Мир тщеславия и разочарований (гет)

Одинокие огоньки угасают, даря свое тепло, свой свет. Они горят тогда, когда вокруг тьма, и собственная самоотверженность губит их. Но не светить они не могут. Ведь иначе тьма наступит еще раньше…

…Окно в моей комнате заиндевело. Осторожно дотронувшись до него ладонью, я со смесью удивления и отстраненности наблюдала за тем, как от прикосновения тает тонкий лед. Как он может таять, если пальцы такие бледные, такие холодные?

Из щели между рамой и подоконником дуло, легкий сквозняк раскачивал занавески.

На сердце было тяжело. Минула уже половина зимних каникул, которые были омрачены ужасным событием — когда мы ехали домой, поезд замедлил бег, ворвались Пожиратели смерти и похитили Полумну… Невилл и ребята из Когтеврана пытались им помешать, но тщетно. Таким образом, отец Полумны поплатился свободой собственной дочери за то, что печатал в «Придире» статьи в поддержку Гарри Поттера. Постепенно сторонники Того-Кого-Нельзя-Называть добирались до каждого, кто стоял у них на пути…

Погасли проблески настроения, появившиеся, когда я наконец вырвалась из жуткого Хогвартса. Каждое утро я просыпалась с чувством непонятной, ноющей тоски в груди. На первый взгляд, причиной тому было недавнее похищение Полумны, но чем больше я пыталась связать одно с другим, тем упорнее что-то внутри подсказывало мне, что мой страх связан не только с этим. Было что-то еще.

Предчувствие.

Какое-то неясное предчувствие новых бед, и оно грызло меня, мучило. Когда я концентрировалась на этом чувстве, мне казалось, что оно похоже на огромные часы, которые стоят на пустынном пляже и вязнут в песке, словно покосившаяся башня. Их маятник раскачивается, и каждый удар секундной стрелки приближает что-то неумолимое…

Со вздохом поправив шаль на плечах, я отошла от окна и направилась к выходу из комнаты. Нужно было спускаться завтракать. Плетясь по коридору к лестнице, я наткнулась на младшего брата Ника. Он уже собирался бежать дальше, но я окликнула его:

— Ник, постой!

Он повернулся ко мне. Я постаралась разглядеть на его лице следы грусти, которую он, возможно, скрывает. Но Ник выглядел абсолютно обычным, и я почувствовала, как сильно устала от собственной мнительности.

— У тебя всё нормально? — тихо спросила я, потому что на громкость не было сил.

Ник ответил утвердительно, хотя и удивился, с чего бы мне об этом спрашивать, ведь мы были рядом с родителями, под их защитой, а не в школе, где заправляли Кэрроу. Я хотела задать тот же вопрос и маме, но потом решила, что не стоит пугать родных.

Тяжесть на сердце не позволяла как следует вздохнуть. Вечером, накинув пальто, я вышла на маленькую террасу за домом. На улице воздух был пропитан свежестью, и дышать было как будто бы проще. Кружились снежинки, покинувшие небо — свою ледяную обитель. Некоторые из них опускались мне на лицо, оставляя на нем влажные следы.

Из едва уловимого, кристального вихря ткались воспоминания. Оживали картинки под веками. Холодное поместье Ноттов. День рождения Теодора. Сверкающий патронус, бегающий меж деревьев. Поцелуй под снегом. Последний вечер, когда я была счастлива…

Я люблю тебя, слышишь? Я по-прежнему люблю тебя, Тео.

Сколько зим пройдет прежде, чем падающий снег перестанет напоминать мне о тебе?

Вечность. Целая бесконечность зим. Моя любовь не остынет, не завянет.

Этой ночью я долго не могла заснуть, необыкновенно остро ощущая расставание с Теодором. Так, как будто это случилось вчера. Рана обнажилась, и истерзанное сердце обливалось горькими слезами. Я ненавидела эту войну, ненавидела культ чистокровности. Именно они развели нас с Теодором разными дорогами…

Утром, когда серый рассвет вступил в свои права, меня разбудил настойчивый стук в окно — большая серая сова просилась, чтобы ее впустили. Я не сразу встала — с минуту полежала в кровати, придавленная к матрасу ощущением, словно из меня выкачали всю жизненную энергию. Лишь на пару часов мне удалось забыться сном, мутным и тревожным, который не то что не помог прогнать усталость, а только усугубил ее.

Сова продолжала напоминать о себе. Не смея игнорировать ее и дальше, я доковыляла до окна и открыла его. Морозный воздух ворвался в комнату. Трясущимися от холода руками я отвязала конверт.

Это было письмо от Сьюзен. На двух листках, исписанных чернильными строчками, Сьюзен жаловалась, что каникулы проходят тускло и совсем не празднично, а поэтому приглашала к себе в гости. «Поговори с родителями. Может они отпустят тебя хотя бы на денёк? — выражала надежду она. — Тогда хоть чуть-чуть развлечемся. Попьем чаю, поболтаем, у камина погреемся».

Но я была в таком состоянии, когда одинаково тяготит как одиночество, так и любая компания, а поэтому ответ стал для меня проблемой.

Под вечер я сидела в гостиной, забравшись с ногами в кресло. На коленях моих лежал листок пергамента, кончик пера, обмакнутый в чернила, уже успел подсохнуть. Я отстраненно глядела на рождественскую елку. Трепетали огоньки свечей, отражаясь от стеклянных игрушек, серебрился волшебный, не тающий иней на ветках.

Елка, подарки… В сложившихся реалиях всё это казалось каким-то дежурным, будто слабая попытка изобразить прошлую, мирную жизнь.

Мне хотелось в детство. Снова быть ребенком, который радуется зиме и чувствует особую магию Рождества.

Когда мы со Сьюзен учились на младших курсах, мы придумали собственную рождественскую традицию. В последнюю ночь перед отъездом из школы мы брали какую-нибудь книжку, прятались за пологом одной из наших кроватей и, давясь хихиканьем от предвкушения, гадали на будущее. Делалось это очень просто — книге задавался вопрос, после чего нужно было открыть ее на случайной странице и начать читать с того абзаца, который выхватит взгляд. Написанное и было предсказанием. Почему-то всегда попадалось что-то смешное, и это страшно нас веселило. Потом, когда я обнаружила у себя настоящий дар предвидеть будущее, все темы, связанные с гаданием и провидением стали для меня очень серьезными. На пятом курсе я, не объяснив причину, отказалась гадать вместе со Сьюзен, и наша книжная традиция сама собой сошла на нет.

В задумчивости я отложила перо с пергаментом, поднялась с кресла и подошла к шкафу. За стеклянными дверцами хранились книги. Может попробовать?

Наугад я вытащила одну книгу, повертела ее в руках, прижала большой палец к срезу страниц, перелистывая их все за один раз и слушая, как они шелестят. Затем захлопнула ее и резко открыла на середине. Взгляд мой упал на верхний абзац, и глаза прочитали строчку: «И ветер стонал, и выли звери в лесу, и скрипели деревья. И в голосах их, слившихся в один, было знамение: беда уже на пороге».

Похолодев, я потрясенно смотрела на зловещие слова. Последняя капля... Со сдавленным всхлипом я отшвырнула от себя книгу, как если бы та была ядовитой. В гостиную забежала мама и, найдя меня в слезах, тут же прижала к себе.

— Ну что ты, доченька? — приговаривала она, гладя меня по голове.

— Мама… — плакала, я не в силах выдавить из себя ничего связного. — Я устала, я так устала…

— Солнышко мое, — ласково утешала она. — Наверное, опять плохо спишь, да? Иди к себе, приляг…

Она отвела меня в постель, помогла лечь и подоткнула одеяло так, как делала это, когда я была маленькой.

* * *

От каникул оставалось всего ничего — два дня. Я всё-таки решила сменить обстановку и принять приглашение Сьюзен, ставшее моим последним шансом получить хоть какие-то положительные впечатления перед отъездом в школу.

— Дома тебе не сидится! — с недовольством воскликнул отчим, когда я попросилась навестить подругу. Но мама, видя мою подавленность, пошла мне на встречу и переубедила его.

К Боунсам меня отправили после полудня. Камины, которые в целях предосторожности теперь всегда были закрыты при помощи паролей, разблокировали. Вернуться назад я должна была в десять вечера.

Двухэтажный домик Сьюзен находился в графстве Лестершир, на отшибе поселения, раскинувшегося на равнине неподалеку от города Гленфилд.

Вся в саже, слегка пошатываясь от головокружительного полета по дымоходам, я шагнула из камина в гостиную Боунсов.

— Как я рада тебя видеть! — прошептала Сьюзен, крепко обняв меня. В голосе ее слышалась радость, смешанная с облегчением. Такая обычно наступает после долгого ожидания.

В гостиной меня также встретил мистер Боунс — высокий, полноватый мужчина с проседью в черных волосах и усах. Он радушно поздоровался со мной, после чего, сославшись на дела, удалился в свой кабинет. Миссис Боунс дома не было, она работала медсестрой в больнице Святого Мунго и в эту субботу дежурила. Я осталась в полном распоряжении Сьюзен.

На чистой и уютной кухне мы выпили чаю с домашним клюквенным пирогом, делясь тем, как провели рождественский вечер, а затем вышли на задний двор, где устроились на старых, скрипучих качелях. Обхватив железные цепи руками в варежках, я молча слушала Сьюзен.

— Папа был не в восторге, когда я попросила, чтобы ты погостила у нас. Я спросила, почему нельзя, но он в ответ не сказал ничего внятного, отделался уже порядком поднадоевшими фразами об опасности выходить из дома. Мне кажется… что он что-то скрывает, Ханна, — делилась наболевшим Сьюзен. — Его не хотят переводить из судебной коллегии Визенгамота на другую должность, он по-прежнему вынужден участвовать в этих несправедливых судах над маглорожденными. Возможно… ему даже угрожают, — понизив дрогнувший голос, продолжала Сьюзен. — Но я его знаю, Ханна. Мой папа не из тех, кто будет сидеть и трястись от страха, делая то, что скажут. Я думаю: мы же создали Отряд Дамблдора? Это значит, что работники Министерства Магии, несогласные с Тем-Кого-Нельзя-Называть, тоже вполне могли организовать какую-нибудь подпольную группу, так ведь? Знаешь, если так, если папа придумал, как помочь маглорожденным, то я горжусь им…

Над нами свинцовые тучи крошились мелкой, снежной пылью. Я мерзла, и холод просачивался в сердце грустью и жалостью к Сьюзен. Небо смотрело на нас, и видело две одинокие фигуры, двух девушек, которые уже выросли из качелей, но на войне были всего лишь детьми…

Снег пошел сильнее, и нам пришлось вернуться в дом. По деревянной лестнице, что вела из прихожей на второй этаж, мы со Сьюзен поднялись в ее комнату.

— Я совершенно не хочу назад в Хогвартс, — вздохнула Сьюзен, усаживаясь по-турецки на кровати. — Как представлю, что снова придется терпеть Кэрроу и их уроки!

— Я тоже не хочу, — согласилась я, садясь напротив неё. Однако согласилась лишь на словах, потому что на самом деле не могла утверждать это со стопроцентной уверенностью.

С одной стороны — разве легко мне было дома? Я мечтала о каникулах, верила, что они станут моим спасением, но в действительности всё оказалось совсем не так, как представлялось. Дома я томилась в тревоге и неизвестности, оторванная от друзей, и накручивала себя, тогда как в Хогвартсе имела возможность слушать «Поттеровский дозор», участвовать в делах ОД.

С другой стороны, мысль о скором отбытии в Хогвартс угнетала. Как снова вынести всё это? Как не задохнуться в замке, пропитанном отчаянием? Страх в глазах сдавшихся, опрометчивая смелость борющихся — отчаяние было в истоках и того, и другого.

Как сердцу продолжать биться при взгляде на Нотта, когда охватывает, когда сковывает самое тягостное на свете чувство — любовь, растворенная в безнадежности? Но и вдали от Теодора, дома, одной в своей холодной комнате, было невыносимо тяжело. Хотя бы просто видеть его, знать, что он в порядке…

— У тебя по крайней мере есть Невилл, — вдруг сказала Сьюзен, и я от неожиданности поперхнулась воздухом. — Брось изображать удивление. Я же не слепая, — с хитринкой в глазах заулыбалась Сьюзен, становясь похожей на себя прежнюю.

У меня сильно забилось сердце, а щеки, наверняка, порозовели.

— Мы с Невиллом просто друзья, — поспешила возразить я.

— Ну конечно, — еще шире улыбнулась Сьюзен. — Только вот для «просто друзей» вы слишком много времени проводите вместе. А эти его взгляды на тебя — их невозможно не заметить!

— Нет никаких взглядов! Обычно он на меня смотрит!

Это что же получается? Для окружающих мы кажемся… парочкой? Вот это новости. А если и Теодор так думает?

— Невилл всегда краснеет, когда на тебя смотрит, — с удовольствием парировала Сьюзен. — И ты вот прямо сейчас вся румяная сидишь.

— Я румяная, потому что злюсь! Хватит выдумывать! Мы просто друзья. Всё, точка! — отрезала я, ощущая, как вскипает раздражение.

— Я не понимаю твоей реакции. Что такого в том, что вы с Невиллом нравитесь друг другу?

— Да не нравится он мне! — не выдержала я, а потом подняла на Сьюзен несчастный взгляд: — И не хочу, чтобы и я ему нравилась… — простонала я.

Сьюзен несколько секунд внимательно смотрела на меня, затем сказала голосом, в котором не осталось ни капли задора, зато звучал горький укор:

— Понятно. А я-то думала: наконец она забыла своего Нотта! Ага. Зря надеялась. Сынок Пожирателя смерти до сих пор в почёте.

Она обиженно опустила голову, делая вид, что ей очень интересно рассматривать ногти на руках. Мы сидели рядом, но недопонимание в очередной раз отбросило нас на разные берега пропасти. Я протянула к Сьюзен руки, накрыла ее ладони своими, мечтая не чувствовать одиночество хотя бы в этот день — в день, который проводила вместе с подругой. Но одиночество, верный мой спутник, уже распускало внутри свои лепестки. Оно всегда было со мной, где бы я ни находилась.

— Сьюзен, пожалуйста… Давай не будем ссориться, — прошептала я. — Давай не будем делать друг другу еще больнее, ведь и без того больно…

Одна слезинка капнула, приземлившись на наши скрепленные руки. Сьюзен шмыгнула носом, утерла рукавом глаза. Она теперь часто плакала, хотя раньше никто не мог довести озорную и бойкую Сьюзен до слез.

— Знаешь, а я ведь правда думала, что у вас с Невиллом больше, чем дружба, — усмехнулась она, идя на примирение. — Ну а что? Он изменился, возмужал. Ты бы присмотрелась к нему.

— Сьюзен, — предостерегла я, опасаясь нового витка разговоров о Невилле, которые неизбежно приведут к Теодору.

— Нет, ну ты вспомни, каким он был раньше! — воскликнула Сьюзен, после чего вскочила с кровати и подбежала к письменному столу. Из ящика тумбочки она вытащила альбом и вернулась с ним обратно.

Это был альбом со школьными фотографиями в бордовой кожаной обложке, которую Сьюзен обклеила бусинками и разноцветными бумажными цветочками. С одной из фотографий нам улыбались мальчишки: Симус Финниган по-панибратски закинул руку на плечи Эрни Макмиллану, рядом стоял Невилл Лонгботтом — пухлый, смущающийся мальчик в застегнутой не на те пуговицы мантии. На снимке ребятам было лет по двенадцать.

Откинувшись на подушки в изголовье кровати, мы со Сьюзен листали страницы альбома. Щемящая тоска охватила меня — я смотрела на нас всех маленьких, не знающих, что ждет впереди…

За окном постепенно темнело. Зимние вечера всегда подкрадываются рано и незаметно. Сказывался многодневный недосып, подушка под головой убаюкивала мягкостью, у меня слипались веки.

— Надо бы попить кофе, а то засну, — зевнула я.

— Пойду заварю нам по кружке, — отозвалась Сьюзен.

Она тихо притворила за собою дверь.

Полумрак в комнате мешал рассматривать снимки. Я села, приподняла колпак керосиновой лампы, чтобы открутить и зажечь фитиль, как вдруг с улицы один за другим послышались глухие хлопки, будто кто-то компанией трансгрессировал прямо к дому Боунсов.

Охваченная внезапной тревогой, я не стала зажигать свет, а вместо этого медленно подошла к окну и из-за занавески разглядела с десяток человек в черных мантиях, стоящих на дороге около дома. Один из них поднял руку с палочкой… Я отшатнулась, а через секунду услышала, как на первом этаже раздался взрывоподобный грохот бьющегося стекла.

Сердце у меня ухнуло вниз. Я услышала, как внизу вскрикнула Сьюзен, как мистер Боунс выскочил из кабинета, распахнув дверь так, что она стукнулась о стену, и взволнованно позвал нас:

— Сьюзен! Ханна! Девочки, где вы?

Я бросилась к выходу из комнаты и по узкой лестнице быстро сбежала в прихожую. Здесь я наткнулась на мистера Боунса. Из коридора, что вел на кухню, выскочила Сьюзен.

— Папа, что это такое? Что происходит? — в испуге спрашивала она. Но я уже поняла, кто эти люди в черных мантиях…

— На нас напали Пожиратели смерти! — подтвердил ужасную догадку мистер Боунс. — Сейчас они будут здесь! В кабинете разбили окно, защитные чары разрушены! — торопясь, объяснил он. — Вам надо спрятаться! За мной, быстро!

Всё происходило в считанные мгновения. Ошеломленная и парализованная страхом, я едва ли могла пошевелиться, да и Сьюзен тоже. Не успели мы опомниться, как мистер Боунс вывел нас обеих в коридор. Там слева была узкая дверь. Мистер Боунс рванул ее на себя и втолкнул меня и Сьюзен внутрь маленькой кладовой, в которой около стен стояли два высоких стеллажа с хранившимися продуктами.

— Папа, а ты? — в отчаянии прошептала Сьюзен, когда стало очевидно, что он не собирается заходить внутрь. — Разве ты…

Но она не смогла договорить, ее губы продолжили шевелиться, но уже беззвучно. Сьюзен схватилась за горло, изумленно глядя на отца. Я растерянно перевела взгляд на мистера Боунса и, заметив волшебную палочку у него в руках, догадалась: он наложил на нас заклятие немоты. Но не только его. В следующий миг мы лишились способности двигаться, стали невидимыми.

— Всё будет хорошо, — напоследок пообещал мистер Боунс и захлопнул дверь, оставив нас в полнейшей темноте. Лишь внизу у порога пробивалась скудная полоска света.

Ничего не будет хорошо. И я ясно чувствовала это. У меня бешено стучало сердце. Факт того, что я не могла ни говорить, ни шевелиться, заставлял меня паниковать еще сильнее. Просто стой и беспомощно слушай.

Со стороны прихожей прогремел звук выбитой входной двери, а следом за ним раздались голоса, хлопки заклинаний, звон разбитой вазы, треск шкафа…

— Петрификус Тоталус! — атаковал заклятиями мистер Боунс ворвавшихся в дом Пожирателей смерти. — Остолбеней!

Ужас волнами накатывал на меня. Тот, уже знакомый ужас, который владел мною в ночь, когда Пожиратели напали на Хогвартс и убили Дамблдора. Было так страшно, что я мечтала о безумном — потерять сознание, отключиться. Лишь бы только всё это закончилось. Чтобы больше не бояться, не чувствовать.

— Круцио! — грубо выкрикнул кто-то из Пожирателей. Послышался звук, с каким человек падает на пол, а потом сдавленный хрип мистера Боунса.

Я похолодела, собственное отчаянье, собственный страх усиливались от понимания того, что рядом со мной, в этой кладовке заперта Сьюзен, и это ее отец там хрипит, корчится от боли… Мне захотелось плакать, просто рыдать и выть, обхватив себя руками.

— К чему эти капюшоны, Яксли? — тяжело пропыхтел мистер Боунс после пытки. — Зачем маскарад, если вы теперь и есть власть?

— Заткнись! — рявкнул Пожиратель смерти, которого мистер Боунс назвал Яксли. — Думал, мы не узнаем, что это ты сообщаешь магловским выродкам, что скоро за ними явятся и отдадут под суд? Думал, не узнаем, что это ты помогаешь им бежать? Где ты их прячешь? — требовал он. — У себя в доме?

— Никого здесь нет… — прохрипел мистер Боунс. — Все, кого я смог спасти, уже даже не в этой стране. Вам до них не добраться, как ни старайтесь… — и его речь прервалась очередным криком боли.

— Проявлять бессмысленную храбрость даже перед лицом смерти? — насмешливо изрек Яксли. — На самом деле, таких, как ты, даже интереснее убивать… Авада Кедавра!

Предсмертное «Нет!» мистера Боунса эхом отпечаталось в моей голове. Позади меня Сьюзен тихо всхлипнула, сдерживая рвущийся наружу вопль. А потом звуков не стало, ни биения сердца, ничего. Я просто несколько вечных мгновений летела в черноту непоправимости случившегося, потеряв опору, не ощущая себя…

Заклятия, наложенные мистером Боунсом, уже не действовали, умерли вместе с ним, но я всё равно не была в состоянии пошевелиться. Шок был слишком силен. Может быть, я не двигалась потому, что знала, что стоит мне пошевелить хотя бы пальцем — и я осознаю, что мистер Боунс действительно убит.

— Он же ничего не успел рассказать, Яксли! — возмутился кто-то из Пожирателей смерти, голос которого я услышала как-то нечетко, будто издалека.

— Он ничего бы и не рассказал, — оборвал его Яксли, а после скомандовал: — Обыскать дом! Со смертью Боунса разрушились все защитные чары, с помощью которых он мог прятать маглокровок.

Обыскать дом. Эта фраза, словно удар, привела меня в чувства. Весь страх, весь ужас разом вернулись ко мне вместе с пониманием того, что нас неминуемо найдут…

Было слышно, как Пожиратели разошлись по дому, врываясь в комнаты, хлопая дверцами шкафов. Я едва могла дышать и безостановочно дрожала. Где-то в темноте я нашарила ладонь Сьюзен, вцепилась в нее. Как Сьюзен вообще держалась? Может быть, еще не до конца поверила?

За дверью кладовки раздались приближающиеся шаги. Я замерла, молясь, чтобы тот, кто пришел нас найти, прошел мимо. Но его шаги затихли прямо напротив двери, и через секунду он распахнул ее. И сердце мое в этот миг, кажется, перестало биться… Потому что я взглядом столкнулась с… Теодором. Он был без капюшона на голове, облаченный в мантию Пожирателя смерти.

Теодор застыл на месте в слабо освещенном коридоре, коснулся своего лица, перевел взгляд на маску, которую держал в руках. Потом уставился на меня глазами, полными растерянности, непонимания и даже страха, конечно же не ожидавший, что обнаружит в доме Боунсов меня… Я смотрела на него в ответ, глаза в глаза.

Смотрела и не верила. Смотрела сквозь пелену слез.

Пожиратель смерти… Предатель… Явился сюда вместе с другими… Напал на мистера Боунса вместе с ними…

— Что там, Теодор? — внезапно прозвучал неподалеку от кладовки знакомый, жесткий голос Нотта-старшего. — Кто-то есть?

— Никого… — не отрывая от меня взгляда, глухо отозвался Теодор, и губы его едва двигались. — Никого нет…

Он одним движением закрыл дверь. Я почувствовала, как по щекам потекли слезы, прижала ладонь ко рту, едва сдерживая всхлипы…

Вскоре кто-то из Пожирателей смерти бросил остальным:

— В доме никого нет. Уходим!

Уже с улицы один из них крикнул «Морсморде!», и заклинание выстрелило раскатом грома.

Когда Пожиратели убрались из дома, и стало тихо, Сьюзен толкнула дверь кладовки, побежала в прихожую. Я пошла за ней следом, шатаясь и держась за стены.

В прихожей всё было разбито, перевернуто. Зеркало зияло трещиной, осколки рассыпались по полу. В ступенях лестницы виднелись выбоины. А у самого ее подножия неподвижно лежал мистер Боунс. Руки его были раскинуты, серый пиджак съехал набок.

Сьюзен бросилась на колени рядом с отцом.

— Папочка! Пожалуйста, папочка! — зарыдала она. — Он мертв, Ханна! Они убили его!

Она трясла его за плечи, обнимала, а он открытыми глазами, в которых навсегда угасла жизнь, смотрел в потолок…

В прихожую с улицы влетали снежинки. За распахнутой настежь входной дверью виднелось разукрашенное зеленым свечением небо. И над домом Сьюзен тучей висела Черная метка.