"Барраяль-Адварис" (джен)

*

— Как же я рад вас всех видеть! — на глазах у Майлза выступили непрошеные слезы, и он смахнул их украдкой.

Счастливая компания так и стояла посреди коридорчика, не в силах насладиться обществом друг друга. Девочки наперебой рассказывали, какие чудеса они видели — в основном, танцы, старинные наряды, тающие люстры и медлительных рыб — а Айвен молчал с глуповатым видом, время от времени постукивая кузена по плечу, должно быть, чтобы убедиться в его материальности.

— Ты нашел Карин? — с тревогой спросила Делия, когда первый восторг встречи схлынул.

Карин? Ах, да...

Майлз протянул Делии гроздь винограда:

— Пока нет, но, в принципе, догадываюсь, где искать. Нам потребуется прыгнуть в соседний вагон, потом пройти еще через два, а там есть такой хитрый выход через пятое купе..

— Как мы будем туда перебираться?

— Да просто прыгнем, всего-то...

— Под водой? — не сдавалась Марсия.

Протерев глаза (это потребовалось сделать дважды), Майлз убедился, что мисс Куделка на этот раз не шутит, и за окнами данного вагона действительно плещется нечто, похожее на океан.

— Главное — пройти переход, — уверенно ответил Форкосиган. — Здесь каждая локация не похожа на предыдущую; вполне возможно, что следующий вагон, где мы окажемся, путешествует по засушливой равнине. Или вообще, летит через облака!

Предположение не вызвало энтузиазма. Его потенциальная армия кисла, как выставленное на солнце молоко.

— Или вообще петляет в каких-нибудь жутких подземных лабиринтах, и нас при переходе завалит грязью, — буркнул Айвен. Достал знакомую потертую коробку, извлек игровое поле — ага, правильное, с полосками железной дороги, привокзальной башенкой и четырьмя паровозиками, и протянул кузену кубики. — Не будем терять времени. Может быть, Карин удастся вернуть, просто закончив игру. Твой ход, Майлз.

Рыцарь Нейсмит избавился от огрызка груши, взял кости и принялся лениво перекатывать их между ладоней.

— А мы вернемся домой? — зевая, уточнила Оливия.

— Конечно, котёнок, — Делия ласково приобняла сестренку.

— Можно, я первая покатаюсь на Майлзовом кресле с пукалкой?

— Нет, зайка, тебе пора спать...

Что? Майлз насторожился.

— Бросай, — попросила Марсия. — Потом хожу я, и если мне опять придется сражаться с тараканами, предупреждаю — кое-кому от этого сильно не поздоровится!

Делия и Айвен обменялись заговорщицкими ухмылками. Майлз посмотрел на игровое поле. Его "Ариэль" мерцал живым серебром, стремительный, быстрый, как птица. До вожделенной золотой клеточки лидеру, то есть черному паровозу Марсии, оставалось дюжина полей; при самом плохом раскладе через три, может быть, через четыре круга кто-то поставит свою фишку и произнесет название таинственного города.

И что потом?

— Надеюсь, Карин найдется, — в который раз повторил Айвен. Он неотрывно следил за руками Майлза и время от времени почесывал правое ухо. Оно уже приобрело удивительный оттенок переспевшего яблока. — Майлз, ты что задумался? Бросай.

Откашлявшись, "рыцарь Нейсмит" уточнил:

— А мы тут никому не помешаем? Встали посреди коридора. Вдруг кому-то понадобится пройти в комнату для джентльменов, или поискать вагон-ресторан...

Как по заказу, из ближайшего купе вышла компания из четырех мужчин в наглухо застегнутых черных сюртуках, соломенных жестких шляпах, все с окладистыми бородами и молитвенниками в руках. Мужчины чинно прошествовали мимо, с явным осуждением промолчав по поводу неподобающего внешнего вида юных леди.

— Майлз, не отвлекайся, — хмуро проворчал кузен.

— Мы так беспокоимся о Карин, — затянула прежнюю песню Делия.

— Да что с ней сделается, — отмахнулся Форкосиган.

— Ей три года! — возмутилась Марсия. — С ней постоянно что-то случается! Как ты можешь такое говорить?

Она ткнула кулачком куда-то в область нагрудной пластины; сталь зазвенела; Куделка угомонилась, дуя на пострадавшие пальцы.

— Майлз, в чем дело? — Айвен встал напротив и испытующе заглянул в глаза.

В другое время Майлз бы обрадовался, обнаружив, что, оказывается, ничуть не уступает в росте долговязому кузену. Но теперь... Деревянные кубики перекатывались в ладони, будто раскаленные угольки. Обжигали. Обращали в пепел.

Пепел и дым...

— Нет необходимости торопиться, — решительно остановился рыцарь Нейсмит. — Давайте поиграем еще немного? Редко собираемся такой веселой компанией...

— Компания — обхохочешься, — Форпатрил явно унаследовал от леди Элис не только карие глаза, но и едкий сарказм, — Ожившие покойники, безумные императоры, ушлые барыги...

— Ты о чем? — удивился Майлз. — Я что-то пропустил? Тем более, как можно прерывать такое веселье!

Кузен заступил ему дорогу. Да этот-болван-Айвен всерьез намерен его остановить?! Как бы ни так, парень!

— Поиграли — и хватит, — упрямился Форпатрил. — Майлз, игру пора заканчивать. Только тогда все последствия исчезнут.

Все последствия? Майлз почувствовал холод. Посмотрел на свои руки, тело, ноги, покрытые сверкающим доспехом.

Вы издеваетесь, верно?!

— Нет, — он оттолкнул Айвена в сторону.

Кузен отлетел и с приятным глухим звуком врезался спиной в стену.

— Майлз! — хором воскликнули Марсия и Делия.

— Вы не понимаете! Я просто хочу стоять на собственных ногах!

— Но — Карин! Как же Карин?

— Вы не понимаете!..

Он повернулся, чтобы уйти, но чертов кузен заступил ему дорогу. Майлз схватил Айвена за ворот одежды, тот ударил по рукам, но чудо-доспеху это было, как комариный укус. Форпатрил ударил снова, сильнее, упёрся в стальные пластины, заставляя Майлза отступить. В итоге они топтались посреди узкого коридора, поочередно пихая неприятеля в стену или двери. Наконец Майлз извернулся и от души залепил кузену кулаком в челюсть. Тот отлетел на несколько шагов и чуть не рухнул на Марсию.

Правда, чтобы удар удался, пришлось отшвырнуть надоевшие игральные кости, но врезать Форпатрилу того стоило.

— Четыре и три, — позёвывая, сообщила Оливия. — Марсия, а теперь твой ход!

— Я не собираюсь завершать игру! — закричал Майлз, что было сил. — Я не хочу возвращаться, вы понимаете это?! Не хочу!!

На лицах друзей застыло рассерженное (Марсия), сочувствующее (Делия), заинтересованное (Оливия) и на редкость бессмысленное (угадайте, кто?) выражение. Майлз развернулся и бросился прочь.

Первый раз в жизни он убегал не от врагов, а от друзей.

Впрочем, ноги уже прекрасно знали, что делать.

*

Потребовалось пробежать вагонов пять, не меньше, пока колотье в боку не заставило Майлза сбавить шаг, а потом и вовсе остановиться. Мысли метались в голове перепуганной крысой. Как они могли?! Делия и Марсия — всегда понимающие и рассудительные, а Айвен? Он же почти как брат!.. Как они могли?! Неужели они не понимают, как это важно для него — ходить на собственных ногах? Это то, ради чего он готов пожертвовать... Черт, есть ли у него что-то из того, что обычно приносят в жертву?

Сердце стучало, требуя выпустить его из запертой клетки.

По узкому коридору шли пассажиры, и Майлз заставил себя сдержать рыдающие всхлипы и вежливо посторониться.

Попутчики приблизились и замешкались, рассматривая Майлза. "Я что, самое весёлое развлечение в этом дурдоме?!" — хотел вспылить он, но в глубине души признал, что зрелище закованного в броню воина, обливающегося горючими слезами, и впрямь как минимум смешно.

— Это он? — услышал Майлз шепот за спиной. — Да, он рыцарь Нейсмит! Держи его!

На него напали сразу с двух сторон. Ударили в живот, — и нападающий тут же отскочил, лелея выбитую из сустава руку, но не успел Майлз в очередной раз восхититься качествами супердоспеха, как ударили снизу, по голени. Девушка, которую, честно говоря, трудно было принять за девушку — кожаные штаны, ботинки с высокой шнуровкой, куртка с металлическими заклепками, кепка и гогглы, — разбежалась и прыгнула сверху, умело прижимая пленника и не позволяя ему подняться.

Приземистый мускулистый восточник смотрел на короткую схватку невозмутимо, а когда Майлза связали, подбородком указал вести его в ближайшее купе.

За дверью открывалось помещение, похожее на сарай или амбар. Майлза швырнули на дощатую скамью; восточник, ступая мягко, как большой кот, подошел, заложил руки за спину и смотрел молча. Судя по бляхам на широком поясе и обилию вышивки на сером халате, пусть и побелевшей от времени, он занимал пост чиновника, и далеко не последнего, однако чиновничью квадратную шапочку из плотного шелка, с яшмовым шариком или еще каким-нибудь самоцветом, не носил. Голова восточника была непокрытой, да к тому же абсолютно лысой.

— Вы тот, кого называют рыцарем Нейсмитом? — пророкотал он. Крепыши, так ловко скрутившие Майлза, отошли и встали караулом у двери. Девушка срезала завязки, удерживавшие шлем, и отшвырнула его в сторону.

— Он самый, — ее гнев обжигал, как огонь. — Николь точно его рассмотрела — слизняк, где-то раздобывший груду железа и возомнивший себя вершителем судеб!

Девушка пнула связанного рыцаря в коленку. Должно быть, ее ботинки имели стальные набойки или что-то подобное — удар Майлз почувствовал. А может, эта горячая штучка хорошо знала, как надо бить.

— Что вам угодно? — холодно, стараясь держаться тона, каким, бывало, отец разговаривал с неблагонадежными "союзниками", поинтересовался лорд Форкосиган. — По какому праву вы нападаете на человека, не причинившего вам вреда?

— Не причинившего! Вы слышали?! — вспыхнула девица. Восточник резко приказал:

— Элли, достаточно.

— Кто вы вообще такие? — Майлз поспешил развить полученный успех.

Восточник передвинул из угла бочку, чтобы сесть напротив, чинно сложил руки в рукава:

— Мы — Армия Реформации, сынок.

— И что же вы реформируете?

Элли сорвала с лица гогглы и наклонилась, заглядывая пленнику в лицо. Ее глаза пылали, как раскаленные уголья. В совокупности с темной краской на веках, черной помадой и белой пудрой ее лицо казалось театральной маской.

— Мы сражаемся с Игрой, малыш. И с такими людоедами, как ты, которые торгуют чужими душами.

— Что?! — удивился Майлз. Какую чушь несёт эта сумасшедшая девица?!

Восточник невозмутимо смотрел, как Элли сдирает с Майлза латную перчатку, и удовлетворенно кивнул, когда она подтвердила, что вся ладонь рыцаря Нейсмита покрыта пиратскими метками.

— Будешь утверждать, что не знаешь, что это такое? — зашипела девушка. Майлз понял, что в следующую секунду она достанет топорик и отрубит ему кисть, просто чтобы выплеснуть скопившуюся ярость.

— Я. Вас. Не понимаю, — медленно проговорил он, выставив ледяной щит спокойствия против ее обжигающей злости.

— Скольких людей ты переправил в лапы джексонианцам? — потребовал ответа восточник.

— Никого, — ответил Майлз.

— Так-таки и никого? Хватит врать! — вмешалась Элли. Заметила короткое движение лысой головы, и отошла на полшага в сторону.

— Я не лгу. Тому порукой мое слово.

Восточник наградил его тонкой улыбкой:

— Позволь тебе не поверить. Ты прошел весь состав, от почтового вагона до локомотива, и будешь утверждать, что сделал это ради собственного удовольствия?

— Мне захотелось размять ноги.

— Допустим, — восточник чуть наклонился вперед, явно заинтересованный в ответе на следующий вопрос: — И в скольких играх ты ожидаешь следующего хода, сынок?

Майлз вспомнил, как смотрели Делия и Оливия ему вслед, и жар стыда заставил его покраснеть. Хотя почему ОН должен стыдиться? Это они, они должны испытывать вину, раз пытались вернуть его в треклятое кресло! Так им и надо, предателям! Посмотрим, разыщут ли они его к следующему кону!

— В одной, — коротко ответил рыцарь Нейсмит. Элли фыркнула, показывая, как мало верит его словам.

— И как же она называется? — мягко спросил ее командир.

— А-а..-чего-то там— лис. Или -рис? Не помню, — Майлз пожал плечами.

— Он по уши в Игре, — подвела итог Элли. — Уверена, он станет Игроком, так же, как и его боссы.

— У меня нет сюзеренов, кроме императора, и я более чем уверен — он не имеет никакого отношения к вашим играм!

— Император? Небесный лорд Цетагандии? — ощутимо разозлился восточник.

— Его величество Грегор-Эзар Форбарра, император Барраяля, — сурово отчеканил лорд Форкосиган.

— Никогда не слышала о такой стране, — презрительно скривилась Элли. Ее начальник чуть-чуть поднял брови:

— А я слышал. И они действительно не союзники Целому-Джексону, а Цетагандию ненавидят, пожалуй, даже больше моих соотечественников. Думаю, словам рыцаря Нейсмита можно верить. Развяжи его, Элли. Пусть убирается на все четыре стороны.

— Отпустить? Танг, этот слизняк...

— Я не слизняк, я фор! — возмутился Майлз, но горячая его не слушала:

— ... носился по всему поезду и вмешивался в половину свар, конфликтов и междоусобиц, о которых я слышала за последние месяцы. И ты просто так его отпустишь?

— Ты сама слышала, Элли. У нас нет причин не верить его слову, так что обвинение в поставке новых игроков джексонианским баронам доказать мы пока не можем. А где-то его ждут, чтобы закончить игру. Разве что... — господин Танг повернулся к Нейсмиту. — Ты, парень, случаем не Один-из-Двух?

— Я.. Да что всё это значит?! Я требую, чтобы вы немедленно прекратили изъясняться намеками и рассказали, что здесь происходит!

— Здесь? И ты можешь назвать, где находишься? — невесело усмехнулся восточник. — Элли уверена, что находится в землях своего родного Кляйнштадта, я — что этот сарайчик прислонился к стене моего дома, где живут обе мои жены, дети и двоюродная тетка. Видишь ли, мы здесь — и одновременно всюду. Это первый парадокс игры.

— Второй, — вступила Элли, — связан с вопросом "когда". Я бросила кости, когда не знала, чем занять себя, вернувшись домой после учебы. И первым человеком, которого я встретила, едва фишка перешла на положенное количество клеточек, был мой дед, погибший при пожаре за шесть лет до моего рождения.

— А третий парадокс состоит в том, что ты не меняешься, — снова взял слово Танг. — И это самая большая подлость, которую только может сотворить Игра. Именно по этой причине Игроки отказываются играть честно, и привлекают новых играющих: если собрать много, по-настоящему много компаньонов, Игра может продолжаться вечность.

"И целую вечность со мной будет чудо-доспех! И ничто не помешает мне двигаться!" — возликовал Майлз.

Элли и Танг молчали, выжидая реакцию рыцаря Нейсмита.

— Но что в этом плохого? В том, чтобы играть вечно? В этом нет никакой беды.

Танг покачал головой:

— Представь, что ты желаешь смерти своему врагу. Смерти долгой и мучительной. Благодаря Игре ты будешь каждый день наблюдать, как тело врага содрогается в агонии. И так будет до тех пор, пока зрелище не приестся. А теперь, сынок, представь, что ты тот, кого осудили на смерть. Возможно, справедливо, а может быть, и нет. Но ответь-ка: считаешь ли ты справедливым, чтобы твои мучения продолжались вечно?

От открывшейся воображению картины у Майлза свело судорогой внутренности.

— Удача слепа. Сегодня тебе повезло, но рано или поздно Игра возьмет своё. И прежде, чем ты порадуешься выигрышу, спроси себя: кто и чем расплачивается за твою удачу?

Стены сарайчика чуть заметно покачивались, слышался перестук колёс, и откуда-то издалека раздался бодрый гудок паровоза.

— Можешь идти, — Элли подтолкнула Нейсмита к выходу. — Тебя никто не держит.

— А... Вы так не объяснили, что значит "Один-из-Двух".

— Если ты не скажешь имя золотого города, к которому сходятся все пути, так и не сможешь закончить Игру. Какое-то смешное слово, что-то авантюрное... нет, вареное, воинственное... нет, никак. Игроки забывают название очень быстро, а играющие порой припоминают, случается. Есть легенда... Я, правду сказать, в нее слабо верю, — хмыкнула Элли, — что есть Хранитель Слова. Единственное, что про него известно — он Один-из-Двух, тот, кто помнит, и если этот единственный... или двойственный, уж и не знаю, как толковать народные сказания, — когда-нибудь произнесет название города вслух — всё это, — тонкий девичий пальчик очертил сарай, свет за дощатыми стенами, и бесконечность вокруг, — закончится. И мы вернёмся домой.

*

Майлз разыскивал вагон со знакомым красно-коричневым декором, продолжая спор с самим собой. С одной стороны, он не мог не признать правоту господина Танга. Жуткая смерть-несмерть оказалась чертовски убедительным доводом.

С другой... он-то никому и никогда не причинял зла! Пара оплеух не в счет. А Айвену полезно, а то корчит из себя непогрешимого. Может быть, Игра вовсе не такое зло, если употребить её во благо? Возьмем, к примеру, калеку и дадим ему возможность самостоятельно передвигаться. Какой же от этого вред? Одна сплошная польза!

Вот, наконец, и знакомая дверь. Майлз дернул ручку, уверенный, что за ней откроется знакомая с детства библиотека, но попал во вполне обычное купе с мягкими, обтянутыми коричневой кожей диванами, бархатными шторками и откидным столиком. Одинокий пассажир читал газету и пил чай из стакана в узорчатом серебряном подстаканнике.

— Простите, ошибся...

— Майлз! — Грегор сложил газету и поднялся с места. — Нейсмит! Рад тебя видеть, бродяга! Спасибо, что заглянул! Присаживайся, рассказывай, какие еще интересности видел? Эх, завидую я твоей жизни... — Грегор Форбарра, отложив вместе с чтением императорскую важность, мечтательно улыбнулся. Если появление кузена-инвалида, прогуливающегося в дедушкином доспехе и на собственных ногах, для него оказалось сюрпризом, он крайне хорошо скрывал удивление. — Путешествия, каждая страна — как новый мир, приключения — на море, в горах, даже в воздухе!.. Как же я тебе завидую, Майлз! Когда-то и я мечтал отряхнуть пыль Барраяля со своих сапог, но, увы...

Дверь купе открылась, и вошла молодая женщина в ярко-алом приталенном платье и узком пальто в тон. Компенсирующие небольшой рост крутые каблучки ее модных сапожек громко цокали; жестко накрахмаленный кружевной воротник, казалось, поддерживал прическу — хаос светлых локонов венчался небольшим шелковым цилиндром такого же оттенка, что и платье. Черную ленточку шляпы украшала брошь с изображением герба Форбарра.

При виде женщины ностальгия и печаль в голосе Грегора тут же сменились радостными нотками. На тонкий слух Майлза — совершенно визгливой, фальшивой и выхолощенной радостью.

— ... Вернее, к счастью, — продолжал щенячьи восторги ошалевший непонятно с чего сюзерен, — я встретил Ту Самую, единственную во всем мире леди, которой отныне принадлежит мое сердце.

— А также половина империи, — шутливо погрозила пальчиком леди. Протянула руку в шелковой перчатке, представилась, по-мужски коротко: — Кавилло.

Грегор усадил свою любовь поближе и, продолжая выглядеть как идиот, говорить как балбес и вести себя как совершеннейший простофиля, продолжил:

— Однажды я все-таки отважился последовать твоему примеру и сыграть. Даже не представлял, что Игра может так затягивать, да еще в прямом, физическом смысле слова! Но я не жалею о потраченном времени, хотя, в конечном итоге, те пять лет, что я провел в тюрьме Хеджена...

— Пять лет? — ужаснулся Майлз. И кто всё это время правил Барраялем? А вообще, полуостров еще на том же месте, или взорван всеобщим патриотизмом?

— Я бы и сейчас там гнил, — честно признался Грегор, на секунду вернувшись к нормальному тону. Стоило исчезнуть идиотской улыбке, как стали видны темные круги под глазами, тонкие серебристые нити в волосах... Что за черт? Грегор всего на пять лет его старше! Когда он успел обзавестись сединой? Ему до совершеннолетия еще два месяца!

Леди Кавилло сказала коротко, как будто щелкнула хлыстом:

— Дорогой.

И Грегор снова перекувыркнулся в болванчика:

— ...Если бы не моя драгоценная Кави, которая спасла меня! Она — мой выигрыш! Всё, что мне нужно для счастья! Вот увидишь, мой брак станет эталоном семейной жизни для всех подданных! Мы думаем повторить церемонию, когда прибудем в Султан-Барр, конечно же, вы все приглашены — и граф Петер, лорд Эйрел, леди Корделия, и твоя милая жёнушка... Ах, какое это будет чудесное торжество!

— Как думаешь, на свадьбе невесте уместно появиться в военной форме? — с холодной улыбкой спросила Кавилло. На взгляд Майлза молодая императрица была отнюдь не юна — она выглядела старше даже внезапно повзрослевшего Грегора.

"Второй парадокс Игры, — прошептал в памяти голос Элли из Кляйнштадта. — времени здесь не существует".

— Ты знаешь, у Кави есть собственная армия! — истерически расхохотался Грегор. — Вот будет здорово, если кому-нибудь из графов придет в голову обвинить императрицу в нарушении закона Форлопулоса!

— Императрица Барраяля может позволить себе стоять над любыми законами, — промурлыкала леди Кавилло.

— Император, — чуть ли не хором поправили ее Грегор и Майлз.

— Мы поработаем над этим, — пообещала она, касаясь легким, невесомым поцелуем щеки своего мужа. Грегора на секунду перекосил нервный тик, но он мужественно стерпел ласку.

Созерцание театра семейных действий потребовало от лорда Форкосигана немалой выдержки. Но потом некая важная информация догнала его мозг и буквально взорвалась в нем, как пушечное ядро.

— Моя жена!! Я что, женат?!

— Сам удивляюсь, — признался Грегор. — Вы столько лет терпите друг друга... Ничего удивительного, что ты так полюбил дальние путешествия...

— Кто?.. Где?.. Как меня угораздило? Где я ее нашел? Где мне сейчас ее искать?!

— Посмотри в соседнем купе, — Грегор сделал последнюю попытку выбраться из удушающего кольца тонких рук, смыкающихся на его шее. Но Кавилло явно знала свое дело.

*

*

На сей раз Майлз долго решался, чтобы переступить порог. Увидеть своё будущее... Узнать, как сложится жизнь... "Не жизнь, а Игра", — поправил въедливый внутренний голосок, но тут же был ловко нокаутирован, связан и заперт в чулане.

Только одна-единственная девушка заставляла Майлза Форкосигана краснеть, врать, сочинять дурные сонеты, ломать кости в попытках доказать свою физическую состоятельность и совершать массу других глупостей. Только от ее красоты — возможно, недостаточно совершенной с точки зрения утонченных эстетов — у него перехватывало дух и стучало сердце. Только Елене он мог поверять самые мрачные думы, самые жгучие обиды, фантазии — но не желания, ведь время для подобных откровений еще не пришло.

Или — все-таки настало?

"Успокойся, парень, — велел он себе. — Может быть, ты женат вовсе не на Елене Ботари". Засмеялся. Разве на Барраяле, да и во всем мире, существуют другие столь отважные и красивые девушки?

Это действительно была Елена.

Она стояла посреди их черно-белого вестибюля, мрачного, пустого, без единого огонька, и смотрелась в большое зеркало. Красивое бежевое с серебряным кантом платье висело на ее похудевшей, изможденной фигуре, как на вешалке; лицо заострилось; сходство с отцом, для которого определение "горгулья" считалось комплиментом, читалось более чем отчетливо. А в глазах поселилось безумие.

— Елена, — тихо позвал Майлз.

— Я хотела всего лишь понять, кто я, — стеклянным, разбивающимся на острые осколки голосом ответила Елена.

— Что с тобой случилось?

— Я хотела понять, кто я! — закричала она. — Ты говорил, что любишь меня, ты говорил, что понимаешь меня, что знаешь, какая я на самом деле! Но тебе был нужен кто-то, кто восхищался бы твоим стилем, твоими победами, кто боготворил бы тебя! И я любила тебя! Но почему ты забрал всё, что было у меня своего, и ничего не оставил? Почему ты не отпустил меня, а выпил без остатка? Почему рядом с тобой я смогла стать только твоей тенью? Своей тенью! Где я, Майлз? Почему я исчезла?!

Ее рука с хищно согнутыми пальцами заскребла по стеклу.

— Елена, пожалуйста...

— Я прощаю тебя, — засмеялась она. — Ты ведь не мог поступить иначе. Форы всегда выигрывают. А я так и не стала фором, несмотря на все твои старания...

— О, ты истинный фор, Елена, ты — истинный воин, а не я, — Майлз сам не понял, как оказался на коленях. Теперь глупые, фанфаронские доспехи мешали, ведь под их сверкающимо панцирем Елена, его прекрасная, недосягаемая, любимая Елена не видела его истинных намерений. А он действительно верил в нее! Он хотел, искренне хотел помочь! Майлз протянул руку, вымаливая прощение. — Твоя отвага, твоя сила были для меня путеводной звездой. Елена, прошу, не плачь. Я сделаю всё, что ты хочешь, всё, что пожелаешь...

Исхудавшие пальцы оставляли на зеркальном полотне кровавые полосы. Майлз подошел совсем близко.

— Отпусти меня...

— Нет, послушай, я знаю, что надо делать...— Майлз собирался объяснить, уговорить, растолковать, но Елена не стала слушать. Покачнувшись, она стала падать прямо в зеркало.

Он бросился и почти коснулся ее — замерзшие окровавленные пальцы выскользнули из латной перчатки, и темнота закружила одинокую фигурку; мелькнуло бледное лицо в ореоле прямых черных волос, и всё исчезло.

*

Третий парадокс Игры действительно работал. Что бы Майлз ни говорил, как бы ни вёл себя в течение этого разговора, исчезновение Елены повторялось снова, снова и снова.

*

Сколько времени прошло?

Майлз даже не представлял. Поезд уже несколько раз пересекал Барраяль и море Серифозы, уходил на глубину возле Коом-Ар, выпрыгивал на поверхность во льдах, окружавших Бетту. Перегоны, горные тоннели, мосты, Целый-Чтоб-Его-Джексон, и снова пустыни, сады, большие и малые города, насыпи, расходящиеся железнодорожные ветки, острова, озера, перегоны, царапающие облака горы Тейнери, и снова Барраяль, море Серифозы, Коом-Ар, подводные красоты...

Теперь в поисках ему помогала Армия Реформации. Они прочесывали вагон за вагоном, составляли списки, находили случайных людей и уговаривали их держаться вместе с теми, с кем они начинали Игру. Это было непросто. Да, черт побери, учитывая, что сам Майлз отчего-то так и не мог найти ни девочек Куделок, ни Айвена, ни Карин, это было совершенно не просто!

Но необходимо.

Иначе Игра никогда не закончится.

Труднее всего пришлось с баронами. И одновременно проще. Потому что с ними можно было не играть (ха!), не изображать паиньку, а действовать так, как предложила Элли — жестко, без снисхождения и помилования.

А трудно — потому что, ввязавшись в драку и выйдя из неё без единой царапины, Майлз заново влюбился в чудо-доспехи. Они не только позволяли двигаться, они защищали! Как же он будет жить без них? Жалость к себе, увечному, и отчаянная надежда, что всё-таки отыщется способ схитрить, оставить полученное в Игре, чуть не одержали верх.

Но в итоге золотой свисток, управлявший всеми рабами барона Риоваля, отправился на дно морское, пушки, с помощью которых Фелл держал в страхе население множества островов, составили ему компанию; грозная волчица гордо трусила рядом с Элли и Тангом, а Армия Реформации имела в своем распоряжении тринадцать комплектов Игры.

Четырнадцатым Майлз упорно продолжал считать свой, пока не найденный. Но ведь главное — надеяться!

*