Зеркальное отражение (гет)

Белесое облако сигаретного дыма, подхватываемое сквозняком, медленно рассеивается в полумраке кухни. А ворвавшиеся вместе с порывом ветра снежинки мелкой искрящейся пылью осыпаются на подоконник… Окно открыто почти настежь. Но холода он не чувствует — несмотря на то, что стоит у этого окна в одних только спортивных штанах, босяком, на кафеле. Плечи все еще горят от ласк женщины, что спит сейчас в соседней комнате. Любимой женщины… Его женщины…

В голове пусто. Абсолютно. Кажется, что он не соображает вообще. Опустошен также, как после ее рассказа в субботу. Только привкус у пустоты разный — в некотором смысле, противоположный. Тогда это была выжженная шоком пустошь… А теперь… теплое облако покоя. Будто реакций в теле не осталось никаких. И курить хочется вовсе не от нервов — просто… хочется какого-то просветления в голове. Но горький табачный дым мыслей не прибавляет — сигарета бесполезна и погашена. Вообще, пора бы бросать это баловство — дышать тяжело будет, особенно на больших глубинах. Хватит. Пусть это будет последняя затяжка на очень долгое время.

Закрывать окно Бизон не спешит — лишь слегка прикрывает. Смотрит в темноту за стеклом — так же, как оно было в субботу. На те же деревья, на тот же проспект, на те же фонари… Чувствует, как холод наконец-то начинает пробиваться к нервным окончаниям сквозь ощущение… Ритки. Ощущение Ритки?..

«… желание женщины — закон...»

Воспоминания пробивают разрядом. Причем, двойным — в пустой до того голове звучит сразу собственный голос, измененный для ширмы прикрытия, и ее слегка раздраженный вопрос… Вопрос, которым Рита подводит черту: ясно дает понять, что сейчас, здесь, с ним она — вовсе не сослуживец, друг или названная сестренка, а женщина… именно женщина…

Поток образов превращается в лавину… Рита на пороге спальни стягивает с него свитер, стремясь побыстрее убрать последние преграды. И так же, как в номере лайнера, водит горячими ладонями по плечам. Только теперь это уже никакая не ширма — это ее желание. Она дрожит от его прикосновений, а тихий стон, вызванный снятием ее форменной рубашки, и вовсе становится спусковым крючком для самообладания. Окончательным. Выдержки дальше хватает только на осторожность… Какая же она все-таки хрупкая и маленькая, если не вспоминать о подготовке!.. Неудивительно, что на ее беззащитные спектакли всегда велись все встречные ублюдки!.. Бизон знает, что сделать Багире больно непросто, но все равно боится этого. Одно дело в спарринге — оно как-то давно привычно, что ли... Ведь в спортзале она — боец! И совершенно другое — так... Когда она — женщина… Жадная, нежная и абсолютно потрясающая любимая женщина…

Трезвое мышление возвращается медленно и неохотно — он только сейчас осознает смысл ее слов в спальне. Там отвечал бездумно, а в мозгу в такт ритму сердца стучало ее традиционное «Бизончик» в контексте «мой». Еще одна подводимая черта… определенности.

Снова разряд. Боря отстраненно трясет головой и отходит от окна. Ее остаточные ласки опять начинают жечь… Сомнений в правильности происходящего никаких — настолько уверен, что сам себе удивляется. Откуда взялась эта уверенность, сложно сказать, но, возможно, свою роль играет тактильная восприимчивость друг друга. За годы дружбы он привык чувствовать Риту — в спортзале, на заданиях и вообще. Чувствует и сейчас — тем более сейчас!.. Знает, что ей было хорошо. Здесь. С ним. А значит, жалеть о чем-либо точно не нужно. Ведь к этому все и шло — разговоры и размышления последних дней. К тому, что они будут вместе во всех смыслах.

От следующей волны жара перебивает дыхание. Бизон пытается успокоиться и по привычке суется в холодильник. В первый момент изрядно удивлен — обычно пустые полки основательно заставлены. И, лишь оценив содержимое тазика с подготовленным к жарке карбонадом, он вспоминает разговор на парковке. Похоже, что его ждали… и очень надолго ждали!.. Интересно, Рита с Иркой не по совместному плану, случайно, действуют? Не то чтобы он против, просто... Черт, ну и мысли!..

Вслед за мясом в холодильнике обнаруживается кастрюлька с чищенной картошкой, которая тут же отправляется на плиту. Боря включает свет и на полном автомате вынимает из шкафчика сковородку — на этой кухне он давно ориентируется не хуже, чем на своей собственной. Разжигает конфорки. В конце концов, голод — вторая по значимости причина, поднявшая его с постели. Первой было стремление укрыть хоть чем-нибудь замерзающую во сне Риту — вымотанная событиями этих недель и расслабленная его ласками она задремала почти сразу, он же добрых полчаса пролежал, откровенно наслаждаясь ее близостью… Пока не понял, что надо бы накрыться, а все покрывала-одеяла — под ними.

Тихо шкварчит кипящее масло. Очередной кусок мяса плюхается на сковородку. Мысли разлетаются вслед за масляными брызгами и тут же сводятся к тому, что завтра Рита ему всыплет за учиненный беспорядок. Но это будет завтра. Сегодня она... сегодня ей не до порядка. Совсем. Ее рваный шепот в преддверии оргазма отдается в теле дрожью — этаким заключительным аккордом, вновь напоминающем о том, что происходило в спальне…

«… тебя люблю...»

Снова в голове два голоса. Теперь, правда, оба принадлежат ему — внешний и внутренний в разное время. В тот вечер, когда говорил ей, и в какой-то выходной почти семь лет назад — когда донельзя уставший от самообмана признавался сам себе, в деталях представляя ее возможную реакцию… К счастью, те предположения оказались очень далеки от настоящего!.. К его безмерному счастью…

Образы отдельных моментов мелькают все чаще — останавливать их нет ни особого смысла, ни желания. Они затягивают, но теперь это не страшно… Это допустимо. Это невероятно приятно, пусть и не очень верится пока, что происходит все это с ним. С ними… Поглощенный смакованием воспоминаний Бизон забывается и никак не ожидает, что Русалка вдруг прильнет со спины, а ее ладони заскользят по обнаженной груди, усиливая и без того уже неслабое возбуждение…

Едва не перевернув сковородку, он выключает все (на ужин хватит, а остальное можно и завтра дожарить!) и оборачивается, чтобы обнять. На коротком диалоге о каких-то обычных вещах внимание не заостряется — сосредоточено на родном лице, вкусе поцелуя… От предложения сходить в душ накрывает обоих. Но... аромат розмарина с примесью сухого белого настолько безумен, что, несмотря на полную уверенность в сознательности Гнома, Боря решает все-таки сначала голодную с обеда Ритку накормить. Хотя бы для того, чтобы самому на кухню больше не возвращаться!..

Время остановилось. Во всяком случае, он его течения не замечает совершенно — Рита целиком заполняет его мирок. Собой — лаской и страстью любимой женщины, до которой он дорвался... Нет, он никогда не считал подругу пуританкой — знал, что ни темперамента, ни опыта ей не занимать. Правда, старался лишний раз не думать о типах, с которыми этот опыт приобретался!.. Но сейчас это неважно. Важно то, что он никогда не надеялся оказаться на их месте. Жаждал бесспорно, однако держал принятую дистанцию и никогда не думал, что однажды станет для нее желанным мужчиной. А потому сегодня… бесконечно приятно… шокирован.

Рита устраивается поудобнее у него на груди, то и дело касаясь губами горячей кожи. Чуть прояснившееся сознание с трудом выхватывает из полумрака спальни электронные часы и доводит до мозга, что день вот-вот закончится — время близится к полуночи. Вместе с ним — с днем — возможно, закончится и сказка, за правдивость которой боязно до сих пор. Всегда ведь остается ничтожная вероятность того, что это всего-навсего новая форма кошмара…

От страха отвлекает вопрос о реакции сестры и последовавший за ним рассказ про Гнома. Ее откровенность с Серегой не удивляет — кому ж еще рассказывать про Батю, как не ему?! Тем более что Ритке наверняка хотелось выговориться после воскресенья, а самого Бизона, как назло, услали ящики вылавливать. В общем, закономерно. Зато неявные мысли об ИХ совместном дальнейшем в первый момент заставляют ощутимо вздрогнуть — воспринимаются какой-то неопределенностью. Правда, ненадолго — память напоминает об особенностях службы, круге общения, образе жизни… и он снова соглашается с ее выбором, который, оказывается, понял слишком буквально. От тайн и недомолвок Рита до безумия устала сама… Просто не хочет публичности. А между ними все определено окончательно — его она теперь никому не отдаст...

— Люблю тебя, слышишь? — подводит последнюю черту.

Слышит. Однако, несмотря на все предшествующие размышления, эти слова взамен обычного «Бизончик, я тебя обожаю!» все равно звучат… странно. И странной сейчас кажется не только сама Рита из-за их долгой дружбы, запрета и доверия, странной кажется… любимая женщина в постели. Бизон успел позабыть, как ощущается ни просто симпатия, заинтересованность, уважение или страсть… а именно по-настоящему любимая женщина, на которой полностью сосредоточено все уцелевшее сознание. Ведь последний раз такое было еще с Юлей. Юлей…

Воспоминания вновь не спрашивают разрешения — всплывают в рябом полумраке спальни бликами прошлого. Очерчивают картинку тех давних событий, когда он, еще не отошедший от смерти матери, впервые пытался порвать с военным флотом. Было стыдно перед отцом за то, что не попал на похороны по причине очередной сверхсекретной командировки. Больно самому — потому, что многое маме не успел сказать... И страшно за Ирку — разбитую и несчастную. Уцелевшей семье пошло бы на пользу его более частое присутствие дома после такой потери. Вдобавок, из-за общего стресса взбунтовалась совершенно лишенная сочувствия память о прошлых потерях. И зачастившие в то время мысли о возрасте — о том, что почти тридцать, а у самого нет даже подобия стабильных отношений, не говоря уже о детях. Служба, служба и снова служба... Хотелось перемен.

Красивые и яркие девушки круга школьного приятеля олицетворяли манящую и вместе с тем пугающую гражданку, отличную от привычного флотского мирка. Они все гоняли кровь, но заметно меркли на фоне Юли, в которую Боря чисто внешне умудрился влюбиться с первого взгляда — взгляда на фотографию. Позже, все-таки проанализировав те свои чувства под правильным углом, он понял, что причины у них были не совсем… объективные. Что усиливали их не пережитая толком потеря, долгое одиночество на севере — против природы не попрешь! — и неожиданно запылавшая мечта о собственной семье. Но это было много позже, а тогда… на Юльке действительно свет клином сошелся.

Нет, он не винил ее за посильную попытку спасти отца. И даже допускал какие-то ответные чувства. Более того, он простил бы ей все. И попробовал бы начать с начала, если бы... у них заведомо не оказались слишком разные в этой жизни ценности. Юля обещала перемены, которых жаждало измученное болью — своей и чужой — сердце. Но ее слова про деньги и возможность уехать, которую иначе как «побегом» назвать не получалось, были зеркальным отражением слов Асафа о привыкшей к роскоши девушке... А позади хрупкого силуэта этой «привыкшей к роскоши девушки» будто лежал молоденький сержант, не успевший даже осознать свое отцовство... Виднелся в черной воде покореженный борт, увенчанный узким жерлом вскрытого люка в девятый отсек... Выходила на построение перед последней операцией собственная рота с Валеркой в первом ряду… И, глядя на все эти тени, он принял тяжелое, но единственное правильное решение. Решение о том, что ему уже поздно меняться. Тем более — меняться отнюдь не в лучшую сторону. Первая попытка ухода провалилась. Как, впрочем, и все последующие…

Однако от поступка Юли все же была определенная польза — она научила его смотреть на отношения с женщиной более... трезво. Идти навстречу симпатичным и заведомо несерьезным «Люсикам», с которыми вопрос семьи даже не успевал подняться. Какая-то защитная реакция, что ли?.. Сродни психологическому прессингу…

Возможно, и Ритку он потом полюбил по причине того, что доверял ей так, как никому больше. Ведь именно ей он однажды, на каких-то пьяных посиделках (причины отсутствия Бати и Гнома давно позабылись), рассказал историю, предшествующую своему появлению в «Тайфуне». Русалка не стала успокаивать или сочувствовать — вместо этого вспомнила старую-престарую легенду неизвестного происхождения. О том, как какой-то бог влюбился однажды в смертную девушку и подарил ей половинку своей чистой божественной души — свою самую большую ценность. Девушка оказалась глупой — подарок по достоинству не оценила, но и не вернула. А бог с расколотой душой долго мотался по свету в надежде обрести покой, но не могли ему помочь ни Время, ни даже Смерть. Последняя его пожалела — открыла истину, согласно которой вернуть утерянную половинку может только… другая женщина. Кто мог знать тогда — во время того полушуточного сеанса просвещения! — что этой женщиной будет самопровозглашенная сказочница?! Что годы спустя она мирно засопит ему в плечо, прошептав предварительно те самые слова, о которых запрещено было даже мечтать?..

«Люблю тебя, слышишь?»

Ответ никак не идет в голову. И думать откровенно не хочется. Ни о чем больше. Хочется просто побыть счастливым… Насладиться моментом. За несколько минут до полуночи… Хотя бы сейчас, когда время для них остановилось… А проблемы, как оно уже было сказано самому себе на парковке, вполне могут подождать до завтра! От них не убудет — от этих проблем…

* * *