Чаша Хельги Хаффлпафф (гет)

Консилиум продлился недолго: лорды решили дать Белусу Бардену три дня на то, чтобы собрать вещи и покинуть школу. Он принял их вердикт спокойно и сдержанно, ничего, кроме выступивших на щеках пятен, не выдало его волнения. Он не стал ни оправдываться, ни объясняться. Лишь на мгновение взгляд, полный отчаяния и тоски, метнулся к леди Хельге, но та, осыпая себя проклятиями за малодушие, опустила глаза и не произнесла ни слова. Белус сжал губы, молча поклонился и вышел из комнаты.

«Он никогда больше не заговорит со мной», — подумала Хельга. Еще ни разу в жизни она не чувствовала себя такой одинокой и опустошенной.

Лорд Годрик смотрел ему вслед с неприкрытым сочувствием.

— Из парня мог бы выйти толк, — вздохнул он, ероша усы.

Лорд Салазар презрительно скривил губы в ответ на эти слова: он не собирался прощать оскорбление, нанесенное семье его дочери.

Леди Хельга вынесла собственный вердикт — в первую очередь, самой себе. Он дался ей с колоссальным трудом, но зато подарил твердую уверенность в принятии решения. Она не имела права отвечать на чувства Белуса. Как бы ни было тяжело и больно, она не должна действовать в угоду себе. Что ждет его вместе с ней? Насмешки, недоуменные взгляды, шепот за спиной. Она уже немолода, и многое из того, что может предложить юноше девушка, к ней не относится. Он привлекал ее, она не могла этого отрицать, часто, глядя на него, она чувствовала то же самое, что и в молодости при взгляде на красивого мужчину, но тело обманчиво, а главенствовать должен разум, что бы ни происходило. Белусу нужна молодая, полная сил и здоровья женщина, та, с которой он сможет познать радости семьи и отцовства, под боком у которой будет тепло и надежно. Он и сам это поймет, как только выйдет в мир и оглянется по сторонам. Хельга убеждала себя, что это — святая правда, но сердце отчего-то упрямо нашептывало ей другое. Она старалась заглушить этот шепот, доказывая себе, насколько нелепа сама мысль о любви молодого человека к женщине ее лет, и доказательств всякий раз находилось предостаточно. Это еще больше укрепило ее в правильности своего безжалостного приговора.

Итак, леди Хельга приняла решение — с какой бы болью оно ей ни далось — и теперь должна была сообщить о нем Белусу. Но, судя по всему, на этот раз уже он избегал ее. Хельга нигде не могла его найти. Ей было больно при мысли, что она обманула его в лучших чувствах и надеждах, еще больнее — от скорого расставания с ним, но она упрямо искала его, чтобы объясниться в последний раз. Белус словно испарился. В конце концов Хельга решила, что он уже покинул Хогвартс — ни с кем не прощаясь, никого не поставив в известность. Ее охватил холод, но потом на лестничном пролете мелькнул край знакомой потрепанной мантии, и сердце подпрыгнуло до самого горла.

— Белус! — Хельга поразилась тому, как высоко прозвучал собственный голос. Она бросилась к нему, но он, не обернувшись, скрылся в ту же секунду. Хельга застыла, ошарашенная и несчастная. Он не только не желал с ней говорить, но даже видеть.

«Что ж… может, так даже лучше», — сказала она себе, поднимаясь в свои комнаты, причем ноги будто налились свинцом и с трудом преодолевали каждую ступеньку. Той ночью ей, впервые за долгие годы, приснилась смерть: кто-то падал с самой высокой башни замка, и, хотя различить силуэт было невозможно, это определенно был кто-то знакомый и близкий. Хельга очнулась в темноте с дико бьющимся сердцем и страхом в душе. Такой кошмар приходил к ней лишь раз, за несколько дней до того, как ее третий сын утонул в озере. Хельга завернулась поплотнее в одеяло и до самого рассвета просидела, не шевелясь. Страшное видение стояло перед глазами, леденя сердце и сдавливая дыхание. Она потянулась за волшебной палочкой. Когда пальцы сомкнулись на знакомой до малейшей неровности рукоятке, стало немного легче. Хельга зажгла магический огонек над потолком, от чего в спальне сделалось как-то безопасно и уютно, будто на кухне у очага. Чтобы отвлечься от жуткого предчувствия, она стала пускать из палочки клубы разноцветного дыма и бездумно придавать ему очертания птиц, животных и людей. Обычно этой детской забаве удавалось успокоить и развлечь ее, так вышло и теперь, но когда алый дым вдруг обрисовался в форме знакомого лица со встрепанной шевелюрой, Хельга в мгновение ока развеяла его и сердито обругала себя за слабость.

Вместе с ночной темнотой, как это обычно бывает, ушла и часть ночных тревог. Страх понемногу растворился, уступив место глубокой тоске. Леди Хельга с трудом заставляла себя проводить занятия, почти не замечала ничего вокруг, и в ее кудри добавилось еще несколько серебряных нитей. Она говорила себе, что приняла правильное решение, но легче не становилось. Пару раз она отстраненно ловила на себе обеспокоенные взгляды Ровены. Та будто хотела заговорить с ней, но не решалась и отступала. Хельга относилась к этому равнодушно — как, впрочем, и ко всему остальному. Все, что раньше расцвечивало ее жизнь, утратило свою силу, превратившись в нечто блеклое и размытое.

Так прошло еще два дня, и наконец леди Хельга устыдила себя. Такое поведение подходило зеленой девчонке, но никак не ей. Она усилием воли заставила себя стряхнуть хандру и, по выражению отца, покой заблудшей душе его, снова влезла в седло. Хельга принялась за свои обычные дела, однако время от времени у нее возникали смутные планы о том, как бы увидеть Белуса и поговорить с ним по душам — в последний раз. В такие моменты она заставляла себя переключаться на другое, а потом напоминала, что уже совсем скоро он исчезнет и все пойдет как раньше. Облегчение приходило вместе с горечью и болью, но Хельга привыкла и к этому. Ничего сверх знаменательного не произошло — да, ей признались в любви, которая (врать себе самой было тяжело) была в каком-то смысле взаимна, но что здесь такого, от чего звезды падают с небес? Он уйдет — и жизнь вернется в прежнее русло. Нужно лишь немного перетерпеть.

Через два дня леди Хельга спустилась к завтраку почти бодрой. Доводы разума оказали свое жесткое, но в то же время целительное воздействие — те новые чувства, которые она хотела сохранить в своем сердце относительно Белуса Бардена, постепенно окрепли. Хельга была готова жить дальше, не питая никаких иллюзий на свой счет. Через некоторое время она будет вспоминать эту историю как смутный сон, вроде того, который недавно так напугал ее. Хельга не подозревала, что этот сон напомнит ей о себе в самое ближайшее время.

Это случилось утром, сразу после завтрака, когда ученики уже лениво разбредались по аудиториям и гостиным. Учиться никому не хотелось, потому что это был один из тех редких ноябрьских дней, когда небо сияет бледной голубизной, а солнце словно пытается наверстать упущенное с удвоенной силой. Леди Хельга улыбалась — впервые за последние дни — размышляя о том, что в такой денек одно удовольствие повозиться в саду — ей как раз предстоял урок травологии вместе с «барсучками». Отчего-то вспомнилась юность, на душе стало хорошо и немного грустно. В благодушном настроении пребывала не только она — Гриффиндор расслабленно развалился в кресле (Хельга уже не раз замечала, что ему тяжело сидеть прямо с тех пор, как он раздался вширь) и, по-видимому, тоже ушел в приятные воспоминания. Даже лорд Салазар улыбался каким-то своим мыслям, беседуя с леди Ровеной, и его обычно хмурое лицо смягчилось. На миг Хельге показалось, что они вернулись в те времена, когда были молоды и Хогвартс еще был лишь призрачной фантазией четверых честолюбивых волшебников, не таящих друг на друга ни злости, ни обиды, ни каверзы. Так давно прошедшие времена… И, возможно, лучшие в жизни.

— Думаю, нам пора отправляться к своим птенчикам, — заметил лорд Салазар. — Не то как бы они не решили, что на сегодня мы взяли отгул.

— Твоя правда, — вздохнул лорд Годрик, тяжело приподнимаясь в кресле. — Хотя я бы с удовольствием отпустил своих на все четыре стороны — когда еще солнце до весны увидим.

Леди Ровена неторопливо, с достоинством поднялась из-за стола, сошла по каменным ступенькам вниз — и вдруг, вскинув руку к голове, стала оседать на пол. С ее губ не слетело ни звука, поэтому Хельга лишь удивленно вскинула брови, когда лорд Салазар внезапно вылетел из-за стола с исказившимся лицом. Она рывком вскочила на ноги, и в глазах у нее потемнело, стоило увидеть Ровену, неподвижно лежащую лицом вверх посреди зала.

— Что случилось? — леди Хельга рванулась к ней, опрокинув стул. Слизерин опустился на каменные плиты рядом с баронессой, положил ее голову себе на колени и осторожно взял за запястье. Его белый лоб покрылся испариной.

— Что с Ровеной? — к ним, тяжело дыша, спешил Гриффиндор. На лице — той его части, которую не скрывала полуседая борода — читался неподдельный страх. Даже Годрик Гриффиндор мог бояться, и он не пытался это скрыть.

— Она дышит? — прошептала леди Хельга, падая на колени рядом с лордом Салазаром. У нее даже голова закружилась от мысли, что это может быть не так. — Салазар, она дышит?

— Да, — без промедления ответил Слизерин. — Она жива. Ровена жива.

— Что случилось? — повторил лорд Годрик, белый как мел. — Почему она упала?

— Не знаю. Это произошло в одну секунду. Она шла и вдруг потеряла сознание, — во второй раз в жизни леди Хельга видела Слизерина растерянным и пораженным. В первый он выглядел таким в тот день, когда Саласия, его дочь, объявила, что выходит замуж. — Нужно отнести ее в башню.

— Сейчас! — почти не понимая, что делает, Хельга в мгновение ока просунула руки под колени и спину баронессы Рейвенкло и попыталась встать.

Мужчины в изумлении уставились на нее.

— Палочка, — только и смог сказать Слизерин, но Хельга сердито обернулась к нему:

— Я отнесу ее без всякого волшебства!

Она даже выпрямилась, держа Ровену на руках и не обращая внимания на выстрелившую в пояснице боль, но тут пришел в себя Годрик.

— Не дури, Хельга! — гаркнул он. — Дай лучше мне.

Он легко, как ребенка поднял леди Ровену на руки, и они направились в башню Дома Рейвенкло.

«Силы небесные, я так боюсь за нее», — думала леди Хельга, пока они преодолевали лестницу за лестницей, поднимаясь наверх. Она едва узнавала знакомые пролеты и коридоры, сознание затуманивал страх. Поясница горела огнем — дало о себе знать напряжение, хотя Ровена никогда не отличалась упитанностью. Для обморока она слишком долго не приходила в себя. А что, если у нее остановилось сердце? Хельге два раза в жизни доводилось видеть, как у людей внезапно отказывала важнейшая их часть, и они падали замертво, хотя еще минуту назад на их лице играла улыбка, а тело сотрясал беззаботный смех. Хельгу бросило в дрожь, неимоверным усилием она отогнала от себя страшные мысли и принялась считать ступеньки, чтобы сохранить хотя бы немного ясности сознания.

В комнатах Ровены — просторных, светлых, выполненных в очень изысканной манере — лорд Годрик бережно опустил ее на широкую резную кровать и в нерешительности отступил назад. Его огромные, покрытые рыжей шерстью руки заметно дрожали, вид был ошеломленный и несчастный.

— Мне так страшно, — шепотом сказал он, повторяя недавние мысли Хельги. — Я очень испугался. А сейчас боюсь еще больше.

— И я боюсь, Годрик, — тихо ответила леди Хельга и сжала его ладонь. Он посмотрел на нее тоскливо и благодарно.

Леди Рейвенкло лежала на постели поразительно беспомощная и слабая, ее белая мантия смялась, руки безвольно вытянулись, одна коса распустилась — и почему-то именно эта коса окончательно добила Хельгу. Она наклонилась, и, сдерживая слезы, ласково погладила руку баронессы.

— Я здесь дорогая, — прошептала она. — Я с тобой. Всегда была и буду.

— И я, — Годрик положил ладонь на высокий, умный лоб леди Рейвенкло. — Ты же знаешь.

— Я тоже, — непривычно тихо произнес Слизерин, подходя ближе и глядя на нее блестящими глазами. Поколебавшись, он взял Ровену за другую руку, стиснул ее, и тут она моргнула.

Затем еще раз моргнула. Губы ее дрогнули. Она сделала глубокий медленный вдох.

— Ровена! — закричала Хельга радостно и испуганно. Сердце заколотилось о ребра, к лицу прилил жар. Гриффиндор шумно выдохнул и прикрыл глаза.

Леди Рейвенкло осторожно приподняла голову.

— Лежи спокойно, Ровена, — ломким голосом произнес Слизерин. — Тебе нужно отдохнуть.

Она поморгала, чтобы привести в порядок глаза.

— Что случилось, дорогая? — спросила леди Хельга, опускаясь на колени, чтобы их лица были на одном уровне. — Почему ты упала?

— Голова закружилась, — ответила баронесса, обводя глазами комнату. — Да, должно быть, в этом причина. Не помню дальше ничего. Я потеряла сознание?

— Сейчас принесу что-нибудь укрепляющее, — лорд Слизерин глубоко вздохнул, потом обнаружил, что все еще держит Ровену за руку, выпустил ее поспешно и в то же время как будто с неохотой, оправил мантию и направился к выходу. — У меня есть кое-что подходящее. Тебе сразу станет лучше.

— Спасибо, Салазар, — сказал лорд Годрик.

Слизерин задержал на нем взгляд, кивнул и скрылся за дверью. Леди Хельга впервые за долгое время ощутила то единение, которое связывало их всех в год основания Хогвартса.

— Я в порядке, — успокоила их леди Ровена. — Ничего страшного не произошло.

— Ничего себе — не произошло, — Гриффиндор упер руки в бока. — Между прочим, вам, леди, удалось сегодня то, что не удавалось еще никому: вы напугали Годрика Гриффиндора! И он вам, можете быть уверены, это еще припомнит!

Баронесса слабо, но искренне улыбнулась ему и попыталась приподняться. На ее лице отразилось крайнее изумление.

— Что такое? — встревоженно спросила Хельга. Облегчение, испытанное совсем недавно, испарилось без следа.

— Левая рука, — пробормотала леди Рейвенкло. — Я не могу ею пошевелить.

Она вытянула правую руку, согнула и разогнула, затем повращала кистью.

— Я ее не чувствую, — сказала Ровена скорее задумчиво, чем испуганно. — Совсем не чувствую левую руку.

Подняв глаза, Хельга увидела, что Годрик прижал ко рту кулак, мелькнула безумная мысль, что он пытается сдержать смех… Но через мгновение она поняла, что это вовсе не смех. Это были слезы.

— Давай я помогу тебе, — пораженная этим зрелищем, Хельга осторожно приподняла баронессу, устраивая ее на высоких подушках. — Вот так. Салазар поможет тебе. Не беспокойся, дорогая.

Она отметила, что голос ее звучит выше, чем обычно. Когда леди Рейвенкло попробовала опереться на левую руку, ее глаза сузились. Она съехала с подушек, и Хельга, с болезненно сжавшимся сердцем, вновь бросилась ей на помощь.

— Совсем не чувствую ее, — баронесса правой рукой поднесла левую к глазам, рассматривая ее, как интереснейший экспонат. — Она не болит, но ее как будто нет вовсе. Будто отрезали.

— Куда запропастился Слизерин? — вдруг заорал Гриффиндор, заставив обеих женщин вздрогнуть. — Где носит черт этого пройдоху?! Когда в кои-то веки понадобились его склянки…

— Годрик, — устало произнесла баронесса. Вид у нее был измученный и апатичный. — Успокойся. Салазар сделает все, что нужно, и скоро я опять буду на ногах.

— Хочешь, я останусь с тобой? — предложила леди Хельга.

— Держать палочку я могу и одной рукой, — резко ответила леди Рейвенкло. Но тут же смягчилась: — Извини, Хельга. Я действительно не настолько плоха. Я не беспомощна.

Хельга поняла, что задела ее гордость. Она представила, каково это — оказаться в таком положение человеку, привыкшему всегда и во всем быть на голову выше других, и все внутри словно покрылось инеем. Для Ровены гораздо тяжелее перенести именно жалость, чем физическую немощь.

— Тогда я буду, по крайней мере, навещать тебя. Не возражаешь?

Леди Рейвенкло, помедлив, кивнула.

— Буду лишь благодарна, — она перевела глаза на Гриффиндора: — Спасибо. Всем вам.

— Вот и я, — на пороге возникла сухощавая фигура Слизерина. В руках он держал тонкий сосуд с бледно-розовой жидкостью. — Нашел самое действенное.

Ровена едва заметно улыбнулась ему.