Ведьмины тени (гет)

Будь я настоящей ведьмой, я бы обязательно что-нибудь наколдовала, и это что-нибудь было бы непременно дурацким. Но требование Джексона подрасти немного запало мне в душу, заставляя мечтать о несбыточном прямо сейчас. Например, стать на два года старше. Или оставить на второй год в школе Джексона. Или наоборот — сделать себя умной настолько, что пропустить старшую школу и поехать за Джексоном в Лондон. Ну или наших родителей сделать предводителями мафиозных кланов, которым срочно для обретения перемирия приспичило поженить собственных детей. Ладно, я не хочу в мафию — просто до неприличия богатыми, и поженить нас надо было бы для…

Наверное, хорошо, что я всё-таки не настоящая ведьма.

Джексона с того разговора я больше не видела. Кажется, он и правда уехал, даже подружки-сплетницы перестали о нём трепаться.

А у меня оставались последние пара лет в старшей школе, и вроде как наступало время определиться со своим дальнейшим жизненным путём. В голове царил хаос и Джексон — мне было не до выбора будущей профессии. Но кое-как собрав мысли в кучу, я всё-таки решилась выбрать свою любимую экологию — природу я любила и её защите была готова посвятить жизнь.

Весна звенела капелью, набухала клейкими почками, буйно цвела и одуряюще пахла, а флиртующих со мной мальчиков становилось всё больше. Я за прошедший год как-то вдруг подросла, оформилась, теряя день за днём свою детскую неуклюжесть и наконец-то начала нравиться самой себе. Волосы у меня теперь были черными, с синими и белыми прядями спереди, и я с удовольствием носила всё чаще светлые цветные линзы. Джексон в голове уходил куда-то на задний план, постепенно стираясь и забываясь. Лето было радужным и тёплым, любимая осень — такой же яркой и прекрасной, как всегда, и лишь наступающий Хэллоуин заставлял иногда сердце сжиматься в нехорошем мимолётном страхе.

Всё было точно так же, как и в прошлом году — Мара явилась с утра к директору и отпросила меня с уроков, а затем посоветовала идти поспать до темноты — вдруг ночь окажется неспокойной. Я так и сделала, проснувшись, едва последние лучи закатного солнца пробились в окно, отразившись от стёкол небоскрёбов, окружавших «Зелёный гладиолус». Я быстро привела себя в порядок и спустилась вниз, разминая затёкшую шею. Надо бы притащить всё-таки сюда какой-нибудь футон или даже кровать — кресла были удобными, но просто поваляться тоже хотелось.

В кофейне было тихо. Судя по выручке в кассе, покупок было — раз-два и обчёлся. Всё было точно так же, как в прошлый раз — несколько постоянных клиентов, и даже меньше, чем в обычные дни. Я клевала носом за прилавком ближе к полуночи, когда дверь снова скрипнула. Вскинувшись, я уставилась на вошедшего, как на привидение.

В проёме дверей стоял Джексон.

Меня к высокому стулу как приклеили, а сердце ритм газануло, будто было не комком мышц, а болидом на трассе Формулы-1. Я открыла рот совершенно по-глупому, не зная, что сказать, потому что даже обычное «здравствуйте» намертво застряло где-то в глотке.

— Привет, — улыбнулся парень. Я сморгнула и заставила всё-таки себя подняться. Само появление человека, который потихоньку стирался из памяти, вдруг вызвало такую бурю эмоций, что затряслись руки. До меня не сразу дошло, что в руках он держал букет живых цветов.

— Джексон, — онемевшими губами прошептала я, кое-как сглотнув. Мара вылетела из гадального салона, застыв в проёме под звон взметнувшихся занавесок. А мои надежды, что всё до этого было лишь случайностью, рассыпались вместе с перезвоном стеклянных бусинок.

Он точно знал, кто я, и точно знал, как может это использовать. Иначе не появлялся бы в моей жизни каждый чёртов Хэллоуин.

Оранжевые тени от гирлянды с тыквами плясали не его лице, когда он подошёл к прилавку и осторожно положил на него букет.

— Это тебе, — он улыбался и мне эта его улыбка показалась донельзя злодейской — потому что мне почти стукнуло восемнадцать, по меркам запада я была почти взрослой, а я помнила его шёпот про хотелки. И это было так до боли обидно — что понравившийся когда-то парень считает тебя всего лишь игрушкой, что захотелось расплакаться. Наверное, это было на лице у меня написано крупными буквами, потому что улыбка Джексона разом потухла и на стул он присел как-то растерянно.

— Сделаешь мне кофе? Тот же, что и в прошлый раз… — это точно было желанием, потому что привычная слабость накатила изнутри. Я смогла лишь кивнуть и отошла к кофемашине. Занавеска из бусин звякнула снова, я оглянулась и чуть не задохнулась от гнева. Мара меня бросила! Она скрылась в своей комнатке, будто бы Джексон был обычным постоянным клиентом, всего лишь зашедшим за кофе! Как она могла?!

Злость неожиданно придала мне сил — я раздражённо доварила латте с «Амаретто», делая его даже с некоторым злорадством. Он больше не был моим любимым — за год я перепробовала с десяток сортов и вариантов кофе, и перешла в последнее время просто на чёрную арабику с каплей молока. Но Джексон об этом не знал. Бухнув перед ним накрытый пластиковой крышкой стакан, я потянулась за выложенной на прилавок купюрой, но парень перехватил мою руку. Я упорно не смотрела на него всё это время, а тут вскинула глаза.

Он весь светился — напряжённым ожиданием и заботой, и у него было столько нежности в глазах, что я чуть не задохнулась опять. Я честно пыталась какими-то отголосками сознания себя успокоить, потому что просто не выдерживала этого напряжения. Но Джексон мне времени на это не дал.

— Пойдём прогуляемся.

Что?

— Что?

— Я приглашаю тебя на прогулку, — он улыбнулся как-то так, что я мигом перестала бояться, и меня разом впридачу к охватившей слабости накрыло ещё и счастьем. — Хочу, чтобы ты провела со мной немного времени.

Занавеска еле слышно зазвенела — Мара явно подслушивала, но пока не вмешивалась. Она с ума сошла? А если этот маньяк меня неизвестно куда отведёт?

А «маньяк» тем временем улыбался такой солнечной улыбкой, что я невольно растянула губы в ответ.

— Почему ты не в Лондоне? — наконец догадалась спросить я, снимая фартук и забирая из подсобки куртку и шарф.

— Что мне там делать? — удивился Джексон, заматывая шарф мне вокруг шеи.

Этого вопроса хватило, чтобы меня заткнуть, надеть на меня шлем, усадить на скутер и заставить крепко обнять ладонями его талию. Я пыталась уложить в голове всё это одновременно: его неоднозначные приказы, его отсутствие в течение года, свои две слабости. Та, которая была хэллоуинской, мгновенно прошла — едва я дала согласие Джексону, но та, которая была из-за него, вернулась после года забвения, и от неё у меня приятно подкашивались ноги. Я ведь действительно его почти забыла за год. Старшая школа, новые друзья, моя проснувшаяся женственность и немного флирта с мальчиками почти вымели Джексона у меня из головы. Но вот она я — сижу, крепко обхватив его талию, а он, как мне кажется, старается выпрямиться на скутере ещё больше, чтобы тоже прижаться ко мне плотнее. У него совершенно умопомрачительный запах, а у меня очень спутанные мысли. Мне так и не терпится задать кучу вопросов, как, чёрт возьми, несмотря на все слухи о Лондоне он всё-таки оказался тут, и что он, собственно делает здесь именно в Хэллоуин, а главное, куда он меня везёт?

Ответ на последний я получила быстро. Мы очень скоро въехали в район особняков и парков, затем и вовсе остановились посреди дороги у железного высокого забора. Джексон стащил с меня шлем и тут же заставил натянуть шапку. Место было странным — пустое узкое шоссе всего с одной пешеходной дорожкой, и две стены вдоль него насколько хватало глаз. Что бы он там не задумал, на хрена ему тащить меня в такое место для выполнения желаний, я сообразить не могла.

— Пошли! — приказал он, ведя меня к стенке. Каменные широкие столбы метра эдак по два с половиной высотой и между ними фигурная железная решётка с острыми копьями наверху. Джексона это не остановило. — Лезь! — так же безапелляционно приказал он, подводя меня к бугристому граниту.

Это точно был приказ — я беспомощно на него оглянулась, но уже шла к одному из столбов, хоть на словах пытаясь возразить. Фиг, у меня и этого не получилось, потому что Джексон меня перебил:

— Смотри — одну ногу вот сюда, вторую мне, я тебя подкину, сядешь на столб, и ждёшь меня. Поняла? Вперёд! — получилось у меня всё быстро и чётко, именно так, как он сказал — я мигом очутилась на столбе. И уже оттуда любовалась, как Джексон отошёл, разбежался и почти без усилий птицей взлетел вверх, изогнулся, чтобы острые колья не зацепили его, перевернулся в воздухе и приземлился на другой стороне. Это было так ловко, что я не могла не восхищённо захлопать.

— Тсс, — прошипел он, прикладывая палец к губам и подходя ко мне. Он вытянул руки: — Прыгай, я поймаю.

Мамочки! И ведь не поспоришь, и не скажешь что страшно. Клятая слабость заставила меня оттолкнуться руками и спрыгнуть, а сердце ухнуло в пятки от страха. Испугаться по-настоящему я толком не успела, мигом оказавшись пойманной и прижатой к мужскому торсу. И рискнула открыть глаза.

Лицо Джексона оказалось совсем близко. Он крепко обхватил меня за талию и спину, рассматривая меня блестящими глазами и чуть улыбался.

— Привет, — прошептал он так, что меня дрожь пробрала от его голоса, затем совершенно внезапно чмокнул в нос и отпустил. Я тут же потёрла кончик носа и исподлобья посмотрела на него.

— Где мы? — пробурчала я.

Он переплёл наши пальцы и потащил меня между деревьями туда, где за почти голыми кронами светилась пара фонарей. Пахло здесь точно так же, как тогда, пять лет назад, в лесу — прелой листвой и подвявшей зеленью.

— Это заброшенный особняк одного богатея. Он сам переехал в Канаду, а дом продаёт. Но заломил слишком высокую цену, и его никто не хочет покупать. Здесь нет камер, зато светло, и никого нет. Так что можно погулять без риска наткнуться на людей, — он смотрел на меня с мягкой улыбкой. Я немного обалдела. То, как он подчёркивал, что здесь пустынно, меня сегодняшней ночью пугало и радовало одновременно.

— Ну ты же есть, — пробурчала я снова. Это беспрерывное бурчание не было оправданным, но как себя вести с ним по-другому, я не знала. Сейчас мне точно было не до приобретённого за год умения кокетничать.

Он расхохотался.

— Точно, — подтвердил он, всё ещё смеясь. — Я есть, — мы вышли на засыпанные листвой дорожки. — Это плохо? Только скажи правду, — попросил он, остановившись под фонарём. Он как-то странно сдвинулся вдруг, встав на свету. Ему наверняка было некомфортно — фонарь бил ему прямо в глаза, зато мне было очень хорошо его видно — искусственный свет выхватил его черты, обозначив вдруг чёткие тени. И мне было очень хорошо видны глаза — они были не чёрными, а цвета горького шоколада. Привычная уже слабость вдруг отозвалась не во всём теле, а лишь кольнула язык почти незаметным отголоском и я внезапно прозрела: она на меня накатывала лишь в том случае, если я ей сопротивлялась.

Джексону же я хотела ответить сама.

— Нет, — мотнула я головой. — Это хорошо, — прошептала я.

У меня сердце тут же забилось заполошно от его улыбки. До меня дошло, что моего ответа он ждал, затаив дыхание, а сейчас улыбался — ярко, широко, мне. Он не стал переплетать пальцы снова — обнял меня за плечи и пошёл медленно по дорожке, а я смущённо потёрлась щекой о его плечо. Вся неловкость, что была между нами, дымом улетела в звёздное осеннее небо. С Джексоном оказалось неожиданно легко и потрясающе клёво — мы, как два старинных друга, болтали обо всём и ни о чём, и не могли наговориться, будто навёрстывая упущенное. Прошло несколько часов, когда он щёлкнул внезапно меня по носу и тут же с криком «Ты же совсем замёрзла!», потащил к выходу из парка. Мы вернулись в «Зелёный гладиолус». Мара, клюя носом за прилавком, лишь окинула нас внимательным взглядом, и бросив мне: «Твоя очередь», сбежала спать к себе на второй этаж. Я сделала нам напитки погорячее и подогрела немного в микроволновке остатки выпечки — так она стала мягче и ароматнее. Я собиралась устроиться напротив Джексона за столиком у окна, но он протянул руку и подтянул меня к себе, усаживая рядом на подоконник. А затем вдруг обнял, внимательно глядя в глаза.

— Что? — смутилась я, не зная, куда девать глаза, руки, и вообще как дышать.

— Поцелуй меня, принцесса, — вдруг низким голосом прошептал он, не отрывая от меня взгляда. Я еле слышно выдохнула. Он приказывал, это было желание, но меня вдруг впервые окатило не слабостью, а томным удовольствием. Я не умела целоваться — кроме пары поцелуев в лоб от кузенов и родственников по мужской линии, мне достались лишь те два чмока от самого Джексона. Но сопротивляться я не могла, да и не хотела — губы медленно двинулся ему навстречу. Впрочем, он ждать не стал — наклонился и поцеловал первый.

Мне показалось, что я сейчас умру.

Мне показалось, что я сейчас взлечу.

Мне показалось, что я сейчас растаю.

У меня в голове была звонкая пустота, сердце качало кровь с бешеной скоростью, было жарко в груди так, что впору тушить пожар, а руки и ноги вдруг заледенели и задрожали. И когда он, наконец оторвался (мне казалось, что прошли столетия), то наверняка подумал, что я сошла с ума — наверняка мой взгляд был очень безумным. Я чуть не захныкала «ещё!», но чёрт знает как смогла сдержаться, впившись пальцами в подоконник. Но «ещё» хотел и он сам, и едва оценив мой вид, вдруг разулыбался и снова склонился к моим губам.

Спрашивать, понравилось ли мне, у него необходимости не было — у меня на лице всё было прекрасно написано.

Так мы и встретили утро — за поцелуями, тихими смущёнными признаниями, комплиментами и кофе. Я закрыла кофейню с рассветом, а Мара деликатно оставалась до полудня у себя, позволив мне убрать помещение самой и побыть нам ещё немного вдвоём.

Он попросил о поцелуе ещё раз — после полудня, когда тени стали совсем невидимыми и бледными, а время желаний закончилось. Я с радостью подарила ему его. Мара, наконец-то появившаяся со своего второго этажа, едва Джексон ушёл, лишь качнула в непонятном жесте головой, скользнув по мне нечитаемым взглядом и коротко констатировала:

— Да ты влюбилась.