Долгий путь к исцелению (гет)

Час был поздний. Каз не смотрел на часы с тех пор, как вошел в квартиру Гафа. Необычный для него недосмотр, но этот сюрреалистичный вечер, похоже, как-то повлиял и на течение времени. Каз чувствовал себя так, словно на короткое время ступил в чью-то чужую жизнь, в которой ему не приходилось беспокоиться о небезопасных улицах и позднем часе.

Машааль принесла тарелку с выпечкой, которую она приготовила в тот день: замысловатые маленькие скульптуры из теста, миндальной пасты и глазированных орехов. Липкий сладкий вкус был слишком для Каза, особенно после того, как он за этим ужином уже съел больше, чем когда-либо ел за один прием пищи. Но дымящийся мятный чай, который подали вместе с выпечкой, помог прочистить голову.

Анах сделал ему знак помочь отнести блюда на кухню и там молча протянул кухонное полотенце. Каз понял намек, и пока Анах мыл посуду в лоханке с мыльной водой, Каз вытирал ее и убирал. Повторяющееся, расслабляющее действие. В кои-то веки его мозг чувствовался затихшим. Успокоенным. Из гостиной доносился тихий разговор, успокаивающие звуки приглушенных голосов Инеж и ее матери.

— Я хотел поговорить с тобой наедине, Каз, — сказал Анах; его голос был глубоким и мягким, и его мелодичное звучание очень напоминало Инеж. — О моей дочери.

Каз кивнул. Он ожидал чего-то в таком роде. Честно говоря, удивительно, что этот разговор не начался раньше. Если бы он был отцом, и его дочь привел домой какой-то крысеныш из Бочки, который с трудом мог общаться, он бы тоже захотел поговорить с парнем. Анах казался сердечным человеком, но Каз не сомневался: если бы возникла опасность, что Инеж причинят боль, эта сердечность превратилась бы в смертельно острый лед.

Однако вместо угрозы, которую ожидал Каз, вместо сурового разговора и требования больше никогда не приближаться к его дочери, Анах произнес:

— Спасибо за то, что спас ее.

Он положил ладонь на руку Каза, и от неожиданного прикосновения к голой коже он едва не выронил тарелку, грудь пронзила паника. Каз резко отдернул руку и, запинаясь, пробормотал:

— Простите.

Он поставил тарелки в стопку, без необходимости поправив их, сердце бешено колотилось от затуманивших зрение воспоминаний.

— Всё хорошо, — произнес Анах с растерянной улыбкой.

Больше он не пытался взять руку Каза. Вздохнув, он продолжил:

— В этом языке нет слов, чтобы выразить, что я чувствовал, когда ее забрали. Я скорбел по моей дочери, как если бы она отошла к Святым, и в то же время страх и надежда посещали меня каждый день. Я так боялся того, что с ней могли сделать. Я представлял худшее… И теперь знаю, что был прав.

Яростный гнев сверкнул в его темно-карих глазах. Он повернулся лицом к Казу.

— Инеж сказала мне, что ты освободил ее из того кошмарного места. Она сказала, ты помог ей и воссоединил нас. Благодарности недостаточно, Каз, но знай: пока я жив, я у тебя в долгу.

Каз не знал, как принять его слова.

Анах был благодарен, но знал ли он, как часто Каз рисковал жизнью Инеж? Как часто он причинял ей боль? Что ее пытали и морили голодом из-за него? Знал ли он, чем рисковала Инеж, просто оставаясь рядом с ним, даже сейчас?

Пальцы дрожали. Он не сказал ничего из этого. Возможно, потому что Анах уже достаточно страдал; возможно, потому что не ему об этом рассказывать; возможно, потому что он опять-таки был эгоистом и хотел уважения этого человека, даже если не заслуживал его.

Возможно, потому что он хотел заслужить его.

Так что вместо этого Каз сказал:

— Она тоже спасла меня.

Анах долго молчал, вникая в его слова. А потом без предупреждения крепко обнял Каза. Это длилось всего секунду — достаточно, чтобы паника стиснула сердце, — после чего отпустил.

— Пожалуйста, продолжай заботиться о ней, — попросил Анах на сулийском.

Нечто в его словах чувствовалось торжественным и наполненным скрытым смыслом. Каз сглотнул и кивнул:

— Продолжу.

* * *

— Ты серьезно хочешь пройти весь путь обратно до Бочки так поздно? — спросила Инеж, наблюдая, как Каз надевает ботинки.

Каз нахмурился. Он не особо стремился идти или ехать обратно, но не видел альтернативы.

— Думаешь, мне следует остановиться в отеле?

Инеж озадаченно фыркнула:

— У меня наверху есть собственная квартира, знаешь ли.

Он знал. Он помогал ей заполнять документы.

— Это… — начал Каз, но не знал, как закончить.

Она покачала головой:

— Пошли.

Инеж взяла его за руку и повела за собой.

* * *

Квартира походила на свою хозяйку — теплая, скромная, уютная. Инеж не много времени провела здесь с тех пор, как купила ее, но даже так, казалось, стены впитали ее энергию. Мелкие следы ее присутствия были разбросаны тут и там — резинка для волос, пара ботинок, открытый пакет конфет, инструменты для полировки ножей.

Здесь было куда приятнее, чем в ее старой комнате в Клепке.

Уютно.

Каз чувствовал себя не на своем месте, будто воспаленная рана на здоровой коже.

Инеж небрежно прошла в ванную. Когда несколько минут спустя она вышла, на ней была длинная ночнушка из бледно-лилового шелка с тонкими бретельками, которые оставляли ее плечи открытыми. Падающий ей на ключицы свет вызвал воспоминания о том, как несколько месяцев назад Инеж сидела в заполненной паром ванной и губы Каза коснулись ее кожи.

Его щеки запылали.

Он отвернулся и сказал:

— Я могу спать на диване.

— Нет, — просто ответила Инеж и села на кровати, скрестив ноги.

Она взяла с тумбочки щетку и начала медленный, завораживающий процесс расчесывания волос. Казу хотелось пробежать пальцами по локонам угольно-черного шелка.

Также ему хотелось бежать отсюда к чертям.

Разрываемый между двумя побуждениями, он сглотнул, застыв на месте.

— Я могу спать на полу, — прохрипел Каз.

Инеж посмотрела на него из-под длинных ресниц.

— Ты этого хочешь?

Нет. Да.

— Разве ты не…

— Кровать большая, Каз, — мягко произнесла Инеж. — И мы просто будем спать. Нам не надо прикасаться.

Она положила ладонь на простыни, без слов приглашая его. Для того, чтобы присоединиться к ней, не должно бы требоваться столько мужества. Это не должно быть так тяжело — ничто из этого не должно бы заставлять сердце так бешено колотиться о грудную клетку. Во всяком случае, не от страха.

Пристыженный, Каз начал медленно развязывать галстук, снимать брюки, рубашку. Убирать каждый следующий слой было тяжелее, чем предыдущий. Оставшись в одном нижнем белье, всё еще довольно скромном, Каз всё равно чувствовал себя таким же голым, как на входе в Ледовый Двор. Он заставил себя дышать медленно, холодный воздух царапал горло, когда он вдыхал и выдыхал его. Каз обнаружил, что сосредоточенность на дыхании помогает до некоторой степени держать призраков на расстоянии. Способ оставаться привязанным к чему-то физическому. Доказательство, что он жив.

Как только он взял роящиеся видения под некоторый контроль, Каз сложил одежду и сел рядом с Инеж на краю кровати. Напряженная спина была неестественно прямой, ногти вонзились в колени.

Инеж положила щетку и подалась к нему.

— Всё хорошо? — тихо спросила она менее уверенным тоном, чем до того. — Я не хочу давить на тебя.

— Порядок, — ответил Каз.

Он не был уверен, правду ли говорит.

Инеж расплела ноги, позволив им повиснуть с края кровати, параллельно с ногами Каза. Тихо вздохнула.

— Спасибо за сегодняшний вечер, — пробормотала она. — Я ценю то, что ты делаешь это для меня. Я знаю, тебе наверняка было тяжело.

Каз подумал, что, вероятно, она говорит искренне, но ее доброта только усугубляла его унижение. Если бы он был нормальным, если бы он не был сломан без возможности восстановления, его не нужно было бы благодарить за что-то столь прозаичное, как ужин. Он не запаниковал бы при виде кровати. Он бы…

Он столько всего сделал бы, если бы не был сломан.

Но он был.

— Чего ты хочешь от меня, Инеж? — пробормотал Каз не совсем вопрос; его голос был слишком уставшим, чтобы звучать таким ледяным, как он хотел.

Она изучила его внимательным любопытным взглядом.

— Этого, — ответила она, что бы это ни означало.

Каз провел рукой по волосам, сердце билось раненой птицей в клетке, кожа была холодной как полный трупов океан.

— Я никогда, — пробормотал он. — Я никогда не стану… Дмитрием.

Инеж моргнула с абсолютно ошеломленным видом.

— Дмитрий? А он тут причем вообще?

Верно. Вероятно, тут требовался некоторый контекст. Но слова блондина не выходили у Каза из головы весь вечер: какой хорошенькой он считал Инеж; как он хотел сводить ее на свидание, которого она заслуживала; каким он был джентльменом, тогда как Каз и близко не являлся благородным, а кроме того, и мужчиной-то едва являлся.

— Ты ему нравишься.

— И? — произнесла Инеж, выглядя озадаченной, но нисколько не удивленной информацией.

— Он мог бы дать тебе… он бы не…

Бессилие сдавило горло Каза, задушив слова. Он чувствовал себя таким слабым, стыд глодал его — столь же разъедающий, как скорбь. Взгляд Инеж был слишком напряженным — два черных солнца, направленных прямо на него, и как он мог… как она бы…

Одна рука Инеж медленно и осторожно поднялась к щеке Каза, оценивая его реакцию, прежде чем прикоснуться. Каз закрыл глаза. Внутри взметнулось уже знакомое сражение между воспоминаниями и настоящим мгновением, ужас его сознания, предсказуемый как прилив, но ладонь Инеж была такой теплой, мозолистой и сильной. Рука, которая много раз спасала его, и Святые…

Она так хотел ее. Он хотел этого и большего. Он хотел быть кем-то другим, кем-то целым. Кем-то, кто мог взять то, чего хотел, вместо того чтобы застывать, охваченный головокружением.

Не успев подумать, Каз прижал щеку к ее ладони. Инеж передвинулась ближе, пока он не почувствовал тепло ее дыхания на своей коже. Он полуоткрыл глаза, обнаружив ее рядом, достаточно близко, чтобы он мог посчитать как звезды ее родинки, пушок на висках, ресницы.

Затем очень нежно Инеж прижалась губами к его губам.

Все мысли в голове замолкли.

— Я влюблена не в Дмитрия, Каз, — прошептала она.

Слеза сбежала по его щеке, такая же шокирующая, как слова Инеж. Каз не мог… он не мог даже осознать их. Даже в самых нелепых мечтах он не осмеливался надеяться, что Инеж может чувствовать к нему то, что она сейчас подразумевала. Его губа задрожала, и он ответил на поцелуй, беря столько ее тепла, сколько мог, пока его демоны не заговорили слишком громко, и отстранился, тяжело дыша.

— Я не против двигаться в твоем темпе, — тихо и искренне произнесла Инеж. — И даже если навсегда останется только это. Я тоже не против.

— Я хочу большего, — признался Каз; из-за всех одолевавших его эмоций голос звучал разбито, — Я…

Я по-прежнему хочу тебя. Всегда буду.

Ее улыбка могла вернуть весну на три месяца раньше срока.

— В таком случае мы доберемся туда.

— Инеж, — произнес Каз словно мольбу или молитву, — чего хочешьты?

Она снова поцеловала его, а потом очень тихо повторила:

— Этого.

В мире не существовало никакой справедливости. Каз не заслуживал ничего столь совершенного, как девушка перед ним и тепло ее ладони на его щеке. Но всё равно получил ее, и если она хотела этого... Каз давно знал, что даст Инеж всё, что она захочет.

Значит, это.

Они лежали вместе на кровати; ночь вскоре спустилась тихим изнеможением. Они лежали на некотором расстоянии лицом друг к другу, но Инеж положила руку между ними, и Каз оставил свои пальцы переплетенными с ее. Долгое время Каз не мог заснуть, но эту бессонницу не наполняли кошмары и призраки. Только она.

Когда глаза Инеж закрылись, а дыхание начало выравниваться, Каз подобрался ближе и прошептал ей в шею признание из трех слов.

Инеж улыбнулась в темноту.

Как все остальные тайны Каза, она знала и эту.