Предания старины глубокой (джен)

Ирландская мелодия, которую насвистывает Элла, называется «Песня сидра». Одновременно она же является гимном Люфтваффе.

Когда через час оба вернулись в квартиру, стало понятно, что заседание комиссии по расследованиям плавно перетекает в посиделки заклятых друзей. Фома с Артуром что-то бурно обсуждали на непонятном языке, и Борис Игнатьевич, видимо, уже отчаялся вставить хоть слово. Матильда бросилась к Элле.

— О чём они говорят? — тревожно спросила она.

— Обсуждают предпосылки и последствия присоединения Шотландии к Англии, — прислушавшись, перевела девушка.

— А что это за язык? — не понял Антон.

— Староанглийский, — отмахнулась она, — хотя я бы не удивилась, если бы они на пиктский перешли. Господин Артур на нём вообще вырос. Про господина Томаса я знаю намного меньше.

Зазвенела бьющаяся посуда. Мужчины схватились за ножи.

— Сделай что-нибудь! — потребовала Мотя. — Фома его сейчас по Сумраку развеет!

Элла пожала плечами. Что тут можно сделать? Когда вон, внеуровневый маг ссыт к ним даже близко подойти! Она тяжело вздохнула и начала насвистывать какую-то до странного знакомую Антону мелодию. Некоторое время мужчины прислушивались, а потом, без какого-либо заметного перехода, начали подпевать на разных языках, Фома на совсем уж непонятном, а Завулон по-немецки. Да так громко, что в небольшой квартире задрожали стены. Гесер тоже успокоился и, махнув рукой, вывел на полу знак звукоизоляции. А сам втиснулся между Томасом и Артуром и затянул хрипло на одной ноте что-то монгольское. Вместе звучало просто сказочно.

— Красиво, — оценила Матильда. — Ну, я спать!

Она было потянула Эллу за собой, но та вывернулась и, чмокнув подругу в лоб, ушла на балкон. Городецкий остался возле поющих. Было так странно видеть этих людей здесь сейчас, что, казалось, невозможно оторвать взгляда. И он не мог отделаться от странного чувства, что он тут не местный. Эти трое, и даже Элла с ними, были как бы вместе, а они с Мотей не вписывались.

Старинные мелодии сменились неизвестными ему песнями о битвах с басмачами и какими-то атаманами. Когда через три часа он тоже высунулся на балкон, застал там рыжую с чашкой кофе. Звуки из зала сюда не проникали, Гесер своё дело хорошо знал.

— До песен Великой Отечественной ещё не дошли? — спокойно поинтересовалась она.

— До известных мне — нет, — Антон плюхнулся рядом с ней на простую деревянную скамейку. — Из того, что исполняется сейчас, я вообще ни одной не знаю.

— Неудивительно, — кивнула Элла, — все те песни, которые вы привыкли считать военными, революционными или народными, написаны совсем недавно. А находящиеся сейчас тут люди их считают новыми. И не любят. У каждого из них есть своя Родина, со своими песнями. Вот туда они всю душу вложат!

— Почему вы не вернулись в Шотландию, когда Брюс умер? — спросил Антон.

— Не поверите, — прыснула девушка, — боялась заскучать.

— ?

— Представляете, что такое вечная жизнь, когда вокруг ничего не происходит?

Городецкий пожал плечами. С чего бы? Он думал, что вечная жизнь и так представляет собой что-то феерическое, без дополнительных развлечений.

— У нас дома тоже Светлые революцию устраивали, — пояснила Элла, — я не застала, но отец рассказывал. В столице, конечно, были и казни, и террор, и вторая волна репрессий. А у нас в провинции спилили Майский Шест, да повесили губернатора. И это были все события в нашей местности в течение многих лет. Представляете, какой энергетический голод я бы там испытывала?

— А тут?

— ТУТ! — оживилась она, — Только денежных реформ было больше десяти. Когда я приехала, мне пришлось привыкать к копейкам, полушкам, рублям. Впрочем, с деньгами было проще. Раньше, пока единой валюты не было, рассчитывались чуть ли не по весу монет. И деньги московитов ходили по всему миру наравне с испанскими дубинами, турецкими цехинами. Шкуры! Вы не застали, но раньше мех заменял деньги, и довольно часто. Я так вообще драгоценные меха только здесь и увидела. Что ещё? Единой меры длин не было даже в Европе. А попробуйте привыкнуть к вашему размаху после моей деревни. Приехать из страны, где всё измеряется пальцами и даже частями пальцев, туда, где всё измеряется длиной человеческого тела! Долбаные сажени! Что косая, что прямая! А вёрсты*!

Антон плохо ориентировался в старинных мерах длин, поэтому тактично промолчал.

— У нас всё перегорожено, — продолжала девушка, — ограда на ограде. Овец приходилось на руках на пастбище переносить. В соседнюю деревню можно дойти пешком за полчаса. А здесь случается час или два ехать на машине даже сейчас, и не встретить ни одной деревни! Я первое время дурела от такого простора. От ваших бескрайних полей. От лесов этих, где можно заблудиться просто на опушке. Правда, стоило привыкнуть к вёрстам, как пошли метры и километры. Но у меня уже был опыт. Метрическая система довольно давно внедрялась, только очень медленно. У вас у первых женщинам дали равные с мужчинами права. В Шотландии я бы попала на войну только в сороковые годы двадцатого века. Да и то, если моя семья была бы согласна. А тут у меня даже документов никто не спросил. И так зажигательно потусить, как в Гражданскую, мне больше никогда не удавалось. Атмосфера была просто феерическая. Я с обеих сторон ухитрилась повонзаться. Опять же, революция нас с Мотей уровняла в правах. Не думаю, что к тому времени её ещё интересовало моё происхождение, но я всегда думала, что любовь предпочитает равных. А люди!

— Что люди? — насторожился Городецкий.

— Московиты с такой энергией обсуждают всё, от качества сена до правительственных реформ, с какой у меня на Родине идут в штыковую. Те, кто утверждают, что самые темпераментные люди обитают в латиноамериканских странах, просто никогда не втискивались без очереди в метро. Если бы тут собрались трое русских, они разнесли бы эту квартиру по нижним слоям Сумрака.

— А разве Гесер…

— Не-ет! Он из Средней Азии. В руководствах Дозоров разве что на юге есть этнические россияне. А здесь только Дашкова в Санкт-Петербургском Ночном. Трудно ей. Гесер вот хитрый. А она — прямая, как палка!

— А вы откуда знаете? — не поверил Антон.

— Она меня в Смольный на работу пристраивала, — пояснила Элла, — душевная женщина, хоть и жёсткая.

— А почему она вами лично занималась?

— Так мы знакомы-то сколько?! — рассмеялась девушка, — я и Лефорта из Дневного застала, когда он ещё в дешёвом парике по недостроенным мостам бегал.

— Так и жили бы в Питере, — непонимающе изумился Городецкий.

— Знаете, какая самая большая проблема бессмертия? Нельзя прожить даже пять лет на одном месте. Становится заметно, что не стареешь. Когда у тебя высокий уровень, ты можешь отводить глаза, к твоим услугам длительный морок, паранджа, наконец. А к моим — только мои многочисленные знакомства. Мне приходилось переезжать каждые три года. Так что обросла постепенно связями.

На балкон высунулась лохматая голова Томаса.

— ЭйдлИх, мИлочка, — проворковал он, — можно вас на одИн мОмент?

Антона вежливо, но весьма настойчиво выпроводили с балкона. Пришлось вернуться в комнату. Там он застал Гесера и Завулона, склонившихся над какими-то бумагами и чуть ли не соприкасающихся лбами.

— А-а, — рассеянно протянул глава Ночного Дозора, — Антон. Ты-то мне и нужен. В Питере давно не был?

— Вообще не был, Борис Игнатьевич. — Вид этих вечно воюющих Иных, мирно попивающих чай и что-то обсуждающих, выводил Городецкого из равновесия.

— Вот, заодно и посмотришь, — улыбнулся Гесер одними губами. — У вас билеты на утренний поезд.

— У кого у «нас»? — не понял Антон.

— У нас, — в комнату пошла Элла в сопровождении Томаса.