Омен IV: Возбуждение (джен)

«Стальная Крыса», как будто не заметив моего порыва, продолжил:

— Я не знаю, что конкретно ты увидишь. В некотором смысле это зависит только от тебя самого.

— Галлюцинации? Это какая-то шутка? — я не мог понять, что он пытается сказать. Мой голос звучал, как будто я сам не верил своим словам, но в тоже время не мог остановиться.

— Нет, — ответил он тихо, сжав руки в кулаки. — Это реально. Не... не атакуй. Помни это. Не паникуй. Просто... будь готов.

— Что ты говоришь?! — я не узнавал своего голоса, не знал, что и как реагировать на эти странные, пугающие слова. Я чувствовал, что он оставляет меня на грани безумия.

Он снова посмотрел на меня, его лицо теперь было почти без выражения, пустое и обезображенное усталостью. Он выдохнул, и потом произнес:

— Мы не на Земле.

— Что с Гибаряном? — спросил я, не в силах больше сдерживать напряжение.

Он молчал, не поднимая взгляда. Лишь его пальцы, нервно перебирающие что-то на столе, выдали, что он всё-таки слышал мой вопрос.

— Чем занят Сарториус? — я настоял, пытаясь заставить его хоть как-то ответить.

Он немного помолчал, а затем, наконец, проговорил:

— Приходи через час.

Я почувствовал, как раздражение начало нарастать. Всё было слишком запутано, и я не собирался ждать. Развернувшись, я шагнул к двери. Но перед тем, как выйти, я не удержался и снова посмотрел на него.

«Стальная Крыса» сидел, согнувшись, с руками, закрывающими его лицо, точно так, как если бы он пытался скрыться от всего мира. Его поза была столь болезненно знакома, как у животного, загнанного в угол. Тонкие, иссушенные пальцы дрожали. Я не знал, что с ним произошло, но было очевидно, что это не просто страх — это была паника, какая-то жестокая угроза, которая парализовала его.

Он поднял голову и встретился с моим взглядом на мгновение. Я увидел в его глазах что-то неизъяснимое, почти нечеловеческое. И в этом взгляде не было ни страха, ни ненависти — только беспомощность.

— Ты не должен туда идти, — сказал он тихо, но его слова были полны отчаяния.

Я не знал, что это значит, но не мог не заметить, как его слова пронизывают всё существо. Что-то в его тоне заставило меня сомневаться в том, что я видел.

Круглый коридор был пуст, как и всё вокруг. Только звук моего дыхания нарушал это странное, давящее молчание. Мгновение я стоял перед закрытой дверью, прислушиваясь. Весь мир, кажется, отступил в этот момент. Стены были тонкими, и сквозь них доносился плач ветра — как будто эта станция была не частью планеты, а чем-то временным, чуждым, скрипящим и оседающим в тени.

Я заметил на двери прямоугольный кусок пластыря, который был наклеен с каким-то видом безразличия. Прямо на нём, слегка криво, было написано одно слово: «АНТИХРИСТ».

Надпись была неаккуратной, карандашной, словно спешно выцарапанной на мокром стекле. Зачастую такие метки имеют свойство носить на себе всю тяжесть времени — и, несмотря на свою кажущуюся небрежность, она внезапно вызвала у меня ощущение тревоги. Мне стало не по себе, как если бы я наткнулся на что-то древнее и опасное, что было спрятано и запечатано от любопытных глаз.

Взгляд продолжал зацепляться за слова, но я едва успел сдержаться от того, чтобы не вернуться к «Стальной Крысе», не потребовать у него объяснений. Сколько раз я уже пытался разобраться в том, что происходило здесь, но каждый раз было только хуже.

Те мысли, что вернулись ко мне с этой надписью, давили с каждым новым дыханием. Слишком много вопросов, слишком много скрытых предупреждений. Всё это казалось не случайным. Я не знал, что именно я хотел найти, но интуитивно почувствовал, что возвращение назад было бы неуместно.

Шагнув вперёд, я прикоснулся к дверной ручке. Но всё это было таким иллюзорным — я чувствовал, что какой-то другой мир, опасный и скрытый, поджидает меня за этим порогом.

И вдруг, словно из ниоткуда, по коридору пробежала девочка. Маленькая, темноволосая, не старше восьми лет. Её коричневое платьице развевалось за ней, а её шаги были настолько быстрыми и лёгкими, что они звучали как шелест стеклянной люстры, дрожащей от сильного ветра.

Она не заметила меня, или, возможно, не обращала внимания, пробегая мимо. Я замер, стараясь понять, что только что произошло. Она не была похожа на кого-то, кто мог бы тут оказаться — слишком ясный, почти неестественный образ, как если бы она была частью этого места, пришедшей из какого-то другого измерения.

Я хотел её окликнуть, но слова замерли на языке. Девочка исчезла так же внезапно, как и появилась, скрывшись за поворотом коридора, оставив после себя лишь отголоски лёгкости её движений, как если бы она не ходила, а парила.

Сердце учащённо забилось. Это было нечто большее, чем случайное столкновение с ребёнком в этом холодном, пустом месте. Что она здесь делала? И как ей удавалось так растворяться в пространстве, будто она была частью этой тёмной, мёртвой станции?

Я стоял в тени, прислушиваясь к своему внутреннему голосу, который подсказывал мне: не двигайся, не следуй за ней, не открывай того, что не должен видеть.

«Стальная Крыса» говорил правду. Чистую правду, что было неожиданно для человека с кличкой грызуна. Но это было так. Я стоял в коридоре, осознавая, что всё, что окружает меня, может быть не тем, чем кажется. И в то же время — абсолютно реальным, ощутимым. Я мог увидеть всё, что угодно. И вот эта маленькая девочка, пронёсшаяся по коридору, была, возможно, лишь началом того, что мне предстояло пережить.

Я медленно двинулся вперёд, и шаги мои казались глухими и тяжёлыми, будто звук поглощался этим местом. Всё вокруг было пропитано странным холодом, и воздух становился всё плотнее, словно он сам по себе был частью этой вселенной, где грани реальности и абсурда размытались.

Моя рука дрогнула, когда я коснулся двери. Этот жест был настолько простым, но в нём было что-то символическое — открытие. Открытие двери, которое могло привести меня куда угодно. Я знал, что, возможно, это будет нечто ужасное, но также я знал: если я не открою, если не двинусь дальше, то останусь навсегда в этом состоянии неопределённости.

— Ты должен быть готов ко всему, — слова «Стальной Крысы» звучали в голове, как приговор, как напоминание.

Я открыл дверь. В комнате царила темнота, но в её глубине светились слабые, как бы зыбкие тени. Я прислушался, но слышал лишь моё дыхание и лёгкое журчание какого-то далёкого, невидимого источника.

Захотелось позвать девочку, чтобы понять, что она из себя представляет, но тут же я вспомнил её исчезновение. Вопрос был не в том, как она пришла сюда, а в том, что она могла мне показать. И, возможно, в этом крохотном, запутанном мире, я мог увидеть всё, что угодно. Но стоило ли мне этого?

Я вошел в кабину и почувствовал, как с каждой секундой всё вокруг становилось невыносимо тяжёлым. Усталость давила на меня, словно я нёс на себе груз, с которым не мог справиться. Мозг отказывался работать, и даже самые простые действия казались сложными.

Я подошёл к кровати и почему-то не стал расправлять её, как это обычно делаю, а вместо этого просто потянул за поручень. Постель с шумом свалилась на меня, будто сама по себе, как старое одеяло, обременённое временем и тяжестью. Я беспокойно пошарил руками, пытаясь что-то сдвигать, но усталость сделала своё дело — все движения были медленными и бессмысленными.

Наконец, я опустил её на место и бросил одежду прямо на пол. Не хватило сил даже снять обувь. Я упал на подушку, не заботясь о том, что она скомкана, и моментально погрузился в темноту.

Свет продолжал гореть, как неумолимый напоминатель о том, что день не закончился, но я уже не мог его воспринимать. Мои глаза закрылись, но не было ощущения сна. Всё растворилось, исчезло, и я просто перестал чувствовать время.

Когда я открыл глаза, мне показалось, что прошло всего несколько минут. Но что-то в воздухе было не так — всё было окутано красным, как будто комната наполнилась тусклым солнечным светом, который не мог быть настоящим. Он был мёртвым, угрюмым. Ощущение было странное — мне было одновременно холодно и спокойно.

Привлекавший внимание красный свет падал прямо на угол, где, в кресле, неподвижно сидела фигура. Это была она. Азия. Она сидела прямо напротив меня, под окном, словно вечный наблюдатель, с её тёмными глазами, скрытыми под длинными ресницами, которые смотрели на меня без эмоций. Красная рубашка с длинными рукавами, чёрные леггинсы, её волосы, аккуратно зачёсаны назад — все эти детали словно вырезались на фоне этого необычного, зловещего света.

Я не торопился что-то делать, просто наблюдал. И в какой-то момент почувствовал странную тяжесть, как будто время остановилось, а я был частью этого застывшего мира. Мысли метались, но первая, скорее, интуитивная, была такая: «Как хорошо, что это просто сон». Сколько бы я ни пытался осознать происходящее, мне всё равно хотелось, чтобы она исчезла. Но вот это странное желание исчезнуть вместе с ней всё не уходило. Я ждал, как будто подсознательно понимал, что всё это временно.

Она сидела передо мной, как тогда, когда я впервые её увидел. Та же Азия — с теми же глазами, полными удивления и какого-то невидимого страха, как в тот день, когда она была женой Райана Доноху. Точно такой же взгляд, точно такие же губы, склонённые в лёгкую улыбку, но без радости. Даже её поза не изменилась — ноги чуть скрещены, руки на коленях, как будто она всё время ждала, что я заговорю первым.

Её лицо было почти не изменилось, и в то же время я ощущал, что что-то очень важное ускользнуло. Я не мог поверить своим глазам: Азия, которая была в возрасте сорока двух лет, была передо мной, как в тот момент, когда мы встретились. Но сейчас ей было бы уже 84. И всё-таки, странное дело, она оставалась молодой, как будто время не касалось её. Мёртвые, конечно, остаются молодыми. Я сам же теперь был другим — старым, уставшим, опустошённым.

Я не знал, как реагировать. Всё внутри меня кричало, что это невозможно, что такой сон не может быть реальностью, но глаза не обманывают. Азия была передо мной, в этот раз не на фотографии, не в воспоминаниях, а настоящая — такая же, как в тот первый день.

Её глаза продолжали смотреть на меня, удивлённо и немного настороженно. Я вдруг подумал, что можно было бы кинуть в неё чем-нибудь. Шутка, конечно, но в этот момент было так странно видеть её здесь, что захотелось проверить: может, это всего лишь вымысел, что я всё-таки сплю. Я посмотрел на неё, как на нечто чуждое, совершенно невозможное. Но, несмотря на все мои сомнения, я не смог даже пошевелиться. Как бы я не пытался, не мог заставить себя сделать хотя бы один шаг. Это была не реальность, а ловушка разума.

И вот тогда я понял — возможно, я не просто сплю. Я наблюдаю за тем, как нечто из прошлого возвращается, чтобы объяснить мне то, что я всё эти годы пытался скрыть.

И вот, не раздумывая, я взял тапок, что валялся у меня на кровати, и метнул его в неё. Пролетел, как будто в замедленной съемке, и ударил её в грудь с точностью, которая меня самого удивила. Я не ожидал, что она даже не пошевельнётся, но она осталась неподвижной, не изменив выражения лица.

Я встал, не понимая, что со мной происходит. Это было невозможно! Как? Почему? В конце концов, она ведь мертва, это был сон, или... призрак?

Я в ужасе отошел назад, пытаясь понять, что я только что сделал. Это не могло быть настоящим. Мёртвые не могут сидеть перед тобой, они не могут быть так живыми. Но она сидела. Смотрела. Точно так же, как в тот день, когда я её встретил, и в тот момент, когда она исчезла из моей жизни.

Сердце билось быстрее. Я обхватил голову руками, чувствуя, как в ней что-то ломается, как будто реальность теряет свой смысл. Я видел её, но всё было не так. Она не должна была быть здесь. Время сжималось, растягивалось, и я не знал, что делать с этой иллюзией.

Призрак? Это не был она, это был страх, который я сам породил, часть себя, которой я не хотел сталкиваться. Всё в голове взорвалось. Но я знал одно: я не был готов к этому.

Она встала. Точно так же, как в тот момент, когда я впервые увидел её — решительно, без лишних движений. Только теперь её глаза не выражали ни страха, ни сомнений. Она просто подошла ко мне, не произнеся ни слова, и обняла.

Я попытался вырваться, но её руки были как стальные объятия. Силы, которых я не ожидал от неё. Это был не просто сон, это была какая-то невероятная реальность, где всё перевёрнуто с ног на голову. Она повалила меня на кровать, и я понял — я не мог бороться с этим.

Её хватка была невероятно сильной, как у Арнольда Шварценеггера в его лучшие годы. Я сопротивлялся, но тщетно — она была так же молчалива и уверена в своих действиях, как всегда. Я пытался толкать её, пытался вырваться, но каждая попытка была напрасной. Мой разум уже не мог выстроить логическую цепочку, как может мёртвая женщина так обладать мощью, силой, которой я не мог противостоять.

— Как она может быть такой сильной? — я думал, но тут же осознал, что ответ на этот вопрос меня уже не спасёт.

Её лицо было близко, и она не показывала никакого страха. В её глазах был лишь вопрос:

— Зачем сопротивляешься?

И в тот момент я понял, что не могу больше уйти. Сопротивляться бессмысленно. Я не мог думать, не мог говорить. Моё тело просто поддавалось её силе.

Но я сопротивлялся. Каждое усилие отзывалось болью в теле, руки горели от напряжения, синяки расползались по коже, но я не сдавался. Я чувствовал, как её сила накатывает волнами, но отчаянно вырывался. Мои пальцы цеплялись за её руки, с трудом отрываясь от её мощных хваток, и, наконец, с рывком, который заставил меня кричать от боли, я вырвался.

Я упал на пол, тяжело дыша, пытаясь восстановить равновесие. Моё тело было измотано, но воля к жизни была сильнее. Она стояла, не двигаясь, как статуя. Всё в её облике говорило о том, что она не собирается сдаваться. Я отталкивался от пола, пытаясь встать, но каждый мускул отказывался слушаться.

— Что ты хочешь от меня? — выдавил я, не веря, что это происходит.

Она не отвечала, только стояла, её глаза всё так же пытались проникнуть в самую душу, точно такие же, как тогда, когда я впервые увидел её. И, несмотря на её молчание, я понимал: она не собирается оставлять меня в покое.

Я оглянулся, быстро соображая, как выбраться. Но в этом сне не было пути назад. Мои руки были в синяках, дыхание сбивалось, и я понял, что единственный способ победить — это не сдаваться, не позволить страху овладеть собой.

Я выбежал в коридор, чувствуя, как адреналин бурлит в крови, гоня меня вперёд. Стены станции, всё те же холодные металлические, с туманными отражениями, казались бесконечными. Я был уверен, что знаю, куда бежать. Лаборатория, где я надеялся найти хоть какую-то помощь, была прямо передо мной. Это было единственное место, где я мог найти спасение.

Но я слышал её шаги. Она не отставала. Азия, как и раньше, шла за мной, не говоря ни слова, её лицо оставалось невозмутимым, как всегда, её глаза холодные и внимательные. Казалось, будто она просто следила за мной, не спеша, но её присутствие было невыносимо плотным. Чем быстрее я бежал, тем медленнее становились мои шаги, будто пространство вокруг сжималось, а её тень преследовала меня.

Я обогнул угол, и вот передо мной были двери лаборатории. Я схватил ручку и резко дернул её вниз, но дверь не поддавалась. Паника, сжимающая грудь, заставила меня снова дернуться за ручку, но тут же я услышал шаги, уже близко, и всё стало ясно. Она была уже здесь.

Я обернулся. Азия стояла в нескольких шагах от меня, её взгляд был настолько спокойным, что я даже почувствовал, как будто я сам теряю контроль. Мы оба остановились в том месте, где пространство становилось туманным и чуждым. Казалось, что она могла бы догнать меня в любой момент, просто одним взглядом.

Я не остановился, даже когда дверь оказалась запертой. Сильно стукнув кулаком по металлическому полотну, я снова закричал:

— Сарториус! Открой! Быстро!

В ответ я услышал странный шорох с той стороны — что-то, что могло быть частью машины, или просто звук, который я не мог разобрать в этой тишине. Это не имело значения. Я снова бросился к двери, схватился за ручку и дернул с такой силой, что мои пальцы загудели от боли.

— Открой, черт возьми! Ты слышишь меня?! — крикнул я, отчаянно пнув дверь ногой.

Сквозь шум из-за двери раздался слабый, истеричный голос Сарториуса:

— Успокойся, я сейчас выйду!

Мне не нужно было его успокаивать. Я уже знал, что если он не откроет сейчас, всё будет кончено. И я не собирался терять время. Моя рука уже была готова выбить дверь, и я знал, что этот звук сотрясёт пространство вокруг. Азия не заставила себя долго ждать. Я услышал её шаги, приближающиеся с каждым мгновением.

— Сарториус, открой немедленно! Меня убивают!

В этот момент я уже был готов рвать двери, но она всё ближе, и я чувствовал её дыхание на своей шее. Это было страшно, но в тот момент я решил, что если она меня догонит, мне не уйти живым.

Наконец, с другой стороны двери раздался лёгкий металлический звук — и дверь приоткрылась. Я бросился внутрь, не дождавшись, пока Сарториус откроет её полностью. Он как будто испугался, но позволил мне пройти, затягивая её на последний момент.

Я услышал, как дверь захлопнулась прямо перед лицом Азии. Я прислонился спиной к стене и вглядывался в темноту лаборатории, пытаясь привести дыхание в порядок.

— Ты вовремя, — сказал мне Сарториус, который стоял в углу с выражением, которое я едва мог прочитать.

Было ли это облегчение или просто страх перед тем, что меня сейчас ждёт? Я не ответил, но чувствовал, как меня разрывает на части от чувства благодарности и паники. Мы были в безопасности… но на сколько?

Я остановился в самом центре лаборатории. В воздухе витал химический запах, а яркие светильники отражались в белом халате Сарториуса, который стоял передо мной, высокий и худой, в своих круглых очках, лысый и совершенно не тронутый тревогой. Он смотрел на меня невозмутимо, как будто я не только не был первым, кто пришёл к нему с подобным сообщением, но и не представлял ничего необычного.

Я выдохнул, собираясь с силами, и сказал, понижая голос, словно от этого зависела вся суть:

— За мной гонится моя умершая жена.

Ожидая хотя бы смеха, или хотя бы насмешливой усмешки, я наблюдал, как он продолжает смотреть на меня, совершенно не потрясённый моими словами. Он даже не вздрогнул. Он не улыбнулся, не нахмурился. Всё его лицо оставалось каменным и спокойным.

— Да, — сказал он, не меняя интонации. — Это вполне обычное явление.

Я замер. Принял пару шагов назад, пытаясь осознать его слова. Это, конечно, не то, что я ожидал услышать. Мы оба стояли в тишине, пока не додумался задать второй вопрос, единственный, что пришёл в голову:

— Что за чёрт? О чём ты говоришь? Как это вообще возможно? Почему ты говоришь это так спокойно?

Сарториус поднял взгляд, на мгновение разглядывая меня, словно оценивая, насколько я всё понял. И затем его слова меня ошеломили:

— Ты не первый. И не единственный. У каждого из нас на этой станции появляется кто-то… кто-то из прошлого. Призраки, если угодно. Умершие близкие. Родные, друзья, жёны… И все они возвращаются, чтобы преследовать нас.

Его голос был тихим, но уверенным. Не было ни страха, ни чувства ужаса. Я снова посмотрел на его лицо, и вдруг осознал, что он не шутит. Это не был просто нервный срыв. Это было… реальностью, которую он воспринимал с таким же спокойствием, как если бы обсуждал погоду.

— Почему… Почему это происходит? — выдохнул я, чувствуя, как меня охватывает странная тревога.

Он вздохнул, снял очки, протёр их рукавом и снова надел. Затем, наконец, сказал:

— Это следствие длительного пребывания в космосе. Это не психоз. У каждого, кто долго находится в изоляции, появляются… галлюцинации, но они не всегда такими оказываются. Иногда люди возвращаются. Люди, которых мы не можем оставить в прошлом. Мы не можем избавиться от них. Иначе их присутствие не даёт нам покоя.

Мне было тяжело понять, что я только что услышал. Звучало это так, будто он с лёгкостью привык к таким ситуациям, как к чему-то совершенно обыденному. И по его тону я понял, что подобное происходило на станции снова и снова. Все переживали это. Возвращались мертвецы. Призраки, невыносимые и неугомонные, возвращались за своими жертвами. За нами.