Мир тщеславия и разочарований (гет)

Первая реакция — всегда отрицание. Оно нарастало во мне с каждой секундой.

Этого не может быть. Этого не может быть...

Так больно, так ярко врезались в сознание все детали разгромленной прихожей. Куда ни глянь — всё кричало о свершившейся трагедии. Разбитое зеркало. Покореженный комод. И в центре всего — убитый мистер Боунс.

Плач Сьюзен оглушал.

Нет-нет-нет. Этого всего нет. Это всё неправда…

Я попятилась и, не отдавая себе отчета, развернулась и побежала на улицу. Мне казалось, что я обязательно найду там Теодора. Он ведь не выдал нас. Не выдал. А значит, он не мог уйти вместе с другими Пожирателями смерти. Он где-то здесь… Ждет меня... Потому что он не с ними, не один из них. Он не может быть одним из них...

Я твердила про себя этот бред, отчаянно желая верить в него. Не разбирая дороги, бежала вперед, пока снег летел мне в лицо, пока слезы текли из глаз, а ветер подхватывал волосы.

Только бы найти его. Пожалуйста, Теодор, будь здесь. Потому что если тебя не будет, то…

Его не было.

Я упала на снег. Зеленое небо, изуродованное меткой, висело надо мной. Мне хотелось, чтобы оно было черным. Мне хотелось пролежать так целую вечность и ничего не чувствовать. Даже своего тела. Чтобы холод забрал с собой весь страх, боль и грусть. И до скончания времен смотреть в бездонную, черную пустоту, не думая ни о чем…

…Очнувшись, я обнаружила себя на диване в гостиной Боунсов. Я не знала, сколько прошло времени с тех пор, как я лишилась сознания во дворе: десять минут или, может быть, целый час. Я вообще потеряла счет времени. Надо мной склонился мистер Норрингтон с белым, перепуганным лицом.

— Где Сьюзен? — едва разлепив губы, прошептала я.

— Она вместе со своей мамой, наверху в своей комнате, — ответил отчим. — Ханна, девочка моя, как ты? Нам надо скорее трансгрессировать отсюда. Мало ли что, вдруг здесь всё еще опасно. Ты можешь встать?

Одежда на мне была липкая и холодная, я сильно вымокла и замерзла, пока была на улице. Меня начало мелко трясти. Вдруг разом пришли эмоции, воспоминания и мысли, ударив по сознанию вихрем. В груди стал разрастаться сгусток невыносимой боли. Слишком много всего произошло, чтобы это можно было вытерпеть.

Мистера Боунса убили за то, что он помогал маглорожденным. Всех убьют, всех, кто попытается сопротивляться. У этой войны уже определен конец.

Теодор среди убийц. Как же так? Он… Человек, которого я люблю. Сьюзен никогда меня не простит…

— Мне надо к Сьюзен, — я встала, превозмогая озноб и намереваясь идти наверх. — Я должна ей помочь, я должна быть с ней…

Но отчим остановил меня.

— Ханна, нам нужно домой, — настаивал он, пока я вырывалась. — Мы уже ничем не поможем…

— Мне надо… Пожалуйста… — упрямилась я, чуть не рыдая.

Но отчим, игнорируя мое стремление, крепко обхватил меня, и через секунду воронка трансгрессии уже несла нас домой. Прямо из гостиной. Для этого не понадобилось даже выйти на улицу. Маленький особняк Боунсов больше не защищало ни одно заклятие.

* * *

В ночь, когда Пожиратели смерти напали на мистера Боунса, всё изменилось. Война впервые оказалась так близко, впервые затянула в самый эпицентр. Впервые ее участниками стали близкие мне люди.

Следующим утром наступил последний день зимних каникул. Я долго лежала у себя в комнате, бессмысленно глядя в потолок. Осветивший землю рассвет был сер, непрогляден и мрачен, и он принес с собой вопрос.

Как жить дальше?

Когда-то расставание с Теодором стало для меня концом света. Единственным, что помогало мне держаться, была вера. Я могла мечтать, что мы будем вместе. Я верила, что он не может быть и никогда не будет Пожирателем смерти. Не вступит в ряды убийц. Чистота крови могла значить для него очень много, но он никогда не должен был отстаивать её любыми методами.

Столько времени я мучилась сомнениями, подозревая, что на его предплечье есть метка, но все эти мучения были ничем по сравнению с тем, что я испытала, узнав об этом наверняка.

Это было как смерть чего-то внутри меня. Конец веры во что-то хорошее. Страшное, бесконечное разочарование в человеке, за которого я была готова отдать всё.

Это было финалом. Тем, с чем просто не было сил мириться. И я не понимала, как теперь жить, зная эту правду.

Что Теодор чувствовал, когда смотрел, как другие Пожиратели мучают и убивают мистера Боунса? В каких еще нападениях участвовал? Сколько смертей видел?

Мне хватило и одной, чтобы она, казалось, навсегда застыла у меня перед глазами. Сьюзен на коленях перед мертвым телом отца… Ее плач, ее отчаяние…

В ящике тумбочки лежал фальшивый галлеон. Еще перед зимними каникулами Падма Патил усовершенствовала Протеевы чары. Раньше сообщения отправлялись всем сразу, теперь же можно было послать и личное, предварительно назвав имя конкретного адресата.

Слезы неудержимо катились из глаз каждый очередной раз, когда я не находила в себе решимости связаться со Сьюзен. Я не знала, имела ли я право написать ей. Не знала, как она к этому отнесется.

Чувство вины обручем сдавливало мне сердце. Ведь в глубине души я всё еще давала шанс Теодору, несмотря на всё, что он сделал, несмотря на то, что сама видела серебряную маску Пожирателя в его руках...

Как убрать это из себя? Я чувствовала себя отравленной. И стоя перед зеркалом, представляла, как любовь сочится по венам ядом. Кожа была бледной, под глазами — темные круги. Я терла потрескавшиеся губы, которые Теодор когда-то целовал.

Когда это появилось во мне?

Я не знала. Не помнила.

Это всегда было внутри. Наверное, я родилась с этим чувством, и оно лишь ждало время, когда проснуться и взять свое.

Я не помнила, как это — не любить его.

* * *

Ничего не могло спасти меня от возвращения в школу, и несмотря на ужасное психологическое состояние, холодным январским утром я вместе с семьей стояла на вокзале около «Хогвартс-Экспресса».

— Так надо, дочка. Пожалуйста, потерпи еще немного, — дрожащим голосом прошептала на ухо мама, обнимая меня на прощание. — Мы бы с радостью разрешили вам не ехать в школу, но так нельзя. Эти новые законы…

Мы с Марти и Ником сели в одно купе. Паровоз помчался вперед, сквозь бесцветные дали, скованные тоской. Прислонившись лбом к окну, я наблюдала, как проносятся пейзажи, как постепенно тускнеет горизонт.

Еще недавно скорое возвращение в Хогвартс воспринималось мной, как возможность снова быть среди друзей из ОД, снова ощущать причастность к борьбе с режимом Кэрроу, снова быть хоть немного ближе к Теодору…

Но после того, что случилось в доме Боунсов, мне было страшно ехать в школу. Я не представляла, что скажу Сьюзен при встрече, и какой будет ее реакция на меня — подругу, влюбленную в человека, косвенно виноватого в смерти ее отца. Я не представляла, что испытаю, когда увижу Теодора. Теперь, когда я знала правду. Когда разрушилось то последнее, что позволяло мне верить в него.

Он оказался тем, кем его всегда считала Сьюзен — обманщиком и подлецом. Осознавая это, я заплакала…

— Ханна, пожалуйста, не плачь, — попросил меня Ник, беря за руку, и с серьезной искренностью, на какую способен только ребенок, добавил: — Мы с тобой.

Они действительно были со мной. Вся семья. Мама не отходила от меня всю ночь после того, как отчим забрал меня из дома Боунсов. Марти предлагал сварить зелье для сна без сновидений. Ник помогал собирать школьный чемодан. И даже отчим изменил своему привычному ворчливому отношению ко мне.

Чувство благодарности нахлынуло на меня, и я приобняла младшего брата. Семью нужно ценить, какими бы ни были наши родные, и сейчас, после того, как моя подруга потеряла отца, я понимала это как никогда.

Вечером поезд высадил нас на конечной станции в Хогсмиде. Со щемящим сердцем я проводила взглядом Сьюзен, садящуюся в карету, так и не осмелившись к ней подойти. Дверца за ней со скрипом захлопнулась, будто иллюстрируя собой еще одну преграду, выросшую между нами.

За ужином в Большом зале Эрни рассказал мне, как накануне чуть не упал со стула, услышав в «Поттеровском дозоре» о том, что приспешники Того-Кого-Нельзя-Называть убили отца Сьюзен.

— Сначала Полумну похитили, теперь у Сьюзен беда, — горестно вздохнул он.

Мне совершенно не хотелось есть, ужин вылился в бесцельное ковыряние вилкой в картофельном пюре. Никаких официальных банкетов по случаю возвращения учеников с зимних каникул в Хогвартсе никогда не устраивали, поэтому сейчас Большой зал был мрачным, полупустым. Подрагивало пламя висевших на стенах факелов, вполголоса переговаривались школьники. Далеко не все собрались на ужин.

Сьюзен за столом не было — она сразу отправилась в спальню. Как не было и Теодора за соседним столом...

Меня бы тоже не было, но я оттягивала момент встречи со Сьюзен, хотя чем дальше, тем сильнее ощущала необходимость с ней поговорить. Сьюзен была моим последним, призрачным шансом оправдать Теодора… Моей последней надеждой.

Я покинула Большой зал почти последняя. У огромной бочки, что была входом в общую гостиную Пуффендуя, я остановилась, ощущая, как на меня накатывает волна беспомощности и какой-то вселенской предрешённости.

Если бы Сьюзен только сказала, что не винит Теодора в смерти ее отца…

В спальню я зашла, замирая и практически не чувствуя себя. Сьюзен плакала, уткнувшись лицом в колени. У ее кровати собрались одноклассницы: кто-то сидел и обнимал Сьюзен за плечи, кто-то просто стоял рядом. Когда я вошла, девочки уставились на меня, и постепенно их лица приняли недоуменное выражение. Они не понимали, почему я не бегу успокаивать свою лучшую подругу, а стою у дверей, словно приросши к полу. А я смотрела на заплаканную Сьюзен и видела в ее взгляде, адресованном мне, упрек и… неприязнь.

Я просто не могла сдвинуться с места, вдруг ощутив вину за всё сразу, тяжелую, придавливающую. Не отправив Сьюзен ни одного сообщения, отсрочивая нашу встречу, я позволила ей понять, что колеблюсь между ней и Теодором. Я стояла у дверей, мучилась и знала, что не найду слов, чтобы выпросить извинений, чувствовала себя ужасной предательницей, и тем не менее отчаянно желала прощения не только для себя, но и для Теодора.

— И ты всё еще можешь смотреть мне в глаза? После всего? — звенящим от слез голосом начала Сьюзен. — Уже встретилась с ним? Поболтали?

В ее тоне сквозила злая обида. Ее жестокие слова рвали мне душу. В глазах защипало, я беспомощно держала руки у лица, закрываясь от этих слов, как от ударов.

— Зачем ты пришла? Утешать меня? Не нужны мне твои лицемерные утешения! — выкрикнула Сьюзен.

На нас растерянно смотрели одноклассницы. Я бы стерпела любое унижение, потому что заслуживала его, но им просто нельзя было слышать о многих вещах.

— Девочки, пожалуйста, оставьте нас одних, — попросила я. Обеспокоено переглянувшись, те вышли за двери.

— Он был там! Твой Нотт! Он даже маску снял! — набросилась на меня Сьюзен, размазывая по щекам слезы.

— Он не выдал нас, — умоляюще сказала я, заранее понимая, что это не подействует.

— Хватило совести! — взвизгнула Сьюзен. — Ты снова его защищаешь? Да как ты можешь?

— Сьюзен, пожалуйста… — прорыдала я, заламывая руки.

— Боже мой, как ты только можешь?! Что с того, что он нас не выдал? Он спрятал нас только потому, что была такая возможность! А что он сделает, когда у его ног будет валяться человек, и ему скажут пытать его Круциатусом? Что он сделает, Ханна?! Что молчишь? Думаешь, он откажется?

Мне хотелось прекратить свое существование, зажать уши, заставить Сьюзен замолчать. Всё, что она говорила, было правдой, острой, как лезвие. И всё внутри меня сопротивлялось этой правде.

— Он будет пытать и убивать, Ханна! И этого человека ты любишь? Этого человека ты защищаешь? — вопрошала Сьюзен. — Как же я мечтаю ему отомстить! Всем рассказать, что он Пожиратель смерти, всем рассказать, что я лично видела его среди убийц моего папы! Но только потому, что лучше никому не знать, что мы с тобой в тот момент прятались в кладовке, я не сделаю этого!

— Тебе просто нужно кого-то ненавидеть, — ответила я, всхлипывая. — И ты выбрала Теодора…

— Кого-то ненавидеть? — тяжело и угрожающе дыша, прервала меня Сьюзен. — Я не только его ненавижу. Я и тебя ненавижу! — она говорила всё громче и громче. — Видеть тебя не могу! Уходи! Ненавижу тебя! НЕНАВИЖУ!

Парализованная ее криком, я попятилась и наткнулась спиной на дверь.

— УБИРАЙСЯ! — срывая голос, повторила Сьюзен.

Тогда только я выбежала из комнаты. Снаружи у дверей толпились озадаченные одноклассницы. Я никого не замечала и ничего не слышала: у меня в ушах грохотали слова Сьюзен.

…Ночь я провела в гостиной, скрутившись на диване. На уговоры девочек идти спать в спальню я не отзывалась. В камине потрескивал слабый огонь. Мне было холодно под тонким пледом.

Сколько может простить любовь? Где та грань, за которой начинается слепое всепрощение? Где та черта, переступив которую лишаешься гордости, принципов? Где начинается эгоизм, когда ради того, чтобы удержаться рядом с человеком, можешь пойти на всё? Когда начинаешь терять себя?

Голова была полна вопросов, на которые существовал лишь один верный ответ.

Я люблю Теодора, всегда буду его любить, но эту любовь нужно перечеркнуть. Она останется моей болью, рубцом на сердце.

Теодор больше не заслуживает ни одного шанса. Продолжать искать ему оправдания, простить ему соучастие в убийстве мистера Боунса — означает предать друзей и то, за что мы все боремся. Я должна сделать свой выбор. И этот выбор — друзья, семья, вера в мир. Я должна быть со Сьюзен. Даже если она не захочет, чтобы я была рядом, она должна быть уверена, что я на ее стороне, что меня ничего не связывает с Пожирателями смерти.