Зеркала и лица: Северный ветер (гет)

Лили лежала на кровати в окружении друзей. Мэри заботливо держала её руку в своей руке, а вот Алиса, которая была Лили гораздо ближе, скромно стояла за спинкой кровати.

Дороти, Дорказ, Марлин, Сириус, Питер, Ремус и Джеймс — все они были здесь.

Наверное, Лили должна была быть счастлива, чувствуя себя в безопасности, в окружении людей, готовых о ней позаботиться? Но счастлива Лили не была. Ей хотелось остаться одной.

Проблема заключалась в том, что друзья желали узнать, что с ней случилось. А Лили рассказывать о случившимся не собиралась. Почему? Вопрос на миллион долларов. Наверное, потому, что стоит назвать имя Беллы, за ней красной ленточкой потянется имя Розье, а потом уже придётся признаться в том, какую именно роль во всем этом сыграл Регулус Блэк — что он был не просто спасителем, но и, попутно, палачом. Палачом, у которого попросту не хватило духа закончить начатое. К тому же, если Розье пострадает в результате признаний Лили, Белла не простит этого Регулусу.

После того, как любопытные гриффиндорцы ушли, Лили долго лежала без сна. Тысяча и одна мысль прокручивалась у неё в голове. Угрозы Волдеморта, нападение слизеринцев, зависть подруг. Нужно посмотреть правде в глаза, она для этого достаточно взрослая: Лили никогда не станет в Хогвартсе своей. Она чужая, она — маггла. Глупо обижаться: Хогвартс — закрытый клуб.

На самом ли деле Лили так уж хочется жить среди гоблинов, оборотней и драконов, которыми вот-вот начнём заправлять кучка свихнувшихся садистов, распространяющих нацистские идеи? Когда-то она всерьёз мечтала попасть в Волшебную Страну, полную чудес, но магический мир совсем не такой, каким он ей казался.

Ей будет недоставать Нарциссы и Алисы, Лили будет скучать по Джеймсу, но ведь через год, так или иначе, разлука всё равно неминуема? Каждый из них пойдёт своим путём.

Так почему не уйти сейчас?

В мире магглов Лили тоже ждут трудности. И ещё какие! Например, нужно будет восполнить пробелы в образовании. Но это решаемо. Уж лучше решать проблему с дипломом и дополнительной социализацией, чем ожидать нападение Волдеморта, предательства Северусу или часа перевоплощения у Люпина.

Лили — маггла, и место ей среди магглов. Плевать, если кто-то посчитает её трусихой. Да и у кого тут есть право судить её?

Едва расцвело, Лили оказалась у двери кабинета МакГоногалл.

— Доброе утро, профессор.

— Мисс Эванс? — подняла голову та.

Декан факультета Гриффиндор заполняла какие-то документы.

Не смотря на ранний час, профессор выглядела как всегда аккуратной и подтянутой: волосы собраны на затылке в пучок, мантия застегнута под самое горло.

— Чем могу быть полезна?

— Я хотела бы поговорить с директором, профессор.

МакГоногалл не торопливо выпрямилась:

— Вы хорошо себя чувствуете, мисс Эванс?

Лили кивнула.

Декан какое-то время пристально смотрела на неё и, хотя лицо её, как обычно, сохраняло строгость, что-то более человечное, чем обычно, светилось в её глазах.

Наконец чопорная леди кивнула:

— Следуйте за мной, мисс Эванс. Я провожу вас.

Миновав череду непривычно пустых коридоров, они обе затормозили у статуи огромной уродливой горгульи.

— Шоколадушка.

Лили вовсе не казалось, что затея использовать в виде пароля название детских сладостей такая уж замечательная идея. С другой стороны, что-нибудь помпезное и грандиозное звучало бы либо пошло, либо глупо. Лучше уж сласти.

Винтовая лестница поползла вверх, будто эскалатор. В конце лестницы они сошли со ступени, и стена приглашающе распахнулась перед ними.

— Ждите, мисс Эванс. Профессор Дамблдор скоро придёт, — наставительно произнесла МакГоногалл.

Когда-то Лили считала, что кабинет директора самая занимательная комната в мире — круглая, наполненная светом и удивительными вещами. Со стен с подозрением глядели живые портреты. Лили, как настоящая маггла, так и не смогла к ним привыкнуть.

Её внимание привлекла прекрасная, сияющая огненным опереньем птица с шикарным золотым хвостом, напоминающим одновременно хвост золотой рыбки и завораживающий язык пламени.

— Феникс, — раздался за её спиной голос Дамблдора. — Красивый, правда? Он сейчас в самой лучше своей форме — середина жизненной фазы. Когда приходит время умирать, фениксы больше похожи на ощипанных кур. Потом они сгорают и всё начинается сначала — детство, юность, взросление и, неизбежное, хоть и грустное, увядание. Вечный жизненный круг. Вам нравится?

— Разве фениксы могут не нравиться, сэр?

- Всякое бывает. Встречал я людей, которым больше были по душе василиска.

Лили было неуютно под пристальным, оценивающим профессорским взглядом. Возможно, она переняла отношение Нарциссы, Сириуса и Сева к этому человеку. Он не внушал ей доверия.

Профессора Дамблдора считали великим волшебником и вполне заслуженно — равных в магии профессору не было. Его так же считали прекрасным стратегом и одним из умнейших людей в магической Британии. И это было правдой.

Даже самой для самой себя Лили не могла объяснить ту неприязнь, ту недоверчивую настороженность, которую всегда испытывала, стоило взгляду директора обратиться к ней.

Лили не считала профессора Дамблдора непорядочным или способным на предательство, стяжательство или трусость. Она верила, что директор Хогвартса играет за светлую сторону. Но иногда её начинало казаться, что Альбус Дамблдор считает себя всемогущим богом, а все остальные для него лишь пешки. Хуже того, Лили подозревала, что в случае необходимости Дамблдор вполне способен пустить свои пешки в расход. Для всеобщего блага, разумеется.

Лили не хотела быть пешкой. Ни в чьей игре. Однако Дамблдор был слишком опытным, слишком умелым манипулятором, и она сомневалась, что сумеет оказать достойное сопротивление. Хуже того, вряд ли вообще сумеет понять, что действует не по собственной воле.

Можно ли верить тому, кто умеет ковыряться в чужих мозгах и перестраивать их, как ему заблагорассудится?

— Как ваше самочувствие, мисс Эванс?

— Хорошо, сэр.

— После того что вам удалось пережить, — сочувственно покачал головой директор, — вам не следовал так быстро подниматься с постели. Лучше было бы отдохнуть.

— Именно об этом я хотела поговорить, сэр.

Профессор Дамблдор сел в кресло, сложив перед собой руки.

Удивительное дело, несмотря на годы, которые заметно отражались в каждой складочке, в каждой морщинке этого человека, он всё ещё создавал впечатление силы.

— Что именно вы хотели обсудить, мисс Эванс?

— Я хочу уехать из школы. Я хочу вернуться домой.

Их взгляды встретились.

Профессор Дамблдор неторопливо, словно в задумчивости, постучал пальцами по столешнице, не отрывая от Лили испытывающего взгляда.

— Не хотите присесть? Может быть, чаю?

— Нет, сэр, — отказалась Лили. — Спасибо.

— Я понимаю ваше желание взять тайм-аут. Замечу только, что сейчас не совсем подходящее время, ведь скоро экзамены.

— Это не важно, сэр, я не планирую возвращаться.

Директор снова устремил на Лили взгляд пронизывающих синих глаз.

— Вы хотите сбежать, мисс Эванс? Правильно я вас понял?

— Прошу вас, сэр, ненужно разговоров о гриффиндорской храбрости! Здесь не в трусости дело.

— А в чем же?

— Мне не нравится Волдеморт, но вынуждена признать его правоту: таким, как я, в Хогвартсе не место.

— Не все волшебники, как вы знаете, смотрят с предубеждением на магглорожденных, мисс Эванс.

— Те из них, кто, якобы, относится к таким, как я, без предубеждения, на самом деле ещё хуже. Вы не знаете, какого это, когда с тобой заискивают, словно с экзотической зверюшкой. Слащавый либерализм — кому он нужен? Мой отец всегда придерживался консервативных взглядов. Он говорил, что старые, добрые традиции — это фундамент, на которым держится всё. Насильно мил не будешь, сэр. Министерство может написать хоть тысячу законов. Оно может плетью или сладкими посулами заставлять чистокровных волшебников терпеть таких, как я, грязнокровок. Вы, может быть, считаете, что, великодушно открывая нам окно в ваш мир, дарите счастье? Это не так! Нельзя быть счастливым там, где тебя лишь терпят. В своем мире я буду равной среди равных. В мире магов я могу быть кем угодно — вызовом, символом, противником или идеей, но я никогда не буду своей, никогда не буду счастливой и любимой. Мне это не подходит, сэр. Я ухожу.

— Я понимаю, вы устали. И после того, что вам пришлось пережить в последние дни…

— Я повторю, я буду повторять снова и снова, пока вы меня не услышите: Я. Хочу. Домой!!! И я поеду домой. Побегу, пойду, поползу, наконец!

Дамблдор вздохнул и снова смерил Лили взглядом:

— Мисс Эванс, ох уж эта мне горячность, свойственная молодости. Тот шаг, который вы собираетесь сделать — он, мягко говоря, очень сложный. Отдаёте ли вы себе отчёт, что просто уйти, вот так, вам не позволят? Вы слишком много о нас знаете.

— Статус Секретности? Я буду молчать. Да даже если и вздумаю кричать на каждом перекрестке, что я фея или ведьма, магглы мне не поверят. Я не хочу ни в сумасшедший дом, ни на разбирательство дел в Министерстве Магии. Я не создам проблем, обещаю. Позвольте мне уйти, сэр. Пожалуйста!

— Осталось всего полгода до окончания школы. А потом вы сможете идти, куда пожелаете. Но не думаю, что вы действительно надеетесь забыть о том, что родились ведьмой, мисс Эванс.

Ей показалось, или тень сарказма действительно послышалась в голосе директора?

— Вы позволите мне уйти?

Взгляд Дамблдора не был тяжелым, но выносить его было нелегко.

— В Хогвартсе нет узников. Идите, если хотите.

Лили поспешно поднялась со стула. Ей не хотелось произносить слова благодарности, но не сказать их было бы невежливо с её стороны:

— Спасибо, сэр.

— К сожалению, вам не за что меня благодарить. Я по-прежнему считаю, что вы собираетесь совершить огромную ошибку. Давайте сделаем так, мисс Эванс. Вы поедете домой, отдохнёте, успокоитесь. Хогварт будет ждать вас.

«Не дождётся», — подумала Лили.

— Хорошего дня, сэр, — сказала она вслух.

На этом они раскланялись.

Лили чувствовала, как за спиной вырастают легкие, злые крылья. Безумные и яркие, они помогут ей вырваться из паутины.

Конечно, она любила Хогвартс. Любила здесь многое, прикипела душой. Но ведь мы не всегда уходим тогда, когда больше не любим. Иногда обстоятельства складываются так, что уходить приходится ещё любя.

Нарцисса, хочет она того или нет, скоро будет во враждебном лагере. Джеймс ухаживает за Дорказ, они с ним прекрасная пара, а присутствие Лили только помеха этим отношениям. Алисе скоро будет совсем не до Лили, у неё будет Фрэнк. С Дороти и Мэри их отношения были чисто приятельскими.

Северус?..

Она вычеркнет его из сердца. На этот раз — совершенно точно. Человек, променявший её на такое ничтожество, как Розье, Лейстрейнджи, Мальсибер, Яксли не стоит ни сожаления, ни памяти. Он предал всё, что связывало их. Перечеркнул. Лили достаточно повзрослела за год, чтобы понять — совершая свой выбор он действовал вполне осознанно. И, кстати, никогда не обманывал её на этот счёт, Лили обманывалась сама.

Северус Снейп — предатель.

Эти слова багровыми буквами плыли по стенам, заставляя Лили кипеть от бессильной ярости.

Предатель.

Он всегда знал, что она следовала за ним. Он привёл её сюда, в эту мышеловку и оставил, бросил, выкинул из своих мыслей, из своего сердца. Он заполнил ту пустоту, которую она занимала в его сердце своими Пожирателями и ему было плевать на то, что при этом чувствует она! Ему было плевать на боль, разбитые мечты, слёзы Лили.

Сухую злость на Северуса Снейпа сопровождало презрение к себе. Любить людей недостойных, что ни говори, унизительно. Отдавать своё сердце без остатка, тратить время — дни, месяцы, годы на мечты о человеке, который плевать на тебя хотел — унизительно. Чтобы там не говорило Святое Писание о всепрощении, но как кровь — не вода, так и ненависть не то чувство, от которого легко можно отмахнуться.

Врагов нужно прощать? Нужно. Но Северус Снейп не враг. Вот Розье — враг. И, что кривить душой, Лили его боится, но не ненавидит. Эвана Розье Лили простила. Ей нет до него никакого дела, как нет ей дела до Беллы Блэк. Синяки и ссадины зажили, а она жива. Нет смысла думать о них, ранивших её тело.

Северус Снейп нагадил в душу. И справедливо это или нет, оправданно или нет — она его ненавидит. За все разбитые мечты, за оторванные с мясом крылья, за то, что ей больше не хочется ни летать, ни танцевать.

Нет больше легкокрылой смеющейся феи. Есть мстительная ведьма, почти незнакомка.

Будь ты проклят, Северус Снейп!

* * *

«Не хочу я тебя жалеть, не хочу! Ты убил меня, и кажется это пошло тебе впрок? Какой ты крепкий! Сколько лет ты собираешься прожить после того, как меня не станет? Я хотела бы тебя держать так, пока мы оба не умрём! Как бы ты не страдал, мне было бы всё равно. Мне нет дела до твоих страданий. Почему тебе не страдать? Ведь я же страдаю! Ты забудешь меня? Будешь ты счастлив, когда меня похоронят? Ты, может быть, скажешь через двадцать лет: «Когда-то давно я любил её и был в отчаянии, что потерял её. Но это прошло. С тех пор я любил многих других. На смертном одре я не стану радоваться, что иду к ней. Я стану печалиться, что разлучаюсь с ними».

* * *

Снейп — не Хитклиф. Северуса Снейпа ничто не способно свести с ума. Его сердце в ледяной колбе и жесткой броне. «Мистер Рационализм» никогда не утратит контроля над собственными чувствами.

Лили — не Кэтрин. Никогда, ни в помыслах, ни в действиях не предавала Лили Северуса. И она не прощает его.

Она уходит. Потому что с неё — довольно!

Лили была полна решимости покончить с Хогвартсом как можно быстрее. Чтобы раз и навсегда сжечь за собой мосты, отрезать себе путь к отступлению.

Если уж уходить, так уж уходить красиво, правда?

Гордо печатая шаг, бодро стуча острыми каблучками она шла по узкому проходу между столами в Большом Зале.

Взгляд задерживался на лицах. Некоторые стали почти родными за эти годы: Алиса, Мэри, Джеймс, Нарцисса. Некоторые оставались где-то на периферии, на краю сознания: Питер Петтигрю, Дороти. А кто-то вызывал острую неприязнь: Мальсибер, Розье, Яксли.

Лили гордо вскинула голову.

Ей ужасно хотелось плюнуть на свою затею и уползти в тень, схватить тарелку с овсяной кашей, уткнуться в неё и сделать вид, что ничего такого не было, ничего такого она делать не собиралась. Но легкие ноги уже вознесли её на ступеньки к преподавательскому столу.

Лили остановилась, будто оратор, готовый к выступлению.

— Доброе утро, господа, — начала она с улыбкой.

Главное, чтобы на губах играла улыбка. Неважно, что похолодели руки.

— Я займу ваше внимание всего-то на минуточку. Хочу сделать официальное заявление о том, что покидаю Хогвартс.

Легкий ропот пронёсся над столами гриффиндорцев.

— Эванс, у тебя жар? — с ленцой в голосе поинтересовался Сириус. — Выпей аспирина, охлади голову.

— Я благодарю своих друзей за то, что все эти годы они были рядом. За их доброту, отзывчивость и их поддержку.

— Грязнокровка, — подал голос Мальсибер. — невежливо мешать людям завтракать.

— Я знаю, что таким, как я, некоторые из вас не рады, — продолжила Лили. — Они думают, будто грязнокровки отравляют ваш мир. Но это не так. На самом деле мы, чистокровные твердолобые снобы, ваше спасение.

Со стороны слизеринцев раздался осуждающий свист. Гриффиндорцы набычились, словно петухи, готовые сорваться в драку.

МакГоногалл и Спраут опасливо озирались, опасаясь, как бы не случилось беспрецедентной драки прямо здесь, в Большом Зале.

— Мисс Эванс… — услышала Лили предупреждающий голос профессора Слизнорта за спиной, но решила не отвлекаясь, высказаться до конца.

— Мы как громоотвод для вашего яда, копившегося веками. Если нас не будет, вы захлебнётесь собственной ненавистью насмерть. Змея укусит собственный хвост. Да будет так! Профессор, — обернулась Лили к подскочившему к ней Слизнорту, — разрешите на прощание сделать подарок?

Она подхватила первую попавшуюся под руку тарелку, легко трансформировала её в круглый аквариум. Отрезав золотую прядь своих волос, бросила её в аквариум, и та обернулась золотой рыбкой с хвостом, похожим на пышную прозрачную вуаль.

— Помните обо мне, сэр, — сказала Лили с улыбкой. — Вспоминайте, пожалуйста, с любовью.

— Как очаровательно, моя дорогая, — всплеснул руками профессор.

Лили улыбнулась и вновь повернулась к залу:

— Друзья и враги, алые и зелёные, и остальные, — со смехом сказала она, разводя руками так, будто в едином порыве хотела обнять всех. — Прощайте.

* * *

— Это несерьёзно! — возмущалась Мэри.

— Ещё как серьёзно, — возразила Лили.

Алиса сидела на кровати и наблюдала за тем, как подруга решительно собирает вещи, собираясь покинуть их.

— Ты не можешь этого сделать. Этого никогда не было! Как можно уехать из школы, не закончив её? Никто так не делает.

— Ты уж прости, Мэри, но для меня это не аргумент. В любой истории рано или поздно находится тот, кто делает что-то впервые.

— Но как ты будешь жить? — всплеснула руками Дороти.

— Среди магглов? Поскольку я сама маггла, для меня это не страшно. Жизнь за аппарационным барьером вовсе не заканчивается. Я даже склонна полагать, что, напротив, только-только начинается.

— Лили! Ну как же так? Как ты так можешь? — заговорила Алиса своим мягким нежным голосом. — Неужели тебе нисколько не жаль расставаться с нами?

Стоит только начать сомневаться и всё — ты пропал. Нельзя сомневаться. Нельзя!

— Никто не запрещает нам переписываться.

Лица у подруг была замкнутыми и осуждающими. У всех. Даже у обычно мягкосердечной Алисы.

— Ты жалкая трусиха, -холодно бросила Мэри Лили в лицо. — Сбегаешь от трудностей.

— А я что, обязана быть героиней?

— Мы готовы бороться за права таких, как ты, не щадя себя, а ты — сбегаешь?!

— Прежде чем кого-то спасать, Мэри, я бы порекомендовала для начала убедиться — оно ему надо?

— Вольному — воля, — сжала в тонкую линию губы Мэри. — А невольник, как известно, не богомольник. Ступай, Эванс. Будь счастлива.

Лили в сердцах захлопнула чемодан:

— И тебе не хворать.

Она уходила, чувствуя, как сердитые, непонимающие, растерянные взгляды вонзаются в спину, словно невидимые кинжалы.

Лили допускала что, возможно, у подруг был повод, даже право на неё сердиться.

Какая-то часть неё чувствовала себя виноватой, как будто она и правда предавала их.

Но всё это ерунда. Всё это скоро забудется. Лили будет дома, среди своих, а Хогвартс... Хогварт со временем останется лишь смутным приятным воспоминанием, как не случившаяся сказка или давно приснившийся сон.

Стоило спуститься в гостиную, как количество давящих на психику взглядов удвоилось, даже утроилось.

Вот именно такую атмосферу и называют прессингом. Хотелось втянуть голову в плечи и проскочить мышкой, пробежать бегом.

Никто не проронил ни слова, пока Лили шла, из последних сил гордо выпрямляя спину и делая вид, что её нисколько не волнует ни их мнение, ни взгляды, ни осуждение.

Ничего страшного. Ей тоскливо? Всё правильно. Таки и должно быть. Ведь не легко переворачивать главу своей жизни.

Лили беспрепятственно спустилась вниз, пересекла большой холл и входные ворота Хогвартса захлопнулись за её спиной. Она обернулась, чтобы прощальным взглядом окинуть знакомые окрестности.

Неужели она никогда больше их не увидит?

И всё всерьёз? И мосты сожжены?

— Эванс!!! Стой!

Джеймс, сжав руки в карманах, хмуро смотрел на неё, поджав губы.

Лили не могла припомнить случая, когда бы он смотрел на неё вот так — без тени веселой, словно бы подтрунивающей, подначивающей улыбки.

— Какого черта ты творишь, Эванс?

— Пошёл в задницу, Поттер. Я уже сказала всё, что хотела и больше не намерена отвечать ни на чьи дурацкие… ох!

Поттер больно схватил её за руку и подтащил к себе, не смотря на попытки сопротивляться.

— Ты совершаешь ошибку. Страшную ошибку, Эванс! Ты и сама это знаешь. Кто-то должен тебя остановить.

— Убери от меня руки!

— Дура! — тихо выдохнул он.

— Пусти! — зашипела Лили, сузив глаза.

Джеймс замер, глядя на неё пристально, в упор. Даже не мигая.

— Я знал тебя много лет, Эванс. Иногда мне казалось, что я один тебя знаю по-настоящему. Но в последние месяцы всё не так. Возможно одно из двух: то ли в тебе что-то изменилось, что-то настолько важное, что я тебя не узнаю; то ли я на самом деле никогда тебя по-настоящему и не знал. Но знаю одно, если ты сейчас уйдёшь, я больше не смогу тебе помочь, Лили. — Джеймс с нежностью коснулся волос Лили. — Впереди нас ждёт такое, что, возможно, уйти для тебя действительно к лучшему. Вот только та Лили, которую знаю я, — моя Лили, — так никогда бы не поступила. Она бы не бросила друзей, не предала бы саму себя, не стала бы испуганно прятать голову в песок, словно страус. Лили? — Джеймс протянул ей раскрытую ладонь. — Лили, прошу тебя, одумайся! Пойдём назад, со мной. Ты должна вернуться. Ребята подуются какое-то время, но всё пройдёт, всё забудется. Мы будем вместе.

Протянутая ладонь так и осталась одиноко висеть в воздухе.

Лили отрицательно покачала головой:

— Прости, Джеймс.

* * *

Хогварт-экспресс несся сквозь тусклый день, почти в сумерках.

Стрелки бежали. Колеса крутились. Время шло — двигалось по кругу.

Когда-нибудь нас просто выбросит за круг стрелок и спиралей, и мы растворимся вне временной рамки. Но это будет когда-нибудь. А пока поезд летит вперёд, пока — колеса крутятся.

Налипающий на стекла снег таял, превращаясь в воду. В маленькие прозрачные ручейки, из-за которых мир за окном выглядел преувеличенным и, вместе с тем, размытым. Словно поезд плакал, прощаясь с Лили. Плакал вместе с Лили.

У поезда и у неба был повод плакать — взрослея, мы перестаём быть феями. И становимся ведьмами.

Солнце устало поднималось на небо, окутанное серым ореолом холодных северных туч.

Холодно и серо. Кажется, не дожить до весны. Кажется, весна навсегда осталась в прошлом. Там, где Лили была маленькой девочкой, протянувшей руку к маленькому мальчику, похожему на волчонка.

Она думала, сумеет его приручить. Но волки не бывают ручными. На то они и волки.

Прощай, Хогвартс.

Прощай, Северус Снейп.

Говорят, что тот, кто не может простить сам не будет прощён. Но может быть Джеймс Поттер будет великодушнее и не станет вспоминать о Лили Эванс плохо?