Уроки Некромантии (гет)

Вечерело, и небо на западе горело последними отблесками холодного солнца. Повинуясь неясному порыву, Кловис ор-Местон обернулся на север, вгляделся в низкие лиловые облака. Сегодня огонь проснувшегося вулкана уже не подсвечивал их.

Всадники свернули в лес, углубились немного в заснеженный ельник, так, чтобы костер остался незамеченным с дороги.

— Долли, приехали, — сказал Кловис самым своим легкомысленным тоном. — Слезай.

Эльфийка вскинула голову, посмотрела на него без тени понимания. Запавшие глаза ее зеленели темной болотной мутью, искусанные губы — сжаты в нитку.

По крайней мере, сегодня она услышала сразу.

— Привал, — пояснил Кловис. Спрыгнул с седла, протянул спутнице руку.

Прошло три дня с тех пор, как они бежали из Всполоха, и состояние Долорес сильно беспокоило Кловиса, называемого кое-где Мертвятником. Они не первый месяц странствовали вместе, пережили многое, но никогда еще Кловис не видел ее в столь глубоком шоке. Даже после Проклятых Земель она казалась вменяемой — хоть они и нахлебались тогда страха по самое некуда. Но теперь-то?.. Возможно, это просто откат после того, как она прикончила жреца, в очередной раз подумал Кловис, ломая ветки. Всем нам приходится платить за Силу, а то, что сделала она, явно невозможно было провернуть обычными способами. Ну ладно, будем надеяться, что она все же придет в себя.

Кловис наломал ельника, расстелил одеяло, помог Долли сесть. Нашел засохшее деревцо, наломал дров, развел огонь. Занялся лошадьми. Эльфийка сидела, сжавшись в клубок, невидящим взглядом уставившись перед собой. Кловис старался не смотреть на нее. В конце концов, он тоже не железный, а от ее отчаянья впору заорать.

Отвернувшись от костра, Кловис поправил жезл, упрятанный под одежду, горячий, но не обжигающий теперь. Что ж, дельце они провернули цукерно. Теперь осталась самая малость — добраться до Арсо, передать штучку кому надо и получить причитающийся куш.

— Вода закипела? — поинтересовался он. Нет ответа.

Сосчитав про себя до десяти, Кловис вернулся к костру и насыпал в котелок две горсти того, что в Граарге именовали 'первостатейным яством странника'. Сам Кловис никак не мог согласиться с таким громким названием. Вот Долли нравилось — и одного этого было достаточно, чтобы признать липковатую кислую кашку пищей, не подходящей для человека. Но она мало весила и быстро готовилась.

Порывшись в сумке, Кловис вытащил деревянные ложки, сунул одну Долорес.

— Ешь осторожней, горячее.

Она послушно зачерпнула из дымящегося котелка, впервые за три дня. Хвала пяти стихиям и проклятой Бездне.

Обычно они сидели рядом, под одним плащом, но со Всполоха Долорес не давала прикоснуться к себе, отстранялась, просто вставала и пересаживалась. Спали они все равно вместе — теплее, но у костра сидели раздельно и молчали, и это если и не подрывало основ мира, то превращало его в куда более паршивое место. В среднем, привычка формируется за три месяца, сказал бы на этот счет учитель. Верно. К тому же, я мог бы помочь Долли, если бы она разрешила, думал Кловис. Ей бы отогреться.

Но он мог только сидеть и ждать ее возвращения.

Котелок опустел. Редкие медленные снежинки падали на угли. Кловис подкинул в костер новую ветку.

— Где-то сейчас Гларга?.. — нарушил он тишину. — Как ты думаешь, она у барона осталась или все-таки приедет? Крутая баронесса из нее бы получилась. Но я ставлю на скорую встречу, рано или поздно 'гномья' в замке должна будет кончится. Хотя... Интересные вообще расклады выходят: баронский сынок — любитель некромантии, и его папаша — любитель орчих. Неординарные для сельской местности, я бы сказал. Хотя я слышал про одного герцога, который любил козу. Знаешь эту историю?

Костер заискрил, разгорелся, и Долорес вдруг подняла голову. Скользнула взглядом по Кловису и отвернулась в темноту.

— Владычица Глубин была со мною, — голос был охрипшим, слишком резким в этой ночи. — Она была мной — сперва. А после — провела меня вратами смерти. Зачем она избрала меня из всех? За что?..

Кловис промолчал. Эта часть ее жизни всегда была ему неясна. Занятия магией плохо сочитаются с истовой верой, особенно, если та доходит до фанатизма. 'За что?..' Тут как раз все просто. Жреца заказали, и Долли взяла заказ, вот и все. И к чему тут вера? Грааргские сестрички решили нагреть руки, да заодно избавиться от эльфийки, которая сейчас, накануне войны, им ни к селу ни к городу.

А вот бедняжка узрела в заказе прямую волю богини и взяла на себя ношу, оказавшуюся непосильной. Прежде Кловис как-то не думал, что все так запущенно.

— Она была для меня щедрой Матерью Вод, Ручейной Девой, дарующей надежду... — говорила Долорес. — Но она научила меня лишь убивать... почему так? Если в этом я нуждалась — не милосердней ли мне было умереть?..

— А хрен его знает, Долли, — чистосердечно ответил Кловис. — Как по мне, так лучше ты живи, а они пусть сдохнут.

Эльфийка поглядела на него, умолкла. Затеребила серебристую кисточку на воротнике.

— Видно, я проклята, — заключила она минутой позже. Кловис, уже расслабившийся было, вздохнул.

— Да ладно тебе. Проклятым не удалось бы столь успешно выживать и добиваться собственных целей. Тем из нас, у кого были собственные цели, я имею в виду. Если пользоваться твоими категориями, я бы говорил о благословении. Удача хранила нас в пути и все такое. Ты ведь тоже победила.

— Если это победа...

— Вот такое вот хреновое лето, — заключил Кловис. — А что делать, другого-то у нас нет.

В потемневших глазах Долорес он мог прочитать целую массу невысказанных слов, пережитых чувств и прочего высокого пафоса, — но подозревал, что этого ему вовсе не хочется.

— Удача хранила нас в пути, — проговорила Долорес, сбиваясь с общего на Старшую Речь. — Или же рок хранил нас. Но что несем мы этому миру? Неужели ты не видишь, как любое наше действие оборачивается во зло — если и не являлось злом изначально? Я исполняла волю моей богини — и отпустила в мир Солнечного гиганта. Чем это обернется? Не нам знать волю богов, но такова ли была воля Ратин?

— Ох, Долли...

— Подожди, не перебивай меня, Кловис. Или возьмем наше спасение из Проклятых Земель — ты знаешь, чем мы расплатились? Воплощенной смерти вручили мы артефакт Жизни — не велика ли цена?..

— Я бы поторговался, если бы мог, — кивнул маг. — Да только обстановка как-то не располагала. Ну да ты заметила. А что, у нас были другие опции? Или ты имеешь в виду, что нам надо было стать пищей для зомбяков?

Медленный кивок.

— Извини, милая, — заключил Кловис. — Но этот вариант уж вовсе ни в какие ворота не лез. Не для того мы столько проехали, чтобы так по-глупому сгинуть.

— Ты не понимаешь, — с ледяным отчаяньем заключила Долорес.

— Неа.

Тишина опять повисла над лагерем, нарушаемая лишь сонным фырканьем лошадей, да треском углей в костре. Эльфийка медленно покачивалась взад-вперед, обхватив себя за плечи. Бедная, подумал Кловис. Бедная моя, маленькая...

— Скоро все кончится, — пообещал он. — Нам бы только добраться теперь до Арсо, а там мы срубим достаточно бабла, чтобы на все забить. Вернемся на Джамайго, купим островок, займемся жемчугом... Как тебе мысль?

Молчание. Ну, понятное дело.

— Поставлю-ка я еще воды, — сообщил Кловис, вставая.

Наполнив котелок чистым снегом, он остановился еще раз поправить жезл, когда Долорес заговорила снова, и голос ее звучал так, словно едва пробивался из-подо льда:

— Зачем ты собираешься отдать жезл Ромерика людям, Кловис?

Некромант вздрогнул. Глупо, конечно, — но вопрос застал его врасплох.

— Ты украл жезл, а теперь направляешься в Арсо, к месту предстоящей битвы. Зачем бы еще тебе это, если не для того, чтобы дать им преимущество?

Незащищенной спиной Кловис вдруг ощутил холод. Неужели Долли действительно может попытаться убить его?.. Какой бред. Они словно уже целую вечность были заодно — против всего мира, если угодно. Но и эти ее интонации Кловис прекрасно знал.

— Так, — кивнул он, обернувшись.

— Ты видел, на что способна эта вещь, — все так же тихо сказала эльфийка. — Там будет бойня.

'И я не могу этого допустить' — непрозвучавшие слова повисли в воздухе. Кловис неторопливо поставил котелок на угли. Сел на подстилку.

— Верно, — сказал он. — Я хочу отдать жезл людям. Ты ведь согласна, что вся эта военная горячка — чистой воды безумие? — дождавшись очередного, едва ощутимого кивка, Кловис продолжил. — Так вот, наверху уже все схвачено. Там тоже не хотят войны — она никому не выгодна. Если жезл будет у нас, эльфы вынуждены будут принять перемирие. Они ведь не пойдут на верную смерть, верно?..

Кивок; и слезы в глазах.

— Я ведь тоже об этом думаю, — признался Кловис. — В Бездну нам сдалась еще одна война? И мы с тобой можем предотвратить ее. Понимаешь, Долли?.. Мы отвезем жезл в Арсо и войны не будет. А мы заработаем достаточно, чтобы навсегда покинуть эту богами оставленную страну. И все будет хорошо...

Продолжая говорить, он тихонько поднялся, сел рядом с Долорес, приобнял за плечи. Она не отстранилась.

— Все будет хорошо, — прошептал Кловис. — Я обещаю.

В тот миг он не гадал, во что они влипли в очередной раз. Просто ему очень нужно было, чтобы Долорес поверила, — а ей очень хотелось поверить.

* * *

Марвин жил в доме Ханубиса уже две декады, и энтузиазм первых дней все чаще сменялся в нем тоской. Казалось бы, чего еще желать? Библиотека таила в себе сонмы тайн, любое знание — на выбор! — успевай лишь понимать, да и учитель всегда готов был прийти на помощь, ответить на любой вопрос. Ровным, с едва уловимой иронией, тоном, Ханубис разглагольствовал обо всем на свете — от древней истории до сплетен, приносимых госпожой Мюллер с рынка, от основ геометрии и до легендарных заклятий, с одинаковой легкостью делясь головокружительными парадоксами и скучнейшими банальностями. Благодаря его объяснениям любое, даже самое скучное задание становилось осмысленным, любое явление — понятным. Две декады назад Марвин счел бы такое положение вещей верхом мечтаний. 'Люди готовы признаться себе в любом желании, кроме тех, от исполнения которых зависит их жизнь' — так сказал однажды учитель, и Марвин не знал, был ли то парадокс, или банальность.

Беда была в том, что их отношения оставались полностью формальными — ни грана тепла, простого человеческого участия. Марвину казалось порой, что его собеседник не живой человек, а глиняная кукла, способная давать информацию, но не более того. Заглядывая ему в лицо, он видел одно и то же — внимательную пустоту, выглядывающую из глазниц.

Но ведь он не был таким всегда! Нет, когда Ханубис разговаривал со знакомыми — с Деянирой, хозяевами лавок, да что там — с госпожой Мюллер или нудными старушками, еженедельно приходящими в лазарет, — когда он говорил с ними, он улыбался и производил впечатление чуткого и искреннего собеседника, просто хорошего человека... Значит, дело было в нем, Марвине? Но что он мог сделать?

Теперь Марвин начинал понимать, что мечтал всю свою жизнь не только о Знании, но и об Учителе, который заменит ему отца, будет заботиться о нем, любить его! Плечом к плечу навстречу разгадкам древних тайн, все мысли на двоих... Доверие, участие.

Марвин тосковал о доме, но не о замке ор-Мехтера — то место никогда не было его настоящим домом. Никто там не мог понять его, разделить его интересы, да и сам он был не настолько хорош в том, чем мог бы заслужить их расположение... Но там хотя бы была библиотека с растрепанными корешками романов и Тайной Книгой, там была мечта. Теперь мечта стала реальностью, растворилась в повседневности — в перечнях эльфийских неправильных глаголов, инструментах, используемых при вскрытии, математических теоремах. И одиночество стало безбрежным, всеобъемлющим. Но что он мог сделать? Прийти к Ханубису, сказать: 'Стань мне отцом, Учитель'? Или не так: 'Расскажи мне всю свою жизнь, потому что я хочу узнать о тебе все'?.. Оставалось молчать, надеятся, ночами сжимать кулаки, чтобы не заплакать в голос, а днем учится формулировать вопросы, — все-таки удачные вопросы учитель отмечал кивком или улыбкой. В конце концов, прошло еще совсем немного времени, может быть, стоило просто подождать... но жизнь была бы совсем невыносимой, если бы не Орна.

... он построил дом на берегу ручья, выше Кейр-Онте. Маленький домик с камином, картинами на стенах, огромной библиотекой. Фолианты на полках появлялись из ниоткуда, потом так же неожиданно исчезали. За окнами был сад с живой изгородью — астры, шиповник, яблони. Золотые яблоки лежали на траве, падали на дорожку, птицы прилетали клевать их. Там Орна ждала его.

Чаще всего она была в саду — сгребала листья, кормила с руки синичек или же просто сидела на качелях, глядя вдаль, на багровеющие кроны деревьев. Он садился поодаль — и просто смотрел на нее, смотрел часами напролет. Она была такой красивой... такой нежной, беззащитной...

Однажды она нашла в доме куклу, пугающе настоящую, эльфийской работы, с синими стеклянными глазами и льняными волосиками. Ту ночь Орна провела с куклой в обнимку, укачивая ее, будто настоящего ребенка, тихо напевая колыбельную. И заснула сама, не выпуская куклы из рук, — впервые на памяти Марвина.

Она проснулась с плачем, долго не могла понять, где находится, не узнавала его, только прижимала куклу к груди, словно пыталась укрыть. Потом успокоилась, затихла.

На следующую ночь куклы уже не было.

И кем бы она ни была раньше, думал Марвин, кем бы она ни была, сейчас она здесь, и это единственная жизнь, что у нее осталась. Пусть ей будет хорошо.

Они никогда не заговаривали о войне.

* * *

Среди ночи он проснулся от грозы. Сел на кровати, прислушался, сам не зная зачем, открыл окно. Грозой и не пахло. Пахло дымом, страхом и раскаленным металлом.

Одевшись, Марвин спустился вниз. Ханубис окликнул его из библиотеки. Он быстро укладывал свитки в кованый сундук, уже порядком забитый..

— Хорошо, что ты уже собран. Для начала, помоги мне отнести книги в подвал.

— Но зачем, учитель? — спросил Марвин, подхватив свой конец сундука.

— Затем, что я не уверен, выдержит ли библиотека прямое попадание драконьего пламени. А книги редкие, будет жаль.

— Попадание... чего?!

— Проснись, парень! — скомандовал Ханубис, начиная спускаться по винтовой лестнице. — Сейчас над городом летает несколько драконов. И они тут не с мирным визитом.

— Но откуда?!.

— Сюрприз. Ставим в угол, осторожненько. Вот так! Теперь слушай, Марвин. Пойдешь со мной. Идти рядом, не отставать, слушаться меня неукоснительно. Ясно?

Марвин кивнул, бросился в прихожую обуваться. Ханубис закрыл дверь погреба, подхватил со стула сумку и вышел за ним.

На улице было тихо. Обе луны стояли высоко в небе, Аннерин белой монетой, Родхрин — кровавым серпом. Ханубис остановился во дворе, глядя наверх. Марвин поглядел туда же: звездное небо вдруг расчертила огненная полоса. Послышался далекий гул, крики.

Они побежали к улице Писарей. Хлопали ставни, кое-где метались переполошенные люди, но здесь пока все было в порядке.

Остановились под портиком гильдии судебников. Здесь было тихо, темнели закрытые ставни лавок. С южной стороны небо было ярко освещено пожаром — и в этом свете Марвин вдруг увидел багровую чешуйчатую тварь, кружащую над крышами домов. Дракон взмахнул крыльями, выровнялся на потоке ветра и заскользил вперед, прямо на них.

Ханубис схватил Марвина за запястье, оттащил ближе к стене, под иллюзорную защиту портика, — но все-таки он разглядел, как дракон, пролетая мимо ратуши, вдруг выгнул шею, выпустил струю ослепительно яркого пламени и устремился дальше на север, к Белому Городу. Бревенчатая крыша вмиг занялась.

— Не двигайся, — шепнул Ханубис.

По улице промчался теплый вихрь. Запах металла стал резче — а вслед за этим в небе скользнула крылатая тень, на миг заслонив свет лун.

Сверкнула молния. Дракон изогнулся, блестнул чешуей, вывернулся в стремительной петле. Потом закричал на пронзительной, высокой ноте.

— Умница Дея, — прошептал Ханубис, крепче сжав руку Марвина. — Опалила крыло. Теперь еще разок...

Небо озарили две молнии сразу — дракон попытался взлететь выше, чтоб ускользнуть от первой — и вторая, взмывшая вверх под прямым углом, вонзилась ему в брюхо, ниже блестящих нагрудных пластин.

От нового крика заложило уши. Дракон захлопал крыльями как сбитая камнем летучая мышь, и рухнул на город. От удара мостовая содрогнулась.

— А теперь — побежали!

Марвин не чуял под собой ног. Раздался драконий клич — пронзительный, страшный, — и его подхватило ещё несколько голосов. Некромант бросился вперед, туда, где упал дракон, таща за собой юношу. Сзади раздался оглушительный грохот. Крыша ратуши рухнула внутрь, уже знакомым фейерверком взметнулись искры и дым.

Дракона они нашли в одном из немощеных переулков за книжными лавками. При падении он, по-видимому, попал в один из домов, и передняя стена полностью обрушилась, обнажив немудреную меблировку.

Дракон лежал кверху брюхом на куче щебня. Кончик чудовищного хвоста еще подрагивал, но глаза потускнели. Задняя лапа была сломана, и когти-кинжалы висели на лоскуте кожи. Из разбитой спины на щебень стекала темная кровь, пахнущая раскаленным металлом. Чешуя блестела, переливаясь в лунном свете — розоватый, кармин, бордо...

Где-то на грани сознания Марвину слышались возгласы, детский пронзительный визг, плач, ругань. Люди торопились убраться подальше. Сверху снова обрушился драконий клич.

Кто-то застонал совсем рядом.

— Как удачно... — пробормотал Ханубис, глядя вниз, под вывернутое крыло. Там лежал человек. Бледный как смерть, зрачки на всю радужку, — но он дышал. Дракон придавил его собой, вмял в щебень, но если что-нибудь просунуть под лопатку, то, может быть...

— Слушай, ученик, — сказал Ханубис. — Сейчас мне понадобится твоя помощь. Когда я скомандую — добей его. Ударь ножом в сердце — помнишь, где оно? Ах да, у тебя ножа нет. Держи мой.

Разжав безвольные пальцы Марвина, он вложил ему в руку кинжал — удобный, с обитой кожей рукоятью и длинным трехгранным лезвием.

— Я не могу...— выдохнул Марвин.

Ханубис взял его за плечи, заглянул в глаза.

— Ты должен. У нас очень мало времени, — сказал он спокойно. — Этот человек и так умирает. Сядь.

Марвин опустился на колени в бурую грязь, как раз перед раненым. Тот громко дышал, грудь под обрывками рубашки содрогалась, лицо было искажено гримасой, глаза открыты, но Марвин не знал, видит ли тот его.

Ханубис взял Марвина за запястье, передвинул кинжал. Полоска стали дернулась, лезвие уперлось в кожу между ребрами.

— Просто воткнешь его, и все. Когда я скажу 'давай'. Мы спасем Геронт, обещаю тебе.

Я не могу, думал Марвин. Он застыл на коленях, чувствуя, как плащ потихоньку тяжелеет, пропитываясь грязью. Обхватил рукоять двумя руками — они почти не дрожали. Поднял лицо, чтобы не видеть жертву.

На втором этаже, в шаге от провала стоял маленький ребенок, чудо в кудряшках, и безотрывно смотрел прямо на него.

Ханубис очертил рукой в воздухе сложную фигуру, бросил несколько слов на незнакомом языке. Где-то совсем рядом вспыхнуло драконье пламя.

— Давай!

Марвин опустил руки, нажал изо всех сил. Человек вдохнул еще один раз и умер.

Обрушилась тьма. Голодная ярость, боль, слепящий нескончаемый ужас...

— Уходим!

Ханубис снова тащил его куда-то. Остановились на углу, возле горящего дома, среди суетящихся, растерянных людей. Некромант махнул рукой, указывая в небо...

... гибкая черная тень, черная, как сама тьма, взмыла над домами, почти вертикально вверх — туда, где заходил в пике красный дракон, безмятежный в своей губительной мощи. Черный рванулся наперерез, метя прямо в подставленное горло. В следующий миг драконы сцепились в воздухе, как пара разъяренных котов, изгибаясь, молотя друг друга хвостами и лапами, хлопающими крыльями поднимая ветер.

Из красно-черного клубка выпала человеческая фигурка и рухнула на мостовую. Дракон потерял своего всадника.

Танец смерти в небе длился не дольше минуты — минуты, растянувшейся на целую жизнь. Красный дракон был могучим зверем даже среди своего племени, но черного питала иная Сила, он не боялся боли и смерти и шел напролом. И когда красный отпрянул, чтобы защитить брюхо, черный ударил хвостом, изогнулся и вцепился красному в глотку, не обращая внимания на когти, рвущие его грудь. Они рухнули вдвоем — черный сверху.

В следующий миг он снова поднялся в воздух. Сквозь разорванное мясо грудины белели кости — но он описал круг и устремился на восток, откуда доносились встревоженные драконьи крики.

— Вот так, — сказал Ханубис. — Давай нож.

Марвин посмотрел на руки, будто впервые заметив в правой трехгранный кинжал. Ладони были в крови. Рукава тоже пропитались кровью и теперь неприято липли к коже. Протянув оружие учителю, он попытался оттереть кровь, но без толку.

В горящем доме с шумом рухнули балки. Люди, выстроившись в цепочку, передавали друг другу ведра с водой, пытались погасить пожар прежде, чем он перекинется на соседние дома.

Ханубис огляделся — и уверенно направился туда, где несколько человек суетилось рядом с лежащими телами и надрывно плакала женщина.

— Я — врач. Что у нас тут, милейшие?

Время до утра тянулось как страшный сон. Марвин что-то делал, передавал ведра, помогал растаскивать камни. Сознание выхватывало из происходящего лишь отдельные картины. Румяная женщина в косынке, крутящая колодезное колесо. Старик в ночной рубашке, сующий всем подряд бутыль с гномьей водкой. Большой кусок обугленной плоти, лежащий посреди улицы. Стайка малышей, жмущихся к стене. Юноша в венитских доспехах, в одиночку растаскивающий завал, не замечая текущих слез. Холодный дождь, бьющий по лицу. Сгоревшие изнутри книжные лавки, зияющие пустоты на месте дверей и горы пепла внутри. Конный отряд королевской стражи — красные пятна на черных мундирах. Бригада мужиков, судя по одежде — северных лесорубов, раскидывающих камни, бодро распевая похабную песню.

На рассвете Марвин оказался на площади Висельников. От ратуши и прилегавших к ней архивов осталось лишь пепелище. По нему бродили голуби.

Кондитория Скляжевского выстояла. Точнее, не так. Выстоял лишь фасад, большая часть дома обрушилась, став кучей камней и щебенки. Марвин подошел и долго стоял, глядя на оплавленные, сорванные ставни, на ослепительно сияющее в рассветных лучах стекло витрины, на уцелевший, несмотря ни на что, передний ряд столиков. Белели скатерти, чинно стояли элегантные резные стулья.

Потом он вернулся домой. Там все было в полном порядке, только пахло гарью.

* * *

Он рухнул на кровать и заснул. Во сне он видел те же улицы, озаренные пламенем, чувствовал запахи дыма, металла и крови. Он вспомнил о ребенке, ждущем его в разрушенном квартале, и побрел туда. Небо горело; с каждым шагом в горло вливался животный, панический ужас. Но нужно было идти дальше. Он шел.

Улицы запутались под немыслимыми углами, и Марвин никак не мог найти нужный переулок. Он шел и шел, мимо пожаров, мимо растерянных, плачущих людей, мимо изуродованных трупов. Он искал ребенка, но не мог даже определить направления, в котором должен идти. Но он же не мог пропасть навсегда, — он обязательно должен найтись. Может быть, выйдет навстречу? Возможно, в том дворе...

Он свернул за угол, и вдруг посреди пустой улицы увидел Орну. Ее кольчуга переливалась драконьей чешуей, высокие сапоги неслышно ступали по камням мостовой. Она, не замечая Марвина, шла к сваленным у колодца трупам. Затем склонилась над ними, придирчиво изучая...

Потом она встала на колени и зубами вцепилась в шею одному из них. И замерла, впившись, высасывая кровь.

Марвин шагнул вперед. Она подняла голову, обернулась, вытерла губы тыльной стороной ладони. Глаза ее сверкнули.

— Довольна? — громко спросил он. — Такая ночь сегодня... сытная.

— Этого недостаточно, — возразила она, вставая. — Недостаточно для возмездия.

— Зато достаточно для утоления жажды?

Орна смерила его нестерпимо долгим взглядом.

— У тебя нет права осуждать меня, человек, — нараспев сказала она. — Ты ничем не лучше меня. Я есть то, чем сделали меня судьба и мой выбор, ты же здесь добровольно. И руки твои в крови по твоей собственной воле.

— Я просто хотел защитить свой город!

— А я просто хочу жить, — эхом отозвалась Орна, его малышка Орна.

Он подошел ближе. Она встала в трех шагах от него, глядя в упор кристально чистыми глазами, но никакая Сила в мире не вынудила бы его преодолеть еще оставшееся расстояние, коснуться ее...

— Я хочу жить, — повторила Орна. — Или умереть — но жить я хочу больше. Знаешь ли, что это значит — быть мною? Я в тюрьме, стен которой мне не коснуться. Я — ничто, я — миф, я — только воспоминание. Искорка сознания в пустоте, бескрайней пустоте... Что мне осталось? Побираться по чужим снам? Принимать те образы, что соизволят мне разрешить человечки?

— Я хочу жить, — говорила она. — И мстить. А если не мстить, то хотя бы свидетельствовать. Я желаю, чтобы этот город захлебнулся кровью, чтобы он сгорел до основания. И если есть на то моя воля, то да будет так!

— А я? Я для тебя просто еще один человек? Орна...

Она не ответила, только взглянула на него так, что он отшатнулся.

Ниже по улице вспыхнул и запылал дом. Взревело пламя. Никто из них не повернул головы. Они продолжали смотреть друг на друга.

— Уходи отсюда, — сказала она наконец. — Мне немного осталось, но эта ночь — моя, и ты ее у меня не отнимешь.

— Ты хотела бы убить меня, да? — Марвин понимал, что теряет ее, теряет навсегда, но не мог просто уйти — или позволить уйти ей... — Давай. Я не стану сопротивляться.

Она медленно улыбнулась своей неправдоподобно красивой улыбкой.

— Это очень хорошо, что ты разрешил.

Потом резко развернулась на каблуках и ушла, не оглядываясь.

* * *

К рассвету стало ясно, что враг отступил и не вернется. Ночной налет оставил свой след на лице города — сгорели ратуша, суд, пострадали многие конторы и склады. От огня погибли три храма Отрина, часовня Вениуса, а также и храм Аравет с прилегавшей к нему больницей. По счастью, удалось остановить пожар в Золотом квартале, а вот трущобы все еще продолжали гореть, несмотря на сильный дождь и усилия жителей.

Теперь, когда улеглась паника, когда был закончен бой со стихией, горожане стали собираться на рыночной площади — там, где билось сердце Геронта. Промокшие, грязные, лишившиеся крова или близких, стояли они в то утро перед своим королем.

Эрик Седьмой Геронтский обладал талантом появляться именно там, где он был нужен больше всего, и в том самом качестве, что требовали нужды момента.

Из-под черного плаща дивно блистала кольчуга истинного серебра, тяжелый меч свисал с седла, узкий обод держал седеющие волосы. Вороной жеребец плясал под ним, шалея от запахов дыма и крови, но Эрик держался в седле с грацией прирожденного наездника, доблестного рыцаря. Деянира, ждущая поодаль, среди королевской свиты, наблюдала за ним с почти материнской гордостью. Такие чувства он вызывал у нее с самого знакомства, — а странно, ведь он тогда уже был королем, она же — соплячкой, только окончившей Школу. Да и потом, он же старше... на два года? На три? А он сильно устал за последние три недели, лицо осунулось... а привал еще нескоро.

Люди обступали его со всех сторон, рассказывали о бедах, протягивали детей, просто протискивались, чтоб разглядеть поближе. Гвардейцы хмуро наблюдали за этим, но ни один не осмелился вмешаться — их хорошо учили. Эрик же выслушивал каждого. Деянира тоже прислушивалась, занося в память то, что могло быть важным: архивы, контора дома Ринальди, три амбара с зерном... на месте эльфов, чем жечь все подряд, куда лучше было бы направленно обрушиться на Белый Город, по пути подпалив королевские конюшни. Или, того лучше, ударить по лагерю к югу от города — место там открытое, да и магов в войске пока почти нет. Ух, обошлось. Теперь эльфы утратили свое главное преимущество — внезапность, — а что ни говори, драконы только кажутся неуязвимыми. Вот тебе и секретное оружие... но откуда же они взялись, во имя пяти стихий и проклятой Бездны?

Фогт плакал, — маленький, лысый, утонувший в пышной бобровой шубе, — плакал, в который раз перечисляя утраты: подшивки судебных актов, пять лавок грааргской Торговой компании, в тюрьме задохнулся от дыма десяток солдат... Деянира украдкой зевнула, скользнула взглядом по лицам соседей: герцог ор-Либен с раздраженным видом теребит бороду. Давний неприятель Гильдии, уже совсем старик, но крепкий, еще лет пятнадцать протянет. А вот и вениты... полный доспех, 'меч-солнце' золотится на плащах, сквозь дыры забрал явственно веет благородной яростью и всесокрушающей мощью... Интересно, как они друг друга узнают при полном облачении? Тот, что повыше, видимо, сам магистр, а остальных и не признать... Ну, не больно и хотелось. Отец Варнаульф и мать Береника, в отличие от прочих пешие, едва заметны среди пышных силуэтов придворных, — неуловимо похожие на пару цепных бульдогов... профессиональный отпечаток, что ли? Впрочем, будешь тут сжимать челюсти — три храма Отрина, храм Аравет, больница...

Эрик выпрямился, вскинул руку. Все звуки стихли, как обрезанные заклятьем, и стало слышно цоканье копыт переступающих коней. Король заговорил, глядя в лицо своему народу, и голос его разносился над площадью.

— Геронтцы! Этой ночью нам был нанесен удар в спину. Подлый, предательский удар. Враг пришел под покровом ночи, надеясь сломить нас. Враг принес на нашу землю огонь и смерть. Но мы прогнали его!

Я скорблю вместе с вами и сочувствую вашей боли. Но я скажу вам как воин и как король: мы победили! Эту битву мы выиграли все вместе — каждый из тех, кто боролся с пожаром, кто заботился о слабых, кто смог преодолеть свой страх. Имена погибших сегодня не будут забыты, ибо каждый из них погиб как герой, так, как подобает храброму!

Враг хотел показать свою силу, но показал лишь подлость. И тем он подписал свой приговор, ведь подлость боится чести и погибает от ее руки.

Многие из вас лишились этой ночью всего, что у них было. Но Геронт не падет! Мы отстроим наш город заново. Каждый из граждан Белого Города, каждый купец почтет за честь внести свой вклад в восстановление разрушенного. Мы не оставим на произвол судьбы никого из обездоленных, ибо сила наша в единстве и заботе. Мы увековечим имена погибших, дабы память о них сохранилась навеки.

Я хотел бы сказать вам, что отныне все будет хорошо. Но сказать так — значило бы солгать. Нет. Нам предстоит война. Война с безжалостным, коварным противником. Но я верю в вас, люди Геронта, — ибо я видел вашу храбрость этой ночью! Вы сразили пятерых драконов — слышал ли кто-нибудь о подобном подвиге? Я свидетельствую: вы достойны славы!

Когда-то Эрик Огненный, мой благородный предок, разбил эльфов, хоть завистники и пророчили ему гибель. Здесь заложил он свою столицу. Своей доблестью он добился трехсотлетнего мира! Теперь я спрашиваю вас: будем ли мы достойны своих предков?

Толпа вскричала, в едином порыве подавшись вперед. Эрик был хорошим королем: в тот миг каждый из слушателей ощущал себя больше и значительней, чем когда-либо, — лишь за счет причастности к общей легенде. И, душами воспаряя все выше, многие поднялись над смертным страхом, над усталостью и горем, — туда, где в непостижимой сини небес трепетало огненное знамя, призывая к войне, к вечному подвигу.

— Я верю в вас, народ мой, и знаю: вы не подведете меня. Скоро будет битва. Лицом к лицу мы сойдемся с врагом на поле, именуемом Арсолир. На этом поле Эрик Огненный силой меча принудил эльфов капитулировать. Победим ли мы? О том известно лишь богам. Но я клянусь, — и да услышат боги мою клятву! Я не отступлю, что бы ни встало на моем пути; я не побегу и не сдамся. Я клянусь защищать мою страну до последней пяди земли, до последней капли крови!

* * *

Копыта стучали по камням мостовой. Кавалькада возвращалась во дворец. Начинался новый день.

Эрик закончил разговор с коннетаблем, отпустив его резким взмахом руки. Обернулся, кивнул Деянире. Она подъехала, едва не задев крупом коня молодого дворянина, не успевшего отпрянуть. Склонила голову в поклоне. Лицо короля было спокойным, но руки слишком сильно сжимали уздечку.

— Леди ор-Фаль. Я не успел поблагодарить вас. Ваша помощь при защите города была неоценимой.

— Благодарю вас, ваше величество.

— Гильдии по праву принадлежат туши убитых вами драконов. Я знаю, что одна из них сильно пострадала, будучи эскалированной магом Ханубисом, — но было бы несправедливым потому лишать его законной добычи. Обратитесь к казначею — пусть зачтет пострадавшую тушу в счет взноса Гильдии на реконструкцию.

— Ваше величество, — Деянира почувствовала, что краснеет, — я бы не стала...

— Я просто не хочу оставлять незакрытых счетов. У нас не так много времени. Теперь скажите мне следующее — вы остаетесь в городе на время войны?

— Пока не получу других распоряжений на этот счет. Если вы хотите видеть меня рядом с вами...

— Увы, — кинув на нее быстрый взгляд, он заговорил мягче. — Я хочу видеть вас рядом, но у каждого из нас свои обязанности. События этой ночи вынуждают меня быть осмотрительней, чем мне бы хотелось. Я прошу вас остаться в городе, дабы защитить мою семью. Прошу — как мага Гильдии и как человека, которому доверяю.

Да, правильно. Наследник должен быть под защитой, как же иначе? Тем более, налет может повториться — скорее всего, повторится. Правильно, но как же хочется закричать.

— Я обещаю, насколько это зависит от меня.

Эрик кивнул.

— Хорошо. Спасибо, леди ор-Фаль. Составьте надлежащий контракт, я подпишу.

У ворот Белого города толпился народ. Они замолчали, выпрямились. Потом свита повернула во дворец.

Она так и не успела сказать ему то, что хотела.

* * *

Дея пригубила горячий шоколад и устремила взор в глубины магического зеркала. Определенно, прежде всего стоило снять сапоги. И завернуться в плед. А еще лучше — принять ванну и переодеться в сухое, а потом поспать часок. Но это уже излишества... а вот сапоги снять стоило.

На этот раз предстоял важный разговор, а потому в зеркале, помимо Гвидо Монтелеоне, одетого в потрясающей красы лиловый шелк, виднелся и сам Бреслав. Обычно маги Гильдии называли друг друга по фамилии, но главу звали исключительно по имени — перепутать его с кем-то было мудрено. Да и сам он обращался к ним по именам, — как к детям.

Судя по льняной рубахе и бревенчатой стене на заднем плане, сейчас он находился в своем доме в Угорье. Бреслав, нахмурив густые брови, ждал, пока Дея поставит чашку. Потом пророкотал:

— И что за духовщина у вас творится?

Деянира кратко отчиталась о налете, следя, как меняются лица собеседников. Да, они были удивлены. Пожалуй, это стоило бессонной ночи.

— Драконы? Ты уверена, Винсент? — довольно тупо поинтересовался Монтелеоне. Она улыбнулась ему, не прикрывая лица.

— Угу. Самолично осмотрела трупы. Драконы, красные, половозрелые. Всего было с десяток, пятеро ликвидированы, из них двое — мной. Вы в курсе, откуда они взялись?

— Массово они гнездятся на востоке геронтского континента, — сказал Бреслав. — Живут в симбиозе с местными людьми. Мирно живут. С соседями — и то не ссорятся. Отродясь не слышал, чтоб они имели сношения с эльфами. Однако... Гвидо, что у тебя с разведкой?

Тот только руками развел.

— Хоть что-то ты сказать можешь?! — чуть повысил голос глава Гильдии. В комнате Деяниры отозвались звоном блюдечки в серванте.

— Искажения,— сказал Монтелеоне. — Крайне сильные... и не стандартной для эльфов конструкции. Хаотические. В смысле, совсем хаотические — в мясо. Я... я даже не знаю, с чем сравнить.

— Я гляну. Глазами у тебя кто-нибудь смотрит, или опять на Силу понадеялись, а мозги забыли?

Воспользовавшись тем, что собеседники занялись друг другом, Деянира потихоньку начала расстегивать пряжки на левом голенище, стараясь выражать лицом заинтересованность. Они ссорились всякий раз — Бреслав клеймил Монтелеоне за легкомыслие и непредусмотрительность, тот огрызался. Так могло продолжаться долго, особенно если для обвинений не было действительных причин и все необходимое уже было сделано. Почему-то это всегда выяснялось в последнюю очередь.

Раньше Дея пыталась улаживать дело миром, — но никаких плодов ее вмешательство не приносило, только распаляло обоих еще больше. Пусть их.

— Ладно, оставим пока эльфов, — заключил Бреслав после пяти минут перепалки. — Если бы все упиралось только в них, я бы и не лез в твои дела, Гвидо. Что у Эрика с войсками?

— Тысяч тридцать пять соберет, — сказала Деянира. — Вряд ли больше. Вениты постарались, прислали четыре тысячи братьев, Граарга выставляет двести рыцарей, роту пикинеров и еще пять сотен конных арбалетчиков. Да, и еще десяток жричек Ратин. Ближайшие области все отозвались, кто чем может, а вот от северных баронов вестей нет совсем — и не будет, я полагаю. Культ Отрина впишется, конечно, но подробности мне не известны.

— Еще в Зюценрахте смута, — что-то религиозное, — добавил Монтелеоне. — Но лично мне интересней, что там с Ромериком?

— С Ромериком — полная лажа,— отозвалась Дея. — Первосвященника прирезали прямо во время ритуала. На свободе остался так называемый 'солнечный гигант' — стихийная сущность первой категории. К счастью, он ушел куда-то на север, к полюсу, — я не смогла отследить его передвижения в точности, — а то дело могло бы кончиться не только извержением вулкана. Искренне надеюсь, что там он и останется. Ну и договориться жрецы не договорились, не до того им стало.

— Бред какой-то, — протянул Монтелеоне.

Деянира отпила глоток шоколада. Она до сих пор не знала, как бы поизящней сформулировать то, что надо было сказать, но и тянуть не следовало.

— У меня еще одна новость, — сказала она. — В коллекцию бреда. О ней мне поведал мэтр Ханубис.

Монтелеоне приподнял брови, но Бреслав кивнул, явно заинтересованный.

— Итак. За что купила, за то и продаю. Как известно, на юге Геронта есть зона, называемая Проклятыми Землями. Называют ее так, поскольку ничего хорошего там нет — только полчища зомби и прочая богомерзость. И правит ею некий мертвый, но могучий маг. Как это называется — лич?

— Лич, — подтвердил Монтелеоне. — Эльфийский, кстати, лич. Ар-Диелне его фамилия. И что?

— Да ничего. Кроме того, что пару месяцев назад он оттуда вышел и все свое воинство забрал с собою. И умотал неведомо куда. Мэтр Ханубис полагает, что он появится на Арсолире.

— Сдается мне, Винсент, — сказал Монтелеоне, — что этот самый мэтр просто выбрал хреновый способ, чтобы привлечь твое внимание. Я в свое время интересовался Проклятыми Землями — все-таки они не так далеко. Границы были зачарованы сильнейшими эльфийскими магами, нежить их пересечь не может. А если предположить, что Диелне так силен, почему он не ушел раньше?

— Он не мог уйти, — подтвердила Деянира. — Пока к нему не попал некий артефакт, изменивший его... гм... параметры.

— Тебе самой не смешно? Это не просто бред, а бред концентрированный! Если бы ты хоть немного разбиралась в некромантии, то послала бы этого мэтра подальше еще в самом начале его байки!

— Продолжай, Дея, — снова кивнул Бреслав.

— Я закончила.

— Бреслав, ты в это веришь? — поразился Монтелеоне. — Да подумайте сами: хорошо, он чудесным образом преобразился и покинул Проклятые Земли, чтобы идти на Арсолир. Да еще и не один, а с толпой нежити. И как он туда идет? Пробрался на цыпочках мимо Школы? Не верю. А как еще? Штурмует пики Тролльхейма? Построил флотилию? Прорыл подкоп?

— Я знаком с Ханубисом, — сказал Бреслав. — Он редко рассказывает байки. Дея, что именно он говорил? Уверен ли он, что лич пойдет именно на Арсолир?

— Он говорил, что вероятность этого высока, но не стопроцентна. Лич может двинуться и куда-нибудь еще. В столицу. В Грааргу. На Школу.

— Почему на Школу?

— Он когда-то жил около озера Зеркального. Но вероятность этого кажется низкой как мэтру, так и мне.

— Вот оно как...

Бреслав с хрустом принялся разминать костяшки пальцев. Монтелеоне бережно поправил воротник и усмехнулся Деянире в лицо.

— И почему мне кажется, будто кто-то готов на многое, лишь бы оказаться на Арсолире? Я сейчас не о мертвяках, если что.

Дея выпрямилась. Она ждала этого вопроса и боялась его. Не потому, что ей нечего было ответить, но потому, что после него разверзалась пропасть. Как бы ей ни хотелось верить в обратное, они все-таки не были одной командой.

— На твоем месте, братишка, — сказала она медленно, — на твоем месте я бы придержала язык. Думаешь, я стану врать ради сомнительного удовольствия прикрывать твою задницу? Не льсти себе. Кроме того, Эрик предложил мне контракт на защиту его семьи, так что я в любом случае остаюсь в столице. Можешь не верить — твое право. Только постарайся не угробить свою команду.

— Вот уж...

— Тихо! — рявкнул Бреслав. Монтелеоне замолк на полуслове. Глава Гильдии поочередно обвел их тяжелым взглядом.

— Избавьте меня от ваших свар. Значит, так. Молодец, Дея. Важные сведенья, хоть и не однозначные. Гвидо, сколько человек идет по контракту, десять? Возьми пятнадцать. И не выпускников, — полноправных магов. Хотелось бы больше — но у нас нет уверенности, куда именно направится лич. Оставлять без присмотра другие области мы не можем, а подкрепление с материка прибудет не раньше, чем через месяц. Постарайтесь как можно раньше присоединиться к войску, драконы могут атаковать снова.

Монтелеоне пробормотал что-то нелестное. На Деяниру он больше не смотрел. Бреслав продолжал:

— Дея, останешься в Геронте. Заключите стандартный контракт. Я постараюсь узнать о Диелне побольше; если понадобится — пришлю тебе кого-нибудь. В крайнем случае — держись поближе к Ханубису.

— Я могу рассказать о личе Эрику?

— А чем это ему поможет?

— Тоже верно...

— Хорошо. Дея, еще один вопрос, пока не запамятовал. Как там Онуфрий? Его матушка мне покоя не дает.

Магичка пожала плечами.

— Да что ему сделается? Отсыпается сейчас. А так хороший парнишка, глазастый, и соображает быстро.

— На королевскую службу выпускать можно?

— Его-то? Разве что переодев медведем.

— Понял. Все, ребята, теперь расходимся. Ни пуха. Если что — связывайтесь.

Рывком оборвав связующее заклятье, Деянира встала. Придирчиво изучила свое отражение в зеркале: не до конца отмытая копоть, шрам, синяки под глазами, губы сжаты в нитку. Посмотрела на руки — на левой ладони остались кровоточащие следы, там, куда врезались ногти. Хотелось плакать. Впрочем, принять ванну хотелось больше. На худой конец, можно совместить. Потом завтракать. И спать.