Слизеринка (гет)

— Пэнси, вставай! — тянет меня за руку Милисента, но я не могу даже пошевелиться. Все тело ломит, глаза открыть больно.

— Я не иду на завтрак, — мычу я и снова проваливаюсь в сон.

Просыпаюсь второй раз и понимаю, что проспала занятие по Уходу за магическими существами и половину Нумерологии. Но мне все еще плохо. С трудом поднявшись с постели, неимоверным усилием воли заставляю себя пойти в душ. Открываю горячую воду, но продолжаю стучать зубами — меня бьет озноб.

Мокрая и несчастная, возвращаюсь в постель и лежу, вспоминая события прошлой ночи. Я заболела. Мне надо к врачу. Но я никуда не пойду…

— Пэнси, с тобой что-то не так? — от заботливого голоса Милисенты меня тошнит. — Тебе нужно пойти к мадам Помфри. Хочешь, я провожу?

Отрицательно мотаю головой: я ничего не хочу. Мне просто противно. Лучше бы я умерла.

Милисента садится на край кровати и нежно гладит меня по руке.

— Уйди, — с отвращением говорю я. Где-то в сознании начинает шевелиться совесть, которую я усиленно пытаюсь заглушить мыслями о том, что у Милисенты вчера свидание прошло лучше, чем у меня. Помогает.

Милисента обиженно смотрит на меня, потом уходит, не говоря больше ни слова.

Еще через час я вылезаю из постели и, накинув мантию прямо на ночную рубашку, ковыляю к выходу. Сейчас мне, пожалуй, впервые в жизни наплевать, как я выгляжу. И именно сегодня, как назло, гостиная кишит людьми. Чего им в спальнях не сидится? Меня передергивает, но я, гордо подняв голову, прохожу мимо них всех и направляюсь в больничное крыло.

Мадам Помфри качает головой.

— Надо же так простудиться прямо перед балом. Бедная девочка!

— Я что же, должна буду пролежать в постели и не смогу пойти на бал? — прямо спрашиваю я целительницу. Не люблю оставаться в неведении.

Мадам Помфри огорченно кивает головой. Ей что, правда жаль меня? Ни за что не поверю!

Принимаю какое-то горькое зелье и отворачиваюсь. Мне не хочется говорить ни с кем.

Никто не приходит. Даже добренькая Милисента. В больничном крыле гасят огни. Это значит, что наступила ночь.

Но спать не хочется. Благодаря чудо-зелью температура спала, и теперь мне необходимо чем-то заняться, чтобы отвлечься от грустных мыслей.

Встаю с кровати и подхожу к окну. На улице идет снег, но сейчас меня не впечатляет эта картина. От одного его вида становится холодно.

Я расхаживаю взад и вперед по больничному крылу, пытаясь напевать песенку и не думать о предательстве Малфоя. Вдруг мое внимание привлекает ширма, из-за которой раздается тихий стон. Кто там? Мне, конечно же, интересно. Я подхожу и тихонько заглядываю за перегородку. Но мне не видно, кто это: лунный свет не попадает за ширму, поэтому там царит кромешная тьма. Наклоняюсь ниже к человеку, который снова издает стон, и удивленно отскакиваю в сторону — там лежит Эрни Макмиллан. Похоже, он спит, поскольку я не замечаю никакой реакции на мое присутствие. Я понимаю — с ним что-то серьезное, иначе бы его не отгородили ширмой. Меня охватывает любопытство, поэтому я продолжаю сидеть возле него, заглядывая под одеяло и пытаясь понять, что с ним не так. Но, кажется, с ним все в порядке. Во всяком случае, чисто внешне.

В коридоре слышатся шаги, и я стремглав лечу к своей кровати, прыгаю в нее и с головой накрываюсь одеялом. Заходят Малфой, Крэбб и Гойл.

— Вон она лежит, — шепчет Крэбб.

— Да вижу — не слепой, — грубо отзывается Малфой. — Испортила мне весь праздник.

— Почему? — я не могу разобрать, кому принадлежит этот голос.

— Потому, — коротко поясняет Малфой. — С кем мне теперь идти на бал?

— Ну, пригласи кого-нибудь… — выдает наиумнейшую мысль Гойл. Мне становится смешно: как он не понимает, что в этой школе я — единственная достойная Малфоя девушка.

— Придется… — цедит сквозь зубы Малфой. Я удивленно вскидываю брови: вот даже как!

— Крэбб, — вдруг бросает он, — посмотри, как там Макмиллан. Не хотелось бы, чтобы этот идиот помер прямо здесь…

Крэбб неуклюже исполняет приказание: его шаги отдаются гулким эхом.

— Тихо ты! — в бешенстве шипит Малфой, и я удивляюсь, почему с такими способностями к шипению он не змееуст. — Она спит?

Гойл наклоняется надо мной и дергает за краешек одеяла. Я усердно притворяюсь спящей и молюсь, чтобы Гойл меня не вычислил.

— Спит, — тихо говорит он, и я чувствую на своей щеке легкое прикосновение его губ. Я понимаю, что краснею. Надеюсь, Малфой ничего не заметил, и этот поцелуй тайком останется со мной на всю жизнь…

— Отлично! Крэбб?

— Живой он, живой! Дишит и даже постанывает во сне…

— Хорошо… Будет знать, как связываться со мной, — злобно говорит Малфой, и мне вдруг становится страшно: оказывается, он может быть не только слабым и страстным.

— Пошли отсюда, — повелевает Малфой. — Если на кого нарвемся, скажем, что ходили навестить Пэнси. Поняли?

И они покидают больничное крыло, оставляя меня мучиться сомнениями. И я мучаюсь. Мучаюсь так сильно, что начинает кружиться голова. Кажется, температура снова поднимается. Неужели Гойл решился-таки на это? Но он никогда не признается: он убежден, что мне нет до него никакого дела. И он прав. Он абсолютно объективно оценивает свои силы. Или нет? А что, если я неспроста покраснела, а что, если… Нет!!! Гойл — самый тупой парень в школе! Он не может нравиться мне. Или может?

И я засыпаю, так ничего для себя и не решив.