Кирие Элейсон. Книга 6. Его высочество Буриданов осел. (гет)

Эпизод 32. 1694-й год с даты основания Рима, 20-й год правления базилевса Романа Лакапина

(сентябрь 940 года от Рождества Христова)

Вассалы герцога Анскария Сполетского, те немногие, кто за последний месяц не изменил ранее данной ими присяге, терпеливо ожидали распоряжений своего молодого властелина. Герцог некоторое время тому назад позвал их к себе в личный таблинум, но с тех пор не проронил ни слова и даже не повернулся к ним лицом. Все внимание герцога было приковано к тому, что он наблюдал из окна замка. Там, внизу, за стенами его последнего оплота, в самом городе Сполето коварный враг устанавливал свою власть. Анскарий видел, как передовая дружина узурпатора Сарлиона преспокойно вошла в город, как, без малейшего сопротивления, сменила заставы герцога на свои, как заискивающе чернь встретила нового хозяина. До уха герцога донеслись обрывки ее восторженно-лицемерных воплей, а приветственный звон колокольни базилики Сан-Сальваторе свидетельствовал, что ее пастор оказался столь же слаб духом, как и его паства. Со стороны можно было подивиться мужеству, с которым герцог Сполетский внешне переживал свое крушение, но одному только Господу в этот момент было известно, какой ураган свирепствовал сейчас в душе Анскария, и более прочего тому способствовало осознание своего собственного и полного бессилия.

Месяц тому назад в замок сполетских герцогов явился слуга графа Сарлиона. От имени господина, а также его новоиспеченной жены и вдовы предшественника Анскария, он предъявил молодому герцогу требование немедленно покинуть Сполето и уступить его «законным хозяевам». Анскарий воспринял эту угрозу абсолютно спокойно, непозволительно спокойно. И наивно. Он, дабы решить вопрос быстро и бескровно, послал Сарлиону предложение пройти совместно с ним ордалию, причем выбор Божьего суда оставлял за своим соперником. Ответа ждать пришлось долго, и за это время к Сарлиону подошло сильное подкрепление из византийского Таррента, официально оплаченное казной его жены, а неофициально из закромов итальянского короля. Чаша весов весьма ощутимо качнулась в пользу претендента, и лагерь сторонников Анскария начал быстро пустеть.

При этом нельзя сказать, что благородный и смелый Анскарий до сего момента не пользовался уважением в Сполето. Как правитель за эти три года он показал себя куда с лучшей стороны, чем его предшественники Теобальд и Альберих-старший. В управлении обширным герцогством начала наконец появляться некая система, баронская вольница была быстро прижата к ногтю, а в сполетскую казну перестали соваться, как в свою собственную, слуги короля. Однако враги Анскария на удивление легко и быстро перевернули с ног на голову мнение сполетских подданных об их правителе. В своей пропаганде они не придумали ничего уникального, такими методами очернения пользуются и в наши якобы просвещенные дни. Дело в том, что, на беду Анскария, вся Италия, не исключая Сполето, переживала уже третье засушливое лето подряд. Предстоящая зима грозила тысячам людей голодной смертью, и ловким плутам — не важно, в сутане или в кольчуге — оказалось совсем не сложно представить проделки небесной канцелярии как наказание грозного Судии за то, что сполетские подданные допустили власть над собой чужеземца в ущерб «несчастной вдовицы покойного герцога Тибо». Бароны на местах охотно воспользовались шансом отомстить герцогу за недавние ограничения их прав и не только не пресекли вольные речи, но оказались первыми заинтересованными лицами в их повсеместном распространении. На рынках Терни, Камерино и Нарни полились умильные слюни по поводу вдруг обнаруженных достоинств вдовицы Ирины, но с еще большим удовольствием чернь открыла сточные шлюзы в отношении своего нынешнего правителя. Будучи не в состоянии без откровенной и всем видимой лжи очернить самого Анскария, враги герцога пустились во все тяжкие относительно его происхождения. Оставайся к тому моменту в числе живых мать Анскария, красавица Ирменгарда, десятой части эпитетов, звучавших в эти дни в сполетских городах, хватило бы на то, чтобы между двумя славными итальянскими государствами — Сполетским герцогством и Иврейской маркой — разразилась бы полноценная кровавая война.

Но Иврея осталась безучастной к событиям в Сполето. Напрасно Анскарий, опомнившись, забрасывал своему брату запоздалые письма о помощи. Беренгарий, конечно, не преминул обратиться к королю за разъяснениями, но тот выставил все как спор двух равных претендентов, которым он не может отдать предпочтение. Последовавшее со стороны Беренгария напоминание, что Анскарий был назначен герцогом Сполето королевским указом, Гуго изящно парировал своей невероятной забывчивостью, позволившей ему обойти вниманием вдову своего самого любимого-прелюбимого племянника. Обеим сторонам в отношении друг друга было все предельно понятно, один пытался оправдать ложью коварство, другому же был нужен повод не вмешиваться, поскольку воевать с королем за своего сводного брата у Беренгария не было ни желания, ни возможности. В итоге Анскарий получил из Ивреи лишь сигналы моральной поддержки и советы положиться на волю Господню. Аналогичные по своему характеру отписки герцог еще ранее получил также из Рима.

В итоге к концу сентября подле Анскария осталось не более сотни преданных ему людей, запертых, как и он, в замке сполетских герцогов. Половиной его дружины, набранной в основном из местных, командовал мессер Аркод, уважаемый сполетский барон, еще помнивший пирушки Альбериха-старшего. Другой половиной, пришедшей большей частью из Ивреи, руководил молодой бургундец Викберт. Их обоих жестом подозвал к себе Анскарий, когда закончил свои печальные наблюдения из окна замка.

— В городе расположились не менее трехсот мятежников во главе с самим Сарлионом, — сказал герцог.

— Мои люди, вернувшиеся недавно из города, подтверждают ваши слова, мессер, — с поклоном ответил Аркод.

— Я полагаю, что мне необходимо послать Сарлиону новый вызов на Божий суд.

— Ваш вызов постигнет та же участь, что и прежние. Сарлион отделается молчанием. И он прав, в поединке с вами у него шансы малы. Всем известна ваша воинская доблесть.

— В ордалии побеждает не доблесть, а правда, — возразил герцог. После такого аргумента Аркоду осталось только еще раз поклониться.

— Это лишний повод Сарлиону не отвечать, — вступил в разговор Викберт.

— Он же выставит себя трусом перед всеми.

— Лучше быть живым трусом, чем мертвым храбрецом, — ответил Викберт, и стоявший рядом Аркод при таких словах презрительно хмыкнул.

— Хорошо, я предложу ему ордалию, которую поощрял даже сам Карл Великий, христианнейший государь, не желавший проливать ни капли лишней крови.

— Вы имеете в виду испытание крестом? Когда спорщики стоят перед Святым Распятием, разведя руки в стороны, и побеждает тот, кто дольше удержит их на весу?

— Именно так, раз этот трус так печется о собственной шкуре.

— Не думаю, мой кир, что Сарлион согласится даже на такой вид Божьего суда. К чему ему высший суд, когда он неправдой имеет сейчас над вами преимущество? Но не печальтесь, кир, это преимущество не так велико, Сарлиону не под силу будет взять ваш замок. С сотней верных вам людей, с Божьей помощью и крепостью здешних стен вы отстоите вашу жизнь, даже если число мятежников увеличится втрое.

— А оно может увеличиться, и не только втрое, мессер, — возразил Аркод, — к тому же в стенах крепости мало провизии. Нам не выдержать долгой осады.

— Сарлион за последние дни заметно распылил свои силы, поскольку вынужден держать в захваченных городах преданные ему дружины. Заметьте, в войске, занявшем сегодня Сполето, отсутствуют греки.

— Действительно, — согласился Анскарий.

— Не буду спорить, — ответил Аркод, — я только склоняюсь к мнению, что нам необходимо атаковать их первыми.

— Одной сотней против трех? Безумие! — воскликнул Викберт.

— Храбрость перечеркивает преимущество в количестве. А внезапность нашего нападения уже даст преимущество нам. Я предлагаю сделать вылазку этой ночью.

— Если она окажется неудачной, мы потеряем все. Вы, мессер Анскарий, потеряете все.

— Мессер герцог вернее потеряет все, если запрется в этих стенах. В глазах своих подданных их правитель выставит себя неспособным защититься и даст пищу для размышлений, на его ли стороне правда. Время работает против вас, мессер герцог. Скоро зима, амбары замка пусты, ваши люди начнут тайком покидать крепость, а Сарлион, напротив, к зиме может подтянуть сюда новые силы. Голод и позорная сдача будут ждать нас тогда.

— Похоже, вы правы, мессер Аркод, — сказал Анскарий. Но Викберт не сдавался.

— Содержать наемное войско стоит дорого, мессер Аркод. Сарлион к зиме скорее распустит своих людей, нежели привлечет новых. К тому же обратите внимание, мой кир, его люди в Сполето расположились так, что в случае нашей атаки в тылу у нас окажется римская дорога. Я думаю, он подозревает, что мы можем решиться на ночную вылазку, и не исключено, что оставил на римской дороге засаду.

— Я могу послать своих людей, чтобы они проверили это, мессер Викберт.

— Да, это необходимо сделать, мессер Аркод, — вновь согласился со своим вассалом Анскарий, — к тому же, мессеры, я не собираюсь нападать на мятежников тайком. Когда за тобой правда, негоже привлекать к себе в союзники ложь. Я пошлю Сарлиону вызов на бой. Раз уж он сам не отваживается сразиться со мной очно, пусть это сделают наши дружины, а вина за пролитую кровь целиком ляжет на его душу.

— Что ж, — нашел еще один аргумент в свою пользу Аркод, — при дневном свете мы, кстати, сможем быстрее заметить и все хитрости, если к ним прибегнет враг. В том числе и засаду.

— Ваше решение, мой кир, я принимаю с покорностью, — выступил вперед Викберт, — но отмечу, что оно, безусловно храброе и благородное, приведет к еще большим потерям в вашем войске.

Странное дело — обычно безрассудная отвага присуща молодости, тогда как осмотрительность есть качество, приобретаемое опытом. Но в данном случае все обстояло с точностью до наоборот.

— Победа над мятежниками смутит прочие нестойкие сердца, — ответил Аркод, — ваши вассалы увидят, что на вашей стороне Господь, что ваши враги повержены, и вместо одного павшего под ваши баннеры придут пятеро. Считаю, что это надо было сделать много раньше, но вы, мессер герцог, предпочитали слушать советы людей, в жизни своей никогда не слышавших лязга сотни мечей.

Анскарий при этих словах смутился, а Викберт вспыхнул как сухая пакля.

— Благодаря этим советам мессер герцог все еще мессер герцог! — заявил он.

— Только на пергаменте королевского указа, — парировал Аркод.

— Вы слышали это, мессер? Это слова не вашего вассала!

— Это слова того, кто сражался с сарацинами под Гарильяно, того, чье лицо, в отличие от вашего, украшено следами доблести поверженных мной врагов. Это слова сполетца, которым, в отличие от бургундцев, неизвестны страх и трусость!

— И мозги! — выпалил Викберт, и руки обоих баронов потянулись к своим притороченным к талии мечам.

— Хватит! Вы договорились до ссоры! — вскричал герцог. — Как вы собираетесь выдерживать долгую осаду, мессер Викберт, если уже в первый день вы готовы вцепиться друг в друга? Крикните мистиков, пусть принесут пергамент и чернила, я принял решение завтра в полдень атаковать мессера Сарлиона и его лживое войско, а до той поры буду молить Господа присоединить силу и гнев Свой к силе и гневу моему, дабы вместе мы сокрушили мятежников и призвали к порядку прочих. Мессер Аркод, распорядитесь проверить римскую дорогу на предмет засады. Мессер Викберт, благодарю вас за ваши мудрые и рассудительные слова. Да не постигнет вас печаль от того, что я прислушался к совету другого.

На сей раз Сарлион не задержался с ответом, еще до заката солнца Анскарий получил письмо о том, что его вызов принят. Герцог лишь саркастически усмехнулся, когда гонец, зачитывая ответ Сарлиона, дошел до того места, где узурпатор сокрушался, признавая невозможность решить исход дела, не проливая кровь.

Утро следующего дня выдалось в Сполето невероятно прекрасным, слишком прекрасным, чтобы умирать. Однако незадолго до полудня все Сполето услышало скрип открывающихся дверей замка и топот копыт сотни лошадей, чьи всадники решили-таки поставить на кон свои жизни. Внизу, у подножия горы, их поджидали еще три сотни разгоряченных мужчин, которые, в отличие от своих оппонентов, предпочли в основном спешиться.

Дружина герцога стальной лавиной спустилась с горы. С обеих сторон тут же раздалось многоголосое «Кирие Элейсон!», которое было быстро заглушено звоном мечей, свистом стрел, дикими криками победы и стонами первых сраженных. Анскарий, находясь во главе своего войска, словно стальным наконечником копья вонзился в каре сторонников Сарлиона и, рубя мечом налево и направо, не выпускал из поля зрения своего главного противника, пытаясь приблизиться к нему наикратчайшим путем. В какой-то момент Сарлион не совладал со страхом, сорвал и бросил наземь свой пышный и выделяющийся среди прочих шлем и уже в следующий миг растворился в толпе подданных. Анскарий подоспел только к его оруженосцу, который остался стоять с баннером своего хозяина и онемело смотрел на надвигающегося герцога.

— Где твой господин?! — вскричал Анскарий и, не дожидаясь ответа, снес пажу голову.

Только после этого герцог осадил коня и осмотрелся вокруг. Его люди, очевидно, везде брали верх. Сторонники Сарлиона разбежались по городу, и сражение превратилось в то там то сям спорадически возникающие короткие стычки. К герцогу подскочил Викберт.

— Слава Господу, враг разбит! — сказал Анскарий. — Где Аркод и его люди?

— Не знаю, мой господин. Все они сейчас рассеяны по городу. Мне кажется, надо собрать людей в одном месте и выставить заставы на дорогах.

— Согласен. Еще бы найти Сарлиона, и можно было бы возвратиться в замок.

Над городом прозвенел звук горна. Спустя несколько мгновений ему ответил другой, много тише и, очевидно, находящийся в отдалении.

— Что это? — вздрогнул Анскарий.

— Это рог Аркода. Но кто ответил ему?

Замешательство герцога длилось не более секунды.

— Скорее к римской дороге! Собирайте людей! — крикнул он.

Но было уже поздно. По римской дороге к Сполето неслась конная колонна всадников, за которыми бодро поспешали копьеносцы.

— Они таки устроили засаду, мой кир, — сказал Викберт.

— Но ведь Аркод… — начал было герцог и осекся, на мгновение в ужасе закрыв лицо руками. — О небо! Верно ли то, что видит глаз мой?

— Ваш глаз верен вам, мой кир, в отличие от Аркода.

— Предатель! Подлый предатель!

— Пока не поздно, отступим в замок, мой кир.

— Никогда! — воскликнул Анскарий и пришпорил лошадь навстречу конной лавине.

— Викберт! Викберт! — услышал молодой бургундец зов своего господина. Викберт вытащил из-за пазухи нательный крест, поцеловал его, запихнул обратно под рубаху и, решившись, отчаянно последовал за Анскарием. К ним присоединились еще три-четыре десятка человек, которым в этот день уже нечего было терять.

Контратака сторонников герцога была восхитительна в своей отваге обреченных. Всадники изменника Аркода рассеялись еще до начала боя, а сам предатель бежал одним из первых. Но за ними в бой вошли греческие дорифоры, и воздух завибрировал от десятков дротиков, взлетевших в небо. Вскоре завязалась новая схватка, и Аркод со своими людьми, воспользовавшись тем, что дружина герцога увязла с греками в клинче, снова ударила в тыл. Аркод налетел на Викберта и несколькими мощными ударами меча поверг бургундца наземь.

— Будь ты проклят, иуда! — успел воскликнуть Викберт, прежде чем подоспевшие к упавшему слуги Аркода перерезали бургундцу горло.

— Будь ты проклят! — повторил за своим верным вассалом Анскарий, но в ответ услышал лишь громкий смех предателя.

Снова, как в битве против Сарлиона, герцог начал протискиваться к главарю мятежников, уже не рассчитывая на общую победу и мечтая лишь прихватить с собой на тот свет подлого изменника. Анскарий сразил двух человек на пути к Аркоду, но прекратившийся в какой-то момент издевательский смех вдруг разразился над полем схватки громче прежнего. Третий слуга, схлестнувшийся с герцогом, отразил удар его копья топором и отсек копью наконечник. Между герцогом и предателем оставалось еще несколько метров и человек пять слуг, что дало повод Аркоду еще раз хорошенько проветрить свою глотку, исторгнув из нее новый залп дьявольского смеха.

— Ты, который, презрев клятву, лживо данную во имя Бога на кресте и мощах святых, покинул своего господина! Получай же мзду свою! — крикнул Анскарий и, собрав воедино все свое отчаяние, весь свой гнев, всю свою ненависть, остервенело метнул обрубок копья. Древко вошло точно в глазницу предателю, оросив всех вокруг вылетевшими на свободу мозгами.

Враги, ахнув, отпрянули от Анскария. Но в следующий миг кто-то из них, первый совладавший со страхом, крикнул, что герцог совсем безоружен. Вы видели когда-нибудь, как стая гиен добивает смертельно раненного льва? Тогда вы предельно ясно можете представить себе последние секунды жизни герцога Анскария Сполетского. Срезанный с его головы белокурый локон, в точности как тот локон, что был сострижен с головы его матери более десяти лет назад, этим же вечером преподнесли в дар новому хозяину Сполето. Рыжебородый Сарлион, деловито осматривавший спальни Альбериха и Мароции, рассчитывал провести здесь долгие и сытые дни. Кто хочет может пожелать ему в этом удачи!