Земля-воздух (джен)

Самое главное — не думать, что сейчас он будет убивать людей в спину, тайно и подло. Как легко было рассуждать о морали и о том, что он не будет вредить беззащитному человеку, когда у него была такая возможность — не вредить, найти иной способ. Сейчас Якоб иных способов не видел, а нервное возбуждение бессонной ночи диктовало свои условия.

Привстав на стременах, Якоб вцепился в край бортика грузовика и подтянулся. Искать, куда бы привязать лошадь, не было времени, да и зачем — пусть животное убегает, если захочет. Немного мешала слишком широкая в плечах и длинная шинель, но скидывать ее Якоб не стал тем более хоть какая-то, но защита от пуль и холода, в ней Якоб чувствовал себя немного спокойнее.

Спящий в кузове пилот зашевелился, скользнув взглядом по Якобу, но не насторожился, и Якоб еще раз порадовался решению не скидывать шинель — американскую форму от немецкой наметанный взгляд мгновенно отличил бы даже сквозь дремоту.

И теперь Якоб должен был его зарезать — именно зарезать, потому что выстрел произведет ненужный шум, а просто ударить по голове и надеяться, что он не очнется, слишком рискованно. Даже контуженный человек в любой момент может прийти в себя, встать и что-нибудь предпринять, так что нельзя было давать пилоту ни единого шанса — даже на то, чтобы закричать и привлечь внимание к грузовику. Якоб склонился над ним, одновременно выхватывая нож и делая всего один удар — перпендикулярно черепу, в ухо. Там достаточно слабая кость, и человек просто не успевает ничего понять, не бьется, заливая все вокруг фонтаном крови из перерезанного горла — только вздрагивает всем телом и вытягивается, слегка неестественно вывернув руку… Кровь все же потекла по голове летчика и по лезвию, и Якоб быстро выдернул нож, почти машинально обтерев о брезент и пряча обратно в ножны.

Пулемет, ему нужен пулемет. И вон та канистра, ее нужно поставить отдельно, чтобы успеть схватить при побеге, потом времени искать не будет. И, пожалуй, вон та небольшая коробка, в которой Якоб с восторгом опознал аэрофотоаппарат, причем, похоже, одной из новейших конструкций, возможно, даже Потте! Его обязательно нужно прихватить с собой, «Теодору» он понравится, в их часть такого не завозили и даже не обещали.

Какой-то немец, проезжавший мимо, окликнул Якоба. Кажется, спрашивал, что Якоб делает в грузовике, зачем туда полез и вообще что происходит, но вроде бы не был пока обеспокоен, просто интересовался. Якоб, не оборачиваясь и не показывая лица, деловито помахал ему рукой в ответ — дескать, потом объясню, все в порядке.

Они все быстро все поймут, в этом Якоб не сомневался нисколько, оснащая пулемет и поудобнее перехватывая его левой рукой. Конечно, тяжеловат, но его можно будет поставить на дно кабины, ведь главное не точность стрельбы, а ее скорость и плотность.

Водитель так и не успел повернуть голову, чтобы увидеть, как в его затылок устремляется узкий и все еще испачканный в крови клинок. Якоб сам удивлялся своей точности и скорости, ведь на занятиях по ножевому бою он никогда не показывал серьезных успехов — самый обычный солдат, каких тысячи. Но это были тренировки, где за неточный удар последует ну очень страшное наказание в виде очередных воплей сержанта в твой адрес.

— Ложись!!! — заорал Якоб на французском, не дожидаясь, пока тело водителя окончательно обмякнет и сползет под колеса. Оставалось надеяться, что даже в таком измученном состоянии солдаты смогут осознать и выполнить приказ. В конце концов, беспрекословное подчинение — это часть ненавистной муштры, которая вбивает в тебя привычку выполнять приказ, даже если ты ранен, контужен, в шоке или оглох. От этого зависит твоя жизнь, и тело быстро приучается реагировать самостоятельно, даже не задействуя разум.

Нож пришлось отбросить назад, нашарить ножны Якоб не успевал. В крови бурлил адреналин, тело жаждало действия — и оно его получило. Пулемет застрочил и забился в его руках, как беснующийся от несвободы кот. Ни о какой точности стрельбы не могло быть и речи, но колонна двигалась достаточно кучно, чтобы пули нашли хоть кого-то. Очередь шла широкой дугой от грузовика, полного людей — беззащитных, ничего не подозревающих людей, — к колонне пленных. Истошно заржали и завизжали лошади, да и люди не остались в долгу, и звук выстрелов сперва даже потонул в общем гаме. Отдача швырнула Якоба назад, и это было большой удачей, поскольку не все поддались панике и кое-кто смог сразу определить источник стрельбы. Пули прошли над самой головой, Якоб только и успел, что ударить ногой по педали газа, заставляя грузовик с рычанием броситься вперед. Ни о каком вождении не могло быть и речи, открытая кабина делала его отличной мишенью.

— Хватайте оружие! В лес! — проорал он все тем же французам, пока грузовик, дребезжа и подпрыгивая на ухабах, мчался мимо залегшей колонны. Якоб точно заметил нескольких павших немцев — может быть, убитых, может, просто раненых, но это было неважно, ведь у них можно было отобрать оружие, если французы успеют, если у них есть еще силы. Должны быть, как и нерастраченная ярость.

Перекатившись обратно в кузов, Якоб едва не уткнулся лицом в мертвое лицо пилота. В другое время он был бы, наверное, шокирован или испугался, как испугался того, который был пришпилен к дереву в лесу, как огромная бабочка в коллекции энтомолога, но бой не давал времени на испуг. Потом, все будет потом, а пока ему нужно схватить канистру и коробку и попытаться спрыгнуть с неуправляемого грузовика, который так и будет ехать, пока не врежется на полной скорости в какое-нибудь дерево.

Вокруг царила суматоха, метались лошади, слышались выстрелы и крики, кто-то громко ругался на немецком, пытаясь привести не ожидавшую удара изнутри роту в чувство. Грузовик проехался по чему-то мягкому, кузов подбросило вверх, и мертвец рядом с Якобом зашевелился, перекатываясь к борту. Самолет оказался принайтован лучше, он так и сиял своей ухоженностью и аккуратностью, возвышаясь над происходящим, как и положено небожителю. Разве что фюзеляж уже «украшали» вмятины и дыры от пуль, но это почти не портило его вид.

Удар грузовика о дерево был ожидаемым, но все равно внушительным. Якоб упал бы, если бы не стоял уже на колене, готовясь соскочить с кузова. Разве что колено прострелила острая боль, и Якоб начал опасаться, сможет ли он вообще встать. Смог, и не только встать, но и спрыгнуть с кузова прямо через бортик, не выпуская из рук трофеев. Он бежал напрямую к лесу, пользуясь тем, что сейчас всем не до него, разве что заденет шальная пуля, но тут заметил запутавшуюся в поводе лошадь, которая бесцельно брыкалась и пыталась вытащить застрявшее в петле копыто. В другое время это было бы, пожалуй, смешно, но Якоб видел, насколько животное напугано и хочет как можно быстрее оказаться подальше от места схватки.

В этом их желания полностью совпадали, и Якоб устремился к ней. Груз оттягивал ему руки, и пришлось повозиться, чтобы закрепить на седле хотя бы канистру — аэрофотоаппарат подвесить можно было разве что за шлейф проводов, но это означало почти неминуемую его гибель. Выпутать копыто из петли тоже было бы несложно, если бы эта тупая скотина так не плясала! Пришлось с силой ударить ее по шее и прикрикнуть, чтобы хоть немного угомонить. Хорошо, что лошадь оказалась достаточно сообразительной или послушной, чтобы довериться и перестать брыкаться и дергать ногой, и дело сразу пошло на лад. Якоб даже смог на нее взобраться с первой попытки и ткнул каблуками, понуждая идти в лес. Всхрапнув, лошадь сразу пошла бойкой рысью, и Якоб сосредоточился на том, чтобы удержаться в седле и удержать всю поклажу, так что не сразу заметил, как кто-то запрыгнул на лошадиный круп, а в его шею уперся кончик ножа.

— Быстро. Туда. Молчи, — заговорил сидящий за ним человек на немецком, и Якоб порадовался, что понимает язык хотя бы на таком уровне. А еще больше порадовался тому, что в целом их цели сходны, так что не столько понукал лошадь, сколько не мешал ей, только дергал поводом, заставляя все-таки углубиться в лес, а не бежать по дороге.

Нож колол шею, и Якоб опасался, что сейчас его прирежут, причем случайно. В том, чтобы быть зарезанным, было что-то глубоко справедливое, и, наверное, если бы Якоб рассуждал отвлеченно и в салоне, полном красивых девушек, он бы даже восхитился подобным вывертом судьбы, но сейчас он слишком хотел жить. Сидящий за ним человек говорил на немецком с ощутимым акцентом, значит, вряд ли он был немцем или даже австрийцем. Повернуться, чтобы посмотреть на форму, Якоб не могу, слишком недвусмысленно упирался под челюсть нож, но решил все же рискнуть. Что ему в сущности было терять?

— Кто ты? — спросил он на английском и потом еще раз на всякий случай переспросил на французском. Нет, он не хотел в действительности узнавать имя, звание и что там еще можно узнать об этом человеке- скорее показать, что они могут быть союзниками. — Убери нож, мы едем!

Человек за его спиной ругнулся — у Якоба сразу повеселело на душе, когда он услышал вполне знакомые по разговорам месье Гобера и механика Адамсона выражения — и отвел нож от его шеи. Может быть, он и не поверил, но прямо сейчас убивать не будет, а значит, можно успеть хотя бы попытаться договориться.

— Ты знаешь, куда ехать? — спросил француз и, судя по ощущениям, устроился поудобнее. Якоб позавидовал его умению ездить верхом — сам он на крупе бегущей лошади не удержался бы и нескольких секунд.

— Да. Подержи. — Он не глядя сунул аэрофотоаппарат за спину и взялся за поводья двумя руками, сразу же почувствовав себя увереннее. — Давай, давай, пошла!

Лошадь слушалась его с трудом, но Якоб понимал, что это скорее следствие его неумения внятно ей объяснить, чего он хочет, чем паскудности лошадиного характера. Они успели отъехать от места встречи грузовика с деревом и начали углубляться в чащу, но этого было недостаточно. Скоро немцы придут в себя и скорее всего начнут прочесывать лес. Раз один француз успел сбежать, да еще и обзавестись ножом, то, наверное, есть и другие, и ни один командир, если он в своем уме, не оставит их партизанить за спиной.

В лес лошадь идти не хотела, ей не нравились эти мокрые кусты и толстые стволы деревьев, а еще меньше ей нравился густой подлесок, который приходилось проламывать грудью. Но Якоб был непреклонен: идти сейчас пешком у них нет возможности, поэтому лошади придется поработать, желает она того или нет. Сзади завозились, Якоб расслышал легкий хруст, потом шлепок, и лошадь скакнула вперед, мгновенно прекратив артачиться. Еще свист, шлепок, и лошадь, похоже, смирилась со своей участью, довольно бодро пройдя через десяток футов сплошного подлеска и выйдя к узкой, но вполне различимой тропе. По тропе она пошла еще охотнее — в лесу было тихо, идти почти ничего не мешало, света пусть и пасмурного, но вполне себе дня, хватало, чтобы разглядеть, куда ставить копыта. Она даже перешла на легкую трусцу, что Якоба вполне устраивало — ему хотелось как можно быстрее оказаться подальше от дороги. Там, в лесу и оврагах, их уже не найдут, а путь он вычислит.