В начале пути (джен)

Первый Токийский полк уходил из Ханоя. Уходил, пока отступление на превратилось в бегство...

Русские, китайцы и французы почти очистили Индокитай от японцев — в их руках остались только Ханой, Хайфон и дорога между ними. По этой дороге сейчас и тянулась колонна грузовиков полка... Окадзима сидел, привалившись к борту кузова, курил и следил за обочиной. Занятие, на его взгляд, совершенно бесполезное — никто не будет посылать шиноби, если может накрыть колонну артиллерией — но сотё на это было плевать. А может, он просто не хотел, чтобы солдаты бездельничали — ведь бездельничающий солдат страшнее десятка ёкаев...

— Как думаете, сэмпай, Ханой ещё держится? — неожиданно спросил Такэда.

— Не знаю и не собираюсь притворяться, что меня это волнует, — отозвался Окадзима. — Ещё три десятка дзё, три часа или около того — и мы будем в море. Вот это меня действительно волнует... Понимаешь, кохай, мы уже проиграли, и когда нас выкинут с ещё одного клочка земли, уже не важно.

— Проиграли?! Но ведь...

— Проиграли и теперь мучительно оттягиваем конец, кохай, — повторил Окадзима. — Нам стоило заключить мир сразу после того перемирия, пока с нами ещё собирались говорить. А сейчас... Нас будут бить, пока не свалимся, а потом навяжут такой мирный договор, какой захотят. Ханой уже потерян, хорошо, если не мы последние, Хайфон и пары часов не протянет — хорошо, если до Гонконга успеем добраться...

— Вы пессимист, сэмпай, — вздохнул Такэда.

— А ты страдаешь нездоровым оптимизмом, кохай. Впрочем, я это уже говорил, — Окадзима щелчком отправил окурок в кусты. — Ты — сын адмирала, должен разбираться в политике куда лучше меня, но элементарных вещей не замечаешь. Или не хочешь замечать? Мы только и делаем, что отступаем, и шансов на контратаку я как-то не вижу...

— Вы знаете, сэмпай, я тоже, — Такэда закурил. — Но я сдаваться не хочу и не могу. Я — самурай, и я буду сражаться до конца...

— До конца?

— Да, сэмпай. Пока я не погибну, или пока Тэнно не прикажет мне сложить оружие. Он этого не сделал, и я продолжаю сражаться. Даже если мы отступаем.

Окадзима поморщился, выбил из пачки новую сигарету и закурил. Он считал подобные рассуждения пустым делом. Война уже закончилась, и это факт. Все остальное — просто сказки для толпы. Всё это — затянувшаяся агония. Турция уже выбыла из игры, рухнув в пучину гражданской войны, скоро придёт черёд Германии или Австро-Венгрии — и тогда Япония не продержится и месяца. Даже против одной только России... Их бегство из Ханоя — хороший тому пример. У гарнизона оставалось снарядов всего на десять часов боя... и эти десять часов на исходе. Самое позднее завтра утром Ханой капитулирует.

Новость о взятии Ханоя пришла перед самым отплытием — телеграф русские почему-то не перерезали. Впрочем, Окадзиму это не волновало — Вьетнам остался позади. Наконец-то... Впрочем, никто не сказал, что плавание будет безопасным. Скорей уж можно было ожидать моря проблем...

Императорский Флот слишком ослаблен, чтобы полноценно защищать конвои — в Хайфоне оставались только фрегат и три торпедных катера, и топлива у них было впритык до Гонконга. Подлодку шугануть — и то не хватит, а если появится хотя бы эсминец...

— Ты хочешь сказать, что катера должны таранить врага, если промахнутся? — Окадзима присвистнул. — Не то чтобы я сомневался в их духе, но ведь эсминец легко потопит катера, а потом вернётся за нами.

— Сэмпай, я имею некоторое представление о морской войне, — почтительно сообщил Такэда, — и должен вам сказать, что вы ошибаетесь. По катеру попасть очень трудно, особенно ночью. Поэтому он может выпустить торпеды почти в упор, особенно если возвращаться не надо... Да и на транспортах пушки есть, но это совсем уж на крайний случай.

Окадзима кивнул, подумав, что две старые четырёхдюймовки не помогут даже в крайнем случае, но промолчал. В конце концов, в морских делах кохай действительно разбирался лучше.

К счастью, все эти рассуждения отказались пустой тратой времени — русские то ли не заметили конвой, то ли проигнорировали, а все остальные были слишком далеко. Правда, уже на подходе к Гонконгу их нагнали два немецких рейдера и броненосец, вывезшие из Хайфона остатки Второго Токийского...

— Уже и Хайфон эвакуируют, — сообщил сотё, построив отделение на палубе. — Пришёл приказ: если не удаётся отбросить врага, не держаться до последнего, а отходить и беречь войска для защиты метрополии.

— Значит, с контента бежим?! — выкрикнул кто-то за спиной Окадзимы.

— Кто это сказал?! — зарычал сотё. — Кто там посмел вякнуть про бегство?! Ну же, выходи, несчастный ублюдок!

— Наверное, это была лиса, сотё-доно, — почтительно предположил Такэда. — Она сначала притворилась солдатом, чтобы заморочить нам головы, а теперь сделалась невидимой и сбежала.

— Лиса, говоришь... — задумчиво протянул сотё. — А скажи мне, солдат, зачем бы она это сделала?

— Кто же знает? — пожал плечами Такэда. — Лисы — они такие... Любят людям головы морочить...

Сотё несколько секунд рассматривал Такэду, а затем хмыкнул:

— Значит, это была лиса, — согласился он. — Бывает. Но чтобы больше никаких лис я здесь не видел!

— Сотё-доно, разрешите обратиться? — спросил Окадзима.

— Разрешаю.

— Каковы наши дальнейшие приказы?

— Пока никаких приказов, — ответил сотё. — Так что пару дней мы в Гонконге точно простоим. А что дальше... Ладно. Вольно!

Спустившись на причал, Окадзима привычно огляделся, прикидывая укрытия и пути отхода. Вряд ли всё это понадобится, но уж лучше зря потратить время сейчас, чем потом метаться под огнём. В конце концов, в Ханое тоже никто не ждал русских... А они пришли и навалились с севера. И вот теперь ни Ханоя, ни Хайфона... Ну и пусть об этом голова болит у господ офицеров, а его дело маленькое — до казармы добраться, и ладно.

Отмахнувшись от глобальных проблем, Окадзима вернулся к делам сиюминутным.

Казармы находились на другом краю города, а на улицах царило смятение — успехи Антанты никого не оставляли равнодушным. Кто-то радовался и ждал скорого изгнания японцев, кто-то опасался за жизнь и имущество, кто-то взвешивал, с кем выгоднее сотрудничать... И всем было просто необходимо бегать туда-сюда по всему городу. Полку, конечно, дорогу уступали, но не слишком охотно, злобно зыркая вслед, а то и бормоча проклятия. И ведь вряд ли японское правление было хуже британского... Но японцев здесь видеть не хотели.

Окадзиму, впрочем, это не волновало. Он и сам с величайшим удовольствием держался бы подальше от Гонконга, если бы у него был выбор... Уже у самых ворот казармы он усмехнулся, подумав, что было бы неплохо, если бы Гонконг взяли русские или китайцы — ведь тогда он не достанется англичанам...

В казарме было откровенно скучно — как и всегда. Словно и не было войны, солдаты целый день занимались строевым упражнениями, стрельбами и всевозможной бессмысленной работой. Фронт после потери Индокитая замер, хотя это затишье никого не обманывало — надвигалась буря...

Так прошла неделя, а вечером четверга полк в полном составе выстроился на плацу, и недовольный полковник Хироэ зачитал приказ.

Полк должен был немедленно выдвинуться на фронт. И всё — никаких указаний, кроме места назначения, никаких объяснений подобной спешки. Ничего...

— Шагом марш!

Вещмешки за спину, винтовки на плечо — и вперёд. Снова через весь город — к вокзалу, снова теплушки — сорок человек, восемь лошадей, снова стук колёс... Давно привычный Окадзима тут же улёгся на нары и мгновенно заснул. И благополучно проспал всю дорогу — на сей раз обошлось без сюрпризов вроде артобстрела, взорванного пути или воздушного налёта. Поезд шёл всю ночь без остановок, и утром прибыл в Ганьчжоу, где полк должен был принять очередное пополнение и отправиться на фронт.

Пополнение — четыре десятка парней и девчонок — Окадзиму откровенно нервировало. Нет, в Первом Токийском женщин набралось на целый взвод — но отдельный, полностью женский, а не сборная солянка... Вот только очень уж слаженной была эта «солянка», и слишком уж знакомыми были глаза новичков — тусклые, мёртвые... Точно такие же он каждый день видел в зеркале. Глаза людей, видевших слишком много.

Пополнение оказалось остатками Сеульского полка — по сути дела, колонистское ополчение... Которое неделю удерживало Сеул, отбив три штурма.

— Добро пожаловать из одного ада в другой, — хрипло произнёс Окадзима, глядя в глаза командиру пополнения.

— Просто скажи своему командиру, что у него есть сорок смертников, — ответил молодой тюи.

Окадзима молча поклонился и ушёл. Ополченцы ему не слишком нравились, но он их понимал — даже слишком хорошо... Они были похожи — по большому счёту, ему тоже некуда было возвращаться. Разница была только в одном: ему на это было наплевать. Только вперёд — всё равно больше некуда...

В конце концов, война кончится не скоро, и совсем не обязательно, что нито хэй Окадзима Рокуро доживёт до конца войны.

Доложив Хироэ о пополнении, Окадзима вернулся в казарму. До утра делать нечего — если, конечно, сотё ничего не придумает... А утром — на фронт, и хорошо, если хотя бы завтрак дадут. Хотя нет, до такого тайса не опустится никогда...

— Как вам новички, сэмпай? — спросил Такэда, как только Окадзима вошёл в казарму.

— Это сеульское ополчение. Всё, что осталось, я полагаю... И помоги тебе ками никогда не стать таким. Это смертники, кохай...

— Смертники?

— Они бросятся в самоубийственную атаку, наплевав на всё. Они будут игнорировать приказы и в попытке отомстить русским подставят под удар весь полк. Не знаю, что прикажет тайса, но я тебя прошу — следи за ними. И убей, если понадобится.

— Да, сэмпай, — ответил Такэда.

Завтрак солдаты всё-таки получили — всё тот же осточертевший сушёный рис. И снова вперёд — на фронт. Четырёхчасовой марш до линии окопов, а там... Одни Ками знают, что там. По последним донесением — затишье, но за четыре часа измениться может всё — и не факт, что фронт сам до них не доберётся.

Растянувшийся на добрую треть дзё полк маршировал по дороге. Никакого строя, никаких попыток печатать шаг — зато полностью развёрнутые дозоры, заглядывающие под каждый листик. Какой контраст с началом войны!..

В отличие от большинства солдат Окадзима любил пешие марши — за возможность не думать. Сосредоточиться на ложащейся под ноги дороге, считать шаги, движением плеч поправлять мешок, поудобнее подтягивать ремень винтовки... Даже петь — но не думать. Не вспоминать. Слишком многое он хотел бы раз и навсегда вычеркнуть из памяти, а лучше — из жизни. Последние пять лет целиком, если уж на то пошло...

Пока он шагает, он может не думать.

На фронте всё ещё продолжалось затишье. Редкие перестрелки, огонь снайперов, вылазки пластунов с одной стороны и шиноби с другой — и постоянное мучительное ожидание. В любой миг затишье могло обернуться битвой, воздух будет разочарован воем снарядов, в окопы хлынет волна газа...

— Сэмпай, у меня тут сётю есть, — сообщил Такэда, пристроив винтовку на бруствере. — Будете?

— Буду, — кивнул Окадзима, принял протянутую фляжку и сделал солидный глоток.

— Неплохо. Где украл?

— Зачем вы так, сэмпай? Мне его одна старая жрица налила... — возмутился Такэда, схватился за винтовку и выстрелил. — Есть один!

— Уверен? — Окадзима взобрался на стрелковую ступень, поудобнее перехватил винтовку и прицелился. Кто-то высунулся над бруствером, но слишком быстро спрятался. Окадзима вздохнул, поправил прицел и принялся высматривать неосторожного солдата.

Передышка продержалась три дня — а на четвёртый, ближе к полудню, началась артподготовка. Выругавшись, Окадзима передвинул сумку противогаза вперёд и метнулся в щель. Всё равно в ближайшие несколько часов больше ему ничего не сделать...

Он ошибся — не прошло и получаса, как волна орущей и матерящейся русской пехоты хлынула в окопы. Артиллерия при этом почему-то продолжала огонь, и Окадзима не сразу понял, что снаряды рвутся за его спиной.

Примкнуть штык. Вскинуть винтовку. Нажать на спуск. Рвануть затвор — гильза обжигает щёку — снова нажать на спуск... И всадить штык в живот спрыгнувшего в окоп русского. Снова выстрелить. Ударить штыком. Шаг назад. Выстрел. Удар. Удар. Выстрел. Нет времени перезаряжать — снова удар…

Когда безумное мельтешение обрывков все же прекратилось, Окадзима осмотрелся по сторонам — и скривился. Они были на окраине какого-то городишки, названия которого он не помнил — и значить это могло только одно.

— Нас поимели, — констатировал Окадзима, приложившись к фляжке со спиртным. — Ты цел, кохай?

— Да, я цел, и да, нас поимели, — негромко ответил Такэда, осторожно гладя волосы пристроившей голову на его коленях девушки из ополчения. — А сотё убили…

— Вот тебе и раз… — новость отказывалась укладываться в голове. Немолодой унтер был на редкость везуч. И до сих пор отделывался лишь царапинами, так что его смерть оказалась совершенно неожиданной. — Ему ж всегда везло!

— Ну вот. А сегодня его везение кончилось, — вздохнул Такэда. — И про ополченцев вы были правы, семпай. Полегли почти все — только Сакура и осталась…

— Мы здесь давно?

— Только что остановились. Враг в трёх-четырёх дзё от нас, резерв их вроде бы остановил…. — Такэда пожал плечами. — Но я как-то не думаю, что это надолго. Нам сейчас приказали пять минут отдыхать и идти дальше. Обратно в Ганьчжоу. А что дальше будет — никто не сказал.

Окадзима не ответил. Он завалился на спину, разглядывая затянутое тонкими облаками небо и всё отчетливее понимая, что ему абсолютно наплевать на будущее. Отступление, которое вот-вот превратится в бегство, метание с фронта на фронт, Япония… Всё это уже ничего не значит. Война проиграна, пусть даже командование никак этого не признает, а значит — ничто уже не имеет значения…