Я - Риддл (гет)

А ночью я просыпаюсь от жжения в Метке. Зажигаю лампы, вглядываюсь в ее ставшие четкими линии.

Спать уже не могу. Какое-то время раздумываю, стоит ли кипятить чайник заклинанием, но все-таки решаюсь сделать это в камине, учитывая, что часы показывают половину четвертого утра. Давно не пила настоящий чай. Все-таки никакое Бойлио не заменит хороших древесных углей.

Ставлю чайник на специальную подставочку, зажигаю поленья. Теперь можно и чай замешать.

Две щепотки обычного, черного. Щепотку мятного сбора. Половину щепотки лимонникового...

Камин полыхает зеленым. Чайник вылетает в комнату со скоростью снаряда, стукнувшись поочередно о кресло, о ножку дивана и закончив свой путь под столом, по пути облив кипятком и ковер, и пол, и все на свете.

— Анна? — из камина высовывается голова Дамбдора. — Что у вас случилось?

— Эм... Так... Чайник случился, — взмахом палочки убираю разлитую воду и левитирую на стол несчастную посудину. — Я чай решила вскипятить. В камине.

— А, — доходит до директора. — Анна, можете зайти ко мне? Я открою камин.

Вздыхаю, швыряю в камин щепотку дымолетного порошка.

Когда я вышагиваю из камина, то вижу сидящего на кресле перед Дамблдором Поттера.

— Мистер Поттер?

— А... Здравствуйте, профессор Риддл, — смущается мальчик. — Извините, что Дамблдору пришлось вас разбудить. У меня был кошмар. Другой.

— А вы принимаете зелье, которое для вас готовит профессор Снейп? — интересуюсь.

— Эм... оно кончилось сегодня, — тихо произносит Поттер.

— А вы защищали сознание, как мы учились?

— Эм... — невозможные зеленые глазищи смотрят на меня. — Я... У меня не получилось... В самый неподходящий момент я забыл... обо всем.

Поспешно отвожу взгляд, чтобы не повлиять на Поттера.

— Мерлин великий, Гарри, — выдыхаю и бессильно опускаюсь на кресло. — Поймите, пожалуйста, мой отец не в игрушки играет. Я сегодня проснулась из-за него.

— Опять Метка? — поправляет очки Дамблдор.

— Она, чтоб ее, — хмурюсь. — Гарри, пожалуйста. Будьте хоть капельку ответственнее.

— Я стараюсь... Только что толку... Все равно Третье испытание мне не пережить! — внезапно подскакивает мальчишка. — Сперва Седрик. Потом сестры Делакур. Остался Крам — и я! А Вольдеморт возрождается!

— Гарри... — укоряюще произносит директор. Поттер оборачивается и видит мое перекошенное лицо.

— Ой... профессор Риддл, извините, пожалуйста! Я забыл...

— Зелье вы забыли, — разжимаю наконец губы, — защитить сознание забыли. Нет ничего удивительного, что вы забыли и о моей маленькой просьбе...

— Анна! — теперь директор направляет свой укоряющий тон на меня. — Гарри не виноват!

— Извините, Альбус, — говорю тихо. — Просто меня ночью Метка разбудила. Чайник разлился, я чаю не выпила. И вообще...

— Ой, Анна. Простите, — по мановению волшебной палочки Дамблдора передо мной оказывается дымящаяся кружка с чаем и блюдо с лимонными дольками. — Позвольте... В качестве извинения...

Делаю глоток горячего напитка и блаженно прикрываю глаза.

— Спасибо, Альбус. Так гораздо лучше.

— Что ты видел, Гарри? — интересуется директор.

— Я... В общем, я видел Воль... эм... Того-Кого-Нельзя-Называть. И Петтигрю. Он его называл Хвостом. Он говорил, что все идет по плану, и его слуга здесь, в Хогвартсе, поможет умереть следующему чемпиону, и останется только один...

Рука не доносит чашку до рта. Я замираю, затем медленно ставлю чай обратно на стол.

— Умереть следующему чемпиону?! — выдыхает Дамблдор.

— Да. Он сказал, что его слуга...

— Это все... это все меняет, — вцепляется в бороду старик. — Но зачем ему чемпион?! И что за слуга?

— Полагаю, он хочет оставить в чемпионах Поттера, — говорю сквозь силу. — Учитывая, что он к этому мальчику «неровно дышит».

— Вряд ли, — возражает директор. — Учитывая, что именно мальчик стал причиной его падения четырнадцать лет назад.

— И что нам делать? — задумчиво гляжу в чашку. — Отменить испытание нельзя. А позволить участвовать дальше...

— Мы будем думать над этим, Анна, — Дамблдор устало трет переносицу. — Спасибо вам большое за помощь.

— Рада оказаться полезной, Альбус.

* * *

Возвращаюсь в комнату и понимаю, что больше не усну. Чайник сиротливо стоит на столе, демонстрируя вмятину на круглом боку. Вздыхаю и направляю на посудину сперва Агуаменти, затем Бойлио. Больше я в камин чайник не суну.

У Дамблдора, конечно, чай хорош, но мой лучше. Делаю глоток лимонникового чая, растягиваюсь на диване. Суматошный год. Действительно, проклятая должность. Угораздило же.

В себя прихожу от стука в дверь. Мне даже не надо спрашивать, кто. Так стучит только Игорь — дурмстранговская школа, условный стук-просьба войти в чужие апартаменты.

Условных сигналов в Дурмстранге море. В основном — стуки и жесты. Чтобы не спрашивать каждый раз «Кто?» и «Зачем?». Удобно. Вот и сейчас — сигнал «равный просит равного войти на его территорию» может быть только от Игоря.

Взмахом палочки распахиваю дверь. Вставать откровенно лень.

— Тоже не спишь? — Каркаров тяжело проходит в комнату, падает на кресло.

— Не сплю, — грустно киваю, смотря на измученного человека.

— Я вот тоже... ночью проснулся. Ань, есть что выпить?

Со вздохом машу рукой, и из шкафчика вылетает бутылка.

— Пить с утра — признак алкоголизма, — бурчу.

— Знаешь... с учетом происходящего это наименьшее зло, — так же сварливо отвечает Игорь и ополовинивает коньяк. — Когда следующий этап этого треклятого Турнира?

— Двадцать четвертого мая, — допиваю чай. — Как Витя?

— Нервничает.

— Ну а то...

— А двадцать четвертого у нас уже вишня цвести будет, — вдруг мечтательно говорит Каркаров. — И сирень. Помнишь?

— Помню, — киваю. — И еще черемуха. А помнишь, как мы пытались нарвать цветов, а выломали целую ветку? После чего нас Сергей Викторович заставил десять саженцев на каждого посадить без магии?

Игорь фыркает, затем трогательно улыбается.

— А они выросли, эти саженцы. Знаешь, как вымахали... Все классы с них черемуху едят. Осенью постоянно лазарет забит дри... слабыми желудком. В основном первокурсники. Хотя среди старших тоже встречаются. Была одна девушка, Майя Федорова. В прошлом году выпустилась. Черемуху любила до ужаса. И каждую осень, как будто дежурит, в лазарете. Только вылечится, и опять под деревом ее видят. Сидит, ягоды жует.

— Может, прогуливала так? — улыбаюсь.

— Да нет. Хорошо училась.

— А помнишь, как мы тюльпаны садили по осени? — вспоминаю. — На Травологии?

— Ага. И по лету выкапывали. Зато на выпускном было красиво...

Отбираю у Каркарова бутылку, делаю глоток.

— Сильно все изменилось, наверное.

— Не особо. Там менять нечего. Да ты помнишь — все изменения еще до нашего рождения были — когда алфавит меняли. А так... стоит Дурмстранг. Что ему сделается.

— Дурмстранг, — говорю Игорю.

— Дурмстранг, — грустно отвечает мне Каркаров.

* * *