Антро львиная проза: Священная Стрела (джен)

Через день Арзис получил от сира Стана, который избегал смотреть ему в глаза, избегал слов (кроме самых необходимых), двадцать тысяч империалов золотом, причём не слитками (было бы два батона), а удобными монетами (двести приятных плюшек). Он даже не знал, для каких целей Арзису выдавалась такая сумма из кошельков молодой Хозяйки, и это угнетало его ещё больше.

Зато Арзис знал прекрасно: половину отдаст родне этого Ману, или как его там, им любые деньги будут впору, они и так ничего не ждут; а остальное — заберёт себе. Разумно и предприимчиво, риск — крошечный, доход — почти годичный.

Всё, что оставалось — уйти из обители в Баш и разузнать, где, как и с кем Ману жил.

Вышел из главного входа, посмотрел на знакомые, стройные два тополя при входе, потянулся вверх. Поправил тунику, топнул кнемидами. Надумалось: надо бы тугой красивый кошелёк чем-то скрыть с пояса, а то стащат.

У парадного входа в обитель Вестающей вряд ли можно найти много грязных мешков, и Арзис отправился в цоколь. И снова таки у чёрного входа столкнулся — мощно, внезапно и с шумом — с Тоей, которая несла перед собой (не видя дороги) большую корзину, доверху полную гусиным пухом (с тканью наверху).

Пух зрелищно, красиво, как прекрасный снег на севере, разлетелся по коридору, часть охотно улетела за дверь; корзина стукнулась о стенку; Тоя упала на Арзиса.

— Фус! — она.

— Твою мать! — он.

Он не видел её некоторое время. Не разговаривал — давно уже. Кажется, с дня поединка. Вроде как пару дней назад завязалась беседа у чёрного входа после обычного «Привет, Тоя — Сильного дня, сир Арзис» (Тоя снова обращалась «сир», и всё тут; правда, уже без «господин»), но вмиг прервалась, ибо служанки, дхаарки, кухарки — кто там поймёт — куда-то заспешили, и уторопили Тою за собой.

Естественно, Арзису от столкновения ничего не было. Тоя же уткнулась мордахой ему в грудь, и даже пришлось схватиться за его пояс, чтобы не упасть; вряд ли бы это случилось, ибо он поймал её, лёгкую, за плечо. Но как только она совладала, выяснилось, что амулет с символом Ахея (и кольцом Арзиса тоже) зацепился шнуром за фибулу на его тунике.

— Что там такое? — уже недовольно спрашивали из мойной рядом.

— Извинить меня, — сделала Тоя осторожный рывок с бесконечно виноватой улыбкой и такими виноватыми ушами. Не получилось — всё ещё больше запуталось.

— Носик цел? — поинтересовался Арзис, пригладив по плечу, за которое поймал.

— Нет. То есть, да, — ловкими пальцами львицы она пыталась освободить свой нашейный символ из плена фибулы Арзиса. Не получалось, пришлось быстро снять его с шеи и высвободить вот так, трагично глядя на рассыпавшийся кругом пух. — Извинит сир-господин Арзис, — освобождённая, спрятала символ с кольцом за воротом, и отошла на шажок.

Она очень нажала на «сир-господин», но немудрено: две служанки вылезли из мойной и уже с любопытством глядели на представление. Наверное, потом ещё полагалась взбучка за много утраченного пуха.

— Сильндень, сир Арзис, — сказали ему.

— Так, хаману Реная есть? — мгновенно он принял угрожающий, деловой вид.

Те сникли, даже уши им чуть прижались:

— Нет, не тут.

Тоя умолкла, чуть в сторонку, к стеночке.

— Тоя пойдёт со мной по важному делу. Дело определила Хозяйка. Скажете Ренае, дхааркам, и всем остальным, — угрожающе сказал Арзис. Теперь для Тои: — Бери корзину, вытруси из неё, вытруси всё. Прям сюда, на пол. Так. На, поставь это, — дал ей кошелёк, — накрой вот тряпкой. Вон той, белой. Пошли.

Кивнул ей, и она, растерянная, послушно юркнула в дверь на белый свет, вместе с корзиной, в которой ютились деньги в кошельке.

Арзис хлопнул дверью, снова кивнул ей и они куда-то пошли.

— Куда мы идём, сир Арзис? — она сзади и слева.

— Ты как, забыла насчёт «сира»?

— Нет-нет. Но я при иных _Семейных_ не могу так говор… — тихо сказала она.

— Можешь.

— Аааам, так будет нехорошо, — пожаловалась Тоя, причём убеждённо; она вообще могла говорить убеждённо и веруя, это уж Арзис подметил. — Сложно. Подумают не то-то. Они и так… — не договорила.

— Мы в Баш идём, решим вопрос. И вообще, как раньше я сказал: выйдем в город, вместе, здесь в подвале сидеть нечего.

Хотел добавить «пусть на тебя добрые Сунги взглянут», но не добавил.

— Арзис, погоди, пожалуйста, — остановилась она. — Но…

— Что? Идём, у нас дело есть.

— Нельзя идти так, в рабочем платье я, — указала на себя, потрепала передник. — Грязное оно. Переодеться на выход надо, непорядно. А там ещё работа…

— Работа постоит. Нет времени, пойдёшь так.

Тоя, кажется, немного подумала; поглядела на обитель, немного мученически, немного с решимостью, потом сняла головную накидку, обмотанную вокруг пояса, и надела себе. Уши с железными кольцами встали в прорези. Они шли к чёрному выходу, чёрным воротам (восточным). На выходе Арзис усмехнулся привратным стражам, один из них — Тай — поднял ему руку в приветствие.

— Зачем тебе дхаарка? — смешливо спросил, упираясь о холодный камень стражной башенки. Провожал взглядом, бросал монетку, один империал.

— Нужна.

Снова таки, Арзис хотел пошутить, но не пошутил. Подумал только, что Тай — самый опасный тип среди всей охраны Вестающей. Самый такой… в головорезы. С таким можно натворить дел. Идеально бы так: он, Тай и Мауна. Был бы хороший костяк деловому кружку; конечно, самки в деловых всегда очень-очень многое усложняют, но если всё делать правильно, то сложности преодолимы; а их таланты порой незаменимы. Арзис замечтался, добавил себе в банду ещё Хагала. Это ничего, что он дурак, особо в вопросах самок. Дурак и отчаянный, такие тоже полезны. За выпивкой он бы Хагалу в два пальца объяснил, что делать с такими, как Атрисса. И не делать.

Он, конечно, враг, и должен был быть убитым, везучий; но сегодняшние враги — завтрашние друзья.

Они пошли дорогой от обители к Башу. Это полльена (пять сотен широченных шагов), потом направо по улице. Тоя несла немаленькую корзину, обняв её двумя руками, не жалуясь. Она молчала, и шла слева и сзади. Арзис шёл впереди; по манере вояк, что бывали на Востоке, он абы как заткнул длинный нож за пояс сзади вместо короткого меча. Навстречу прошли два стражника, и Арзис немало удивился этому (тут совсем пустая дорога!), а потом понял, что Башский магистрат ещё как опекается обителью Вестающей, ну естественно, должен. Конечно же, Арзис показался им подозрительным, и они уже было направились к ним обоим, но Арзис вынул небрежно из-за пояса (тоже сзади) бронзовую табличку с именем Хозяйки и совсем пустым местом для личного девиза. Такие имелись у всех в Семье; по дому их не носят, но вот если куда идти — то берут. Особо вот Арзису полезно её брать. Стражники вмиг перестали интересоваться, Арзис высморкался набок (вправо, потому что слева — Тоя) и ещё плюнул.

Вдруг он остановился, осмотрел Тою от когтей лап (не очень-то скрытых подолом платья в половину голени) до кончиков ушей (по три железных кольца в каждом). Влажный нос, блестящие глаза, еле видно белизну зубов.

— Стой, а кнемид у тебя что, нет?

— Нет, я ж по дому и подле ходила.

— То-то я слышу шаги твои, это самое, цокают, и это... — задумчиво не закончил Арзис.

— Дхаарам позволено во львиных местах без кнемид, могу и босой идти, — с готовностью молвила Тоя.

— Так лапы могут устать, побиться, — сощурившись, посмотрел на обитель Арзис. Отошли уж на шагов триста. Красивые тополя скрывали забор во львиный рост.

— Нееет. Сойдёжно будет, с… Арзис.

— Как будет? — позабавило его наречное слово.

— Будет хорошо, обычайно, — поторопилась поправиться Тоя.

— Ладно. Возвращаться — не дело, — шмыгнул носом Арзис, подумав о служанках-кухарках-дхаарках, которые могут завернуть-задержать сбежавшую с ним Тою, — примета плохая. Придумаем что-нибудь. Тебе с корзиной неудобно, — оценил он её снова. — Оставь на обочине, только не кошелёк, да, а корзину. Заверни его в тряпку. Всё, не упусти. Идём.

Тоя всё так и сделала, обняв кошелёк как львёнка, и они пошли дальше. Никого не было. Пару раз он посмотрел на неё, обернувшись влево и чуть назад. Она каждый раз смотрела на Арзиса, а потом — прямо, вперёд, поняв, что он глядит просто так, ну или не просто так, но без намерения: поговорить, отругать, остановить, наказать, рассмотреть, схват…

— Сунгам тоже можно, — с расстановкой начал он, — без кнемид в львиных местах. Даже без штанов. Некоторым — даже без головы.

— Сунгам можно всё, — просто ответила она.

— Хорошо ты хватила, Тоюля. Всё. Мёд бы лизать твоим языком.

Он пару раз слышал такой оборот от одной старой шлюхи с прозвищем Качанка. Даже не стоит спрашивать, как она получила такое прозвище. И да, даже спиной и хвостом, гривой и загривком, он ощутил, что Тое немножечко неудобно. Лизать. Подвал. Она, вся в вине, в тёмно-красных потёках, мокрая. Мысли так у всех поразбредаться могут, что потом не загонишь обратно.

А они по делу-то идут, а не шутки шутить.

— С молоком, — добавил он.

— Я люблю молоко, — вдруг сказала она, после мига раздумий. — А ты, Арзис?

Понялось, что это быстрое «А ты, Арзис?» далось ей не просто так, не без усилия, не без обдумывания. Встречный вопрос, усилие, поддержка разговора. Ты. Арзис. Вопрос. Это много всего.

— В Нахейме я только то и делать буду, что обпиваться молоком. А ты, Тоенька, что в Нахейме делать будешь?

— Ничего. Я там не буду.

— Чего ж не будешь. Ты за Сунга замуж выйдешь, ты будешь Сунгой, и попадёшь, — указал он на неё на ходу, это слева и чуть сзади.

— Для Нахейма праведницей надо быть-быть, наверное, — подумав, ответила Тоя, гладя себе накидку.

— Куда уж тебя праведней-то… Направо.

— Нет, иногда я делаю плохое. И думаю плохое.

— Рассказывай, всё.

Она неуверенно заулыбалась, заходили уши, она странно повела плечом.

— Да обычно, как все. Ленивая бываю. Могу там… унывать. Или… такое. Нельзя о грехах рассказывать. О плохом.

Подумав о плохом, Арзис решил сейчас о нём не думать.

— В общем, не беспокойся: станешь Сунгой, можно будет думать и рассказать что хочь, можно будет всё. А то теперь прям всё нельзя.

— Ну да-да, дхаари много чего нельзя. Все главные правила Сожительства с Сунгами я помню.

Есть такой Имперский закон: «Приказы для дхааров, или Сожительство с Сунгами». Старый-старый, как вечно дополняемый и сменяемый Кодекс Ашаи-Китрах; как и Кодекс, закон этот терпит причудливые приключения.

— А что там за правила?

Начали входить в Баш. Вот колодец с ходящим по кругу волом, что качает воду. Здесь влажно, болото, Арзису запачкались лапы (с отличными легатными кнемидами), а тем более — Тое (без кнемид).

— Мрррааам… — всерьёз задумалась Тоя.

Арзис спросил просто так, чтоб поболтать. Он знаком со многими из этих правил, ну как не знать их, если в Империи живёшь. Если ещё добавить местные обычаи насчёт дхааров, то сам Ваал лапу сломит.

Тоя быстро начала, обходя лужу:

— Уши на виду в львиных местах, если только не мороз. Не писать высоким алфавитом...

«Высшим», — поправил в уме Арзис.

— …стоять ко всему в отдельной очереди. При всех не говорить громко, не рычать и не кричать, не петь на своих наречиях, если только не разрешили. Оглашать имя, породу и место где живёшь, и кто тебя отвечает, за тебя. Нельзя при Сунгах говорить на своём наречии, если только не разрешили. Нельзя праздновать Сунговые праздники…

«Сунгские», — поправил в уме Арзис.

— …но можно их обслужить, не веселясь, — скороговоркой говорила Тоя, сбиваясь с дыхания. — Соблюдать обычаи Сунгов, хозяев Империи…

Посмотрела на него, потому что её голос начал перебиваться уличным:

— ...всё охотное! Зверь!…

— Не снимать кольца с ушей, — поймав миг тишины, добавила и умолкла.

— …луки, стрелы, наконцы!... — воистину рычала некая уличная львица.

— Если только спать идёшь, наверно. Но я сплю с кольцами...

Говорить стало неудобно из-за всего этого шума, потому он подобрал Тою поближе к себе за локоть, совсем рядом, слева.

— Ты спишь с кольцами? — поинтересовался Арзис, выбирая путь в толпе.

— Я, я... Арзис, я что-что-что, я не услыхала? — как-то очень обеспокоилась Тоя, даже прижалась к нему, и он приобнял её на короткое мгновение, оберегая от столкновения с ручной повозкой.

— С кольцами спишь, говорю? — сказал он ей, ближе.

— Да, мне так обычно, — Тоя и себе потянулась к его навострённому уху. — Я всегда привыкла.

Прошли пару шагов, прошли мимо таверны, она вдруг добавила, снова потянувшись к его уху:

— Я легко сплю.

— Луки, стрелы, наконцы! Проводы на хорошие места! Всё в путь! Всё охотное! Зверь! — ревела рядом львица, рассевшись на табурете, как идольд у восточных варваров, после каждого восклика бряцая звонком.

Арзис остановился подле этой львицы. Предлагалось войти в лавку: видно, что старую; деревянную; сверху была надпись, но она давно стёрлась.

— Кнемиды есть? — спросил он у львицы.

Она не ответила, только махнула звонком, мол, заходи, там всё узнаешь, и снова:

— Луки, стрелы...

Арзис так и сделал, и вошёл в темноту первый; ударился о потолочную балку. Лавка точно старая — в ней царил бардак и обилие, типичные только для старых, набитых торговых мест. За столом сидела хаману возраста силы, очевидно сестра крикуньи у входа, и плела сеть.

— Хорошего дня, добрые...ый Сунг, — помахала им рукой, заметив, что Сунг только один, а к нему впридачу — просто дхаарка.

Этот обычай в Листигии, особо здесь, на её севере, не переставал удивлять Арзиса. Сунги-листиги всем подряд махали рукой, и по любому поводу. Когда он решал вопросы в весёлом доме, то постоянно видел, как его подопечные львицы манят львов, махая рукой и бряцая при этом браслетом с громкими бряцалками.

Открытый, торговый прайд. Чем-то на хустрианцев этим похожи.

— Хорошего дня госпоже-хаману, — чуть поклонилась Тоя, как и принято.

— Красивого, — подошёл Арзис, оглянулся, заткнул ладони за пояс. — Шумно тут у вас.

— Ой, льстец. Красивого. Что, так хорошо выгляжу сегодня? — засмеялась торговка, и пригладила-разгладила уши, держа в ладони крюк для сети.

— Уже подозреваю красоту дочерей львицы.

Довольная таким во многом хитрым комплиментом, львица бросила крюк с сеткой и встала:

— И, что ищешь, алмазный? — вышла. — Ты временем не найсагриец? — спросила внезапно, броском.

Тоя стоит сзади и слева Арзиса, сложив руки перед собой и глядит вниз: дхаарские манеры знает хорошо — всё-таки на служении у Вестающей.

— Лучше. Яамриец, — осанился Арзис с усмешкой, и подёргал буро-серую гриву.

Тоя подняла на него взгляд на миг, потом снова опустила.

— А, сила Империи, страсть Империи. Слушай, ну легатных кнемид у меня нет, — придирчиво смотрела она на его лапы в коротких, до начала голени штанах.

Арзис показал на Тою пальцем, потряс ладонью:

— Не мне. На неё.

Удивилась торговка, удивилась и Тоя. Нет, та даже испугалась и растерялась одновременно.

— Гм. Ну это делать надо на неё, обмерять.

— Готовых нет?

— Есть пару самочьих готовых, но много дороже будут, — немедленное предупреждение.

— А ну.

Она просто, без сантиментов приподняла Тое подол, чтобы осмотреть лапы.

— Экая лапистая твоя дхаарка, ей побольше нужны. А сама вроде тощая. Но у неё лапы в грязище, мерять не дам.

— Надо помыть, где можно лапы помыть?

— Ну там разве что, дальше... Да зачем мерять, много церемоний. На, купи, подгонит себе и пойдёт.

Торговка предлагала дешевый вариант, ни туда, ни сюда, с такими разве что подле дома только ходить, да и всё.

— Не, эти не, — медленно сказал Арзис, хмурясь, устрашающий. — Ничего лучше нет?

Тоя посмотрела на него снова в краткий миг. Так угрожающе, наверное, спрашивают что-то, если перехватили по дороге. Ничего лучше нет? А ну, выворачивай карманы, показывай, всё показывай, раздевайся.

— Лучше? — удивилась торговка. И с вызовом: — Есть.

Вынесла. Ремни из мягкой воловьей кожи. Основа, подбитая железными гвоздями. Полностью закрывают когти. Действительно в путь, дорожные.

— Иди, помой лапы, — сказал Арзис для Тои.

Торговка, вздохнув и гладя себя по груди, молвила:

— Туда вон, за угол, есть корыто, там сольёшь себе.

— Да, госпожа-хаману, — кивнула та, и пошла прямо так, со свёртком из двадцати тысяч империалов. На полдороге остановилась, возвратилась и протянула кошелёк в свёртке ткани Арзису.

— Пожалуйста, сир-господин Арзис возьмёт-возьмёт.

— Тоя, говорили же о сирах и господинах. Вот же накажу.

— Да, — сразу согласилась она, и пошла.

Торговка хмыкнула, посмеявшись с этого хождения туда-сюда и болтовни. Арзис же подумал о том, что его юная, украденная львица-дхаари всё-таки нащупала, что там монеты, и мудро не решилась с ними оставаться сама хоть на миг. Сообразительна.

— Ты чего, ей эти кнемиды решил купить? — насмешливо спросила торговка.

— Да. Но пусть померяет.

— Зачем такие кнемиды дхаарке? Купи ей ошейник лучше, без ошейника ходит, — смерила его хитрым взглядом хаману, облокотясь о стол. — Порядок будет.

— Не. Неа, — с чем-то медленно не соглашался Арзис, разглядывая интересную сумку для охоты, похода; своё вялое несогласие он не закончил, ибо тут вернулась Тоя.

Она уселась на пень, который правил за стул, его подсунула хаману (лапой). Шустро надевала кнемиды, и Арзис, глядя на её лапы, удивился Тоиной будничной ловкости.

— …всё охотное! Зверь! — снова послышалось с улицы.

— Тоя, тебе зверь нужен? — спросил Арзис с ухмылкой, перестав трогать шкуры ежей.

Совладая с последним ремнём, она поглядела на него исподлобья, наклонённая к лапе. Серьёзная такая, взгляд из-под накидки, лапа вытянута вперёд, смотрит. Ей походили уши — не спешит с ответом; она размышляет, подбирает слова.

Подобрала, и:

— Арзис...

— Не сиди, вставай, — прервала все нюансы торговка-хаману, жестила Тое: поднимайся на лапы.

— Ну как, хорошо сидят? — потянулся вверх Арзис и зевнул. Свёртком с кошельком нечаянно ударил о снова-таки потолочную балку, монеты приятно похрустели.

— Очень хорошо, — сразу сказала Тоя.

— Походи, — посоветовала торговка.

Тоя прошлась, сцепив ладони под грудью. Она стала чуть выше. «Её накидка — сзади аж до начала хвоста», — отметил Арзис. Длинная, тёмно-бурая. На все погоды и случаи.

— Хорошо, хорошие, — доложила Арзису после кружка. — На такую львицу, как я, подойдут. С лапой такой, — приподняла лапу перед собой, покрутила, показывая ему. — С такой.

— Отлично. Берём.

— Девять сотен, — вкрадчиво молвила торговка, прямо как в отместку; уверенная, что такая оглушительная цена заставит этого устрашающе-симпатичного львину (её бы дочери подошёл, но надо знать, кто таков и чем занимается) задуматься, надо ли дхаарке такие кнемиды.

— Какой вопрос, — Арзис вытащил девять золотых из того самого кошелька и поставил на стол.

Торговка взяла деньги с подозрением, покусала.

— Кстати, львица знает, где здесь сир Ману жил? Большой такой, он ещё в Круг любил ходить.

— Мда, слыхала, слёг и умер на днях. Иди в Новосёл, он оттуда.

— Он что, не в Баше жил? — чуть оскалился Арзис. Это предполагало лишние усилия, дорогу и трудности.

Спрятав в сундучке золотые, она ответила:

— Это часть Баша, на север. Я точно не знаю, там о нём спроси. Там знают. У него жена осталась и трое сыновей. И мать больная, его, — загибала пальцы хаману, хмурясь. — Отец его на охоте пропал, давно... Чего ещё надо, добрый сир? — во все зубы (сломанный клык) улыбнулась ему, вернувшись к делу.

— Хорош. Пошли, Тоенька, — тронул он за плечо подопечную и украденную из обители львицу-дхаари.

— Ты ещё заходи, если что! — поторопились сказать Арзису в спину и хвост.

Они и пошли дальше, на север Баша. Тое снова передался свёрток с кошельком, и она снова его бережно понесла.

Важно прошёл фирран в наморднике с молодым наездником, разгоняя толпу по узковатой улочке. Прижались и они поближе к стенам, делать нечего; Тоя непривычна к фирранам, львиным сородичам размером, считай, лошадь, и явно боялась. Отходила задом к стенке, забыла что в кнемидах, споткнулась, но и Арзис её схватил, и она схватилась за Арзиса. С извинением поглядела на него.

Он же позвал фиррана, издав цоканье языком — так их подзывают, особо чтобы поласкать или для кормёжки. Фирран отозвался, и остановился возле Арзиса, принюхиваясь, но хозяин заставил пойти дальше, и добавил:

— Придурок.

— Но-но! — предупредил его Арзис, но наездник не отреагировал. Арзис проводил эту парочку взглядом, затем они с Тоей пошли дальше.

— Арзис?

— Да?

— Снимать их? — показала на кнемиды Тоя. — Мы уже... всё? Сделали?

— Что? — ничего не понял Арзис. — Почему снимать? Тебе что, в них неудобно?

— Удобно.

Арзис сказал раздражённо:

— Носи, раз удобно. Не ходить же по Башкскому говну простолапой.

— Значится это, они мне-мне? — удивилась Тоя.

— А кому ещё?

— Я вот подумала, — быстро заговорила она, обходя лужу, из-за чего они ненадолго расстались, — что это мы пошли покупать кнемиды львице, у которой лапа, как у меня. Работа такая — подобрать кнемиды, для неё я нужна.

— Какой львице, например? — полюбопытствовал Арзис, следуя этой забавной мысли Тои.

— Не знаю. Какой-то твоей львице, или там… не знаю… какой-то, — жестила она с естественной растерянностью.

— Нет. Они тебе. И навострись: мы как раз продолжаем путь по нашей работе. И там ты должна выглядеть хорошо.

— Куда мы идём? Вех, выгляжу я плохо-плохо, — у Тои было нечто вроде хорошо придушенной паники.

— Что, хочешь чтоб мы ещё шмотья накупили?

— Нет-нет-нет, — ужаснулась Тоя. — Милосердный Ахей, что мне теперь делать?

— Идти за мной, что ещё, — с суровым оттенком сказал ей, не оборачиваясь (она — сзади).

— Я знаю. Но… что-что теперь делать? — воистину сокрушённо молвила она. — Так... нельзя.

Арзис махнул рукой, мол, идём и хватит ерундой заниматься. Тоя притихла, и некоторое время они шли совсем молча. Но затем кое-что случилось, как только они остановились на перекрёстке — Арзис ощутил, что его царапают коготками по предплечью: ласково, осторожно, и длинно, долго. Момент улучен хороший: и внезапно, и в покое (а не движении), и точно — он вздрогнул, прошла колючая волна по телу.

За моментом охотились, его высматривали.

— Арзис, — встала Тоя вроде и сбоку, но вроде и перед ним. — Я не знаю, что мне делать. Я вся благодарна, что ты мне подарил. Спасибо, — она присела, и даже склонила голову, и вся она очень переживала. — Не знаю, что делать.

Он сощурился с улыбкой. Определённо, так много этих «не знаю, что делать» оглашалось неспроста, и он внял почему, сведущий в обходных тропах львиц. Тут мимо пробежала стайка львят, и задела Тою, та аж пошатнулась; один из них бросил «Извинит маасси», второй ему сказал «Дурак, это дхаарка».

— Что, Тоюня, боишься быть мне должна? — говорил Арзис, глядя ей в глаза, а Тоя потирала ладонь о платье и сжимая свёрток. — Не знаешь, за что и почему?

Она совершенно честно призналась:

— Да, ну да. Не знаю, чем должна взамен.

— Правильно боишься. Бойся! Грррр. Заделал себе должницу, — порычал он на неё. Потом, задумчиво: — Кто знает, к чему всё это приведёт. Опрометчивое решение — примерить эти кнемиды.

Тоя тоже задумалась над перспективами и ловушками, закусала клыком губу. Он дотронулся к её носу, от неожиданности она моргнула, а потом не удержался, и перешёл к любимой вещи, уже с нею однажды проделанной — закрывать львицам мордашку: берёшь ладонь и просто закрываешь им рот, ещё водишь по сторонам; прошли мимо две хаману, обсудили происходящее: «Гляди, этот дхаарке заткнуться велит».

— Не кусайся, — навёл на неё напраслину, и повернул такую, с закрытым ртом, к себе хвостом, обнимая за плечо и показывая когтем куда-то на север, и так они вместе смотрели туда, куда-то на север. — Чтобы выполнить задание, которое нам поручили, тебе нужны кнемиды, чтобы ходить как надо и лучше выглядеть. Всё. Теперь в них тебе ходить за мной — таково твоё дело.

Тоя, когда он отпустил, первым делом оглянулась по сторонам. Совсем растерянная от всех движений и проделанных над нею вещей, она продолжила кусать себе клыком губу и начала приглаживать накидку, уши. Подумала: это всё ей за «сира-господина». Говорил же, что накажет.

— Арзис, что теперь, как мне делать?

Она имела в виду задание, которое им поручили. Но Арзис, наверное, понял что-то своё:

— Не капризничай, Тоюля. Ты крутишь мне голову, не слушаешься?

— Нет. Не слушаюсь, кручу. Фус! Не кручу, слушаюсь. Ой... Ахей, что я...

— Ты хитрее, чем я думал. Так, слушай сюда, — снова взял он её за плечо. — Давай мне наш груз. Вот так, — получил от Тои кошелёк. — Походи тут по улице и поспрашивай, где живёт Ману, который умер. Спросят, зачем — нужно для хозяйки. Точнее, хозяина. Хозяина. Всё, давай.

— Ману, который умер. Хорошо, — кивнула Тоя, пригладила накидку, проверила, спрятан ли символ Ахея (при Сунгах как бы можно, но не одобряется открыто носить), повернулась и посмотрелась на себя, прошлась сзади ладонью по платью, оглядела кнемиды, и пошла.

Всякий проходимец знает, что львица в твоей компании добавляет доверия, а особо — юная. Лев, который шляется по окрестностям и спрашивает о том, кто где живёт — подозрителен. Особо такой, как он. Прикинуться можно много кем, но очень сложно будет прикинуться безобидным. Но лев, который ходит со львицей и спрашивает, кто где живёт — это куда миролюбивее. А ещё лучше — юная львица без всяких львов с мордами убийц. Конечно, возможны затруднения либо недоразумения из-за того, что львица — дхаари, служанка в мире Сунгов, но это частности. Или, это даже может оказаться на руку в её поиске.

Конечно, сначала Тою он забрал просто потому, что так захотелось — львицы добавляют красок, и видят их куда больше. Вместо нудятины одиночного задания предстояло нечто странно-весёлое, с неожиданными поворотами и неизменным, тайным напряжением между полами. Но теперь Тоя действительно могла немного помочь. Наверное, она способна и много помешать, как это завсегда бывает с самками.

Обо всём этом думал Арзис, опершись о столб и скрестив руки. Нож неприятно давил в спину, основание хвоста.

Она вернулась довольно быстро, можно сказать — неожиданно быстро. И сама она шла быстро, но в последний миг подождала, пока перед нею пройдёт львица с вереницей львят, очень много, не меньше десяти; они держались друг за друга (львёны — за руки, парочками, львята — за жердь, которую несли вместе). Тоя провожала их взглядом, и Арзис наблюдал за этим.

Она подошла, и начала поправлять накидку, которую развевал нежданный ветер:

— Ману, который умер, живёт на улице туда. Надо идти туда прямо, — жестила Тоя, показывая — первый поворот налево не идти, второй поворот налево — идти-идти. Четвёртый-пятый дом слева — его. У его дома недостроенный забор из камней.

— Отлично, Тоюша. Ты — умница, — ему действительно понравилось. — Идём.

Улыбнулась, вздохнула:

— Там попался добрый старый лев, он такой добрый, — полуприжались её уши.

Снова они шли, и она всё что-то приглядывалась к нему, поравнявшись с ним слева, словно искала взгляда. Арзис это заметил, но не подавал виду.

— А что у тебя такое? — показала на его левую щеку.

— Где?

— Кто тебя ударил? — более определённо спросила Тоя; осторожно так.

— Это недавно было. Шёл я по городку, никого не трогал, и вдруг столкнулся с какой-то львицей. Она была молодой. Кажется, богатой. Кажется, красивой. К ней пристал какой-то бедолага, хотел выведать её львицины тайны и смеялся с неё, и я отогнал его палкой. Вот так, ткнул в живот. Львица поблагодарила и сказала, что я ей помог. Я спросил, где её охрана, ибо она молода, красива и богата. Она сказала, что у неё плохая охрана. Она вытащила письмо из-за пояса и начала им обмахиваться, как веером. Я решил с ней попрощаться, и при прощании сказал «Пусть Ваал возьмёт тебя на руки, львица». А она меня ударила когтями, потому что хотела, чтобы я поцеловал ей руку. И говорил ей уважительно, а не «ты». И извинился. И смел только слушаться. И в ответ... словами не передать, что я сделал с ней в ответ. Но ты уже сама знаешь, — Арзис выразительно потёр себе нос, намекнув на мучение мордашек.

Всё было немножечко не так. После убийства льва в садике и после отъезда Шиалы на следующий день, Хозяйка пригласила к себе. Похвалила и поблагодарила. Не объяснилась и не объяснила. Он был немного пьян. Всё чинно. При прощании Арзис полюбопытствовал, часто ли придётся протыкать почтенных гостей, и будут ли дополнительные деньги за такие проделки. Ответа не получил. Потом Арзис полюбопытствовал, она ли украсила копьё лентами и надушила его духами. Мауна сказала, что да. Лично? Лично. Арзис предложил, что духи это ничего, пусть будут, а вот ленты, раз уж такая свадьба, надо делать повеселее — например, писать на них стихи; она заинтересовалась и потребовала, чтобы он огласил эти варианты, и он предоставил; один из них кончался: “...на хую орёл сидел”. Мауна заехала ему когтями по морде и выгнала из покоев.

Задумавшись, Тоя осмысливала эту, в высшей степени любопытную историю. Думала она и тогда, когда он предупредительно спас её от столкновения с четвёркой нахальных молодых львов (и здесь красочный конфликт Арзис посчитал невыгодным, мгновенно определив, что они — силовое крыло местных львов дела), и завернул за угол, мимо грубо сколоченного указателя, на котором кто-то выжег: «Аша — шлюха».

— Плохая львица, — вдруг фыркнула Тоя.

— Согласен. Надо было ещё прямо там её отшлёпать. Зеркальцем.

— Отшлёпать... зеркальцем? — осторожно спросила Тоя.

— Да, — дакнул Арзис, оглядываясь. — Непослушных маленьких львичек шлёпают зеркальцами, ручными такими, знаешь.

— Аааа... Не знала, — пожала плечами Тоя, глядя на него. — Такой обычай, — нашла объяснение, поняла. — Наверное, для богатых. Зеркальца ручные — дорогие, это хорошая вещь-вещь. Лучше тонким ремнём. Или веткой. Такой меня мама била.

— Нравится мне ход твоих мыслей, Тоюша. Так, а ну-ка иди сюда, — он внезапно завёл её к одинокой, покосившейся скамейке, которая так удачно стояла на этой густой, зелёной, хаотичной, окраинной улице среди кустов, и никого подле неё не было.

Они и встали подле кустов.

— Так, Тоюша. Время кой-что сделать.

Она смотрела на него, серьёзная, снизу вверх.

— Тут ходят, — зачем-то отметила такое обстоятельство.

— Мы быстро. Давай кошелёк. И давай передник, что там в его кармане?

Тоя с готовностью порылась в нём, словно только этого и ждала.

— Нитки, ножик в тряпке. Ты им уколол палец, помнишь? — показала.

— Ладно, неважно. Надо наше добро распилить. Раз, два, три, четыре... ай, короче, — взял он на глаз охапку монет из кошелька, и поставил в свёрток. Потом ещё одну. Затем свёрток шустро пошёл в Тоин передник, а кошелёк похудел примерно наполовину.

Арзис не мог завязать шнур кошелька, что-то ему не выходило, и Тоя пришла на помощь, и всё мгновенно получилось.

— Так много, и как золотые, — просто заметила Тоя, показав на кошелёк. — Я когда несла, то поняла, что там монетки. Не думала, что такие.

— Девятнадцать тысяч сто империалов, — подмигнул ей.

Это дурацкий поступок — из озорства и гонора говорить ей сумму. Даже пилить при ней сумму — дурацкий поступок.

— Девятнадцать и сто. Ох, ещё тысяча. Это, наверное, очень много-много.

— Наверное. Эти, что у тебя, — потрогал он её за передник, — мы понесём обратно, домой. А вот эти, — потряс кошельком, — мы отдадим родным Ману, дом которого ты искала. Такое вот дело. Поняла?

— Да. Но зачем прятать в передник? — посмотрела она вниз, на себя. — Так неудобно, не пойдёт. Порваться может. Я в руках понесу, — предложила очевидность.

— Надо спрятать, Тоенька, — зачем-то настоял он: тоном голоса, жестом, касанием к её плечу.

В этом не было никакой необходимости. Свёрток выглядел самым обычным: просто нечто в грязноватой белой ткани, а не невесть что. Но вот настоял.

Дурацкий поступок — вообще её брать сегодня с собою, в это всё дело передачи денег за умершего льва, жизненную силу которого съела блистательная молодая Вестающая величайшей Империи Сунгов. Деньги любят тишину, поменьше глаз, поменьше суеты и движений. Тоя не понимала ничего из того, что они делали; но, наученная служением у Вестающей, не задавала никаких вопросов. Арзис не понимал тоже, зачем проделывает все эти странные, никому не нужные экзерсисы, зачем втягивает её, придумывая для них слабенькие разумные предлоги («Пусть дхаарка идёт с деньгами, никто не подумает, что у неё сумма и не стащит», «Пусть дхаарка ищет дом, не так подозрительно», «Пусть львица ходит со мной — мирнее выгляжу», «Пусть Тоя будет со мной, когда передам деньги, чтобы… чтобы что?» ). Он просто этого хотел. Просто хотел, чтобы она шла за ним в этот чудный день поздней Поры Всхода и делала всё, что он скажет. С этим Тоя пока справлялась безупречно. Хотел, чтобы она составила ему пару, ну точнее, компанию, компанию; чтобы их что-то связало, ну вот хотя бы это безусловно нечестное деяние, жадный денежный проворот; хотелось заляпаться в грязи, затащить туда ещё Тою, и ляпаться с ней вместе. Хищно, весело. У них должно быть больше общего. Так ему хочется. Есть примечательный (в некотором роде) случай на складе посуды, который должен был быть их общей тайной, связью, но тут много любопытных носов уже влезло, наделали шум, даже поединок из этого заколотили, они немного попортили эту связь (или наоборот?).

Ну да ладно.

— Надо-надо? Давай сюда спрячу, — и Тоя показала, что всё можно упрятать за пазуху, а не в переднике, который стал странно большим.

— Блестяще. Давай.

Но. Платье у Тои — глухое, не расстегнёшь, у шеи — драпировка, складки, которыми можно и шею прикрыть в случай непогоды. Практичное, повседневное, рабочее, обычное платье Сунг умеренных земель. Возле шеи ничего не пройдёт, ворот не распахнёшь. Казалось, задача неразрешима, и казалась таковой вроде для всех, ибо Тоя беспомощно оглядывалась вокруг, даже зачем-то встала на коготки, словно желая увидеть, не идёт ли кто там, за кустами или по дороге. Поглядела на него, выразительно так, тревожно и просяще:

— Что? — почесал он гриву.

— Арзис. Обычно я такого не делаю. Извини меня. Пожалуйста, распоясай меня.

Ему нравится раздевать львиц, поэтому всё сделалось, как и было прошено, без всяких вопросов. Цель, простая и прагматичная, стала ясна — если вещь не идёт под одежды сверху, то можно засунуть её снизу, не так ли? Намотав немного Тоиного пояса на кулак, Арзис рассмотрел его — тот оказался интересным; неширокий, он имел действительно красивую застёжку из бронзы, и на ней выбит треугольник с лучами из каждой стороны. Три вершины — три луча.

Пока он рассматривал пояс, Тоя увела под подол свёрток, напряжённо глядя то вверх, то за спину Арзису, выглядывая, не идёт ли кто. Зажала его высоко меж лапами, поправила что-то, и провела аж под грудь; в итоге удерживала его через ткань платья, и вопросительно поглядела на Арзиса.

— Интересный пояс. Что это значит? — показал на треугольник.

— Каждая мрамрийка носит такой. Обычайно его нельзя снимать, особо — на улице. И при львах, — ответила Тоя, ничего не рассказав о значении.

— Ничего, сегодня можно.

— Я не снимала, ты снял, — объявила она убеждённо, даже с претензией. Это было важно, важное уточнение.

Твёрдость убеждений соединялась с гибкостью, если требовалось. Арзису понравилось.

— А. Значит, львам снимать можно.

— Не всем, — ещё одно важное уточнение после мига раздумий.

Она нетерпеливо топталась, определённо ожидая чего-то.

— Это само собой, — Арзис кивнул, растянув пояс во всю длину и повесив себе на шею.

Так они и постояли. Сзади явно кто-то прошёл и явно обратил внимание на них, но Арзис не обернулся, и только смотрел на Тою, улыбаясь и щурясь от солнца.

— Пожалуйста, закрой меня. Надень пояс, — объяснила.

— Я понял.

Он сделал это осторожно, даже уважительно. Встал на одно колено, чтобы получше застегнуть и не пережать; и ему вспомнилось, как подобным образом они застегивали друг другу доспех в Легате. Тоя одной рукой придерживала свёрток у груди и под платьем, и ждала, пока он ровно посерёдке расположит застёжку с неизвестным ему символом. Он щурился и несколько раз делал маленькие поправки с совершенно излишней точностью.

— Спасибо, — молвила, как только поднялся.

Он увидел, что свёртка спереди уже нет, и понял о маленькой хитрости — он уже сзади, за спиной, за одеждой. Ну Тоя, ну спрятала — на все деньги. Потрогал (обнял) её за талию, сзади, чтобы увериться. Оно.

— Пошли.

Долго идти не пришлось, шагов двести от силы.

— Этот дом?

— Должен этот-этот быть, да.

Арзис постучал и они начали ждать. Он увидел, как соседи напротив выглянули и начали неприкрыто их разглядывать.

— Вроде кто-то есть, — определил Арзис. — Заходим.

— А я что, тоже буду заходить-заходить? — обеспокоенно спросила Тоя.

Предыдущий план и элементарный рассудок говорили, что нет — ей надо, естественно, подождать на улице; ей делать внутри совсем нечего. Тем более, бывают Сунги, которые у себя дома дхааров не принимают.

— Всегда будешь заходить-заходить, Тоюня.

Это её испугало. Она тихо заговорила:

— Арзис, тебе надо было, наверное, брать не меня. А брать служанок Хозяйки, не меня. Им, наверное, лучше подойдёт сопровождать... тебя... для... вот этого... Мы же заходим... в чей-то дом... А я вся-вся очень... Я нехорошо одета, Арзис, это великий стыд...

— Страдай, — обычным голосом сказал Арзис. — Некстати одета, но у тебя красивые кнемиды на красивых лапах. У тебя хвостатые лапы. Я купил им кнемиды, чтобы их не кусать. Знаешь, мы тут сейчас зайдём и будем говорить, а я бы вместо разговора жрал твои лапы. Вот это был бы...

Двери открылись.

— ...великий стыд, — договорил Арзис.

— Да? — явилась львица в дверях. Она носила траур. Она точно исхудала. Светлая, кровь посевернее; рассечённое ухо, наверное Менаи или Таллалу по прайду. Её мгновенно становилось жаль.

— Хорошего дня, хаману. Здесь жил сир Ману?

— Здесь, — львица посмотрела долу, а потом — без всяких излишних объяснений, представлений и всего прочего — просто кивком пригласила их вовнутрь.

Они вошли, и она закрыла за ними.

— Чем могу помочь? — услышал Арзис от неё мягкий тон, и стало аж неудобно. — Я — его жена.

— А я — партнёр его партнёра.

— Аааа, — перебила львица. — Ещё долги. Заходите, мойте лапы, оглашайте, — сказала она, и дала Тое кадку для воды.

Тоя мыла лапы очень тщательно и уделила миг, чтобы их рассмотреть; Арзис не стал ждать и пошёл туда, куда пошла вдова-хозяйка, и попал просто на кухню, что здесь правила и за столовую. Сел на указанное ему место, хозяйка села напротив. Пришла Тоя, и ей — к удивлению Арзиса, и изумлению Тои — был предложен стул у третьей стороны стола, где она осторожно, скромно села, и очутилась посерёдке между ними.

— Я сейчас одна. Сыновья работают, будут вечером. Их трое. Шестнадцать, шестнадцать и четырнадцать. Была ещё дочка, но умерла от лихорадки маленькой. Давно. Старший сын взял дела отца. Если лев хочет, то может говорить с ним, но надо ждать. Но можно и со мной.

— Что с ним случилось? — спросил Арзис.

Львица пожала плечами, развела руками:

— Не знаю.

Вдруг заплакала. Тою это очень обеспокоило, и она смотрела на Арзиса, словно он мог что-то сделать. Она даже показывала на неё, но он не мог внять, что она хочет. Тоя всё оставила и подсела к львице, и странная вещь — та уткнулась ей в плечо, как только Тоя дотронулась; Тоя обняла её. Тоя не плакала, но выразительными, влажными глазами глядела то на него, то на потолок, то на жёлтые стрелы солнца в окнах.

Арзис вздохнул, почесал за ухом и потрогал керамического петушка на столе.

— Он был здоров. А потом слёг. Он был очень сонный. Постоянно спал... У него вот дело начиналось — лес. Денег позанимал... Перед вами один приходил, — утираясь Тоиной же накидкой, говорила львица, — Ману ему дом в залог оставлял, оказывается. Серьёзный делок, я его знаю.

— Мы деньги возвратить пришли, мы не за долгами, — примирительно сказал Арзис, выставив ладони. — Мы оставим и пойдём, — поставил он кошелёк на стол.

— О... О. Слава Ваалу. Поможет, спасибо. А от кого вы?

— У него есть один... партнёр, Арзис. Он знал.

— Арзис. Ладно, — развела руками львица, прижав уши. — Ну, слушайте, делок приходил. Ему надо вернуть девятнадцать тысяч сто империалов. Точный! Даже не двадцать, — хрипло засмеялась львица. — Где ж такие деньги соберёшь? Заберёт дом, что ли... Не знаю.

Не то что бы веря во знаки и совпадения, Арзис всё же уделял им должное внимание. Он их не искал, но вот иногда они находили его.

— Девятнадцать тысяч и сотня? — переспросил Арзис.

— Да. Много, — подтвердили ему.

Это ровно столько, сколько у них вообще есть. Дали двадцать тысяч. Минус Тоины кнемиды. Эм... из всех сумм мира — именно эта. Как так?

Тоя поставила ладони на край стола, очень оживившись:

— Как зовут хаману, посмею спросить? — очень уважительно обратилась она.

— Асадзи.

— Госпожа-хаману Асадзи, я плохо-плохо считаю, — вздохнула Тоя, потирая ладони. — Но я запомнила, — сжала ладони у груди, и поглядела на Арзиса, — что там девятнадцать. Тысячей. Сто. Империалов. Денег. Там, — показала на кошелёк. — Это ведь поможет Арзис, правда? — аж поднялись ей уши, она снова глядела на него, ища одобрения.

Нет сомнений, что произошло: Тоя не только сочувствовала; она желала доказать свою пользу, свою способность участвовать в беседе; раз уж её взяли внутрь дома, усадили за стол, и здесь она сидит, считай, почти наравне со всеми и рядом с ним, она ведь его сопровождает (и пусть в рабочей одежде, ну что поделать, не дал переодеться!), он ж не просто так взял её с собой, он посчитал её хорошей компанией, он даже подарил ей кнемиды (она запомнила, она обязательно отдарится, при первейшей возможности), то всем следовало увидеть, а особо кое-кому, что она может понимать вещи, беседовать, и даже называть большие числа. Даром, что она так много считать не умеет — но может запоминать. Даром, что рискует, ведь вмешивается в денежные дела, и вообще его дела...

...Арзис смотрел на Тою — та выглядела почти счастливой; вздохнул, потёр морду. Всё как-то сходилось. Никогда в жизни у него ничего так не сходилось (всегда чего-то не хватало). А тут — с Тоей, с деньгами, со всем — сходилось. Снова львицы всё перепортили — эти деньги от него уходили. Вместо них, наверное, обреталось что-то другое.

— Нет, Тоя. Там меньше.

Он заметил, как ей прижались уши. Она всё поняла. Оплошность. Возможно, роковая и непростительная. Не зря же что-то пряталось за пазуху...

— Ох, да и это в помощь, слава Ваалу, сколько бы ни было, — воздела руки к потолку хозяйка.

— Там половина, — Арзис показал на одинокий кошелёк на столе. — Не хватает второй. А вторая половина... — он медленно указал когтем на Тою. — Хаману Асадзи, есть ведро?

— Моё внимание? — не поняла та.

— Ведро побольше. Без этого будет золотой бардак.

— Что?… Сейчас принесу, — удивлённая Асадзи пошла за столом.

И действительно — миру явилось не ведро, но немалый деревянный таз с потертым обручем. Арзис подошёл к нему, жестом попросил Асадзи присесть обратно, и затем поманил — снова-таки жестом — Тою. Та пошла к нему сразу, виноватая, и — как оно часто бывало в этот день — растерянная.

— Встань в тазик. Лапы пошире. Ещё шире, — приказал он ей.

Всё равно широко не получилось — каждый раз Тоя ставала лишь чуть-чуть шире; всё недостаточно. Пойдёт, львица стоит в тазу. Арзис встал подле неё, как фокусник на ярмарке, представляя, излучая такую уверенность, что львицы замерли, как заговорённые.

— Хаману Асадзи, у меня есть такая львица. Вполовину не будет. Будет, как надо. Она сделает всё полным.

Он вытащил из-за спины нож.

— Ваал, не дай!… — воскликнула от страха хозяйка дома.

— Тихо, — пригрозил Арзис.

Удивительно, но Тоя не шелохнулась и ничего не сказала, только покосилась на Арзиса; ладони её сложены на животе в затейливом сплетении. Он повернулся к ней, встретил её взгляд (там столько всего), и аж чуть пожалел. Зашёл ей за спину, и если бы мог видеть её мордашку после этого, то увидел — закрыла глаза, вздохнула и умиротворилась.

— Старый тост: «Пусть самки будут обильны!».

И проткнул ей сзади платье ножом, там, где свёрток с деньгами. Он сделал это осторожно, куда осторожнее, чем казалось со стороны.

— Что ты с ней делаешь?! — ужаснулась хозяйка дома.

В таз посыпались первые золотые империалы.

— Гляди. Видишь, с неё сыпятся деньги, — тряс он Тоин пояс, подол, хвост через ткань. Тоя, открыв глаза, грызла когти, всё принимала и ничего не делала.

— Зачем ты так плохо её обходишь? — встала хаману. Тем не менее, она с интересом глядела, как в таз действительно сыпятся настоящие золотые.

— Да хорошо же! Глядим: эта львица точно обильна, — даже с гордостью сказал Арзис, потому что лязг монеток ещё не прекращался.

— Хах, — нервный смешок от Асадзи. Она села обратно и успокоилась. Представление в итоге оказалось невероятно странным, но не кровавым, не плохим, и — кажется — вполне прибыльным.

— Это хорошо, — внезапно сказала Тоя, вроде как для хаману Асадзи, но если задуматься — и непонятно, кому. — Мне ничего. Это мне за вину.

Арзис натряс ещё с неё денег, до последнего. Затем золотые монеты с профилями разных Императоров из таза перекочевали в кулаках на стол, образовалась такая себе кучка.

— Вот как. Ца. Считаем, — хлопнул в ладоши он.

Высыпались монеты из кошелька, и пошёл подсчёт, к которому не только приник Арзис, но и хозяйка дома, несмотря на все престранные приключения и очевидную необычайность (мягко сказать) этих гостей; Тоя вернулась обратно на своё место, и только наблюдала. Одну монетку взяла посмотреть, из интереса, но осторожно вернула обратно.

Вышло ровно девятнадцать тысяч сто.

— Если это какая-то шутка либо… даже не знаю, что об этом мыслить, — задумалась Асадзи. — Теперь дом не заберут. Как сир говорил, от Арзиса? Ар-зи-са?

— Да, — дакнул Арзис.

— Он знает сира Смона? — пыталась она понять такое огромное совпадение. Именно Смону она должна деньги.

— Может быть, — ничего не отрицал Арзис, оставляя все возможности открытыми («Хорошая комната имеет много выходов», как любил говорить Бык).

— Пусть сир Арзису передастся самая высокая благодарность, кто бы он ни был.

— Несомненно, — равнодушно сказал Арзис.

— Съесть? Выпить?

— Выпьем, почему нет.

Он получил хвостато холодного пива. Хозяйка и Тоя сели за месмериновый чай. Не без приключений:

— Госпожа-хаману должна знать, что я — львица-дхаари, порода Мрамри, — замялась Тоя, увидев, что ей льют в чашку.

— Очень приятно.

Уж точно не это она ждала услышать. У Тои заелозили коготки по столу, непокрытому скатертью, из-за чего прошёл звук царапки. Арзис глядел на её ладони, потом на Тою (в профиль), потом снова на ладони.

— Не совсем мне позволен месмериновый. Это — для львиц-Сунг, для дхаари его не продают.

— Никогда о таком не слышала, — повела ухом хозяйка и долила Тое доверху. — Да я львице и не продаю, а подаю. Кстати, как имя доброго сира? — спохватилась Асадзи.

— Спасибо, госпожа-хаману Асадзи, спасибо, — заторопилась Тоя с благодарностью.

— Моё? — махнул кружкой Арзис. — Да я, это, Хагал.

Немножко помолчали, и тут:

— Его зовут Арзис, госпожа-хаману, — убеждённо, твёрдо сказала Тоя, держа чашку у рта. — Это его имя. Не Хагал, это ему неверное имя.

— Так, Тоя, какого… — поставил Арзис кружку на стол, нахмурившись. Немыслимо: и непослушание, и отрицание его слов. — Вот я тебе дам!

Сегодня его предавали направо и налево. Предательница, глядя на Арзиса, отпила чаю, вдохнув его запах; ей блестел взгляд; она первый раз в жизни его пила. Её глаза аж закрылись. Известно, что львицам нравится месмериновый чай. Очень нравится. Львы-то его не пьют, никогда, нигде. В детстве Арзис, как и все, твёрдо знал — если отпить этого напитка самок, то грива никогда не вырастет, а та, что есть — осыпется; и ещё случится множество унизительных изменений и станешь слабым.

— Вот оно что, — протянула Асадзи, поглядев на Арзиса с первой за этот день улыбкой. — Незачем скромничать.

Тоя глядела на него со скрытым блаженством, словно пьяненькая. Ну любят они его. Странно, что месмериновый чай дхааркам не разрешён — этого Арзис тоже не знал. Вот глупости, они ж только послушнее будут, и работать лучше. Он чуть подмигнул Тоюне и поднял вверх кружку, мол, будем; Тоя даже сделала движение — стукнуться с ним чашкой — но мгновенно поняла, что доме, где траур, это будет так неуместно. Ей прижались уши, она продолжила блестеть глазками из-за чашки. И продолжала глядеть на Арзиса — выглядывать, что скажет, и продолжит ли ругать. Продолжит, наверное. Как же ещё.

Слава Ваалу, хозяйка не заметила всего этого. Что-то она себе задумалась, глядя в окно и тоже отпивая чая.

— Пусть сир не злится на Тою. Она хорошая молодая львица, — так и сказала, продолжая глядеть в окно.

— Тоюля, будет у нас серьёзный разговор, — помахал он пальцем.

— Пусть сир хорошо подумает, — добавила Асадзи.

Арзис почесал гриву у груди, не поняв, о чём ему думать.

— Какое дело сир вёл в моим мужем? — поинтересовалась Асадзи.

— Грязное, — неохотно сказал Арзис.

Тоя, слушая его чрезвычайно внимательно, мило утёрлась ладошкой.

— А зачем было представление с тазиком? — махом выпила Асадзи чай, вполне горячий; Тоя покосилась на неё, хм, как так. И вдруг забрала у неё пустую чашку, на что на неё с удивлением поглядела хозяйка. Мгновенно учуяв оплошность, Тоя прижала уши и вернула чашечку на место:

— Хаману сильно простит. Привычка… Виновна…

Арзис, глядя на всё это, думал.

— Всегда хотел быть актёром и показывать чудеса, — придумал. И встал, хлопнув себя по коленям (Тоя чуть вздрогнула): — Спасибо, хаману Асадзи. Сочувствуем утрате. Пусть Ману не бьёт сильно, когда встретит в Нахейме. И хаману пусть не забудет заплатить деловому за дом, — показал на деньги на столе, которые никто не додумался убрать побезопаснее.

Львицы! Об безопасности не думают, о деньгах тоже.

Они быстро попрощались, вдова что-то благодарила Арзиса, от чего он отмахивался; Асадзи сказала пару слов Тое, но Арзис не слышал, что именно.

— Мы очень-очень сочувствуем утрате. Арзис, и я рядом с ним, — так, наконец, сказала Тоя.

Она набросила накидку (уши в прорези), ловко надела свои новые кнемиды (в некоторых практических, черновых вещах он удивлялся её бойкости), увидел её нечаянный хвост из-под платья (во второй раз за весь день, первый был в лавке). Они очутились за порогом, отошли шагов десять. Потом пять десятков. Потом сто.

Тоя совершенно явно пыталась несколько раз заговорить. Это слышно, её вдохи. Но каждый раз всё передумывала, осекалась.

— Арзис, ты пожалел эту вдову, пусть ей во всём поможет Ахей… — осторожно начала она, и добавила что-то на своём, мрамрийском языке.

Он потёр нос, зажмурился и цыкнул. Где-то десяток тысяч империалов. Целый батон. Аааа…

— Ты отдал ей всё. И её часть, и своё, — мягко добавила она.

Он потянулся вверх, недобро поглядел на двух львов, что стояли подле телеги и недобро глядели на них, направил её налево, они повернули на оживлённую улицу.

— Я её не жалел. Ты её жалела. Ну и разболтала всю сумму, — негромко сказал, когда рядом не было хвостов. — А в кошельке была только половина. И ни-кто этого не знал, кро-ме нас дво-их.

Слева (уже не сзади, а так, рядышком — Тоя незаметно-незаметно, но сократила расстояние за всё сегодня) долго не отвечалось. Арзис поглядел туда с усмешкой: ровный, отсутствующий взгляд вперёд; прижатые уши; ладонь у шеи.

— Я виновна. Надо было молчать, — воистину грустно сказала она. — Я… Утратил ты много-много денег, да?

Он хотел что-то сказать, там, конечно много, теперь тебе придётся всё отдать, и такое, в том же духе, расплатишься по самые уши, да ещё с накруткой; но Арзис вдруг рассмеялся, аж расплевавшись, и махнул рукой:

— Эх, плакали денежки, Тоюша. Да не утратил. Все деньги были для неё, — и снова потянулся вверх, зевнув. — Все.

И снова спас невнимательную (от всех этих трагедий с деньгами) Тою от столкновения с молодым львякой, чиновником там или львом книги; что-то Тоя забывалась, что надо давать дорогу Сунгам, а тут в Баше попадалось много принципиальных по дхаарскому вопросу хвостов, как заметил Арзис. После спасения он на время обнял её, как обычно обнимают подопечных или там младших сестёр — вполоборота, одной рукой, не полностью, то прижимая к себе, то отпуская.

— Ох. Фус. Ох, Арзис, — молвила она, терзаемая его неровными обнимками. — А зачем ты спрятал во мне вторую половину? — положила руку ему на плечо, ненадолго, чтобы продержаться (наверное). — Помещалось всё в кошелёк. Такой красивый. Я его могу ещё узорами обшить, — очень предложила она. — Если ты хочешь…

— Какая любопытная, — шли они по торговой улице, и Арзис высматривал путь получше, и ещё всё осматривался по сторонам и назад, по неистравимой привычке. — Зачем, и почему, и зачем. Считай, я пошутил так.

Всё. Тоя начала думать. Так у неё есть. Он скажет — она всё, обдумывает. Взвешивает слова.

— Нет, ты не пошутил. Я знаю, когда ты шутишь, — определила она, и он обратил внимание на это «я знаю». — Ты просто решил… отдать всё, ей нужнее. И так совпало, одинаковые деньги. Ты всё знал, сколько ей надо. Ты всегда всё знаешь. Ты хороший, Арзис! — сказала она последнее как-то даже яростно.

Он хмыкнул, а потом снова рассмеялся. Она не смеялась, даже не улыбалась. Тоя вообще очень мало улыбалась, серьёзная в своём роде львица, даже очень. На Мауну этим похожа — как-то так об этом подумал Арзис, вскользь.

— Хороший... — потёр глаз, поиграл челюстью, пожевав что-то невидимое. — Ты, Тоюша, тоже пошутить не промах.

Если она и уловила все иронии и сарказмы, то совершенно пропустила меж ушей, либо смахнула прочь хвостом.

— Накрутили мы хвостов-делов сегодня, на все деньги, — подытожил.

Кричали сверчки, что-то рано. Хвостов кругом хватало, что-то сегодня оживлённо в Баше. Они уже шли по дороге, с двух сторон стеснённой каменными стенами в пол-льва высотой. Арзис вроде помнил-определил, что так будет короче к той самой дороге, ограждённой тополями (с десяток львов высотой), к обители их Вестающей (и Хозяйки, куда уж без этого).

Впереди каменный арочный мост через маленькую, болотную речушку.

— Ой, Арзис, туда нельзя.

— Куда нельзя? — ничего не понял Арзис.

— Туда нельзя, мне нельзя.

Тоя показывала на покосившийся столб, на котором деревянная дощечка истёрто хранила один-единственный символ — линия прямо, диагональ, снова линия прямо. Как она только его увидала?

— Я не знаю, я никогда-никогда не видела, чтобы _запрет_ был на мосте. В магазины — да. Таверны — да. В имперскую власть — да. В дома. Но не на мосте. Не видала, нет-нет.

— А, эта штука, — он и себе вспомнил. — Да не, тут, видишь ли, дом есть справа, дальше. Это для него. Идём.

— Нет-нет, это на мост, — убеждённо, безошибочно ответила Тоя.

— Дхаарка права, — заметил львина, держащий баул с кучей кроличьих шкур. — Это _запрет_ на мост. Дхаарам там слева по бревну можно перейти.

Второй лев подле него курил. Оба уж возраста силы и зачем-то стояли подле моста.

— Там же бэ-выше есть, это самое, ещё мост. Там все ходят, — показал на восток Арзис.

Они ж там шли, ранее днём.

— А тут нельзя. Или идите туда.

— Кто придумал эту херню? — даже не возмутился, а удивился Арзис.

— Там живёт Смон, — показали трубкой на неплохой дом вдалеке, — ему надлежит тут кусок земли. Вместе с мостом, старая башская история. А вы откуда?

— Да вот оттуда, — с издевкой показал Арзис назад, и потащил Тою за руку, потому что ему уже надоело. — Лад, пошли, Тоюнька.

— Арзис, нельзя, давай я налево, я вижу там путь, — даже упёрлась Тоя обоими лапами, по брусчатке заелозили кнемиды. — Нельзя. Позволь. Меня накажут.

Слева было болото. Похоже, там действительно ходили дхаары.

— Со мной не накажут.

Он взял её на плечо, и это была первая львица в жизни, которая от такого обращения — всегда внезапного, как водится — не царапалась, не хохотала, не рычала, кусалась и возмущалась, а просто вздохнула (он ощутил напряжение её бедра и то, как она как-то исключительно осторожно дотронулась ему ладошками к спине).

Посредине моста, наверху, он её поставил обратно на лапы (легко, без неуклюжестей, словно они тренировались и им не впервой). Нет, чтобы перенести полностью — поставил ровно посерёдке.

— Ну как?

— Ахей, Арзис. Страшно. Что будет? — осмотрелась Тоя по сторонам, и лапы в кнемидах нетерпеливо топтали недозволенный мост.

— Ничего не будет.

Они пошли дальше. Тоя заметила, как на неё смотрели те два льва. Осуждают наверное. Навстречу шли ещё несколько львов и львиц. Они покосились, никто ничего не сказал. Шла бы она тут сама... Ох, было бы. Может, даже бы ударили. Маму однажды ударили, потому что не заметила _запрет_ на двери дома; да, ещё было, что её ударили на входе в термы. А с Арзисом не ударят. Он, наверное, сам кого хочешь… стукнет. Тоя слыхала, всё-всё, как он чуть не убил сира Хагала. Тетя Селе и тетя Басти от него в ужасе. Служанки опасаются. Сама Хозяйка его на второй этаж переселила, и как-то к нему странновато относится. Телоохрана как-то стороной его обходит. А он её вот, даже в Баш забрал. Деньги огромные с нею считал. Ещё он на плече её носит. Ахей, он уже два подарка подарил, а я — дура — ещё ничего, дурацкая дура.

Тоя укусила клыками руку.

А ещё эта складская история, о Ахей. Из-за неё столько всего случилось. Какой кошмар. А затем, он тогда утром шёл на поединок, и хоть бы слово сказал. Всё шутки шутил о львицах на сене... Мог умереть! Или убить... Лучше убить. Милосердный Ахей, какой же грех. Да, она понимает, что вряд ли всё из-за неё заварилось, там ещё что-то было. Кому какое дело до дхаарок, которых на складе посуды немного... немножко... или немало, немало, да... помучили, и проделали всякое такое... ужасное и неправильное... такое... всякое... Но не беда, ужасно, но она ж умеет прощать, и вообще. Она его простила, совсем-совсем. Если бы не тетя Селе и тетя Басти, то никакого бы и шуму не было. Она бы снова пошла на склад по своим делам, в следующий день. И ещё. И ещё. Да. О возмутительном, совершенно развратнейшем поступке — попытке входа в его комнату и о сползании по стене в нерешительности — вспоминать совершенно не надо. Его надо забыть.

Ох, Ахей, что со всем этим делать, как мне ему...

— Как тебе день, всё сделали? Давай считать. Кнемиды — есть. Денег — нет. Что ещё? — он загибал её же пальцы.

— Хороший день, Арзис, мне нравится.

Арзис оставил её ладошку в покое.

— Да я не о «нравится». Я о «считать» и «дела». Мы всё сделали?

Они вышли на дорогу к обители. Тоя — всегда хорошо помнящая о всём — уже искала взглядом корзину, которую они оставили где-то здесь давно, так давно.

— Наверное. Ты что-то ещё хочешь? — посмотрела на него.

— «Хочу что-то ещё» — лучший мне девиз. Придётся нам, Тоюля, кое-что ещё доделать.

Она не спросила, что именно им ещё осталось доделать. Вместо этого взяла в ладонь ключ из внутреннего кармана платья (хитрое оно, это её платье, много всего сегодня сохранило, хоть он в нём и дырку сделал ножом, которую она скрыла складкой и поясом). Вот он ей подарил кнемиды, дал своё кольцо, чего только не было. Ха, а вот она даст ему ключ. Просто ключ. Она не скажет зачем, она не скажет, от чего он. Точнее, он сам его заберёт — так должно получиться.

— У меня твоё колечко.

— Пусть будет. Ему у тебя уютно.

— Хорошо, — согласилась со всем Тоя.

Вот если он что-то сделает, если снова её прижмёт, или возьмёт в руку ладонь, то она его… как-нибудь… в общем, ключ перекочует в его руку. Или упадёт на землю. Что-то с ним произойдёт. Очень страшно, риск велик, грех чудовищен, достоинство мрамрийской львицы на кону, но всё так сходится. И такие знаки! Надо решиться.

— Корзина, Арзис. Надо забрать, — метко, издалека заметила её Тоя.

— Давай, — легко согласился он.

Арзис встал у края, а она пошла её забирать с обочины (всего пара шагов по траве). Скрестив руки, Арзис наблюдал за нею, как во сне. Все было так медленно, солнечно, в воздухе играли пятна света и золото, как в детстве. Он такое знает, такого света было очень много в его детстве, в Южном Яамри; его мать, сама будучи хустрианкой, всё жаловалась, что ей всюду холодно, но Арзис помнил, как в земле Яамри тепло, светло, можно трогать свет руками. Здесь, в Северной Листигии, иначе, здесь такого нет. Но это неважно, а важно то, что Тоя сейчас присела, чтобы забрать корзину.

Арзис знает, что можно определять натуру по мордахам. Это всем известная штука. Можно ещё по многому: по манере речи; по походке (он знает одну Ашаи-Китрах, которая недурно этим владеет); по глазам; эмпатией вообще («С этой эмпатией рехнуться можно», — однажды подслушано от матери); ну, всем хорошо известная мантика на крови; на картах, мать так умела; юнианские охотницы гадают по попаданию стрел; те же Правдовидицы, которым, наверно, вообще ничего не нужно, они саму натуру смотрят, без посредничества. Арзис уверен, что натуру львицы можно определить по тому, как она сделает, чтоб поднять вещь с земли. Важен даже не способ, а все движения всецелом, нужные и лишние. Например, все шлюхи делают это одинаково. Арзис это знает точно, он проверял, даже бросал монеты на пол вместе львякой по кличке Драк и говорил им поднять. За исключением, конечно же, тех Ашаи-Китрах, которые заодно и шлюхи; они будут делать это, как Ашаи. Это потому, что почти все Ашаи-Китрах, которые шлюхи (называют таких куда более приличными словами, но неважно) — из дисциплариев. А там учат вообще всему, в том числе — как приседать и как брать вещи с пола (и как быть шлюхой — тоже). А свободные Ашаи практически никогда шлюхами не становятся (любопытно, кстати, почему).

Тоя присела, поставив колено на траву, и взялась за корзину.

— Тоя, ты сиди. Мне нравится, как ты сидишь, — показал ей рукой.

Она застыла, присев, и с зажатым ключом в левой ладони (придерживает подол), и правой ладонью — на корзине. Арзису захотелось, чтобы кто-то с неё нарисовал картину, идеальную, и подарил ему. Смотрите, Тоя не самая красивая львица из всех, которых он видел. Красивая — словно банальное, так-то; всегда при словах “красивая львица” представляется кто-то… не та; в этом легко увидеть что-то капризное. Во-первых, она почти идеально сера. Эти мрамрийские львицы хранят совсем серый окрас, без всяких переходов, ярких полутонов; создатель мира не очень старался, когда творил мрамриек, он просто окунул этих львиц в их же серое, северное море. Во-вторых, у неё прекрасные зубы. Вряд ли это от мрамрийских львиц, а просто вот её такая заслуга. Хорошо кормили в детстве, давали грызть кости. В-третьих, всякий, кто бывал на Востоке, помнит, что в лунные ночи поля имеют свойство странно блестеть, словно воды. То же самое с её серыми глазами — они спокойно поблёскивают. У неё правильный, темно-серый нос, чуть заметные усы, с которыми она явно ничего не делает и не собирается делать, как в обычае почти всех львиц-Сунг. Наверное, подумал Арзис, у неё всё и всюду вот такое же — совершенно естественное. Ой, как удачно, нашёлся — львица-естественность. У неё нет впалых скул, слишком тонкого подбородка. Он наощупь уже смог получить много доказательств, что она худощава, но вовсе не субтильна (да с чего бы дхаарке, что всю жизнь с теми, кто служит Вестающим, быть малотощей и слабой). У неё мягкая шёрстка, не короткий хвост. Арзис, конечно, тогда красочно преувеличил его длину, соврав, что он длинен, как дорога до Марны. Нормальный хвост. Просто хвост. Кончик без странных изъянов, как у некоторых. У Тои, безусловно, есть запах. Передать его нельзя. Достаточно сказать, что он — всецело хороший. Да, он ещё отметил тогда, ранее, что Тоя зажатая, но гибкая. Странное сочетание.

Накидка чуть сползла ей на лбу, драпировка её бросала тень на взгляд, уберегая хозяйку. Она никуда не уходила, ничего не спрашивала, не двигалась, а только смотрела на него, присев за корзиной, хотя уже прошло время, довольно много, обычно никто такой задержки в беседе не выдерживает, уже прозвучало бы несколько вопросов, и сакраментальное: «Что с тобой?» или там «Что это значит?».

Арзис уже вдохнул, чтобы кое-что сказать:

— Тоя…

И тут так некстати вспомнилась Шиала, её тяжкий взгляд, она будто сидела напротив Тои, тенью отображая всю её; словно этого мало, он ещё как услышал сзади:

— Эээ! — причём с рыком в конце.

И заодно звук бега в кнемидах.

Арзис вздохнул, цыкнул и совершенно, брутального выругался, причём даже не себе под нос. Затем обернулся.

— Вы двое, ищут вас повсюду! Ехать надо! — это Манару.

Ваал, изо всех голов из телоохраны — именно этот хвост: идеальное оружие уничтожения всего солнечно-лунно-золотого-серебряно-тёмно-светлого.

— Куда ещё ехать? — скривился Арзис и сильно почесал гриву, впившись когтями в шею.

— В Гельсию едем, пакуемся!

— Когда?

— Сейчас!

— Так ночь сейчас будет.

— Вот именно, бэ, давайте! Пакуемся ночью, утром едем!

Арзис обернулся к Тое, но она уже встала.