Другая жизнь Мародёров (гет)

Настоящий друг с тобой, когда ты не прав. Когда ты прав, всякий будет с тобой. Марк Твен

Ремус Люпин

В спальню мальчиков гриффиндорец шёл на ватных ногах. Как не проболтаться друзьям, если ты не такой маститый и гениальный актёр, как, например, Бродяга? От переизбытка не самых светлых эмоций Ремуса трясло. Лоб покрылся противными капельками ледяного пота, брови дёргались, всё тело ныло. А ведь сегодняшняя ночь ― время страшных, мучительных превращений! Лихорадочно размышляя, парень не заметил, как доплёлся до портрета Полной Дамы.

― Прошу пароль, ― послышался её хорошо знакомый голос. ― Юноша, с вами всё в порядке?

Люпин будто проснулся. Он непонимающе посмотрел на изображение Дамы, та ответила ему негодующим взглядом.

― Вы уже целых три минуты стоите передо мной и молчите, ― пояснила она. ― Пароль.

― А-а, ― изрёк Ремус, слегка нахмурившись. ― Доспехи рыцаря.

― Проходите, ― кивнула женщина.

Портрет приоткрылся.

«Ну ты даешь, Люпин!» ― упрекнул себя Лунатик.

В гостиной царил гомон. Казалось, что все будто специально пришли в эту небольшую комнату, чтобы поговорить о различных глупостях. Конечно, темой «номер один» были рассказы о прошедших праздниках. Раздражительность захлёстывала Ремуса. Узрев три знакомые макушки на диване у камина, гриффиндорец решительно пробрался сквозь толпу к ним.

― Какие люди, ― с улыбкой пропел Сириус, театрально раскинув руки. Ремус лишь апатично усмехнулся. ― Где тебя носило, чёрт возьми?

Люпину показалось, что все, кто находился в гостиной, разом замолчали и уставились на него, ожидая, что он вот-вот расколется и признается в секретном разговоре с Дамблдором. Но в действительности, кроме друзей, на него почти никто и не смотрел.

― Да так, ― отмахнулся Ремус, устраиваясь рядом с Питером, ― Макгонагалл промывала мозги про успеваемость.

И кого я пытаюсь обмануть?

Сохатый опустил голову, видимо, заподозрив неладное, и тактично промолчал. Чего нельзя было сказать о Бродяге, выразительно выгнувшем бровь и уставившимся на измотанного Люпина.

― Теперь у неё новая фишка ― делать это в кабинете Дамблдора?

Ремус чертыхнулся про себя.

Чёрт, карта!

― Может, ты расскажешь, куда тогда испарилась Макгонагалл, или она превратилась в Дамблдора?

Эти слова были словно ударом под дых.

― Рем, ты же знаешь, мы с тобой, что бы ни случилось, ― сказал Сохатый, подняв голову и проницательно посмотрев на бледного друга.

― И никому ничего не скажем, ― подтвердил Питер, активно кивая головой.

― Ребят, я… ― Ремус глубоко вздохнул и решительно протараторил: ― Вы не поймите меня неправильно, но я сегодня не в духе, и я не хочу, чтобы вы сегодня приходили.

Сказать, что Мародёры были в шоке, ― значит ничего не сказать. У Сириуса отвисла челюсть, Джеймс озадаченно чесал затылок, не отрывая взгляда от Люпина, Питер не мог сглотнуть, но всё же отважно пытался это сделать.

― Ладно, ― неожиданно для всех вскинул руки Сохатый, будто сдаваясь. ― Я всё понимаю, ты не хочешь говорить, ― значит, так надо. Нет желания сегодня тусоваться с нами ― я настаивать не буду, это тебе решать.

Сириус едва заметно сощурил глаза, но в знак согласия одобрительно кивнул, растягивая губы в усмешке. Ремус бы не заметил этого, если бы не нахлынувшие волной инстинкты оборотня. Питер молча пялился на друзей, явно не понимая, что за бедлам творится.

― Мародёры, ― весело заявил Джеймс, поднимаясь с насиженного места, ― кажется, нам пора баиньки.

Ремус бы одобрил эту инициативу, если бы это предложения прозвучало от кого-либо другого, но только не от Поттера. Люпин понурил голову и, не сказав ни слова, направился в комнату мальчиков. Сириус упорхнул к Марлин, весело хохотавшей над шуткой Гидеона Пруэтта. Джеймс перекидывался словами с Фрэнком, а Питер остался сидеть на диване, тупо пялясь в камин.

Войдя в комнату, Ремус первым делом решил успокоиться. Он очень аккуратно сел на кровать, ведь тело ныло, и уставился в темноту. Шум голосов, бурливший в гостиной, будто исчез, темнота стала вдруг осязаемой, и гриффиндорцу никогда так не хотелось забраться под кровать и исчезнуть, как в тот момент. За окном уже стемнело. Понимая, что он может досидеться до того, что превратится прямо в спальне, а потом с аппетитом сожрёт всех попавшихся под лапу сокурсников, Ремус принялся за дело. Уже несколько лет он не встречал полнолуния один. Вспоминая себя и свои мучения на младших курсах, парень невольно поёжился. Он снова будет драть на себе шкуру, расцарапает лицо и будет выть от одиночества. И эта боль… нет, не физическая, ― что ты не такой, как все, ― снова искалечит его душу. Казалось, жизнь лишила его почти всего: отняла последнее утешение в эти проклятые дни трансформации, лишила возможности быть с друзьями в самые тяжёлые минуты жизни. Гриффиндорец спешно обшарил тумбочку в поисках обезболивающего, хотя оно почти не помогало, ведь его тело переставало принадлежать человеку, а для животных зелье никак не годилось. Затем переоделся в старый потёртый костюм, которого ему было не жаль, надел старые, мягкие, поношенные туфли. Голова уже начинала болеть, тело дрожало ― медлить было нельзя. Он стремительно, превозмогая боль, рванул из комнаты и в пару секунд преодолел переполненную гостиную. Сейчас каждый человек вызывал в нём лишь волчью агрессию, поэтому, не останавливаясь, он миновал портрет, коридоры, бесконечные лестницы и бегом добежал до Гремучей ивы.

― Immobulus! ― Ремус по привычке произнёс заклинание, вскинув палочку, а затем сразу же убрал её, когда понял, что Гремучая ива обездвижена.

― Мистер Люпин, ― послышался обеспокоенный голос мадам Помфри. Ремус обернулся на звук и увидел бежавшую к нему женщину. ― Мистер Люпин, я вас обыскалась! Где вы пропадали?

― Простите, мадам Помфри, я задержался у профессора Дамблдора, ― виновато ответил студент, не смотря в глаза женщине.

― Впредь попрошу без таких фокусов, мистер Люпин! Вы ведь могли подвергнуть огромной опасности студентов! ― педалировала опасность мадам Помфри. Слегка успокоившись, она похвалила студента за отличное выполнение заклинания и помогла Ремусу проникнуть внутрь.

Когда с хлопотами мадам Помфри было покончено, она ушла, оставив раздетого Ремуса на растерзание грустных мыслей и одиночества. С каждой минутой он чувствовал себя хуже, трансформация приближалась. То ли потому, что тело болело настолько сильно, что он не мог встать со старого потрёпанного дивана, то ли потому, что одинокая луна, восходящая на небе, возвещала об одинокой, нудной и дикой ночи.

Как только холодный лунный свет просочился сквозь запылённое, зашторенное старой дырявой тряпкой окно, Ремус не успел моргнуть, как в спине дико хрустнуло. Он судорожно обхватил себя руками, тщетно пытаясь унять боль, а затем в агонии бросился к двери. Он хотел открыть её, но дверь не поддавалась. Шея захрустела, пальцы извивались, удлиняясь, стопы повело судорогой. И тогда Ремус сделал то же самое, что и всегда.

― Сириус! Джим! Пит! ― выкрикнул он.

Челюсть повело вбок, во рту образовался металлический привкус крови, зубы удлинились, стали опасно острыми. Он до онемения закусил щёку, безнадежно ожидая, что по ту сторону двери, как обычно раздадутся обеспокоенные, родные голоса… Но их не было. Он остался совсем один. Из глаз полились слёзы ― от дикой, режущей боли. Руки и ноги постепенно стали обрастать шерстью. Колени выгнулись под нечеловеческим, аномальным углом. Уши вытянулись, нос преобразился. Он уже не принадлежал себе. И когда нос стал не родным Люпиновским, а носом Лунатика, он учуял человеческий запах. Трансформация практически завершилась, и последнее, что пронеслось в его голове: «Это не они, это не их запах…»

Джеймс Поттер

Он сидел и болтал с Фрэнком о всякой ерунде, попутно не спуская глаз с остальных Мародёров. Казалось, что Питер вообще не просёк идею Сохатого, но чего ещё было от него ожидать?

― Мама говорит, что министр магии ― не больше, чем слизняк. Мол, он не способен к адекватым поступкам. А то, что мы с Алисой хотим пойти в мракоборцы, её устраивает, но не устраивает, что нас почти ничему не обучат, ― усмехнулся Фрэнк Лонгботтом, однако его глаза были грустными. Алиса сидела рядом с ним, устало положив голову на плечо. ― Время подготовки к должности сократили до года.

Поттер задумчиво нахмурился, смотря куда-то перед собой.

― Знаешь, Фрэнк, по-моему, понятно, что отныне мы предоставлены сами себе. Отец вообще ничего не имеет против работы в Аврорате, однако даже он, хотя проработал немало бок о бок с Грюмом, говорит о новом руководстве весьма нелестно, ― Джеймс многозначительно поднял брови, переводя взгляд на Фрэнка.

― Такими темпами нас всех на фарш спустят, ― вяло отозвалась Алиса, понурив голову. ― Но мне всё равно.

― Алиса, тебе не должно быть всё равно, ― поправил ее Фрэнк, легонько коснувшись её руки. Девушка будто проснулась.

― Прости, дорогой, я больше так не буду.

Воцарилось молчание. Алиса вскоре отправилась в свою комнату, и парни остались одни.

― Я порой вообще не понимаю, как её вернуть к нормальной жизни, ― признался удручённый Фрэнк. ― Она то смеётся, то плачет. Причём я не совсем представляю, о чём она думает в этот момент. Может, ты откроешь мне правду? Может, Лили рассказывала тебе что-то?

― Прости, старина, но нет. А Лили вообще молчит как партизан, ― виновато пожал плечами Поттер. ― Но ты знаешь, мне кажется, что это временно. Скоро она свыкнется, и всё снова будет хорошо. Просто продолжай в том же духе.

― Спасибо, ― слабо улыбнулся Лонгботтом, потирая лицо ладонями. ― А мы ведь жениться собирались…

― И в чём проблема?

― В том, что Алису будто подменили. К тому же моя мама не особенно её жалует. Мерлин, у меня сердце скоро лопнет от всего этого.

В голове Джеймса что-то щёлкнуло.

Жениться собирались…

Семья…

Любовь…

Близость любимого человека…

Мерлин, вот ведь люди живут! Сразу после школы ― в церковь. Надо же. Даже Лонгботтом со своей грозной мамой ― и тот уже обо всём позаботился.

― Здорово, поздравляю вас, ― Поттер радостно пожал руку собеседнику, но тут же заметил перед собой Сириуса и Питера. ― О, какие люди… Что, уже?

Оба молча кивнули. Сохатый встал со стула и, попрощавшись с Фрэнком, последовал за двумя Мародёрами. Сегодня ночью намечается великое дело!

* * *

― Пит, не шаркай, во имя Мерлина! ― прошипел раздражённый Бродяга, когда они стояли в одном из коридоров первого этажа, и совсем недалеко от Мародёров карта обозначила движущуюся точку «Аргус Филч». ― Ты нас сейчас всех с потрохами сдашь!

― Сириус, прости, я не специально, ― шепнул в ответ Петтигрю.

Возмущённый Сириус разом остыл и похлопал Хвоста по плечу.

― Я не хотел на тебя наезжать, ― признание Сириусу далось с трудом. Сохатый отлично знал, что Блэку очень нелегко просить прощения. ― Это всё Лунатик со своими бредовыми идеями.

― Не стоит, ― улыбнулся Питер.

А тем временем злосчастный Филч унёс свою пятую точку в другой коридор, и Бродяга со спокойной совестью сунул сложенную карту в карман брюк. Мародёры бесшумно миновали ещё пару проходов и коридоров, а через некоторое время уже бежали к Гремучей иве. Спрятавшись в кустах, растущих неподалёку от бесцеремонного дерева, Мародёры перевели дух. Джеймс резко повернулся к Сириусу и Питеру и обеспокоенно прошептал:

― А вы не забыли, что луна взошла уже час назад?

Никто не оценил загадочных и непонятных речей Поттера.

― Джим, сейчас не место поэзии, ― буркнул Блэк, присматриваясь к своенравному растению, угрожающе раскачивавшему ветви.

― Дурень, он уже превратился, ― в голос сказал Сохатый, обращаясь уже непосредственно к Бродяге. Того будто стукнули по затылку битой. Он озадаченно посмотрел на Сохатого, довольного тем, что послание всё же дошло до слушателей, на обеспокоенного осложнениями, а затем на испуганного Хвоста, прикусившего нижнюю губу.

Из недр Гремучей ивы послышался грудной, дикий волчий рёв. То разъярённый Лунатик почувствовал своим обострённым, совершенным нюхом человека. Выход был один ― не дать несчастному Люпину разодрать себя и разнести в пух и прах всю хижину.

― Давай, Хвост, ― ободряюще шепнул Бродяга.

Питер кивнул, и уже в следующее мгновение перед Сириусом и Джеймсом появилась большая крыса. Она пискнула и быстро засеменила к дереву. Затем, слегка колеблясь, Хвост медленно добрался до ствола дерева. Превратившись в человека, Питер нажал на нужный сучок, и Гремучая ива замерла.

Одно дело сделано, теперь очередь Сохатого. Он был единственным из Мародёров, кто, превратившись, по габаритам не мог влезть в узкий проход, поэтому выбор «вызволителя» Лунатика из заточения без колебаний и обсуждений пал на него. Бродяга, уже перекинувшись в большого лохматого чёрного пса, трусцой приближался к иве. Сохатый последовал за ним. Питер по кивку Поттера также превратился. Пропустив Бродягу вперёд, Джеймс проник в тайный ход. Ремус выл и горланил. Такого с ним ещё не случалось.

Может, он заболел?

Это было бы совсем плохо. Надеясь, что он ошибается, гриффиндорец продолжил идти по неосвещённому проходу. Наконец, все его догадки отмелись, и остался единственно правильный ответ на волнующий вопрос, лежавший перед дверью, за которой бушевал разгневанный, одуревший от человеческого запаха Лунатик, пытавшийся разнести к чертям комнату и в особенности дверь…

― Твою мать… ― протянул опешивший Джеймс и посмотрел на жалобно заскулившего Бродягу. ― Вот так сюрприз...