Я - Риддл (гет)

Смотрю, как за окном постепенно темнеет.

Крам приходит в себя в третьем часу. Я распознаю это по изменившемуся дыханию.

— Слава богу, Витя, — выдыхаю. — Ты очнулся...

— Анна... Фоминична... — едва слышно произносит Крам. — Вы...

— Я, Витя, — касаюсь его лба. — Господи, как же мы...

Крам молчит, а потом вдруг тихо выдыхает.

— Заканчивайте.

— Что? Ты о чем? — теряюсь.

— Заканчивайте, зачем пришли.

— Витя, ты в порядке?!

— Он возродился, верно?! — с трудом спрашивает Крам. С усилием поворачивается так, чтобы встретиться со мной взглядом. — Я знаю, что вы вернулись к нему. И я знаю, что вы пришли убить меня. Так не стойте, давайте. Я слаб, и не могу сопротивляться.

— Зачем мне убивать тебя, Витя? — хмурю брови.

— Вы же мечены им.

Вдох, выдох.

— Витя. Если бы я хотела тебя убить, то сделала бы еще в первую ночь. Ты здесь уже вторые сутки. И вообще. С чего ты взял, что достоин смерти?

— Значит, я умру сам, — мертвым голосом говорит парень. — Но так жить я не буду. И ему передайте, что пусть идет на х..!

Вцепляюсь себе в волосы, затем отпускаю.

— Витя. Объясни. Я ничего не понимаю.

Вместо ответа Крам дергается на кровати, пытаясь принять сидячее положение. Подхватываю его под мышки, усаживаю.

И он задирает левый рукав.

Вдох, выдох.

— Витя... — пытаюсь сказать, но голос подводит. Из горла вырывается лишь сип.

— С этим я жить не буду, — ледяной голос Крама прорезает мне мозг, словно ножом.

— Откуда... это? — наконец получается спросить.

— А вы не знаете? — ехидно интересуется парень.

Вдох, выдох. Досчитать до десяти.

— Когда мы коснулись Кубка, тот оказался зачарован, — мертвым голосом говорит Виктор. — Нас портануло на кладбище какое-то. Там был какой-то урод с младенцем. Проводил Ритуал. Какой — я не распознал. После этого кинул младенца в котел, откуда вылез Вольдеморт... — при этих словах его лицо страдальчески кривится, — черт... она всегда так болеть будет при его имени?

— Да, — медленно киваю. — Продолжай.

Крам одаряет меня злым взглядом.

— Он всегда был таким уродом, Анна Фоминична? Без носа, лысый, красноглазый?

— Нет, Витя, — спокойно отвечаю. — Он был красивым человеком... Так что было потом?

— А потом, Анна Фоминична, ваш хваленый Мальчик-Который-Выжил отрубился. А Вольд... тьфу... Тот-Кого-Нельзя-Называть подошел ко мне и сказал, что не ожидал, что я выживу на Третьем Испытании. Сказал, что я сильный и умный маг, и он хотел бы видеть меня в своих рядах.

Молчу. Он должен рассказать это сам.

— А дальше... Дальше я его послал. И тогда... Он наложил на меня Круциатус.

— Вы учились с ним бороться, — замечаю.

— Не с таким, Анна Фоминична. Он пытал меня и спрашивал, согласен ли я... А я... Вы представить себе не можете, как это больно.

— Могу, — кривлюсь. — Могу представить.

— А... Да, точно... Ну вот... Я в себя пришел, когда произносил за ним слова Клятвы... А потом он выжег на моей руке эту дрянь. И велел убить Поттера. А я схватил этого очкарика за руку, а потом сам Кубок цапнул. А потом здесь очнулся. И знаете, что самое смешное? Я, когда за Кубок хватался, думал об одном — как я отмазываться буду, если портал не сработает...

Вдох, выдох.

— А теперь, Анна Фоминична, вы по-прежнему будете утверждать, что не станете убивать меня?

Поднимаюсь на ноги, подхожу к окну.

— Буду утверждать, — говорю, глядя на Запретный Лес. — Я не трону тебя.

— С чего бы это Воль... Тому-Кого-Нельзя-Называть оставлять мне жизнь? — саркастически интересуется Крам.

— А это не ко мне вопрос, — поворачиваюсь к недоверчиво смотрящему на меня дурмстранговцу. — Я с ним дел не имею.

Брови Крама ползут вверх.

— Мне было четырнадцать, когда он поставил мне точно такое же клеймо, что и тебе позавчера, — говорю Виктору. — Но у меня он не спрашивал. Просто поставил перед фактом. Тогда я еще не знала, что он за человек. А потом он убил мою мать, когда она увидела у меня Метку и велела ему убираться и никогда больше не возвращаться. Четыре года я жила в колебаниях и страхе. А потом сбежала в Союз. Одиннадцать лет, Витя, я жила, словно животное. Постоянные переезды, чужие квартиры, какие-то заимки в тайге... Метка болела постоянно. Иногда мне хотелось отрезать себе руку, так я ненавидела это мерзкое клеймо. И только после его смерти в восемьдесят первом я решилась выйти в мир... А сейчас все повторяется.

— Я... Я не знал, Анна Фоминична, — тихо говорит Крам, отведя взгляд. — Я думал... Я думал, что вы его поддерживали...

— Прошлой ночью он собирал своих сторонников. Не всех. Но вызов точно получили я и Игорь.

— Игорь Александрович?! — изумляется Виктор.

— Да, — вымученно улыбаюсь. — Он тоже... клейменый. Но Игорь Александрович не откликнулся. Он забрал ребят и уплыл в Дурмстранг. Ты остался, потому что любые способы магического перемещения для тебя были опасны, пока ты валялся без сознания. Переход в Дурмстранг убил бы тебя. Он оставил тебя здесь, попросив приглядеть за тобой.

— А вы... Почему остались вы, Анна Фоминична?

— Потому что я осталась воевать, Витя, — говорю парню, чувствуя, как слезы текут по лицу. — Потому что я не хочу, чтобы еще кто-то жил в том страхе, в котором жила я одиннадцать лет.

— Я... Простите, Анна Фоминична...

— Витя... прости ты меня, — встаю рядом с кроватью на колени и обхватываю левую руку парня, прикрыв ладонью Метку. — Я... я позволила ему это.

— Вы не виноваты, Анна Фоминична.

— Нет. В первую очередь виновата я, — утыкаюсь лбом в постель Крама. — Потому что я — его дочь.

Ответом мне служит изумленное молчание.

— В смысле? — через некоторое время спрашивает дурмстранговец.

— Не знаете, как дочери на свет появляются, Виктор Тодоров? — поднимаюсь на ноги, сажусь на соседнюю кровать.

— Эм... А почему вы тогда Фоминична? — задает совершенно неожиданный вопрос Крам.

— Потому что у Лорда настоящее имя Том. Смотри, — поднимаю палочку и выписываю в воздухе «Tom Marvolo Riddle», затем переставляю буквы, и перед глазами Крама появляются слова «I am Lord Voldemort». — По-русски Том — Фома. Потому я и Фоминична. А русская фамилия у меня — Романова. По матери. Только мой отец крайне не любит, когда о его имени узнают посторонние.

— А почему?

— Родню по отцу не любит.

— А...

Молчим. Быстрым движением накладываю на Крама диагностические чары и с облегчением убеждаюсь, что парень практически цел, за исключением нервного и магического истощения.

— И как, жить буду? — криво улыбается Крам.

— Будешь, — стараюсь, чтобы в моем голосе звучали ободряющие нотки.

Но Виктор внезапно смурнеет.

— С этим — нет.

Блин. Вот же заладил.

— Твой выбор, Витя, — смотрю в бледное лицо парня. — Это твоя жизнь. И твоя смерть. Каждый решает за себя сам. Но я бы не советовала.

— А что вы посоветуете тогда, Анна Фоминична?! Идти к нему на поклон?

— Иногда сила человека в том, чтобы жить, — медленно говорю в пространство. — Жить и бороться.

— И как я буду жить с этим?! — рявкает Крам. — Он найдет и убьет меня!

— Значит, нужно жить либо там, где он не найдет, либо так, чтобы он не хотел, Витя.

— Предлагаете встать на его сторону?!

— Я расскажу тебе, Витя, о том, о чем я не рассказывала никому. Но, в любом случае, это был мой поступок. Если бы я могла вернуть все назад...

— И что же вы сделали, Анна Фоминична?

— Это был шестьдесят девятый год. Я была в одиннадцатом классе. Как и ты, кстати. Мой отец пришел за мной в школу и приказал отправиться вместе с ним. Он забрал меня на неделю...

Мой голос срывается. Я чувствую, что слова не хотят наружу, но Виктор меня не торопит.

— Сперва это был мальчик. Он... отец забавлялся с ним, а я должна была варить исцеляющие зелья. Затем это была девочка. Чуть младше меня. Ее звали Бьянка. Затем... еще девочка. И каждый из них пил то, что я готовила. Каждый из них получил мои лечебные чары. Я была лучшей Целительницей своего выпуска, Витя. Эти дети... Они прожили лишние дни. Но я вижу их глаза, Витя. В кошмарах. Эти дети выпадают боггартами из шкафов... Это я подарила им мучительно долгую жизнь. Я подарила им те дни в аду. Хотя мне ничего не стоило капнуть им чуть яда. Или остановить сердце.

Крам ничего не говорит.

— Если бы я могла... все исправить... Но я боялась. Я боялась, что отец разозлится на меня и накажет. А они... они никак не могли умереть. Потому что я их удерживала от смерти. Но я могла дать им умереть. И отец бы ничего не понял. Но...

— Я понял вас, Анна Фоминична, — хрипло говорит Крам. — Но... смогу ли я?

— А это знаешь только ты, Витя, — мои глаза словно засыпаны песком. — Сможешь? Играть с чужими жизнями и смертями? Вырывать у него их так, чтобы он не заметил? И смотреть на собственные неудачи? Я — не смогла. Я испугалась.

— Я... Я попробую, — через минуту произносит Виктор. — В любом случае... хуже не будет, верно? Если что... он убьет.

— Это да... Так ты просто умрешь... А так — еще за жизнь поборешься, — улыбаюсь. — И не только за свою. И... Витя. Я тебя очень прошу — береги себя.

— Я... Я постараюсь, Анна Фоминична, — голос у Крама срывается. — Спасибо вам.

Вздыхаю, шагаю к тумбочке, где Помфри оставила зелья, и протягиваю Виктору Зелье-Снов-Без-Сновидений.

— Выпей, Витя. Выспись.

— Спасибо.

* * *

Наутро нас навещает Дамблдор.

— О, мистер Крам, — радостно восклицает он. — Доброе утро!

— Доброе утро, профессор Дамблдор, — приветствует его Крам. — Спасибо за заботу.

— Не за что, мальчик мой. Как самочувствие?

— Спасибо, хорошо...

— Ну, тогда ты мог бы рассказать, что случилось тогда на Испытании?

— Я постараюсь, профессор, — серьезно говорит Крам и кидает на меня мимолетный взгляд. Такой незаметный, что только я его улавливаю. Дамблдор ничего не замечает.

Рассказ Крама почти ничем не отличается от того, который он поведал мне — за одним исключением — он не упоминает о Метке.

— Да... грустные новости... — печально говорит Дамблдор через несколько минут после рассказа Виктора. — Опять война... Анна, я не могу вас удерживать в школе... это опасно для вас. Если вы захотите уехать... Все равно в этом году только СОВы и ТРИТОНы остались. Остальные экзамены отменены в связи с Турниром.

— Нет, профессор, — улыбаюсь. — Я остаюсь. Дело не в экзаменах. Я уже говорила вам — я здесь, чтобы учить ваших детей. А не натаскивать на экзамены.

— Спасибо, Анна, — Дамблдор ободряется. — Тогда... Я дам вам, пожалуй, отпуск. Отвезите Виктора в Дурмстранг и возвращайтесь.

— Хорошо, профессор, — киваю.

* * *