Из сердца тьмы (гет)

Для того чтобы покинуть Париж, нужны были деньги. Больше, чем у нас было. Эрик нередко срывался, впадал в отчаяние, потом молил меня о прощении за свою несдержанность, исписывал десятки страниц нотами и текстами, половину рвал и выбрасывал, и снова писал. В таком состоянии он был не всегда — иногда мы просто проводили время вместе в тишине, глядя на город из маленьких окон мансарды, где мы сняли крошечную комнату. Владелица, пожилая подслеповатая дама, жила одиноко, не следила за новостями и не задавала лишних вопросов. Ее устроила моя легенда о молодой паре, которая планирует перебраться на север Италии к родителям мужа. Комната стоила дёшево, располагалась в бедном районе Парижа, и даже протекающая в паре мест крыша не мешала нам жить — здесь было легко исчезнуть и остаться на время незамеченными. То, что нам требовалось.

Эрику было тяжело привыкнуть к таким переменам в его привычной замкнутой жизни. Мне было тяжело привыкнуть к тому, что приходилось выживать. Я хотела отрезать волосы, чтобы давать детям уроки музыки за деньги, оставаясь неузнанной, но он умолял не делать этого — мои волосы были для него предметом восхищения, и каждый вечер перед сном он подолгу расчесывал их, успокаивался и казалось, молодел на десяток лет.

Я сидела у него в ногах, он перебирал мои кудри, и в такие моменты казалось, что нам больше не требовалось ничего. Это было правдой — любовь, которая превратилась из безумного пламени в спокойный горящий огонь, была главной силой, которая помогала двигаться дальше.

Природный талант Эрика изворотливо проворачивать самые сложные дела, находясь в тени, в какой-то момент возобладал над его кризисом, и у нас начали появляться деньги. Его глазами и ушами стали дети — самые незаметные, ловкие и пронырливые существа во вселенной. Уличные беспризорники были невидимками, никто не обращал на них внимания, и поэтому они проникали везде, приносили ему слухи и новости, получали взамен свои свои монеты и уносили с собой в Париж новые указания. Со свойственной ему убийственной иронией Эрик начал сотрудничать с газетчиками — теми самыми «идиотами и охотниками за сплетнями», которых мы опасались. Он рассудил, что лучшим способом отвлечь от себя внимание в новостях будет создание собственных новостей. Он снова вел теневую игру и получал от этого немалое удовольствие, превратившись в анонимный источник слухов, сплетен и сенсаций.

Неизвестный информатор подогревал интерес владельцев газет, они неизменно платили ему в надежде на то, что истории станут ещё интереснее, и в ожидании раскрытия главного секрета. Разумеется, открываться он не собирался.

Своими таинственными манипуляциями он немало попортил жизнь нынешним владельцам театра, дозированными порциями раскрывая любопытные факты и подробности театральных интриг. Кроме того, он отводил подозрения от самого себя, создав пару новых легенд о собственной судьбе. Газетчики, словно коршуны, атаковали уважаемых господ Фирмена и Андрэ с расспросами, и их замешательство только провоцировало распространение новых слухов. Паутина этих слухов разрасталась стремительно, запутывая следы.

Время от времени мальчишки приносили новости обо мне. Рауль был на удивление упрям — он по-прежнему не оставлял попыток выяснить хоть что-то, но попадал в лабиринт из путаных новостей и действовал вслепую. Моя пропажа перестала быть темой первой полосы — сенсации не держатся долго, и за полгода все потеряли к этому интерес.

* * *

Я не знаю, как он смог меня найти. Это было немыслимо. Он давно действовал самостоятельно, оставив попытки привлечь полицию — жандармы опустили руки ещё пару месяцев назад. Однажды, когда я возвращалась поздним вечером домой, он просто вышел мне навстречу из какого-то незаметного переулка.

— Здравствуй, Кристина. Ты все так же красива, даже в этой дыре и оплоте бедняков. Как лотос, который растет в грязи. Знаешь, в чем прелесть лотоса? Даже в болоте он остаётся белоснежным…

Рауль презрительно огляделся и брезгливо протер лацкан пальто рукой в белой перчатке. Он изменился. Неуловимо, непонятно, в его взгляде появилось что-то, чего я раньше не видела. Я растерялась на пару мгновений, подхватила юбку и бросилась наутёк, метнувшись в первую попавшуюся подворотню. До меня долетел его крик:

— Рад встрече, крошка Лотти!

Я влетела домой со скоростью света и захлопнула за собой дверь. Меня бил озноб. Эрик обеспокоенно поднял голову, оторвавшись от своих записей, и изменился в лице.

— Говори, кого я должен убить.

— Рауль был здесь, в паре кварталов, просто вышел мне навстречу и даже не попытался остановить, когда я сбежала. Он был здесь, Эрик! Он откуда-то знает, где я, возможно он знает все, я не знаю…

Я выпалила все это на одном дыхании и разрыдалась, уткнувшись ему в грудь. Эрик оставался на удивление спокойным.

— Если он попытается причинить тебе хоть малейший вред, он отправится на тот свет. Если он попытается тебя у меня забрать, он отправится на тот свет. Если он посмеет сюда войти, он отправится на тот свет. С сегодняшнего дня ты не выходишь наружу. До тех пор, пока я не выясню, что происходит.

— Я не хочу назад, — плакала я. — Не хочу. Я лучше убью себя.

— Моя дорогая Кристина. Ты ещё не поняла, что никакого «назад» не будет и не может быть? Он уйдет ни с чем, потому что ты — моя. Это все. Если он не захочет уйти по доброй воле, что ж… Значит, выберет это сам. Просто поверь мне, больше от тебя не требуется ничего.

Эрик сжимал мои плечи железной хваткой.

-…И уже за то, что ты из-за него плачешь, он заслуживает моей удавки. За неимением веревки, с радостью придушу его голыми руками.

— Может быть, стоит просто уехать прямо сейчас?

— Нет. Слишком большой риск. Остаёмся здесь. Вряд ли он нагрянет с армией вооруженных жандармов — полиция давно забросила твое дело. Кроме того, он понятия не имеет, зачем ты сбежала и с кем, и какой жизнью живёшь.

Я посмотрела на него снизу вверх.

— Он знал, где меня искать. Значит, он может знать и о тебе.

— Нет. Он умен, но не настолько. Я сделал все, чтобы развести наши истории в стороны. Ему не на что опереться в своих подозрениях. Полагаю, он готовится просто вызвать на дуэль какого-нибудь бедного парижанина, к которому ты ушла, воспылав любовью с первого взгляда.

— Больше всего на свете мне хотелось бы верить в то, что ты прав. Больше всего… Мы уже потеряли друг друга однажды. Я не хочу, чтобы это повторилось снова.

— Это не повторится никогда, потому что я люблю тебя больше жизни.

Эрик прижал меня к себе, взъерошив волосы. Он почти перестал носить маску, редко покидая дом, и я уже не замечала, что с его лицом что-то не так. Я прижалась к шершавой щеке и всхлипнула.

— Как же все чудовищно меняется… Когда-то он обещал любить меня до скончания века, защищать и беречь. Верный друг детства. Сейчас мне нужна защита от него самого. Он изменился, Эрик.

— Люди меняются, — философски заметил он, поглаживая меня по спине, как обычно с огромной нежностью. — И не всегда в лучшую сторону. Все мы. То, что когда-то он выловил из воды твой красный шарфик, мало влияет на то, что происходит сейчас, и ты это понимаешь сама.

— Иногда мне кажется, что я слишком много понимаю. Когда я ушла с Раулем, я не понимала ничего.

— В тот момент ты не могла понимать больше. И я не мог. Никто не мог. Каждый из нас был безумен в тот момент. У меня было много времени на то, чтобы подумать, поверь… Однажды, когда я устал от ненависти и желания утопиться ко всем чертям в моем озере, я понял, что все произошло единственно возможным образом. Это были мы, прошлые. Я сошел с ума от отчаяния, ты сошла с ума от страха и мук выбора, Рауль — от рыцарских замашек и желания спасать даму сердца от злобного убийцы. — он хмыкнул. — Никто не был к этому готов. Это случилось, потому что не могло быть иначе, и все, что нам осталось — жить с этим до самого конца.

— Ты прав, — я прикрыла глаза в знак согласия. — Мы не знали, как жить в реальном мире. Ты обитал в своих фантазиях, скрываясь от всех, я — в мечтах и идеалах. Не знаю, где обитал Рауль, но точно не здесь. Пора вернуться в реальность — лучше сейчас, чем никогда.

* * *

Реальность настигла без предупреждения, обрушилась нежданным ураганом. Впрочем, к урагану невозможно подготовиться. Его можно только выдержать — или погибнуть. Если ты выжил в урагане, ты никогда не будешь жить как прежде.

Позже я уже догадалась, что Рауль не случайно спокойно смотрел, как я убегаю, и не пытался удерживать меня в тот вечер, когда мы встретились на пустой улице. Он видел во мне птицу в клетке — пока ещё свободную, но он держал клетку наготове, не сомневаясь в том, что птица в его руках, куда бы она ни летела. Он без труда отследил, куда я направилась, понял, где я живу, и его появление было вопросом времени. В один прекрасный день это время настало.

Оглушительный удар в дверь застал меня врасплох. Дверь была прочной. Удар повторился. Эрик словно ждал этого, готовый ко всему. Он посмотрел на меня и коротко велел:

— К дальней стене. Быстро. Не смей отходить в сторону.

Если бы это было возможно, я бы замуровала себя в этой стене собственными руками. Эрик повернул ключ и встал посреди комнаты, полный угрожающего каменного спокойствия, скрестив руки на груди.

— Смотри-ка, у нас снова гость, как в старые добрые времена. Заходи, Рауль, не стесняйся. Чувствуй себя как дома. — Эрик откровенно издевался.

Его уверенность одновременно пугала и удивляла меня, и я замерла у стены, как перепуганный зверь. Здесь властвовал он, для меня роли в этом спектакле не было предусмотрено. Только два актера — так же, как в старые добрые времена… Это было слишком для меня. Хотелось закрыть глаза, но вместо этого я парализованно смотрела на свою несложившуюся судьбу, стоящую в дверях.

Рауль изменился в лице и теперь тоже напоминал парализованного зверя. Все трое были зверями, но только Эрик был расслабленным бесстрастным хищником, готовым в любой момент напасть и защитить то, что ему принадлежит. Он оказался прав. Рауль не ожидал увидеть нас вместе и явно не был готов к продолжению истории, случившейся в подземелье.

— Вот значит как, — медленно проговорил он, входя. — Моя дорогая Лотти. Кто бы мог подумать. И ты.

— Я не рекомендую тебе делать ещё один шаг, — предупредил Эрик равнодушным голосом. — Поверь, не стоит.

Лицо Рауля исказилось.

— Из какого подвала ты вылез на этот раз? Если ты захотел всем отомстить и вновь задурманил ее голову своими напевами, я тебя поздравляю — тебе удалось.

Эрик словно пропустил его тираду мимо ушей, не дрогнув ни одним мускулом.

— Уходи с миром. Ты не найдешь здесь того, что ищешь. Она не пойдет с тобой не потому что я ее околдовал — кстати, ты приписываешь мне способности, которых у меня нет, мне лестно… Она не пойдет, потому что не хочет.

— С миром?! — взорвался Рауль. — Кто ты такой, чтобы указывать мне? Непризнанный гений из подземной клоаки?

Я не выдержала.

— Рауль, он говорит правду. Я никуда не пойду. Уходи. Вряд ли с миром, но уходи. Это будет лучше всего.

Рауль повернулся ко мне, будто впервые заметил. Его внимание было приковано к Эрику настолько, что он почти забыл о моем присутствии.

— Мы до сих пор помолвлены. Хочешь ты того или нет, я забираю тебя назад в поместье. Не поедешь сама — отправишься силой. Выбирай. Хотя после него… Не уверен, что вообще смогу до тебя дотронуться без отвращения.

Эрик молчал без единого намека на эмоции, хотя я представляла, чего ему стоило сдерживаться.

— Нет. Я люблю его. Уходи.

— Видимо, я действительно был ещё более слеп, чем все, кто столько лет терпел этого самозванца в опере… — его руки подрагивали от ярости. — Хорошо. Хорошо.

Он попытался подойти ближе ко мне, но Эрик преградил ему дорогу.

— Ты не приблизишься к этой женщине. Уходи.

Рауль хмыкнул.

— Лотос… Прекрасный чистый лотос в грязной канаве. Неподобающе чистый. Ты вводишь людей в заблуждение своей видимой чистотой и красотой, дорогая Кристина. Мне кажется, это стоит исправить, — он странно ухмылялся, я вжалась в стену в поисках хоть какой-то опоры. -…Привести в некоторое соответствие окружающей обстановке, а то пока вы недостаточно похожи друг на друга.

Я не успела ничего понять, не заметила, как он оказался рядом, и в следующее мгновение почувствовала разрывающую острую боль, которая захлестнула меня целиком. В глазах потемнело, я потеряла равновесие, и только услышала грохот падающей мебели и звон какого-то металлического предмета, отлетевшего к стене. По лицу побежала кровь, стекая по шее и груди, и я инстинктивно прижала ладони к щекам, защищая глаза и ощущая противную горячую сырость. Зрение начало возвращаться. Сквозь пелену боли, сползая по стене, я увидела Рауля. Он лежал лицом вниз с выкрученными руками, Эрик прижимал его голову коленом к дощатому полу, и очень тихо, почти ласково, говорил ему на ухо:

— Я давал тебе возможность уйти по доброй воле и забыть нас обоих. Я тебя предупреждал. Проявил великодушие, если угодно… Даже не убил, когда ты оскорблял сначала меня, а потом ее. Но теперь ты не оставляешь мне выбора. Ты прошел свою точку невозврата, Рауль. Жаль. Я думал, ты умен.

Рауль что-то прохрипел, пытаясь ответить.

— Нет, дорогой друг. Я не давал тебе права голоса и не разрешал говорить. Все, что ты хотел сказать, ты уже сказал. Прости, но последнего слова перед казнью не будет. Я буду защищать эту женщину до конца своих дней, и убью ради нее столько раз, сколько потребуется. Ты заслужил уже несколько раз — после того, как ворвался в мой дом, после обещания увезти ее силой, после оскорблений, и наконец — после ножа. Красивый нож. Ты причинил ей такую боль, дорогой, за которую ты заслуживаешь не только умереть, но и воскреснуть, чтобы снова умереть. И так до бесконечности.

Его речь странным образом умиротворяла, невзирая на всю ее чудовищность. Я почти провалилась в забытье, напоследок глядя на то, как Эрик, сохраняя ледяную невозмутимость, сжал его горло железной хваткой. Спустя несколько секунд человек, который когда-то признавался мне в любви, а теперь чуть не убил меня, замер навсегда. Эрик бросил ему в лицо нож, подобрав его с пола, и брезгливо вытер руки, и мое сознание отключилось.

* * *

Я очнулась, когда было уже темно, укутанная в теплое одеяло. Эрик сидел рядом и осторожно целовал мои пальцы, один за другим. Я приоткрыла глаза, и лицо вновь вспыхнуло от резкой острой боли.

— Я уже отправил мальчишек на вокзал. Мы уезжаем через два часа. Нет смысла ждать следующей ночи.

— Куда? — спросила я и не узнала собственный голос, он казался слабым и глухим.

— В Болонью. Ты предлагала Италию, помнишь. Там красиво, и много солнца.

Он был полностью одет, лицо закрывала неизменная маска. Я коснулась пальцами ее гладкой поверхности.

— Но ведь ты не любишь солнце. Помнишь — «спрячь свое лицо от яркого дневного света»…

— Все меняется, Кристина. Все мы заслуживаем того, чтобы вернуться к дневному свету… Кроме, пожалуй, него. Но он выбрал свою судьбу сам. — Эрик неопределенно махнул рукой в сторону, где лежала человеческая фигура, накрытая потертым покрывалом. Меня начало мутить, я быстро отвернулась, и наконец осмелилась задать самый мучительный вопрос.

— Что со мной? Я не могу поверить, что он хотел меня убить…

— Он не хотел. Он хотел, чтобы ты стала подобна мне. Но не учел, что это не имеет значения, и что твоя безупречность и красота, которую он так хотел уничтожить, не сможет исчезнуть. Я люблю тебя. Любую, вечно прекрасную, единственную. Рана заживёт. Я помогу тебе одеться, нам ещё нужно успеть добраться до Лионского вокзала.