Танец без касаний (джен)

Месяц Зарам, 388 г. правления Раэхнарра, Исайн’Чоль (423 г. Р.Э.)

Одной из целей Святой Иерархии Тан вот уже много лет являлось составление карты Империи. Все стратеги сходились на том, что затевать масштабную кампанию, не зная толком ни протяженности территории Империи, ни ее густонаселенности — самоубийство, и дипломаты вот уже много лет бились над тем, чтобы им, торговцам, да хоть кому-нибудь разрешили въезд на внутренние территории Империи. Но ни эмбарго, ни изматывающие бои на границах, ни пиратские набеги на порты не улучшали ситуацию. Все, что видели торговцы — большой южный порт Эшс, все, до чего удавалось доплыть пиратам — пустынное побережье Тихого моря, а рыцари видели лишь угрюмые тени Западных Башен. Тех же, кто рисковал отправиться вдоль границы Империи на север, ждала лишь холодная пустыня и дорога без возврата. Никто не знал, как далеко на восток простираются границы государства дейм.

Дипломатам было позволено чуть больше: они видели столицу, но и их везли от Эшса в закрытых экипажах, не позволяя даже высунуть наружу нос. Покидать столицу также не разрешалось. Лишь год назад послу Самместу удалось выбить разрешение сопровождать двор в его поездках, правда, самому им воспользоваться так и не пришлось: официально Император практически никогда не покидал столицу. Обо всем этом Далливан размышлял, пока его немилосердно трясло в седле ящера. Про поводья он уже давно забыл, попросту вцепившись в высокую луку седла, но ездовое животное и не нуждалось в управлении, уверенно следуя за вожаком своей маленькой стаи. Далливан всегда считал себя неплохим наездником и лошадей очень любил, но в данном случае помогало ему это мало: ящер двигался совершенно непривычным образом, и посол уже мечтал о том, как окажется на твердой земле, хотя и не был уверен, что ему удастся сделать и шаг: слишком уж болело все тело. Но в ближайшее время оказаться на земле Далливану не грозило: дейм так и не снизили взятый у самой столицы высокий темп, и ни разу не спешились для привала. Посол подозревал, что они не остановятся, пока солнце окончательно не изгонит луны с небес.

Его правоту подтвердило восходящее солнце. Но Далливану совершенно не хотелось восхищаться собственной прозорливостью: как только ящер остановился, он с тихим стоном сполз на землю, давя в себе постыдное желание упасть там, где стоял, и проспать до следующего рассвета. Но все-таки посол нашел в себе силы дождаться, пока установят шатер с небольшим флагом Иерархии, забрался внутрь и упал на походную кровать. Если бы его кто-то попытался при этом убить, он не слишком расстроился — лишь бы не будили.

Дорога в западные земли слилась для Далливана в череду серых бесконечных ночей. Он практически не замечал ничего вокруг, разве что отмечал, что в населенные пункты они не заезжали: то ли их не было в расстилающейся вокруг однообразной пустоши, то ли маршрут пролегал вдалеке от них. Иногда Далливан вспоминал о своих прямых обязанностях и начинал внимательно оглядываться по сторонам, но темнота скрадывала расстояния, а тусклого лунного света его глазам не хватало для того, чтобы рассмотреть подробности. Лишь однажды в свете трех лун мелькнула величественная громада крепости, но Далливан так и не смог решить, казалась ли она такой большой, потому что была близко к ним, или это неверный лунный свет так играл с расстояниями и размерами.

А к следующему рассвету кавалькада уже подъезжала к одной из Западных Башен, и уж ее-то в лучах восходящего солнца он мог рассмотреть во всех подробностях. Правда, никакой ценности эта информация не представляла: рыцари и паладины этими крепостями, которые дейм по какой-то прихоти именовали «башнями», со стороны любовались каждый год, вот только взять ни одну за последние лет пятьдесят не смогли. Пусть Далливан никогда не интересовался военной историей, но даже он знал, что последний значимый успех на этом поприще одержал Пятый Иерарх Тан Селах Эю Дассатан, которому удалось взять штурмом одну из башен и продвинуться вглубь западных земель. В хрониках писали, что он добрался до замка Леконт, вот только из похода так никто и не вернулся, кроме самого Иерарха, которого Империя вернула по частям. Последовавшие за этим так называемые «Зимние набеги», которые Далливан назвал бы полноценной военной кампанией, отбросили границу людских поселений далеко на запад. И только в последнем десятилетии паладины под предводительством гранд-рыцаря Иллиава, сумели отвоевать потерянные земли и занялись восстановлением разрушенных Зимним набегом крепостей своего ордена.

По мере того, как башня яснее вырисовывалась на горизонте, Далливан ощущал нарастающую тревогу. Несмотря на довольно прохладную погоду, ладони его вспотели, а к горлу подкатила тошнота. Тревога постепенно обращалась в страх: на расстоянии полета стрелы от башни ему безумно хотелось схватить поводья и пустить ящера в галоп — куда угодно, лишь бы подальше от проклятого места, но ящер ему не повиновался, продолжая двигаться вперед и неся его навстречу неминуемой гибели. Так, во всяком случае, казалось Далливану. Запоздало сквозь пелену ужаса прорвалось воспоминание о том, что это эффект какого-то колдовства, которое использовали дейм, чтобы не подпустить людей к своим границам. Далливан торопливо забормотал благословение Тана, ощущая, будто его изнутри омывает теплой водой. Страх и противная тошнота отступали. Благословенные могли бороться с дурным колдовством, всем остальным приходилось намного сложнее, и далеко не все благословенные способны были оградить своим словом кого-то еще. С трудом распрямляясь в седле, Далливан впервые подумал, что был чрезвычайно несправедлив, утверждая, что башни уже давно могли быть взяты. Он теперь вообще не представлял, как паладинам хватало веры преодолевать этот ужас снова и снова.

Со стороны башни раздался протяжный голос рога, их отряд ответил, из крепости протрубили еще раз, и Далливан увидел, как медленно начали открываться ворота. Они словно возникли из ниоткуда: секунду назад он видел лишь гладкий монолит крепостной стены, и вот уже возникла узкая щель, в которую и ввинтился их небольшой отряд. Посол обернулся, как раз вовремя, чтобы увидеть, что створки сомкнулись за спиной последнего всадника. Определить, где только что находился проход, он не смог бы и под страхом смерти.

Он ожидал какого-то особенного приема, но всадники деловито спешивались, ящеров уводили конюхи. Часть охраны потянулась куда-то в сторону, к приземистым низким зданиям, которые Далливан счел казармами. Он огляделся по сторонам, пытаясь понять, куда же теперь идти и что делать, и в итоге пристроился к группе, направляющейся в крепость. На него не обращали особого внимания, и посол счел это знаком того, что он все делает правильно.

Поднимаясь по узкой винтовой лестнице, он отметил, что стены сделаны из какого-то темного камня, никаких швов, стяжек Далливан не заметил: крепость будто была выплавлена из единого куска камня. Посол подавил желание потрогать стены руками, чтобы убедиться. Вслед за всеми он вышел на открытую площадку, с которой открывался вид на пустошь. Далливан осторожно приблизился к краю. В ярких лучах восходящего солнца равнина вся была как на ладони. Ему даже показалось, что он видит вдалеке белое знамя с золотым солнцем Иерархии. Кроме него, на площадку поднялся Император со свитой. Сейчас, при дневном свете, дейм не казались Далливану такими жуткими, как в полумраке их дворцов. Просто темные фигуры, по которым ничего нельзя толком разобрать. Когда они стояли неподвижно, их даже можно было принять за людей, но стоило им сделать хоть шаг, и нечеловеческая пластика рушила эту иллюзию. Посол некоторое время прислушивался к разговору, но так ничего и не смог разобрать: между собой дейм говорили на своем собственном языке, учить которому людей никогда не считали нужным. Впрочем, Саммест в своих записках писал, что в полной мере на «звездной речи», как они называли свой язык, разговаривали только высокородные. Горожане же использовали довольно странную смесь деймского языка и старых человеческих языков, принадлежавших тем, кто когда-то населял подвластные ныне Империи территории. С людьми дейм предпочитали говорить на их языке, надменно утверждая, что не желают слышать исковерканные варианты своей собственной речи. Саммест предполагал, что человек просто не способен в полной мере воспроизвести «звездную речь», но Далливан об этом как-то не задумывался. Сейчас он в большей степени досадовал на то, что ровным счетом ничего не понимает в разговорах окружающих, а ведь там могла содержаться ценная информация!

Даэ Шангард не повернул головы, всматриваясь в давно знакомый ему пейзаж западной пустоши. Он и так чувствовал: серое, ровное, шелестящее, тихое море вспенилось. По самой его поверхности пробежала рябь, волны разомкнулись, не решаясь коснуться, пропуская, разбегаясь от холодного-колкого-жесткого, что прокладывало себе дорогу. Нет. Скользило по самой грани, не сомневаясь, что дорога для него будет. Тысяча зеркал вспыхнула, ловя отражение, и потускнела, не решаясь показать, что же коснулось их. Волны разбегались, обволакивали, вопрошали, отступали и возвращались. Смыкались черной зеркальной стеной и утекали, просачиваясь в щели между камнями, ища убежище везде, где их не касалось солнце. Рождались в его гибельных лучах. Приближение Императора невозможно пропустить. Владыка не часто баловал своим присутствием Западный Рубеж, что Шангарда всегда устраивало: он терпеть не мог, когда кто-то пытался влезть в его тактические построения. Но в этот раз в визите он не сомневался: если уж ему разведка доложила о смене командования у паладинов Иерархии, то Глаза Императора сие должны были заприметить еще раньше, иначе Глаза стоило сменить.

— Я ждал, о’хаэ, — холодное шелестящее море свернулось клубком, спряталось в щелях и растворилось в камнях, отступая и признавая. Холодное и колкое мгновенно заполнило пустоту, коснулось и исчезло, оставив напоследок стылый запах и перестук костяного тростника.

— Вчерашняя атака? — Владыка облокотился рядом с ним на высокий парапет. Не нужно было смотреть, не нужно поворачиваться. Мерное скольжение тени выдавало все: мельчайшие движения, взгляды, мысли, — обвивалось вокруг и рассыпалось на осколки, как водяные брызги, штурмующие утес. Как и следовало ожидать — Император не потревожил ни одной тени, но Шангард все равно испытал легчайшую досаду оттого, что ловушка не сработала. Нити зазвенели, когда их задел какой-то юнец из Иерархии. Растеклись, стремясь зацепиться за нечто живое-теплое-пугливое. Добыча. И торопливо исчезли, стоило лишь холодному-колкому едва уловимо недовольно шевельнуться. Да. Еще рано. Шангард придержал практически сработавшую ловушку, переплел ее и снова спрятал в тени зубцов, повинуясь холодному взгляду Императора. Посол ему был еще зачем-то нужен. Впрочем, ловля глупых мух Шангарда никогда по-настоящему не интересовала. Он предпочитал добычу помасштабнее.

— Рассвет, — дрожание-воспоминание. Предвкушение и горьковатое разочарование. Холодно, слишком холодно и мало.

— В длинные тени? — подобной глупости паладины не совершали уже давно, поэтому Шангард не счел вопрос излишним и утвердительно кивнул, вновь ощущая испытанные в тот миг эмоции. Сожаление: яркое-звонкое-обжигающее ускользнуло, ушло из темных колец. Новое… тускло. Разочарование. Тихое и шелестящее бурлило, поднималось волной и растекалось вновь. Пустота.

— Так скучно?

— Да, — дрожь. Тени всколыхнулись, пытаясь сложиться в образ — хищный сильный цветок-мухоловка, что схватил лишь пустоту, — Фалве Ию Иллиав, — сила, холодное вязкое море, прокатившееся от макушки до фундамента крепости, остановившееся там, где еще слышался отголосок боли и затухающих огоньков. Затянувшаяся рана в стене. Затянувшийся шрам на лице. Холодное пламя, не растворяющееся в тихом и шелестящем¹.

— Если это будет… впечатляюще, — холодное-колкое бесцеремонно скользило по тихому шелестящему, покалывало ядовитыми шипами, дразнило и обещало.

— Выбора — не будет, — сила дрожала в предвкушении. Море перестало быть тихим. Оно звучало, звало и нашептывало: много-много теней пришли в движение. Они идут. — Атакуют.

— Удиви меня, — холодное-колкое свернулось в тугой комок и тут же растеклось, желая коснуться, ощутить все. Почувствовать главное: как тени исчезнут.

— Всенепременно, о’хаэ, — тени замерли. Растворились и затаились в предвкушении. Изменяющийся ритм. Пусть идут. Избегнувший змею на дереве обязательно наткнется на таящуюся в траве. Шангард круто развернулся на каблуках, скрываясь в недрах крепости. Следовало приспустить щиты, чтобы подпустить рыцарей ближе, и дезактивировать первую линию ловушек. Если Император желает зрелища — он его получит.

Далливан переминался с ноги на ногу, не зная, куда себя деть. Император все так же стоял у парапета, свита замерла на почтительном расстоянии, а вокруг ровным счетом ничего не происходило. Еще немножко понаблюдав за дейм, посол тоже оперся плечом о стену, решив, что если с ними от этого ничего не происходит, то и с ним не должно. Украдкой провел пальцами по камню и удивился его гладкости и странной теплоте. Он напоминал вулканическое стекло, которое отец как-то привез из экспедиции на юг, но кому придет в голову строить из подобного материала стены?

Солнце поднималось все выше, удивительно горячее для такой ранней весны. Далливан недовольно щурился и прикрывал рукой глаза: за время, проведенное в Империи, он как-то приспособился к ночному образу жизни, и видеть солнце было непривычно. «Дейм — ночные создания», — вспомнились ему строки сводок, которые он читал по пути из южных портов, но сейчас Далливан совершенно не замечал, чтобы несотворенные испытывали хоть какие-то неудобства, находясь под дневным светилом. Значит, те байки, что ходили в Иерархии насчет того, что солнечный свет обращает их в прах, были только сказками. Праздные размышления прервал далекий звук рога. Далливан обернулся и снова вперил взгляд в западную пустошь: на горизонте ему померещилось какое-то облачко, постепенно оно увеличивалось, приближаясь, и вскоре он мог уже с уверенностью сказать, что это всего лишь пыль, поднятая копытами множества коней. «Неужели атака?» — заполошная мысль ткнулась в виски, и Далливан сглотнул, не зная, кому в этот момент желал победы: по-хорошему, стоило переживать за войска Иерархии, но посол-то точно помнил, что сам сейчас находится во вражеской крепости, что не сулило ему ничего хорошего. В горячке боя дипломатической неприкосновенностью не отмашешься.

Наверное, безопаснее всего сейчас было укрыться внутри крепости, но Далливан решил, что если венценосные особы не считали нужным покидать открытую площадку, то и ему не следовало этого делать. К тому же слишком завораживающее зрелище открывалось его взору: сияющая лавина конницы наступала, и, казалось, ее поступь ничто не способно остановить. Постепенно Далливан увидел, что конницы не так много, как ему показалось вначале: только небольшой ударный отряд, за которым неспешно следовала панцирная пехота. Вот конники остановились, натянули тяжелые луки, и в направлении крепости полетели стрелы. Далливан резко отшатнулся, присел, прячась за зубец стены, и украдкой оглянулся по сторонам: его разумному примеру никто не последовал. Стрелы свистели, вгрызались в камень, а дейм спокойно продолжали стоять на открытой площадке, лишь иногда самую малость сдвигаясь в ту или иную сторону.

Крепость безмолвствовала, а внизу уже расчехляли баллисты, наводили на стены острые жала стрел скорпионы. Вслед за пехотой неторопливо двигались, выходя на ударные позиции, громады требушетов. Все это Далливан видел в узкий проем между двумя зубцами. Он уже практически видел, как натягивались толстые тросы, скрипели барабаны, поднимая «ложки» с установленными на них камнями на необходимую для залпа высоту. Невольно посол зажмурился и сжался, ожидая страшного удара осадных машин, но вместо этого услышал только треск сминаемого дерева. Он открыл глаза, с ужасом глядя, как тени требушетов внезапно выстрелили длинными гибкими отростками, которые, будто южные лианы, оплели машины, сминая, ломая их и затягивая куда-то в черноту. Поднявшийся ветер донес до него слабый крик обслуживающих машины людей, не успевших отбежать подальше.

* * *

Талве Фаю Сиррат хмуро разглядывал в подзорную трубу проклятую крепость несотворенных. Та, словно в насмешку, искрилась в лучах восходящего солнца черным камнем, отражая его лучи, отчего ее контур казался каким-то зыбким и нереальным, будто мираж в пустыне. Но крепость не являлась миражом: в этом Талве Фаю убедился еще во время вчерашней утренней атаки. Он надеялся, что в глухой рассветный час дейм снизят бдительность: слишком они привыкли к тому, что последние годы паладины атакуют как по расписанию в полдень — в зенит славы Тана. Талве Фаю это рыцарство казалось совершенно неуместным, поэтому он приказал небольшому ударному отряду проверить оборону крепости и, по возможности, обеспечить подвод на ближнюю дистанцию больших требушетов. Паладин знал, что в прошлом году отряду Фалве Ию удалось подвести баллисты практически под самую стену и проделать в ней брешь, и не сомневался, что где-то там будет слабое место — свежая кладка на стыке со старой не может быть такой же прочной, как все остальное. Но стоило отряду вступить в длинную тень, отбрасываемую стеной, как она вдруг поднялась волной и попросту скрыла два десятка воинов.

Сегодня они продвигались вперед с намного большей осторожностью, уже не заботясь о скрытности. Вперед вышли несколько младших Иерархов, благословляя землю, по которой следовала армия: теней хватало, и каждая из них могла оказаться ловушкой. Но ничего не происходило. Разведка доложила, что рано утром в крепости трубили рога: Талве Фаю искренне надеялся, что это не подкрепление. Они благополучно развернули рыцарей в боевой порядок и начали обстрел стен.

— Молчат, значит, какую-то гадость затевают, — стоящий рядом с ним Элве Шию с мрачным видом оглядывал крепость и безостановочно тер пальцами косой шрам, разделивший его лицо на две неравные и одинаково отталкивающие половины. От шрама в стороны расходились черные прожилки, говорившие, что там все еще жило какое-то проклятие. Но Элве Шию своим благословением не давал ему распространиться дальше и жил так вот уже почти семь лет. Талве Фаю к его роже за это время притерпеться так и не смог.

— Требушеты уже на позициях, — он отмахнулся от мрачных прогнозов, осознавая, что на этот раз они подошли к крепости ближе. Намного ближе, чем в прошлом году, если не считать отчаянной вылазки Фалве Ию. Иерархи безостановочно читали Слово Тана, защищая воинов от пагубной скверны крепости, которая вязким страхом растекалась в воздухе.

— Залп! — эхо команды долетело до ставки командования, и Талве Фаю подался вперед, желая как можно скорее увидеть результат. Но вместо разрушающихся стен его глаза увидели совсем другую картину…

— Отходим! — заорал он, надрывая горло и делая трубачу знак сигналить перегруппировку. Следовало как можно скорее покинуть опасную зону и подготовиться к удару, который непременно должен был последовать за этим. Кто мог подумать, что даже в тени благословленных перед боем требушетов может таиться опасность? В прошлых боях такого не было. «В прошлых боях солнце стояло в зените и тени требушетов практически не существовало», — ткнулась в виски предательская мысль.

Армия отступила на проверенную позицию, выстраивая конницу по флангам и разворачивая пехоту в каре. Дейм обожали атаковать в неразберихе, врываться в не успевшие построиться шеренги и сеять смерть, будто насыщаясь ей, обретая дополнительные силы и снова бросаясь в атаку, снова порождая разрушение и хаос. Но крепость безмолвствовала.

Примечания:

[1] О сложных взаимоотношениях Фалве Ию Иллиава, в частности об описанном эпизоде, можно прочитать здесь https://ficbook.net/readfic/6227225/15941945