангустами, а серебряные клинки режут летящие клубки стальной шерсти.

Локи смеется и колдует ветер, Ричард дополняет заклинание — и через несколько секунд они уже оба промокли насквозь от дождя.

До тех пор, пока Дик не подскальзывается, падает, успевает отбить жезл и утыкается клинком в сапог Локи.

— Три-три.

— Обманул меня! — улыбается довольный Лафейсон.

— Не важно, как, важно — кто.

— Тор! — кричит Локи. — Хороший у меня сын?! — он пьян, ему больше не хочется плакать, и глаза его снова наполняются жизнью.