Vev av Vind (джен)

Тьма казалась абсолютной, густой, как смола. Эйрик дремал урывками, вполуха прислушиваясь к тиканью электронного термометра. Каждый раз, открывая глаза, он видел лишь угольный силуэт леса на фоне чуть менее черного неба. Марит спала чутким сном исследователя, свернувшись калачиком в спальнике.

Потом он почувствовал, как изменился воздух. Не стало светлее, но исчезла глубокая, бархатная темнота. Она сменилась пронзительным, ледяным синим цветом, который медленно просачивался между стволами. Эйрик осторожно вышел из палатки. Морозный пар вырвался у него изо рта и повис в неподвижном воздухе. Тишина была оглушительной, звенящей. Время на часах: 06:15

— Пора, — тихо сказал он, и Марит мгновенно проснулась.

Они молча заняли свои позиции. Марит начала подготовку оборудования, её движения были точными и автоматическими. Эйрик же стоял, не в силах оторвать взгляд от леса.

Сначала он ничего не видел. Только синеву предрассветного часа и черные скелеты елей. Потом его взгляд уловил нечто едва заметное. Не свет, а скорее легчайшую дымку, легкое молочное свечение, затянувшее пространство между деревьями, как паутинка инея на стекле.

— Влажность девяносто восемь процентов, — шепотом констатировала Марит, глядя на показания прибора. — Температура минус три.

Воздух был так насыщен влагой, что она мгновенно замерзала, едва коснувшись любой поверхности. Крошечные кристаллы инея оседали на невидимых нитях, превращая каждую в хрупкое ледяное ожерелье. В этот момент из-за каменной гряды показался первый, невыносимо острый луч солнца. Он был почти горизонтальным и резал лес пополам, не освещая, а пронзая его. Лёд и воздух работали как линзы и призмы.

И тогда случилось чудо.

То, что секунду назад было невидимой дымкой, вспыхнуло. Тысячи, миллионы тончайших золотых нитей, натянутых меж ветвей, меж стволов, от земли до самых вершин, вдруг зажглись в косых лучах. Это не было похоже на паутину. Это была именно ткань, бесконечное, дышащее полотно, сотканное из света и росы. Каждая нить, тонкая, как паутинный шелк, несла на себе бесчисленные жемчужины воды, которые преломляли солнечный свет, превращая его в сияние. Воздух мерцал и переливался, словно был наполнен жидким золотом. Свет дрожал, пульсировал, колыхался от малейшего, неощутимого движения воздуха.

Эйрик замер, забыв дышать. Он слышал, как где-то рядом щелкает затвор фотоаппарата Марит, слышал её сдержанное «Вот черт…», но все это было далеко, как шум из другого мира. Он видел то, что видел Альдрик. Не метафору, не поэтический образ, а реальное, физическое явление неземной красоты. В его груди поднялось что-то горячее и щемящее — восторг, благоговение и странная, внезапная грусть от осознания мимолетности этого зрелища.

Эйрик мысленно процитировал фрагмент из свитка: «…и тогда я узрел, как на небеса наброшена ткань из света. Бесчисленные золотые нити сияли меж крон, словно сама Фригг пряла пряжу судьбы для богов…»

— Эйрик, пробы! — скомандовала Марит, возвращая его к реальности.

— Это длится минуты! Дай мне спектрометр!

Он машинально подал ей прибор, его пальцы были ватными от холода и переживания. Эйрик наблюдал, как Марит, преодолев тот же первоначальный шок, превратилась в собранного ученого. Она наводила спектрометр на разные участки сияющей паутины, щелкала кнопками, потом осторожно, с помощью длинного шеста с микроскопической петлей на конце, начала снимать образцы с нижних ветвей, укладывая хрупкие нити на предметные стекла и немедленно фиксируя их в этаноле.

Сияние между тем нарастало, достигая апогея. Лес превратился в собор из света. Каждая паутинка, каждая капля росы стала витражом, кристальным и чистым. А потом, как и предсказывал свиток, подул первый легкий ветерок. Золотая ткань дрогнула, затрепетала, как живая, и начала таять на глазах. Капли росы скатились с нитей, сияние померкло, и волшебное полотно растворилось в воздухе, оставив после себя лишь обычный влажный лес в утренних лучах.

Явление кончилось. Длилось оно не более пятнадцати минут.

Марит выдохнула, опуская руки с оборудованием. Она посмотрела на Эйрика. В её обычно строгих глазах светилось то же самое потрясение.

— Ну что ж, — сказала она тихо. — Теперь у нас есть работа. Данные нужно обрабатывать.

Эйрик кивнул, не в силах вымолвить ни слова. Он повернулся к лесу, который снова стал просто лесом. Но он знал, что теперь это знание навсегда останется в нем. Он видел ткань Веввоны. И никакие лабораторные анализы не могли отнять у него этого чуда.

Потребовалось усилие, чтобы переключиться, словно вынырнуть из глубины на поверхность. Следующие несколько часов прошли в сосредоточенной, почти механической работе. Магический трепет сменился профессиональной целеустремленностью. Пока солнце поднималось выше, разгоняя остатки ночного холода, они методично собирали улики с места этого будто нездешнего события.

Марит, надев стерильные перчатки, работала с ювелирной точностью. С помощью пинцета с алмазными наконечниками она аккуратно укладывала пучки золотых нитей на предметные стекла, фиксируя их специальной пленкой.

— Смотри, — она протянула Эйрику одно стеклышко, поднеся к нему лупу. — Видишь? Это не просто паутина.

Эйрик присмотрелся. При увеличении нить оказалась не идеально гладкой. На ней, как бисер, были нанизаны мельчайшие частицы — одни прозрачные и округлые, другие — более темные, зернистые.

— Что это? Пыль?

— Частично. Но посмотри на структуру самой нити. Она не монолитна. Видны более тонкие волокна, сплетенные вместе. Как минимум два компонента. — Глаза Марит горели азартом охотника, нашедшего след. — Паутина… и что-то еще. Растительного происхождения, возможно. И весь этот «коктейль» покрыт конденсатом и этими микрочастицами. Они и работают как линзы.

Она быстро упаковала образцы в контейнеры с сухим льдом, чтобы сохранить их для молекулярного анализа.

— Спектрометр ясно показывает пик в желто-золотом диапазоне, — она прокручивала данные на экране прибора. — Идеальное преломление. Никакой магии, чистая физика.

Эйрик слушал её, и его охватывало странное двойственное чувство. С одной стороны, его исследовательский ум ликовал: загадка свитка получала объяснение. С другой — часть его, та самая, что замерла в благоговении перед сияющей тканью, тихо оплакивала уходящую тайну.