Я делаю шаг (гет)

Примечания:

WARNING: в части присутствует selfharm (cамоповреждение)! Особо впечатлительным и людям с триггерами не рекомендуется к чтению!

И помните, котики, вы прекрасны со шрамами и без!

Ещё в части есть курение.

Я вижу, вижу, вижу,

Я вижу всё как есть!

Но я прошу — потише,

И я прошу не здесь.

Я выдам добровольно,

Что мне сказала жизнь:

«Когда кому-то больно…

Кому-то заебись!»

Серебряная свадьба — «Я жизнь люблю!»

Всё было хорошо.

— Харвест, вишня, пожалуйста, — попросила ты, протягивая купюру.

— Паспорт.

Ты привычно заворчала, копошась в сумке, в поисках этой книжицы. Уже скоро магистерскую напишешь, а у тебя всё паспорт просят. Приятно, конечно, немного, но уже поднадоело. Главное, ходишь ведь сюда уже не первый год.

— Похожа? — ухмыльнулась ты, пока продавец сравнивал стрёмную фотку и тебя.

До просрочки паспорта тебе оставались сутки, денег на штраф особо не было, поэтому пришлось бежать с похмелья фоткаться и срочно загружать всё на госуслуги. Теперь жалеть было уже как-то поздно и нелогично. Но фотка всё равно стрёмная. Ты и так не очень, а там просто страх божий.

— Не особо, — честно ответили тебе.

— Сочту за комплимент, — ты фыркнула и снова протянула купюру.

Пожилой мужичок только покачал головой, но забрал деньги и наконец-то отдал тебе твою прелесть. Пачка бережно отправилась в специальный кармашек в сумке в ожидание твоего возвращения домой.

Своя студия, и практически даром, да ещё и в центре города — не чудо ли? Нет, просто общага для магистрантов. И к тебе, на счастье, пока никого не подселили. Практически собственное жильё. Правда уже стоило бы озаботиться поиском реального жилья, потому что вуз не длился вечно.

Но, условно, это место можно было даже назвать домом. Своя кровать, обустроенная кухня, разбросанные утром вещи, кружка остывшего кофе и целая стена с фотографиями друзей.

На счастье, фотографа редко бывает видно на фото, поэтому со стены на тебя глядели, улыбались, смеялись, хмурились и задумчиво смотрели в даль твои друзья и близкие. Хотя в твоём случаи это одни и те же люди.

Ты окинула содержимое холодильника взглядом и с тяжёлым вздохом принялась за готовку. Кушать что-то было надо.

Тихо играла музыка из плейлиста, скворчало мясо, и по кухне плыл великолепный запах. Привычно, в восемь вечера, звонила мама, чтобы получить такой же привычный дневной отчёт:

— Алё, мам… Всё хорошо. Всего две пары… Вот готовлю… Да, справляюсь… Нет, денег хватает и нет, я не голодаю… Нет, не думаю, что смогу приехать. Нет, денег не надо. Просто надо статью дописать… Да, прости, тут мясо подгорает. Пока.

Ты чуть не выронила фунчезу, она почему-то так и норовила ускользнуть из щипцов. Вот же! Ты выругалась, срочно подхватывая её висящей рядом поварёшкой и добавляя уже размоченную в кипятке лапшу к мясу и овощам.

Всё было…

Ужин под сериал — хороший конец дня. И да, куда же без тик-токов от Юли. Ты и тик-ток изначально ради неё скачала, потому что ей надоело каждый раз пересылать тебе ссылки. Теперь вот от зависимости избавиться не могла.

Стоило ещё поработать над статьёй, чтобы освободить себе выходные. Вы были обязаны писать что-нибудь раз в полгода, чтобы была хотя бы видимость вашей активной деятельности (слова Юли, ты была лишь частично с ней согласна).

Тогда можно было бы предложить Олегу вытащить Серёжу и поехать на залив, шашлычков сделать. Заодно ещё и Игоря (лучшего шашлычника, которого только видывал этот город после дяди Феди!), Диму и Юлю с собой взять. Точнее попытаться вытащить. Игорь и Дима могли висеть на хвосте очередного убийцы, и потому пахать сутками напролёт, а некоторые расследования Юли были сжаты временными рамками. Серёжу же уговорить перенести было проще всего. Хотя и дел у него, казалось, было ещё больше. Ну, а там, где Серёжа, там и Олежа.

Когда зажужжала посудомойка, ты, наконец-то, достала сигареты из сумки и прошла на лоджию, стараясь даже не смотреть на стену с фото. Иначе — стыд съел бы тебя раньше, чем ты успела коснуться дверной ручки.

Всё…

Ты всегда любила вишню.

Её едкий и тошнотворный вкус оседал на языке, что хотелось поморщиться и запить всё это чем-то крайне сладким. Хотелось смыть его, стереть вместе с собой, чтобы нечто столь противное не существовало.

Блевать хотелось. Чтобы все внутренности и легкие наружу, чтобы всё это не давило, не выедало ядом изнутри, чтобы просто стало легче и не разрывало тебя до костей.

В хлопковых шортах на лоджии было немного прохладно, но вечерняя свежесть оказалась на удивление приятной. Мурашки шарахались по коже, но от каждой затяжки становилось немного теплее. Ощущалось, как горячий кофе на морозе.

Ты привычно подавила вскрик, кусая губы (Олег подарил хороший французский бальзам. Уже через двое суток, как новые). Сигарета вплавлялась в бедро, но ты покорно ожидала. Пока не стало легче, пока в груди не перестало так горчить.

Боль всегда действовала как подсластитель. Становилось даже дышать свободнее. Не так горько и противно. Лучше. Намного лучше. И блевать уже не тянуло так сильно.

Ты бросила сигарету в пепельницу, разорвала упаковку на антисептической салфетки, жёстко прошлась сверху, морщась от маленьких колючих вспышек. Это было, как последний росчерк на картине — вишенка на торте.

Ничего не было хорошо.

В первый раз это случилось, пару лет назад. Случайно, можно сказать, не специально. Просто Олег ушёл в армию, а Игоря подстрелили. И ты неожиданно оказалась с этим один на один. Потому что у Серёжи был университет, пока ты варилась в школе.

Школа была чужой и холодной. Точнее стала такой, когда ты осталась там одна. Ты так боялась, что тонкие связи-ниточки совсем порвутся. Но при этом старалась не лезть близко, потому что Серёже нужно было сводить концы с концами, чтобы выжить, да и Игорю тоже, если честно. Он этого вслух никогда не говорил, но платили всегда мало, пускай дядя Федя и старался его подкармливать.

Тогда-то и началось. Отравление. Всё внутри словно чесалось и кололось. Ты чувствовала себя трупом, наполненным червями и личинками. Интересно, а можно было гнить заживо?

Ты тогда и курить первый раз попробовала. Рядом же больше не было Олега, который за такое мог по ушам тебе надавать и заодно смачно отвесить тем, кто эти сигареты вообще предложил. Ничто ведь больше не мешало, так?

Тогда ты, просто криворукая, уронила скрутку на себя. Она прожгла капроновые колготки, новые, которые мама купила. И одного только этого уточнения должно было хватить, чтобы довести тебя до паники, но боль мешала, заставляла думать, сосредотачиваться на ней и пульсирующей от жара коже.

В тебе тогда что-то словно щёлкнуло.

Ты вдруг осознала, что эта боль заставила мир замолкнуть. Ты оказалась в блаженной тишине, в которой было можно свободно дышать и думать. Это было прекрасно.

Затем это повторялось снова и снова. Как по нарастающей: выпускные экзамены, первая любовь, поступление и резкий скачок — похоронка. В тот год на бедрах остались первые шрамы.

Но страшно никогда не было.

Главное, чтобы никто не узнал, чтобы эта постыдная тайна только с тобой осталась. Иначе эта липкая дрянь могла коснуться и их, а тебе так хотелось сохранить хоть какую-то семью. Разве ты многого просила?

Хотя, казалось бы, после диагноза Серёжи тебя должно было попустить. До тебя должно было дойти, что о своих проблемах нужно и можно говорить, что тебя не бросят с этим один на один.

Но всё равно сил сказать ни находилось. Слов, поводов, смелости, времени.

Шашлык на природе и правда был хорошим решением. С залива дул прохладный ветер, заставляя кутаться в куртку, но Серёже было отсюда недалеко до его «уродливой высотки», Игорь с Димой обещали подъехать чуть ближе к вечеру, если всё пройдёт гладко. Что должно пройти гладко, как обычно, не уточнялось.

Ты успела наделать уже уйму снимков на свою камеру. Юля позировала больше всех. Её вообще любила камера. А вот Олег — псина! Он не давался целых двадцать минут, пока не подключился к уговорам Серёжа. Какой хороший миллиардер.

Олег всегда получался немного хмурым и, даже в самый яркий день, мрачным. Чёртов вампир (да вылитый оборотень он!). Нечисть, одним словом. Но даже такие снимки тебе нравились. Олег на них был настоящим: хмурился, едва заметно улыбался, смотрел пронзительно или задумчиво. Во всей его фигуре ощущалось монолитное спокойствие и сила. Это было неотъемлемой составляющей его натуры.

Рядом с ним тебе и самой становилось чуть легче, спокойнее, словно он укрывал тебя заботой, как мягким пуховым одеялом.

День проходил прекрасно, ты не переставала улыбаться, нахваливать шашлыки Олега и салаты Юли. Но ты ведь не могла не испортить всё, да?

Когда-нибудь ты будешь зарабатывать достаточно, чтобы легко ездить на природу в хороших, добротных штанах, но пока твоим пределом было башкирское производство за 400 рублей. Поэтому, когда ты зацепилась штаниной за деревянный стол — она разошлась по шву, от бедра.

В ту секунду тебя пронзила такая яркая вспышка паники, что ты не услышала, как рассмеялась Юля. Казалось, что в голове звенели тысячи колоколов, а саму тебя окунули в холодной воду. Горло сжала ледяная рука, из-за чего сделать вдох казалось невозможным.

Легкие горели огнём, когда ты схватила жадно воздуха, а перед глазами танцевали тёмные пятна. Ты сама не заметила, как побледнела и вспотела.

И когда смех, звонкий, словно горный ручеёк, резко оборвался, ты вздрогнула. Метнув быстрый взгляд на Юлю, ты увидела, как она застыла, чуть приоткрыв рот и не зная, что сказать.

Как провод со звуком обрубили, образовался вакуум. А у тебя руки дрожали, лицо пошло уродливыми красными пятнами. Ты попыталась прикрыться, запахнуть штанину. Легкая ткань ускользала из потных рук, а картинка перед глазами была слишком нечёткой.

Твои руки осторожно остановили.

Ты резко выдохнула и отшатнулась, но тебя удержали и от падения. Ты не могла разглядеть выражение лица Олега. Злость? Разочарование? Стыд? Непонимание?

Горячие. Слёзы были такими горячими. Дура, какая же ты дура! Как можно было так глупо..! Нужно было предположить, колготки надеть!

— Простите, это… — нужно было объяснить, подобрать слова, ты ведь не чокнутая, с тобой всё в порядке.

Тебе не нужна помощь. Ты не слабая. Ты справишься. Ты у мамы ведь победитель, да?

Объятия крепкие и очень тёплые. Ты упала в них с размаху, или просто ноги больше тебя не держали.

— Простите, — проскулила ты, цепляясь за его плечи и пряча лицо на груди.

Маленькие руки Юли осторожно сомкнулись на талии, и её тело прижалось к тебе.

Ты оказалась в таком тёплом кольце, что внутри тебя что-то неумолимо плавилось и рушилось.

— Всё хорошо, — прошептал Олег мягко и заботливо.

— Мы рядом, — вторила ему Юля, целуя тебя в макушку.

А тебе хотелось кричать, орать, вопить — ненормально. Зачем они лгут? Зачем?! Это ведь так уродливо, так отвратительно. Разве вы не видите, насколько это омерзительно? Уходите, вы запачкаетесь!

Ты захлёбывалась слезами, невыплаканными, за годы наполнившими тебя до краёв. Эти ожоги держали на плечах море. И теперь вся эта толща воды пыталась похоронить тебя под собой.

— Не хорошо! Ненормально! Отвратительно! — что есть сил закричала ты, содрогаясь всем телом в этих объятиях.

Олег даже не дрогнул, когда ты заколотила его по плечам и задёргалась, а Юля лишь крепче прижалась, помогая удержать тебя. Ты взвыла. Зачем? Почему? Это же всё равно, что касаться таракана. Маленького, мерзкого, гадкого создания, которое копошиться под ногами. Оно бы и дальше там прозябало, и просто радовалось крошкам с барского стола.

— А-а-а! — оно рвалось из тебя годами, требовало выхода, хотело явиться в мир и перестать отравлять тебя каждую секунду.

— Мерзко!

Они с тобой не спорили, не мешали этому яду и крикам покидать твоё измученное долгой интоксикацией тело.

В какой-то момент море просто пересохло, осталась лишь покрытая грязью и илом воронка. Ты осела, но Олег подхватил тебя на руки, не давая упасть.

Тусклое небо осветило на миг серёжина шевелюра, и тебя очень заботливо (ты бы расплакалась, если бы могла) укутали в плед, лицо протёрли холодным полотенцем, а затем поцеловали в макушку («И как тебе не противно?» — хотелось спросить).

Ты прибывала в блаженной пустоте. Тебе никак, тебе ничего. Ты как жеода. Только они снаружи уродливы, а внутри сияют разноцветными камнями. А у тебя — только слизь и моллюски. Гадкие создания.

Когда ты открываешь глаза снова, то долго не можешь понять, что произошло и почему здесь стоит капельница. В кресле у кровати спит Юля. Что она здесь делает?

Пчёлкина неожиданно вздрагивает и открывает глаза, сонно моргая, но мгновенно просыпается, когда смотрит на тебя.

— Солнышко, — она улыбается и подаётся к кровати, целуя тебя в щёку. — Как ты нас напугала.

Юля качает головой и ласково поглаживает твою щёку.

— Что происходит? — твой голос скрежещет и скрипит, как колымага.

— Не стоит пока говорить, дай своему горлу немного отдыха, — просит она, чуть нахмурившись и ты послушно киваешь. — Ты помнишь, что вчера было? Пляж?

Смотрит внимательно и чуть настороженно, ты автоматически открываешь рот, чтобы ответить, но неожиданно застываешь. Твой разум пронзают воспоминания. Такие яркие и чёткие. Противные. И глаза против воли вновь наполняются слезами, а из горла вырывается болезненный хрип.

— Плакать нужно и это нормально. Не нужно пытаться себя сдержать, хорошо, сладкая? — Юля крепко сжимает твои руки, целует ладони и прижимает к своим щекам, заглядывая тебе в глаза.

— Тебе не за что извиняться. Это мне очень жаль, что я не заметила раньше, что мы были такими слепыми котятами, — она смотрит на тебя с нежностью и любовью.

От одного только взгляда в тебе распускаются цветы. На илистой земле прорастают огненно-красные маки, под цвет Юлиных волос.

— Юля… — раздаётся тихое от двери.

В проёме стоит Олег.

Он ставит кружку, с чем-то вкусно пахнущем, на тумбочку и садится с другой стороны кровати, осторожно сдвигая капельницу.

Олег целует тебя в лоб, нежно, заботливо.

— Чай с травами будешь? — так же тихо спрашивает он.

А ты только киваешь, как китайский болванчик, и шмыгаешь носом.

Олег помогает тебе сесть в кровати и подкладывает подушку под спину, а Юля вытирает твоё лицо и даёт салфетку, чтобы высморкаться.

Чай горячий, но не обжигающий, как ты и любишь. Он пахнет бабушкиным домиком в горах и детством. Кажется, так должен пахнуть дом. Ты почему-то в этом уверена.

К доктору Нарачинскому ты едешь вместе с Олегом и Серёжей. Бёдра заботливо забинтованы и покрыты мазью Рыжиком, что почему-то нисколько не смущает.

Серёжа держит тебя за руку, пока Олег ведёт машину. Ты не спрашиваешь, почему во вторник они оба не на Лахте или очередной презентации, почему твой телефон не разрывается от звонков куратора из вуза. Эти вопросы кажутся сейчас такими лишними.

Доктор оказывается дядечкой под пятьдесят, с большими усами и забавной бородкой. То, как он накручивает её на карандаш, вызывает у тебя короткий смешок.

Серёжа спрашивает: готова ли ты и тут же обещает, что они с Олегом будут ждать за дверью. Ты собираешь всё своё мужество в кулак и киваешь.

Иногда тебя возит Юля, порой Игорь с Димой на служебном уазике, пару раз ты даже катаешься в каталажке* (ты сама попросила, тебе было интересно), но чаще всего, конечно, тебя отвозят Олег и Серёжа.

У тебя на руках справка из вуза об академическом отпуске, рекомендации врача, а ещё витамины и нормальные продукты, которые привозит Олег, не слушая твоих протестов. Он говорит, что здоровая и полезная пища — это дорого, особенно в этой стране — а врач рекомендовал.

Со временем ты привыкаешь. Соглашаешься, что и правда дорого, и даже если ты постоянно будешь пахать, то такого разнообразного рациона и фермерских продуктов не получится. Да и однажды ты отплатишь за чужую доброту. Олег правда говорит, что семья — это не аттракцион благодарностей. Каждый раз у тебя что-то сладко сжимается внутри от этого.

Твоя семья не требуют ответов и не спрашивают: зачем и почему. Просто один раз тебе серьезно говорят, что готовы выслушать, и ты послушно киваешь.

Где-то через полгода ты надеваешь короткие шорты, зная, что скоро должен приехать Олег.

Он ничего не говорит про эти уродливые блямбы шрамов, рассыпанные по твоим бедрам. Только помогает тебе разложить продукты и предлагает что-нибудь приготовить вместе.

Тебе нравится паста с морепродуктами. Это на удивление вкусно.

Помешивая соус, ты начинаешь рассказывать. Тихо и даже несмотря на него. Соус выходит немного пересоленным. Вы оба этого не замечаете.

У этой откровенности есть своя цена — очередной приступ и повышенное давление. Но ты очевидно не одна. (Когда доктор сказал такое впервые — у тебя случилась небольшая истерика. Потому что да — господи, да! — ты не одна).

Компот тёти Лены на удивление хорошо лечит нервы. Попивая его у них на кухне, ты рассказываешь дяди Феде откуда каждая точка на твоих бедрах.

Он молчит какое-то время, а потом предлагает нарисовать йодную сетку или — ещё лучше! — созвездия! Ты поразительно громко смеёшься и, конечно же, соглашаешься.

Йода вы не находите, тетя Лена выдаёт вам, гордым, как дети, зеленку, а ещё достает звёздный атлас.

Гром, увидев это художество, долго смеётся, а потом предлагает сотворить такое же с его спиной. Олег тоже вызывается. Вы с Юлей используете их вместо холстов.

Вначале Гром рассказывает про явные следы от пуль, а затем и рваный след от ножа. Ты вздрагиваешь пару раз, но Игорь так эмоционально размахивает перемазанными в соусе руками и широко улыбается, что долго волноваться не получается. Зато выходят красивые звездочки и маленький зайчик.

Дима говорит, что это не брутально. Юля возражает и зачитывает им целую статью: заяц способен лапами располосовать и одежду, и кожу, и мышцы живота, а когти у зайца крупные и крепкие, что на передних лапах, что на задних…

Вопрос: зачем эта информация нужна была ей — она гордо игнорирует.

У Олега, в основном, следы от осколков. Они длинные и рваные, поэтому вы рисуете яркие солнышки.

По итогу из пятерых людей (у Серёжи сегодня финальные тесты новой версии «Vmeste», к нему лучше вообще не приближаться — зашибет и не заметит) вы трое оказываются изрисованные и полуголые.

Но самое главное — вы делите эту боль на всех. У каждого шрама есть история, неприятная и болезненная, наполненная внутренним страхом. Даже если вы хорошо его скрывали, он всё равно противно копошился там. Но теперь почему-то дышалось легче.

Ты исцеляешься. Медленно, постепенно, не полностью. Этот путь оставляет шрамы, но оно того стоит.

В день, когда доктор говорит, что можно уменьшить число сеансов, Олег зовёт тебя на свидание. Ты не выдерживаешь и целуешь его ещё в машине. Коробка передач неприятно упирается в бедро, борода колется и раздражает, но всё, наконец-то, складывается правильно. И ты абсолютно не жалеешь, что кто-то тебя касается, ты практически не думаешь, что должно быть ему противно.

Когда этой ночью вы лежите на диване в обнимку, и ты медленно и расслабленно перебираешь его волосы, думая, что нужно купить фенечек и заколок, руки Олега расслабленно покоятся на твоих бедрах.

И это больше не имеет никакого смысла.

Примечания:

*каталажка — отсек для заключенных в полицейском уазике.

Нервный срыв — это острая фаза любого нервного расстройства (от депрессии и невроза до различных психосоматических заболеваний). Как правило, это эмоциональное состояние возникает как реакция на какое-то событие, жизненную ситуацию — это может быть, например, смерть близкого человека или крайне неудачный день на работе.

Любое эмоциональное потрясение, которое не нашло разрешения, будет запускать изменения внутри организма, вплоть до психосоматических расстройств. Из-за нервного истощения могут начаться изменения на уровне тела — тахикардия, изменение давления, проблемы со сном, гормональные сбои, головокружение и другие.