Врата Бальдура (новеллизация) (джен)

Глава 4

Имоен с тревогой смотрела, как Линх уложил перепачканную в нечистотах полумертвую женщину на лежанку из веток в их скрытом шалаше у реки и стал снимать с нее то, что недавно было, по-видимому, длинной цветной магической робой.

В Кэндлкипе Линх начинал с лечения кошек и своих собственных ожогов, полученных возле раскаленного горна. Потом прибавились порезы Имоен, в спешке крошившей салат на кухне, и прочие мелочи. Как-то Линх вылечил даже корову фермера Дреппина по кличке Несси, объевшуюся клевером. Местные стали обращаться к самозваному ильматари по разным несмертельным поводам, от насморка до геморроя. К Линху шли в основном те, кто иначе бы терпел, чем нести последний грош за исцеление в храм. Зато Линх набил руку, и ничто в человеческом естестве его больше не смущало и не отталкивало (впрочем, равно как в кошачьем или коровьем).

Имоен нагрела воды в котелке, и Линх стал обмывать и осматривать тело все еще лежавшей без чувств ведьмы. Ему надо было решить, какая помощь требуется Динахейр прежде всего.

Пленница просидела в пересохшем колодце десять дней. Едва ли гиенолюди готовили для нее пищу. Давали ли они ей хотя бы достаточно воды? Динахейр была прежде всего крайне истощена, оба плеча вывихнуты и запястья истерзаны веревками из-за подвешивания на столбе. Линх стал молиться, надеясь, что его силы хватит.

Минск вернулся как раз тогда, когда ведьма уже дремала в шалаше, переодетая в сменную рубаху Имоен и закутанная в плащ Линха. Линх тоже спал, растянувшись навзничь на земле возле догорающего костра.

Взбудораженный следопыт сунулся было в шалаш, желая своими глазами убедиться, что Динахейр целости и сохранности. Но Имоен оттолкнула его:

— Не лезь. Ты ее разбудишь. Линх сказал, ее нельзя трогать, если только нам не придется сейчас же удирать отсюда, будто у нас горят пятки.

Рашеми сбил гноллов со следа, но понимал, что это ненадолго. Гиенолюди пусть и не умны, но разумны. Они сообразят, что их пленница не сама по себе растворилась в воздухе. Обнаружив пустой колодец, они, понятное дело, нагнут морды к земле и примутся вынюхивать. Впрочем, вскоре их ждет сюрприз.

Минск показал своим товарищам наполовину пустой мешочек со смесью толченых пахучих трав. Посыпав следы этой смесью, можно было надолго отбить гноллу нюх: для существа, читающего следы преимущественно не глазами, а носом, это серьезная неприятность. Хитроумно запутав след, Минск сразу в нескольких местах оставил сюрпризы с едким порошком.

Имоен тотчас же понюхала мешочек и расчихалась так, что у нее слезы выступили на глазах. В ответ хомяк, сидевший в поясном кармане Минска, издал пронзительный писк, и рашеми сообщил:

— Бу говорит: мудро было добавить сюда молотого калимшанского перца.

Уловки следопыта позволяли беглецам выиграть время, чтобы убраться от заброшенного замка подальше. Было решено идти короткими, но частыми переходами, с тем чтобы давать отдых Динахейр, а Линх своими молитвами должен был поддерживать ее силы в пути.

Линх с Имоен с удивлением заметили, что Динахейр и Минск, оба из Рашемана, внешне разительно отличаются. Минск — белокожий, несмотря на загар, голубоглазый гигант. Ведьма ростом даже меньше Имоен, смуглая, с узкими карими глазами и черными как смоль многочисленными косичками.

Кроме того, Минск держался скорее как простой парень, а Динахейр — как особа с довольно-таки изысканными манерами. На всеобщем языке она тоже говорила с явным акцентом, но по-книжному, несколько вычурно. Едва придя в себя, ведьма уже сказала Линху даже не «благодарю», а еще затейливей — «благодарствую».

Однако она не захотела, чтобы Линх обращался к ней «сударыня»:

— Изволь называть меня по имени, мой добрый друг. Мое положение ничем не выше твоего, по крайней мере, на этой дороге.

Но в первые дни бегства им всем было не до оживленных разговоров у костра, поэтому каких-либо подробностей Линх с Имоен не узнали. Проснувшись с восходом, Линх молился, чтобы Динахейр скорее окрепла. Потом они продирались сквозь дебри до очередного сухого пригорка, светлой поляны или чистого ельника, почва которого была покрыта густым ковром осыпавшейся хвои. Там недолго переводили дух. Иногда Минск позволял всем покемарить, а сам возвращался на свежий след, чтобы запутать его и потратить «чихательный порошок», как прозвала эту едкую смесь Имоен.

Лишь в окрестностях Нашкеля четверо беглецов вздохнули с облегчением. Своры гиеноголовых по пятам отныне можно было больше не опасаться: гноллы старались держаться подальше от цивилизации.

Линху все-таки удалось вылечить Динахейр без помощи храма. С утра он вновь собирался помолиться за нее, но ведьма не согласилась:

— Премного благодарна, любезный друг. Я уже достаточно окрепла, чтобы обойтись без твоей заботы. Позволь дать тебе совет: не читай молитв об исцелении в начале дня, коль скоро на то нет особой нужды. До вечера всякое может случиться.

Вообще Линх сам это знал. Он не мог обращаться к Ильматеру бесконечно. Это очевидно: иначе что помешает и злым богам, вроде Сирика, без ограничений творить зло руками своих адептов? Ради равновесия во вселенной высшим силам приходилось ограничивать свое вмешательство. Для Линха это означало, что на каждый день у него есть лишь несколько молитв, которые будут исполнены.

— Я способна источать пламя из кончиков пальцев, но ношу с собой кремень и огниво, — поучала ведьма. — И ты, мой добрый лекарь, не трать благословение своего бога по пустякам.

Парень со вздохом кивнул. Хотя он все это и знал, в Кэндлкипе ему еще не доводилось никому отказывать в помощи лишь потому, что скоро может случиться что-то еще хуже.

Нынче четверка путников последний раз ночевала под открытым небом, прежде чем снова увидеть Нашкель. Завтрашним вечером перед ними уже маячила постель в дешевой гостинице, казавшаяся сейчас верхом роскоши.

Не отводя взгляда от звонко потрескивавшего костра, Динахейр наконец поведала, почему гиенолюди оставили ее в живых.

Оказалось, серогривый вождь гноллов замышлял ни много ни мало — принудить Динахейр использовать магическую силу, помогая стае в набегах и грабежах. Гноллы не владели магией, и у вожака давно созрело намерение обратить в рабство волшебника, чтобы заставить метать молнии в охрану торговых обозов.

Ведьма из Рашемана не дала на это своего согласия, и в наказание ее опустили в пересохший колодец. Вожак надеялся жестокостью сломить упрямство заклинательницы. Лишь это отсрочило для Динахейр неизбежный конец, чем и сумели воспользоваться ее спасители.

Когда искатели приключений вернулись в Нашкель, Имоен невольно подумала: как их нынешнее появление в городе непохоже на триумфальное шествие в Берегосте! Тогда победителей ждала награда, льстило внимание местных жителей. Сейчас они еле волочили ноги в сапогах, облепленных грязью, гадая, как разжиться десятком монет на гостиницу, а местные с опаской косились на подозрительную шайку оборванных бродяг.

Внезапно — в прямом смысле откуда ни возьмись — из переулка появился причудливого вида старец: с бородой почти до земли, волнистыми волосами до пояса, в широкополой шляпе и длинной развевающейся мантии цвета киновари.

— Пожалуйста, погодите минутку! — переводя дух, крикнул он. — Ох, не в мои бы годы так бегать...

— Чем мы можем служить вам, милостивый государь? — учтиво спросила Динахейр.

— Не взыщите со старика, — улыбнулся чудаковатый незнакомец, подходя ближе. — Ничего с собой не сделаю: если прохожий мне чем-нибудь симпатичен, не могу пройти мимо, чтобы не поболтать. Сдается мне, молодой человек, в пути тебе уже пришлось пострадать, но я глубоко убежден, что все обернется в лучшему, — загадочный старец, вне всякого сомнения, обращался к Линху. — Почему-то у меня есть предчувствие, что тебе стоит задержаться в городе: возможно, тебя ищут друзья, с которыми ты дважды уже разминулся.

— Какие друзья, почтенный? — изумленно спросил Линх. — Кто вы?

— К сожалению, я и так позволил себе слишком много, — спохватился старец и приподнял шляпу, взяв ее пальцами за поля. — Разрешите откланяться и спасибо за приятную беседу.

С тем он стремительно зашагал прочь — вот именно, не в его годы бы так бегать.

Все же Имоен оказалась проворнее. Она шмыгнула вслед за таинственным старцем и догнала его возле самого поворота в переулок. Девушка потянула незнакомца за мантию, и тот обернулся. Их разговора слышно не было, однако он оказался очень коротким. Наверное, незнакомец просто велел Имоен более строго, чтобы она не надоедала ему.

Но когда путешественники проходили мимо трактира, ломая головы, что продать или заложить, чтобы заплатить за постой, Имоен вдруг смело толкнула дверь:

— Эй, заходите! — и вынула из кармана горсть монет. — Тетушка Имми обо всем позаботилась.

Почесав в затылке, Линх укоризненно посмотрел на нее:

— Стащила у старика? Он же к нам по-хорошему!..

— Я?! — горячо вознегодовала Имоен. — Я только хотела спросить: правда ли, что он и есть «Э.», который написал письмо Гориону? А он дал мне десять серебряников и попросил никому не говорить.

— Но ты только что сказала! — развел руками Линх.

— Вот и нет. Я сказала, что спросила его, «Э.» он или не «Э.» Но я не говорила, что он «Э.», или Эльминстер, — парировала девушка.

Запутавшись, Линх потряс головой.

— Пошли, тугодум, — засмеялась Имоен. — Когда мы поедим и отдохнем, нам всем станет легче.

Динахейр бросала настороженные взгляды на прохожих. Ее рашеманская цветная мантия уже не подлежала починке. Заклинательнице пришлось облачиться в сменную одежду Имоен и поверх — в принадлежавший Минску огромный мохнатый плащ, в котором ведьма чувствовала себя, как кошка, которую поймали, набросив сверху одеяло. Это заставляло Динахейр подозревать, что кто-нибудь поблизости исподтишка смеется над ней.

В тесной полутемной гостинице под вывеской «За мостом» помятая компания заказала обед.

— Как я соскучилась по настоящей еде! — в предвкушении потирая руки, воскликнула Имоен.

— Разве Минск добывал ненастоящую еду? — изумился следопыт.

— Я имела в виду цивилизованную еду, а не дикую, прямо из природы, — объяснила девушка.

За столом засиделись долго и разговаривали обо всем. Линх наконец поинтересовался у Динахейр и Минска, почему они оба рашеми, но внешне так разительно непохожи. Имоен добавила, что хотела бы знать, правда ли в Рашемане по улицам ходят ледяные тролли, а человек может замерзнуть насмерть даже в середине лета?

Минск громко расхохотался, ему, видно, нравились эти байки о его родине. Динахейр ответила:

— Рашеман так далеко к востоку, что меня не удивляет неведение жителей запада. Климат у нас суров, но если бы круглый год стояли морозы, то не цвели бы цветы, не созревали плоды, и ни домашнему скоту, ни лесному зверью не хватало бы пищи. Рашеми недаром поклоняются Бхалле — Великой Матери-Земле, и Кхеллиаре — богине лесов и всех ее обитателей. Ведь на самом деле наша страна бесконечно богата их дарами.

— И ледяные тролли у нас по улицам не ходят, — отвлекшись от своей миски, добавил Минск. — Их ловят и показывают на ярмарках, это да!

— Все верно, — кивнула Динахейр. — И кроме того, рашеми — вовсе не один народ, как думают в здешних краях. Наша страна настолько обширна, что включает в себя много непохожих друг на друга земель и племен. Нетрудно догадаться, что я и Минск принадлежим к разным народам. Его племя наиболее многочисленно, хотя и не такое древнее, как мое. Родичи Минска — лесные люди, а мои родичи живут в долинах и равнинах, расположенных между горами. С другими государствами от лица Рашемана ведет дела наш князь, но он избирается и правит от лица Совета Отлор — самых старых ведьм. И все же каждый народ у нас более или менее сам по себе: Рашеман слишком велик, чтобы гонцы вовремя доставляли указы во все пределы рашеманских границ.

— Как же вы очутились на Побережье Мечей? — удивился Линх.

— Минск говорил про какое-то паломничество, — задумчиво вспомнила Имоен.

Динахейр кивнула:

— Да, в Рашемане есть такая традиция.

— Мир посмотреть и себя показать, — вставил Минск.

Ведьма улыбнулась:

— Причем для меня главное посмотреть мир. Я хатран — ученая ведьма — и для меня это образовательное путешествие. Что касается Минска, для него важнее показать себя. Дальнее опасное странствие и охрана хатран станет для него пропуском в Ледяной Дом — рашеманское братство берсерков.

— Минск должен совершать подвиги, — буднично подтвердил следопыт, куском хлеба выбирая из миски остатки похлебки.

— Ясно, — сказала Имоен. — А можно я еще кое-что спрошу?

— Сделай милость, — согласилась Динахейр.

— А почему все маги носят мантии? Я вот не пойму! У мага не получится читать заклинания, если он наденет штаны?

С неожиданно серьезным видом Динахейр произнесла:

— Подобный вопрос рано или поздно задают девочки своим наставницам-ведьмам. Рашеманские заклинательницы отвечают на него так. Мистра — Мать Волшебства — научила людей магическому плетению слов. Она носила мантию, и в память о ней все, кто практикует магию, стали одеваться так же. Это не закон, но обычай. Поэтому и мастера, изготовляющие одеяния для волшебников, предпочитают шить для магов зачарованные мантии, а не зачарованные штаны.

После обострения отношений между Вратами Бальдура и Амном торговый поток через Нашкель заметно спал. Кроме того, главным источником процветания местных жителей всегда были железные рудники. С тех пор как на руду напала какая-то неведомая порча и добыча железа резко пошла на убыль, город переживал упадок.

В трактире было до уныния безлюдно. Лишь еще одна женщина на другом конце длинного стола не спеша ела свой ужин, да недавно вошедшая парочка о чем-то тихо толковала с трактирщиком.

При свете чадящей сальной свечи было видно, что на женщине неплотно запахнутый дорожный плащ: возможно, она не оставалась на ночь, а собиралась уезжать. Линх заметил, что женщина исподтишка рассматривает его. «Внешне ты груб и дик», прямо сказал ему однажды Горион. Для Линха было не впервой, что некоторые люди таращатся на него, как на зверя. Но после очередного взгляда женщина встала со своего места и подсела на скамью рядом.

— Линх, приемный сын Гориона? — слегка наклонившись к нему, вполголоса спросила она. — Ведь мои глаза мне не лгут?

Имоен и Динахейр с Минском удивленно примолкли, вслушиваясь.

— Они не лгут, сударыня, — сказал Линх. — Разве вы знаете меня?

— Больше — твоего отца, — уточнила женщина. — Прости мне это «ты», последний раз я была в Кэндлкипе много лет назад и видела тебя еще ребенком. Ты очень вырос, Линх, но у тебя... э-ээ... приметная внешность, так что я почти не сомневалась. Как здоровье уважаемого Гориона?

— Он умер, — просто ответил Линх.

— Какое несчастье, — покачала головой незнакомка. — Меня зовут Нейра. Думаю, что ты меня не помнишь, ты был еще мал.

Линх не нашелся, что ответить на это, потому что и вправду не помнил ее. Как обычно в подобных случаях, он промолчал с туповатым выражением лица.

Нейра быстро добавила:

— Перст судьбы, что мы встретились, Линх. У меня для тебя письмо. Вернее, оно не совсем для тебя, но тебя касается напрямую, и тебе нужно на него взглянуть. Когда оно попало в мои руки, как будто что-то толкнуло меня его сохранить.

— Угу… — буркнул изумленный Линх.

— Зайдем ко мне в комнату, — пригласила Нейра. — Я отдам тебе письмо. Потом ты сможешь делать с ним, что захочешь, но я считаю, что сначала ты сам должен его прочесть.

Поднявшись из-за стола, Линх сказал:

— Я сейчас вернусь, — и направился вслед на Нейрой.

В затрапезной комнатушке на голой лавке лежала лишь дорожная сумка. Похоже, Нейра и впрямь на ночь глядя собралась к отъезду. Затворив за собой дверь, она поставила туда же на лавку захваченную с собой свечу, порылась в сумке и подала Линху свернутый в трубку лист.

Развернув свиток, Линх даже слегка отшатнулся от изумления: перед ним был его собственный портрет. Правда, всего лишь штрихованный набросок, но этого было достаточно. К тому же внизу было подписано: «Линх из Кэндлкипа, около 20 лет, приемный сын мага Гориона. Приметы: рост высокий, волосы черные, глаза серые, заметная примесь орочьей крови».

«Любой наемник, убивший Линха из Кэндлкипа…»

«Будет выплачено 1000 золотых монет за голову Линха из Кэндлкипа…»

— Во Вратах Бальдура все стены обклеены такими объявлениями, — сообщила Нейра. — Разумеется, стража срывает их, но в городе предостаточно места, куда не суют свой нос стражники.

— Кому это нужно? — в замешательстве спросил Линх.

— Заказчик не раскрывает себя, — заметила Нейра. — Те, кто промышляет охотой за головами, в таких случаях, кажется, общаются с посредниками. Ну… так я слышала, по крайней мере, — пожала плечами она. — Я просто хотела предупредить, чтобы ты был начеку. Трудно сберечь свою жизнь, когда любой человек рядом может оказаться убийцей.

— Спасибо, — кивнул Линх. — Я буду готов, сударыня.

— Теперь на прощание прими мое благословение, — продолжала Нейра. — Это все, что я еще могу сделать для тебя.

Линх с признательностью нагнул перед Нейрой голову. Воздев над ним руки, она забормотала, но Линх не узнал слов обычных молитв. Внезапно его пронзил холод, и в груди разлилась невыносимая боль. Ощутив, что тело хотя и болит, сделалось как бы совсем чужим, Линх рухнул на пол. Он ясно осознавал, что умирает. Воздух неожиданно стал колючим, словно песок, и застревал в легких…

Ему показалось странным, что он еще жив. Но Линх чувствовал, что его легкие работают, словно кузнечные мехи, и тело сотрясается от озноба. Он все отчетливее воспринимал действительность и слышал, как чужой голос с каким-то шаманским завыванием повторяет над ним имена бога Сильвануса, древнего Отца Деревьев:

— Воззри на меня, о Древовидный, ниспошли исцеление, о Дубовый Лист!

Другой голос, вне всякого сомнения, принадлежал Имоен:

— Линх, пожалуйста, Линх!..

В глубине души появилась надежда, что теперь уж вряд ли ему наступят кранты. Линху чудилось, его подняли из глубокой, темной ямы, и он смог различать голоса, даже видеть сквозь опущенные веки свет.

Он открыл глаза. Испуганная Имоен держала над ним свечу. Незнакомая женщина с густыми, разметавшимися, цвета сосновой коры волосами завывала свои причитания к Сильванусу. Выглядела она, по правде сказать, довольно дикой. Встретившись с Линхом взглядом, она перестала воззывать и нахмурилась:

— Не шевелись. Эта змея прочла искаженное благословение и нанесла тебе смертельные раны.

— Угу… — выдавил Линх, не разжимая губ.

Со стороны двери прозвучал мужской голос с характерным калимшанским выговором.

— Д-дорогая, — произнес он, заикаясь, — я ее не д-догнал. С твоим подопечным все, надеюсь, в п-порядке, да?

Линх вдруг сообразил, что с ним, похоже, и впрямь все в порядке, поэтому как-то неловко отдыхать на полу. Вдобавок он по-прежнему дрожал от холода. Он сделал попытку подняться, но ладонь «дикой женщины» решительно надавила ему на грудь.

— Уложите его на лавку, — требовательно сказала она.

Минск с одной стороны и подоспевший калишит с другой помогли Линху встать на ноги и сделать пару шагов.

Растянувшись на лавке, закутанный в шерстяное одеяло, он сконфуженно размышлял о том, каких наделал хлопот.

Женщина, взывавшая к Сильванусу, выгнала всех из комнаты и тоже ушла, велев Линху спать. Но Имоен все равно вернулась минут через десять и подсела рядом на лавку.

— Я немножко побуду с тобой, — сказала она, все еще бледная от испуга. — По-моему, у меня со страху все кишки перепутались, у меня даже болит живот, — пожаловалась Имоен. — Джайхера — друидка, представляешь? А Халид — ее муж. Джахейра говорит, что, раз за тобой охотятся наемные убийцы, мы не должны никуда отпускать тебя одного. Ясно? Тебе нельзя разговаривать с незнакомцами и соглашаться пойти с ними, даже если они пообещают тебе конфетку, — Имоен хихикнула. — Не переживай, Линх, завтра ты будешь уже здоров. И ручаюсь, что скоро мы станем самыми знаменитыми наемниками на всем Побережье Мечей, накопим гору сокровищ и… знаешь, что мы тогда с тобой сделаем? — лукаво спросила девушка.

— Нет, — признался Линх.

Имоен увидела, что заставила его улыбнуться.

— Ты что, забыл? Откроем кошачий приют! — воскликнула она.

Линх снова улыбнулся и уснул. Имоен вздохнула. Она уже поняла, что они не вернутся домой, и их приключения будут полны горечи, только не хотела подавать вида.

Утром к Линху вернулись силы, и он был способен выслушать целую кучу свалившихся на него новостей.

Джахейра и ее муж оказались теми самыми людьми из «Дружеской руки», о которых упоминал Горион.

— Н-не удивляйся, но, по воле Гориона, мы были н-назначены тебе в опекуны, — сообщил Линху Халид.

— Мы не были его близкими друзьями, — добавила Джахейра. — Поэтому нам не довелось побывать в Кэндлкипе и познакомиться с тобой раньше. Опека над тобой нам поручена влиятельными союзниками твоего отца.

Плотно сжав губы, Линх в замешательстве почесал подбородок.

Халид успокоил:

— Не в-волнуйся. Мы с женой не собираемся водить тебя з-за ручку. Ты в-взрослый юноша, и мы это п-понимаем.

— Наш долг — оберегать тебя, — серьезно пояснила Джахейра. — Но мы не станем вмешиваться в твою жизнь более, чем советом.

Когда Горион и его приемный сын вовремя не появились в «Дружеской руке», Халид и Джахейра заподозрили самое худшее. Вскоре им удалось выследить одного из охотников за головами — некоего мага Тарнеша. В результате Тарнеш, по своеобразному друидскому выражению Джахейры, «накормил собой землю», а супружеская пара обнаружила в его пожитках объявление о награде за голову сына Гориона.

Вчера Халид и Джахейра узнали Линха по портрету, увидев сначала беседующим, а затем идущим в комнату вместе с незнакомкой в дорожном плаще. Стараясь не привлекать внимания, Джахейра подкралась к двери и прислушалась. Если за твоей головой идет охота, считала она, уединяться с кем бы то ни было — непростительное легкомыслие.

Она не ошиблась. Слух друидки вскоре уловил хорошо известные ей слова искаженного благословения, и они с Халидом немедля ворвались в комнату.

И Халид, и Джахейра — оба были полуэльфы. Родство с эльфийским народом обычно наделяло способностью видеть в темноте и чутким слухом. Возможно, последнее и сыграло свою роль в том, что Джахейра из-за двери уловила обрывки нечестивой молитвы.

Из внешних черт супруги унаследовали от эльфов острые уши. Кроме этого, Халид был похож на обычного калишита с оливковой кожей и карими миндалевидными глазами.

У Джахейры были зеленые глаза, волосы цвета сосновой коры, в которые кое-где были вплетены заговоренные зеленые нити, и ее острые уши казались скорее звериными, чем эльфийскими, настолько в ней чувствовалось что-то лесное. Она выросла в друидской общине в чащобах Тетира, страны, еще недавно омытой кровью самой затяжной в истории Фаэруна гражданской войны.

Что до Халида, то, родившись в Калимпорте, он, по его словам, всю жизнь служил, служил с первых же лет, с каких вообще могут взять юношу на службу: в городской страже, в армии, в охране купеческих караванов. «Но мое сердце не желало этого», — с затаенной печалью признался Халид, однако не захотел объяснить, что заставляло его вечно идти наперекор своему сердцу.

Расположившись в трактире «У моста», Халид переоделся просто по-городскому, абсолютно ничем не выделяясь. Зато темно-зеленая куртка и штаны Джахейры были усеяны заплатами. В тетирской общине друиды приучались беречь одежду, чтобы поменьше брать у природы на свои нужды шерсти, кожи и льна. Поэтому они до последнего чинили свои привычные, уже обносившиеся вещи. А кроме того, заплаты служили своего рода камуфляжем.

— Мне не нужны опекуны, — сумрачно сказал супругам Линх. — Меня ищет какой-то черный демон… Он убил отца. Я думаю, он явился из самых глубин Абисса, и обыкновенные люди беззащитны перед ним. Поэтому я не хочу, чтобы у меня были спутники, которые останутся рядом надолго.

Супруги встревоженно переглянулись.

— Демоны не могут действовать по собственной воле на нашем плане бытия. Так или иначе, его призвал какой-либо смертный, уязвимый, как и все мы, — произнесла Джахейра.

— В с-сущности, — заикаясь, добавил Халид, — такое ужасное зло не ограничится угрозой только тебе одному. Его жертвой может стать к-каждый. Поэтому ты никого не с-спасаешь, отказываясь от п-помощи.

Горион так и не успел раскрыть пасынку тайну, которую двадцать лет хранил в стенах Кэндлкипа. Зачем кому-то назначать награду за голову безвестного парня, выросшего в тишине библиотеки?

Когда попадаешь в передрягу за передрягой, перестаешь видеть дальше собственного носа. Лишь теперь Линх сумел взглянуть на эти вопросы иначе. Халид был прав. С чего Линх взял, что его смерть была чьей-то основной целью?

Горион научил его играть в шахматы, и Линх помнил, что многие партии начинались очень похоже. Прямо в центр доски идет пешка, и некоторое время события строятся на том, что противник грозится ее побить, а ты защищаешь. В действительности все это делается не ради пешки, а ради развития фигур, как часть гораздо более важного плана. Пешка слетит с доски, как только отыграет свое.

Парень из библиотеки, ильматари, выучивший пару-тройку молитв, лишь пешка. Каким образом выбор пал на него? Видно, это-то и не успел объяснить Горион.

Так что от Линха не зависело, сколько народу окажется втянутым в эту историю. И бежать тоже было бесполезно: оставалось лишь развернуться и вломить.